Спичрайтер. исповедь…

Жорж Старков

«Все думают, что мир меняют короли, вожди, президенты… Как бы не так! Мир меняют психи, вроде меня…» – таково жизненное кредо Ивана Дзюбы – спичрайтера нового президента. Мастер слова и игры на человеческих инстинктах, наитончайших струнах арфы дремучего подсознания. Президент в его играх с человеческими желаниями – первая и самая главная фигура. Но в определённый момент спичрайтер понимает, что он далеко не единственный и далеко не лучший игрок в отнюдь не единственной игре…

***

Дубовый уютный столик в углу. Белые тарелки со слегка заметной ребристостью ободка. Виктор любил, доев содержимое, кладя вилку и нож поперек посуды, слегка проехаться прибором по этому ребристому краю. Звенящий переливающийся звук, словно перебор бутафорской фарфоровой арфы, его успокаивал. Он напоминал о том, что сегодня был хороший ужин, в хорошем месте и на это были деньги, и завтра будут тоже. Он как награда за все усилия, за все лишения и старания, за целеустремленность и знание своего дела и, одновременно, как напоминание о том, что в детстве и юности он мог об этом только мечтать. Как и о семье, которая у него сейчас есть.

Своей первой — Виктор лишился в семь лет. Теперь его собственная семья сидит с ним за этим уютным столиком, в этом уютном уголке, уютного ресторана. Жена, дочь и этот звон металла о фарфор — всё чего он хотел и, по большому счету, всё, что ему нужно было для счастья.

Виктор помнил последний семейный ужин с отцом и матерью. Эти воспоминания были трогательными и, в то же время, страшными. А самое главное, что о родителях он ярко помнил только это — вечер, кухня, домашние пельмени. Отец смеялся и декларировал рыбацкие байки, рассказанные непутевым соседом Колькой. Мать, в перемазанном мукой фартуке, улыбалась и слушала. Она присела, лишь на краешек стула, как бы на секундочку. Подперла подбородок кулачком. Просто сидела, улыбалась и смотрела на мужа. Её совершенно не интересовал рассказ. Уставшая от перемалывания мяса в фарш, замешивания теста, лепки, варки, но в кругу своих самых близких людей, она была счастлива. Просто счастлива. Без условий, оговорок, потаенных обид. Обычная советская женщина, в обычной советской семье, с обычными заботами. Мама была просто рада тому, что есть Валера и Витюша. Двое самых родных людей земле — муж и сын.

Такими Виктор и запомнил своих родителей — уставшую, но счастливую маму и задорного и не менее счастливого отца. А ещё он запомнил, что в этот же день набегавшись во дворе и, перемазанный глиной с близлежащей стройки, он вернулся домой, но так за порог и не попал. Дядя в фуражке и погонах сказал что-то невнятное. Потом такие же дяди отвезли на окраину города к бабушке. На расспросы о родителях бабушка не отвечала, только каждый раз уходила в другую комнату и тихо плакала. Только через пять лет у старушки хватило духу рассказать внуку о том, что его отец напился с соседом, поругался с матерью, ударил её…

Ударил несильно, но этого было достаточно, чтобы женщина потеряла равновесие. Достаточно… Равно как и крепости угла кухонного стола, помноженной на вес и скорость падающего тела, чтобы пробить висок. Осознание содеянного пришло через несколько минут. А ещё через полчаса соседка набрала 02, сообщив о двух трупах. Одном, в луже собственной крови. И втором, висящем на затёртом но крепком брючном ремне, повязанном на крючёк для люстры.

Потому, сейчас Виктор был счастлив и в тоже время очень боялся. Ведь он на собственном опыте знал, каким это счастье может быть хрупким. И ещё знал, что его дочь никогда, ни при каких обстоятельствах, никакой дядя в погонах, никуда не увезет! И никто и никогда ей не скажет, что родителей больше нет рядом, и так отныне будет всегда.

