С давно забытым упоеньем смотрю на милые черты… Стихи
Дорогому читателю!В этом мире, уставшем от фальши, лишь ЛЮБОВЬ вдохновляет, чтоб жить.Заряжайтесь любовью, а дальше постарайтесь её не убить.
Оглавление
- Нинесе Гейсер. «Я верю в счастье!»
- Александр Фокс. «Печальная история любви»
- Жорж Дмитриев. «Юбилейное»
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги С давно забытым упоеньем смотрю на милые черты… Стихи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Жорж Дмитриев
«Юбилейное»
Об авторе
Жорж Дмитриев
Жорж Дмитриев 19.08.1948. Опочка. Псковская обл. Академия им. А. Ф. Можайского, Академия Печати. Член ИСП. Санкт-Петербург.
Познание рая
Дрожит рука и голос,
и не найти покоя сердцу,
когда лицо твое так нежно озаряет
улыбка персиковых губ
и щеки тонко покрывает девичий стыд.
Дыханье спазмы прерывают,
волнение стесняет грудь
и силы в бездну отступают,
когда меня ты просишь отвернуться,
чтоб вновь меня затем сразить
безумной красотой нагого тела.
Цветущей лилии подобна ты в сей миг
и упоение для глаз:
найти призывное начало
в немом движении твоем к познанью рая.
Венецианские голуби
Площадь гомоном полна
и оркестр не замечает,
что манера поведения сотен пестрых голубей
не зависит от звучания обертонов верхних скрипки,
ни от значимости взглядов
в тонких щелках карнавальных масок.
Голубь точно понимает щедрость города и гостя,
и пока вода в граните,
птице вольно наблюдать,
как на площади у Марка
ты почувствовать смогла
— как невольница захвата —
чудодейственных крыла,
томной музыки соблазна куртизанкой Короля
и гондолы колыхания в отражении вод канала, и…
Под маской, в ярком бархате горя,
два зрачка хотят увлечь по глади волн Даму Пик
до прекрасного Мурано,
где, сняв маску с Короля,
ты б судьбу свою связала
с гондольером навсегда!
Я представил тебя саду
Вот сорока куст смороды обойдя,
на тебя вдруг засмотрелась,
улыбнулась, отошла, звонко клювом стрекоча.
Ей неведома досада, что печалит сердца ритм
и тревожит утро болью юной девы в платье ситцевом
с оборкой ниже пухленьких грудей.
Вот и шмель, расправив крылья,
устремился к розе белой; одурманен красотой,
он не знал её коварства, напоролся на шипы,
рассердился, развернулся
и помчался напрямки к черной розе
в синей вазе на террасе, у открытого окна.
Там нашел он упоение от красивых лепестков,
для меня — они похожи на кораллы твоих губ.
Я представил тебя саду:
розам с томным ожиданием рук касаний дорогих;
шмелю, что за капельку нектара
забывает опасаться яда ревности его
и сорокам-белобокам, так язвительно глядящим
на мою к тебе мечту. Сад одобрил выбор сердца моего
и в награду нам за это краски свежие обрел.
День рождения
Юбилей пришел нежданно и нельзя сказать о том,
что мне грустно от сознания тяжкой ноши лет и дней.
День рождения — это скрытое явление сил пророчества родительской любви.
Это новые, еще незаметные, складки морщин возле глаз дорогих.
День рождения — это то ожидание, что свершиться должно
в час когда корабли возвращаются в гавань,
где их ждут с нетерпением любимых сердца.
Это тонкие стенки бокалов с послевкусием терпким прожитого вина.
День рождения — яркая вешка на изгибах моей судьбы.
Эта метка повышенной прочности на внимание верных друзей.
День рождения — меняет неспешность движения в суетливости дней,
словно ветер, срывает листы на пружине прошитых календарей.
Это смех и улыбки на лицах.
Это тосты, мечты и продление увлеченностей юности за мерцанием лет.
День рождения — фуэте стрелок старых часов
в кружении дел и страстей.
Это сбыточность и несбыточность, полнота с пустотой,
глупость и мудрость, день и ночь,
одиночество ярких свечей и вспышки надежд
на еще не пройденном пути.
День рождения — это единение душ,
без которых нет света, тепла и добра.
Благодарю всех Вас, в сей день со мною бывших рядом!
Тикайте часики, тикайте…
Рецензия
Кто она, Элли?
Тонкие бровки. Простое платье.