В этот раз он снова пришел к такой мысли. Рука сама собой потянулись к дочери. Он хотел провести ладонью по её щеке, но, как обычно, остался сдержан и просто, как бы невзначай, поправил бордовую салфетку, небрежно брошенную ребенком на детские коленки. Девочка не любила все эти правила застолий, но подчинилась им, потому что этого хотели папа с мамой.

Взгляд Виктора плавно переплыл на супругу. Их глаза встретились. Она понимала его состояние. Это выдавала скромная улыбка, едва заметная только мужу, для остальных она была просто неуловима.

— Можно ли подавать десерт? — подтянутый официант нарушил тишину семейного застолья, заранее извиняющимся тоном.

— Да, конечно, — скорее в пустоту, нежели адресно, ответил Виктор. — Да… — повторил он секунды через две, пытаясь взглядом найти лицо адресата. Однако, официант уже успел отойти на несколько метров, отчетливо поняв ответ и в первый раз.

И тут Виктор увидел пару, так похожую на его покойных родителей. Он — сидел и что-то увлеченно рассказывал. Она — была напротив, сидела на краешке стула по другую сторону стола, подпирая кулачками подбородок, слушала и улыбалась. Она была так похожа на неё… Не внешне. Нет. Чем-то до конца непонятным. Может, слегка тоскливым взглядом? Может, тем необъяснимым теплом, которое от неё исходило? А может, он просто искал то, чего нет? На эти вопросы мужчина ответов не знал, да и знать не хотел. Ему было просто приятно осознавать, что у других людей всё сложилось не так, а по-другому, лучше.

А вот парень на отца был внешне, действительно, похож. Только слегка худощавее, волосы длиннее, чеховская бородка, а не трехдневная небритость, которая, почему-то, всегда оставалась трехдневной. А ещё, может быть чуть меньше мужественности и больше утонченности. Хотя, если вспомнить, то отношением к своему внешнему виду отец давал этому незнакомцу приличную фору. Было видно, что за собой мужчина следит плохо. Заметно, что пиджак старый, туфли тоже. Брюки — не лучшего качества. Зато часы были неплохи. «Радо», причём, весьма дорогой серии. «Скорее всего, увлеченная личность — вся шелуха на втором плане».

Такой вывод показался Виктору вполне разумным. Мысли о том, что у клиента такого заведения могут быть проблемы финансового плана, попросту не пришло. Кто может позволить себе стейк за 180 евро? Только очень обеспеченный человек! А то, что одежда не соответствует статусу — не так уж и удивительно. В Европе и США далеко не каждого миллионера можно отличить от обычного студента. Простая одежда, простые увлечения. Там так принято. Это у нас тебя просто перестают понимать, если ты не тратишь деньги, коли они у тебя есть. Если у тебя имеется состояние, но нет нескольких домов за границей, «Роллс Ройса», безмозглой, но смазливой двадцатидвухлетней любовницы — тебя просто не поймут. Нужно жить как арабский принц, иначе сочтут слабым. Но его, судя по всему, это не волнует. Его волнует она, а он волнует её.

«Как жаль», — подумал Виктор, — «сейчас, вот так же, возможно за этим же самым столиком, могли бы сидеть и его родители. Если бы тогда отец не махнул лишнего. Если бы…»

***

Какой хороший кофе! Наверное, я бы предпочел его «Альфреду Мортону». На месте Олега — точно бы предпочел. А может, я ошибаюсь? Из-за растения, что стоит у окна ресторанчика напротив, мне не было видно насколько опустела бутылка. Но, если судить по тому, сколько раз он прикладывайся к пузатому бокалу — точно, больше чем наполовину. Интересно было, насколько его хватит? Насколько прочна скорлупа приличия и такта? Как долго она сможет выдерживать внутреннее давление эгоизма и неколебимой уверенности в собственной исключительности? Скорлупа прочна. Но когда в ядро попадает реагент, то начинаются реакции. Бурление эмоций и мыслей создает внутреннее давление и закипает борьба. Либо панцирь продержится то время, пока не угомонится море внутренних противоречий, которое, словно глубоководные черти, будоражит гнев, на почве непризнанной гениальности. Либо он даст трещину и цунами пошлости, надменности и черного цинизма накроет окружающих. В первую очередь — самых близких.

Для Олега катализатором был алкоголь. Чем его больше, тем больше вероятность эмоционального взрыва. Пока, всё у них неплохо. По крайней мере, внешне. Олег что-то рассказывает, Женя слушает, улыбается. Значит, время ещё не пришло. Или я, действительно, очень сильно заблуждаюсь? Может, я просто, больше не верю в людей и это только моя проблема? Может всё, над чем я постоянно ломаю голову, в надежде постигнуть слабые места в механизмах управления шестернями большого агрегата, который принято называть обществом homosapiens, лишь мой бред? Фантазии и галлюцинации сумасшедшего?

Вот он выпил — опустошил еще один бокал. Нет, всё спокойно. Наверное, я всё усложняю. Ну и пусть. Значит, я сделал доброе дело. Я дал им шанс разглядеть друг друга в новом ракурсе. Она увидит в нём человека, способного на внимание не только к себе. Он в ней то, что она этого внимания заслуживает! Видимо, в нём я все-таки ошибся. И к лучшему. Тогда у него еще есть шанс… У всех нас ещё есть шанс. Ведь, до этого момента я никогда не ошибался.

Пытаясь моделировать поведение людей, я всегда играл на черных клавишах — исключительно, на пороках и самых низменных желаниях. Это работало без сбоев. Но, нужно было всё это для более глобального — моделирования уже не поведения, а сознания. Для того, чтобы прийти к той или иной мысли, необходим опыт. Самый лучший — собственный. Чуть хуже — чужой пример. Пример негативный — самый запоминающийся. Увидев шедевр можно возжелать и даже помечтать сделать так же, а может и ещё учше! Но, как правило, это остается на уровне «вот бы»… Зато столкнувшись с убожеством, вы сами себе скажите, а не исключено, что и дадите установку — «никогда». И, как минимум, в восьми из десяти случаев, это сработает.

В тот день Олег и его спутница были примером. Симпатичный мужчина, милая женщина, ужин, свечи. У неё в мыслях надежда на будущее. У него… Подождем и посмотрим. Я всё уже сделал. Выбор за ним. Станет он моим инструментом или останется одним из немногих способных удивлять психов, вроде меня?

— Еще что-нибудь будете?… Ау?

Официантка. Симпатичная, молоденькая. По морщинкам у глаз и уголков рта видно, что весёлая. Блондинка. Бред, что они всё тупые! Просто тупые чаще красятся. Зачем она подошла? Ах, да! Кофе закончился, круассан давно съеден. Сижу и смотрю через улицу уже двадцать минут. И ничего не делаю. Не ем, не пью. Здесь так не принято. Чёрт! Опять правила! Но не такие уж и суровые. Тем более, кофе здесь вкусный.

— Можно еще кофе? И… — я слегка замялся, но уже через секунду добавил. — У вас есть «Альфред Мортон»?

Девушка дважды хлопнула ресницами и, разведя руки в стороны, попыталась жестом объяснить: то ли, что такого коньяка нет в наличии, то ли, что она вообще не понимает о чём речь.

— Забудьте! — махнул я рукой и приветливо, как я умею, улыбнулся. — Кофе. Черный. Такой же, как вы приносили ранее.

— Больше ничего? — прощебетала она.

— Ничего. Хотя… Не могли бы вы уделить мне пару минут? Как принесёте кофе.

— Вы меня приглашаете? — состроила она кокетливую гримаску.