Золушка с добрым и чистым сердцем.
Кто она, Элли? Откуда знать мне?
Может быть мой персонаж из детства.
Может когда-то читала книжки
И исключительно только сказки.
А приставучим чужим мальчишкам.
Строила рожицы, козни, глазки.
Может плясала в хмельном апреле
Первой по теплым весенним лужам.
Мальчики так на нее смотрели.
Каждый мечтал стать для Элли мужем.
Может умела, шутя, смеяться.
Спорить с ветрами, идти на принцип.
Может сбежала от них в семнадцать
Пусть не с заморским, но все же принцем.
В белой фате и шикарном платье,
Видимо, очень его любила.
Кто она, Элли? Откуда знать мне?
Я и сама обо всем забыла.
Рецензия
Кто она, Элли? Откуда знать мне?
Я и себя едва ли узнаю,
если она подойдет ко мне!
Кто-то мечтал взять её в жены,
а я бы хотел ей свой город отдать,
где по ночам руки свои раскрывают мосты.
Где у Петра проявилось желание —
город построить доселе незнамый,
но дорогой навсегда для меня!
Я бы отдал его в память о дружбе,
даже вместе с Невой, с чайками вместе,
но вместе с собой…
Мираж — 3
Ты меня, дружок, не бойся,
седина твоя, как ласка,
согревает мой ночлег.
Бодрость Духа, смелость Тела
в испытаниях живут,
их нам молодость даёт.
Годы станут ли помехой,
исповедующим страсти,
неудачник пусть грешит!
Затушу я лампы свет
и, свечами опалимы, пусть сгорают
наши тени от немыслимых утех…
Мираж — 2
Не гречанка из Афона,
не модель для Караваджо,
не принцесса из Бурбонов,
но смотрите: как идёт!
Тело движется, как айсберг —
лёд от солнышка блестит.
Нет не холод, а кипение
под туникой вам несёт…
Мираж — 1
Как увидел эту пару,
тотчас я решил купить
«Харлей Дэвидсон» с мотором,
чтоб троих мог прокатить.
Чтоб умчал нас мотоцикл
в райский сад, где камыши и
звучат, сон ублажая,
для троих лишь соловьи…
Умиротворение
Как дивно светится закат
и тишина садится рядом
на раскалённый за день дом,
в котором часто по углам
играют белочки с пушистыми хвостами.
Как мил цветущий яблоневый сад
и роем пчёл он оживлён,
и чувством новым опьянён
широкий дуб за палисадом,
днём одаряя нас прохладой густой тени.
Как дорог мне твой нежный взгляд,
вселяющий надежду на продолжение любви —
она с годами только краше.
Весна уступит место лету,
а осень сердце встрепехнёт летящим к югу клином…
Не поле перейти…
Что сказать тебе в догонку
о не прожитом пути,
как найти мне ту тропинку,
чтоб по ней к тебе дойти,
зацепиться, вдаль пойти.
Подскажи, хотя бы взглядом,
ноту, ту, что потерял,
без которой в нотном стане
нету песни для двоих,
хоть придумай ноту: «Да».
Отыщи во мне слабинку,
успокоив сердца ритм.
Верю, что сойдутся скоро
две дороги в один путь,
нам ухабы — не помеха.
Счастье мерится не горем,
мёдом соты наполняя,
пчёлы сладость нам несут,
так хочу с твоей улыбкой
жизнь свою я прошагать!
Деве Партенита
Мрамор холоден, но обжигает
душу, раня печалью глаз.
Белой лилией расцветала
твоя детская красота
но болезнь оборвала,
не раскрыла дыханье цветка.
И когда венками закрыли
холмик в южном пределе сада и
пока не погасли поминальные свечи,
он решил, что на этом вот месте
станет в мраморе горе и счастье
по безмерной её любви…
Полуостров наслаждений
Змейкой вьётся окантовка моего пути —
это значит, что не сбиться и цветами насладиться,
до тебя дойти.
В красоте не надышаться ароматом ярко-жёлтым и
по зелени лужайки так и катится сердечко в тень
косматых ветвей ивы.
Можно вдруг остановиться, оглянуться и забыть,
что здесь парк не нарисован, а такой шикарно чистый от
приливов и отливов наших чувств.
Море рядом, но не слышно шума чаек над волнами и
прохладная вода неохотно принимает разогретые тела —
нетерпения отрада эта майская пора!