— Да. Но не для того о чем вы подумали…

Какую скривила рожицу! Капризная. Но не отказала. Ей интересно. Конечно, предложи я ей поужинать вместе — она бы повыделывалась, но, скорее всего, согласилась бы. А потом… Но сейчас мне нужно другое. Мне нужно её мнение. Мнение человека живущего, как и все, в своем маленьком мирке. Мирке, где нет места мыслям ни о чём, кроме простого счастья и того пути, которым нужно пройти, чтобы, наконец, это самое счастье обрести. Такие мы все! Но, лишь немногие, в этом «своем мирке» не отводят специально зарезервированного места для кювета у прямой дороги к цели. Лишь немногие не думают о собственной неудаче. Эти люди мыслят ярко! Не озираясь на множественные «если». Мыслят, так, как прагматичные люди не могут себе позволить. Прагматики лишь украдкой, тайком от всех и даже самих себя, иногда впускают подобные мысли в свою голову, чтобы потом выгнать их оттуда, с обещанием больше никогда не допускать подобной ошибки. Люди, вроде этой девчонки, мыслят чисто. По крайней мере, мне кажется, что она из таких. По крайней мере, она ещё слишком молода, чтобы отравить сознание смогом реальности этого мира.

— Ваш кофе! — ей хватило всего нескольких минут, чтобы выполнить заказ.

— Садись. Может, чего-нибудь себе принесешь? Я заплачу… — предложил я.

— Это, как-то, на свидание смахивает! — театрально, сморщив лобик, смутилась официантка.

— Не смахивает. Не хочешь — как хочешь!

— К тому же, нам нельзя с клиентами рассиживаться… — продолжала она вяло сопротивляться.

— Это ненадолго. Смотри, во-о-о-о-он туда, — указал я пальцем на окно ресторана через улицу.

— Ну, ресторан и что?

— Видишь пара, у второго окна?

— Ну, и?

— Что ты о них думаешь?

— В смысле? — снова сморщила девица свой чистенький лобик. Она явно не поняла вопроса. Всё приходится объяснять! Хотя, это не удивительно. Все мы настолько отвыкли от простых, прямых вопросов. В каждом ищем ловушку…

— Просто, что думаешь, — пояснил я, несколько более снисходительно чем нужно. — Говори всё, что посчитаешь необходимым. Предположения, фантазии. Не стесняйся…

— Ну…

Она замялась. Это хорошо. Значит, либо, собиралась с мыслями, либо, придумывала враньё. И тот и другой вариант сгодится. Правда — отлично. Ложь — тоже неплохо. Ведь ложь из её уст может быть правдивыми мыслями такой же, как она сама. Её враньё — это то, что она могла бы подумать, при тех или иных обстоятельствах, глядя на указанных мною людей. Так что — особой разницы нет.

— Мне кажется им хорошо. Они счастливы, — после небольшого промедления сказала девушка, очевидно, первое, что пришло ей в голову.

Я ждал и надеялся на этот ответ. Она, простая, скорее всего, довольно заурядная девица. Со своими простыми мечтами, простыми истинами. Для простого человека, если отбросить философию, то, по большому счёту, есть «добро» и есть «зло», «черное» и «белое». Для подавляющего большинства, оттенков и подуровней этих определений не существует. Даже свои постыдные деяния мы не можем до конца вывести в разряд — «А если посмотреть с другой стороны…» Как ни крути, каким соусом не поливай, всё остается таким, каким является лично для нас.

Вот и у нее всё сложилось. Незнакомая парочка сидела в дорогом ресторане, наслаждалась ужином и друг другом. Это было «добро». Потом, мужчина, внезапно начал жестикулировать и что-то довольно бурно внушать своей спутнице. Что именно, молодая официантка не знала. Конечно, двойная стеклянная стена и разделявшая заведения улица не давали словам доноситься до её слуха. Но и без них всё было понятно. Вот, подошел официант, очевидно, узнать, всё ли в порядке. Вот, женщина закрыла лицо руками, плечи начали сотрясать волны начинающейся истерики. Вот, кавалер осушает очередной бокал, встает из-за стола, прихватив бутылку с остатками элитного спиртного, и направляется к гардеробу.

Всё и так понятно. Зачем озвучка этого спектакля? Моя нынешняя собеседница сделала свой выбор. Глаза грустные и немигающие, тонкие пальчики щипают форменный фартук. Для нее «добро» превратилось в «зло». Белую даль чужого счастья укрыла гарь испепеленных надежд. Она думает точно так же, как и единственный VIP-зритель. Только для юной девицы: «потому, что козёл!» — достаточная причина. А вот для него — нет. Для него, причина в том же, что разрушило его семью, из-за чего он остался один на один с большим Миром. Виктор знал — во всем виноват «Альфред Мортон»!

Спектакль окончен. На бис никто не выйдет. Можете аплодировать актерам, они хорошо отыграли свои партии. Но режиссер-постановщик пока останется за кулисами. Для него главной похвалой будет, если сегодняшний зритель сам выйдет на сцену и донесет до публики «свою правду». Правду о том, что во всем виноват «Альфред Мортон» и ему подобные. Сыграет так, чтобы зритель сказал — «верю»… Чтобы президент сказал — «Верю! Во всем, действительно, виноват старина Альфред»…

Глава 4

9 февраля

Великое начинается с малого. Думаю, каждый это выражение слышал. Наверное, многие с ним согласны. Я из их числа. Однако, для себя я дополнил данный афоризм. Дополнил мелочами. Именно мелочами, так как из именно мелочей складывается что-то большое и значимое. В моём случае из них складывается качество, а от качества зависит эффективность. Всё взаимосвязано. Мой босс, мой президент, это понимает. Я научил его этому пониманию. Научил своим примером. Когда мне давали карт-бланш — моя работа была сродни творениям самых прославленных ювелиров. Чёткая, но, вместе с тем, тонкая. Напористая и, одновременно, мягкая. На вид незатейливая, однако, бьющая прямо в сердце.

Мои слова звучат из уст, официально, самого влиятельного человека страны, разносятся на весь Мир, обсуждаются, интерпретируются, подвергаются анализу. Они могут стать крыльями, несущими за облака, а могут выкристаллизоваться решетками, не дающими выбраться из сырого затхлого подземелья. До сих пор были только крылья. Ну, на худой конец, прочные ступени ведущие вверх. Потому, как мне работать решал я сам и никто не осмеливался оспаривать эти решения. Ни глава аппарата, ни пресс-службы, ни, даже, сам президент.

Марк знал — если я что-то решил — значит так надо. Он доверял мне и это доверие играло на него. Я никогда не отсутствовал, когда речь шла о чем-то важном — ключевых встречах, переговорах и выступлениях. Когда для определенной речи хватало просто симпатичной огранки — ею занимались другие. Это освобождало мне время для более важных дел. Как, например, в этот день. 9 февраля для меня важнее быть в поезде, идущем в Южном направлении. Туда куда я еду, Марк прилетит только через две недели. Время есть, его более чем достаточно.

Обычно, я прибывал на место будущего визита президента дней за пять-шесть. Я завел это за правило. Прежде чем руководитель этой большой страны, моей Родины, скажет что-то находясь в определенном месте, нужно понимать, что это за место! Его традиции, историю, образ жизни и мыслей местного населения. Но, главное — нужно понимать, что беспокоит людей. Речь должна быть идеальна. Даже если она, никоим образом не касается болевых точек, то или иное слово может слегка зацепить ненужные в данной композиции струны, и эту фальшь услышат! Услышат те, кто слушает внимательно и каждую ноту сверяет с камертоном. Фальшь может резануть ухо даже неискушенного слушателя. Он до конца не поймет, что ему не понравилось. Но ведь не понравилось — и это будет главным!

Оппозиционные политтехнологи, психологи, эксперты всех мастей — это одно. Простой народ — совсем другое! Он может пропустить неосторожное слово мимо ушей тысячу раз, даже если его столько же раз хором напомнит вся «пятая колонна». Но на тысячу первый он может услышать и за это слово спросить. Мало кто знает, но спичками для розжига костра французской революции стала, всего лишь, глупость из уст правителя. Мария Антуанетта как-то ляпнула, что её подданные вместо хлеба, которого нет, вполне могли бы есть пирожные! Пример, конечно, грубый, но в целом, механизм за столетия не поменялся.

Потому, я всегда сканировал, как экономическое, так и социокультурное поле, прежде чем написать хоть слово. Если для этого нужно было ехать на край света — я ехал. В этой командировке острой необходимости не было. Желательно, но необязательно. Однако, она была нужна мне. Грядущий визит Марка вписывался в мой план, как нельзя лучше. Потому, нужно было правильно подготовить почву. Чтобы вода побежала к нужному семени, чтобы то со временем проросло, окрепло и дало нужные плоды. Далеко не всё зависит от посадочного материала. И это правило действует не только в ботанике.

Вообще, человек очень похож на растение. В принципе, похож на всё живое на этой планете, потому что тоже живой. А значит, сознание формируется согласно тому же алгоритму что и, к примеру, карликовое дерево. Видели бонсай? Издевательство над природой, не так ли? Ветвям не дают вырасти, столбу сталь достаточно толстым и так далее. Всё искусственно. Природой этого не заложено. Точно так же и с человеком. Нас столетиями выращивали в невидимой клетке. Её прутья настолько врезались в нашу плоть, что уже стали неотделимы. Только хирургический метод! Только операция! Возможно, это будет больно. Возможно, не подействует ни один наркоз. Но после процедуры с загранной болью можно будет увидеть мир по-новому. Увидеть удаленные, безжалостным, но, в тоже время, добрым доктором, инородные элементы и удивиться, как ты прожил с этим в своей плоти столько лет? Понимаете о чём я?

Вспомните детство. Подавляющее большинство людей на земле считают эту пору самой счастливой в своей жизни. Почти никто не задумывается почему. Почти никто не ищет причин этого счастья. Просто, тогда было хорошо, лучше, чем сейчас. И вот тут уместен вопрос «почему?» Если прикинуть, что было и чего не было тогда и что есть, но не дает быть счастливым сейчас?

В шесть-семь лет у нас был весь Мир. А чего у нас не было? У нас не было денег. Не было, ни в материальной плоскости, а в нашем сознании. У нас был Мир, и мы не думали, что его нужно покупать. А нужно ли? Кто решил, что наш общий дом выставлен на продажу? Он наш по праву наследства! Так, почему одни представители одного вида должны платить другим представителям того же вида за то, на что у них равные права? Сейчас вы можете подумать, что это слова неудачника, который завидует более успешному соседу. Что у того большой дом с охраной, красотка жена, не менее эффектная любовница, крутая тачка, яхта, дача в Испании, и под сотню миллионов на личном счету на мелкие и не очень мелкие расходы. А у неудачника лишь дерьмовая копеечная работа, коммуналка, и заляпанный белой биомассой порножурнал. Возможно, это было бы самым простым объяснением. Но всё несколько иначе.

Дело в том, что больше половины всех мировых ресурсов и, само собой, больше половины всех финансовых активов сосредоточены у одного процента населения нашей планеты. И самое интересное, что этот один процент наращивает свой капитал, год от года, всё больше и больше. За счёт кого? За счёт более слабых, то есть более бедных. Есть тысячи схем как, имея состояние, буквально из воздуха, ничего не производя, сделать второе состояние. После — третье и так далее.

Самый простой пример — банковский продукт. Это, ведь, и не продукт вовсе. Это деньги, которые работают ради денег. Положи на год миллиард и получишь миллиард с процентами. Займи миллион и отдай миллион с процентами. Если упростить схему до невозможного, то получается, что человек вынужденный занимать отдает заем, а проценты идут в карман банкирам и более богатому клиенту — вкладчику. Деньги из денег, то есть из «ничего». «Дайте мне пистолет, и я ограблю банк. Дайте мне банк, и я ограблю весь Мир». Это очень точная цитата для описания сущности одного из институтов по разработке и установке на поток одной из невидимых клеток. А почему люди сами в них лезут? Потому, что все дороги, так или иначе, ведут именно к загонам. Лишь в детстве мы свободны от пагубного влияния современного «Бога с водяными знаками».

Лишь в детстве мы справедливо не понимаем, отчего родные нам люди целыми днями пропадают на работе вместо того, чтобы дарить нам своё тепло? Почему в магазине мы не можем взять всё то, что нравиться, ведь это производят для нас? Почему умерла соседская девочка, хотя ее заболевание врачи лечить умеют? Просто у родителей не было достаточно денег. Но разве они не хотели её спасти? Разве сама четырехлетняя девчушка не хотела жить дальше, вырасти, влюбиться, самой стать мамой и любить уже своих детей? Кто сможет дать внятные ответы на эти вопросы?

Это вопросы детские, но они самые правильные. Взрослые разучились их задавать. Разве, что в минуты крайнего отчаяния. Зато, научились отвечать многозначительное «потому что»… Но, ребенка этот ответ вряд ли устроит. Точно так же как и меня. Именно поэтому я еду на самом обычном поезде на Юг самой большой страны в самый обычный город, чтобы узнать о его самых обычных бедах и самых трагических судьбах. Я довольно долго писал Марку «одну правду». Он её принял, потому, что это было легко. Настало время мягко подтолкнуть к «правде другой», которая находится по ту сторону больших денег. Это не заговор против президента. Это путь в кабинет к тому брутальному хирургу, который ржавыми пассатижами удаляет колючую проволоку, которой окутали наше сознание демоны, состоящие на службе и довольствии у Всемирного эквивалента несправедливости.

Вы, наверное, уже давно хотите спросить — причём тут «старина Альфред», который во всём виноват? Да, притом! Вся современная экономика и есть «Альфред». Он так затуманивает наш разум, что мы отказываемся видеть реальные ценности, предпочитая замещать их подложными, вбитыми нам в головы безжалостными палачами. Нас посадили на цепь уже давно. И с каждым годом эта цепь становится всё короче. Мы как щенки, которые родились в будке, видевшие только её стены, трехметровую кладку кирпичного забора, да хозяйский дом. Белый или красный — неважно. И мы знаем, что добрый хозяин утром и вечером нальет в миску помоев, энергии от которых хватит, чтобы дожить лишь до следующей пайки. А если удачи будет достаточно, чтобы спугнуть вора, позарившегося на хозяйское добро — добрый господин будет доволен, погладит, а возможно, даже наденет новый, красивый ошейник! Вот другие шавки обзавидуются! А если, вдруг, миска будет пустовать день-другой, так на то, несомненно, есть объективные причины. Экономический кризис, какой-нибудь. Ведь им всегда очень удобно маскировать всё что угодно. Этот соус подходит к любому блюду! Ну, а дворняга потерпит. Куда она денется? Ну, конечно, есть небольшая вероятность, что удавится на своей же цепи, пытаясь понять — какова жизнь там, за кирпичным забором? Может, там тоже есть миска, да ещё и не пустая?

Вся прелесть в том, что цепь есть у каждого, только длинна разная. Разная и пайка. И этой пайки лишиться боятся абсолютно все. Все боятся быть выдернутыми из своей зоны комфорта, оторванными от того, к чему так привыкли. И на этом можно играть, словно на арфе. Затрагивая то по одной струне, то проходясь, в одном порыве, сразу по всем. Но к каждому цепному псу нужно подобрать свою мелодию. Одну из новых мне придется разучить в ближайшую неделю. Ноты произведения под названием Макс Мосин у меня с собой.

***

10 февраля

Макс открыл глаза, буквально, за секунду до того как будильник жалобно пискнул, просигнализировав хозяину о том, что пресловутые 8:00 уже наступили. В этот день владелец нехитрого, но, вместе с тем, дорогого творения мудрых и продвинутых японцев, не преминувших заработать на тяге зажравшихся европейцев к хай-тек дизайну, никуда не спешил. Сейчас он не спешил даже предотвратить второй, более громкий писк электронного устройства, который должен был раздаться меньше чем через минуту, если не нажать на кнопку, извещающую нехитрый цифровой мозг о том, что человек проснулся. Макс прекрасно понимал, что через несколько десятков секунд будильник зазвонит вновь. Однако, это было нужно, чтобы не человек, а безжалостный механизм, не имеющий ни стыда, ни совести, всё-таки разбудил спящую рядом девушку, и как бы намекнул, мол — уже утро! А значит, пора и четь знать, собираться и ехать восвояси.

Конец ознакомительного фрагмента.