Две Валентины
В чертах Евпаторийской карты под именем одним
две женские судьбы слиты незримо воедино.
Большой дугой гранитного портала
обласкан город пенною волной шампанских вин
от виноградников Бахчисарая.
Две с половиной тысяч лет
не знало море имя Валентины Терешковой.
Но мир был оглушен в тот час, когда летела «Чайка» над планетой
и голос космонавта — первой женщины Земли — с восторгом воспевал красоты, никем невиданные живущими досель под Солнцем.
Из глубины космических просторов простая русская девчонка,
не струсив, обошла мужчин в решении задач,
не каждому которые по силам.
Но рядом есть другая Валентина.
Её любимый муж и дочерей отец — Валерий Тененика,
вёл сложные расчеты тех орбит, которые наш шар земной так точно огибали,
Ни у кого, из побывавших в космосе отважных астронавтов,
сомнений не было, что корабли посадку точно совершат
в им определенной эфемеридной точке.
Он вел орбиты кораблей по заданным координатам,
а она с любовью доносила людям страницы летописей тех,
кто превращал космическую трудную работу в приоритет страны.
И имя Валентина Тененика звучит сегодня в стенах библиотеки,
как сорок лет назад
и рядом, преображением своим живущая теперь,
гранитная орбита между древним городом и морем,
несущим на изумрудных волнах стаи белых лебедей и юрких чаек…
Здесь имя «Чайки» несет отныне прекрасная из набережных черноморских.
Как много в имени одном,
в котором две судьбы
несут нам яркий свет небесный
и земной,
он для меня вседневно негасимый.
Есенинская грусть
Ты не плачь, не плачь, моя царевна,
жемчугами крупными слезя,
Королеве не к лицу печали,
у неё особая судьба.
У неё на сердце властные заботы
о дворце и парке вкруг дворца…
Бал назначен в честь коронования,
а наряды нет уж сил менять.
Потому и слышен каждый вечер
музыкантов слаженный распев —
капельмейстер как всегда «в ударе»,
нота ж «Ля» смеётся и скользит.
Ты не плачь, не плачь, моя отрада,
он заставит скрипку всё понять,
только сердце, сердце, не обманешь —
с белой розой, розой белой, грусти не унять.
Лишь одну мечту, скрывая, нежу,
что я сердцем чист.
да, и Короля я не зарежу
под осенний блюз.
И меня с веревкою на шее
стражники в подвал не поведут,
чтоб уже не с белою, а чёрной розой
мог я полюбить тоску.
И когда с улыбкой мимоходом
распрямлю я грудь,
языком залижет непогода
прожитой мой путь.
Ненаглядная моя
Эману Эльке
Не завидуй мне, не надо.
Переполнен чувством я
и писать стихи о море может
чайка, лебедь, волны, солнце и вода.
Пляжи все блестят от краски,
зелень буйствует в цвету
и наряды надевают карусели и фонтаны;
сувениры награждают туристическим маршрутом в заповедные места.
Дорогая, море радует встречая
и не может не печалить, убывающих на север, —
всех, кто бросил в воду моря
серебристую монету, чтоб вернуться к нему вновь.
Пусть прохлада обжигает глубиной лазурных вод,
а прогноз скрывает градус для стремящихся нырнуть,
мне нескромно умолчать:
градус держит хмель массандры и сухое не штормит!
А шампанское вино пенным кружевом бокалов
увлекает розу алую на танго
и смущенная Луна обещает ночь лобзаний
для курортного романа с продолжением через год.
Не завидуй мне, не надо.
Переполнен чувством я и, с тоскою по тебе,
я швыряю в воду «блинчик» от себя и до тебя!!!
Жду тебя у кромки моря, ненаглядная моя!
Воздух дышит
твоей улыбкой
Ой, Эльвира, увези ты меня в отдаленный аул,
где не буду я кричать: «Караул!».
Там оазис нам станет, как Рай
и зурна будет петь по утрам о моей запоздалой любви.
Эту песню придумала ты
и слова её так хороши,
что не знают поныне пески, что,
как волны плывут по степи, о моей настоящей любви.
Ой, Эльвира, у моря есть сказка —
это низкий полет над водой
белой стаи больших лебедей
и немыслимой красоты гомон чаек над синей волной.
А в степи разбрелись меж барханов цветы —
ярких маков рубиновые огни.
Я дарю тебе этот свет,
этот крик и размах этих крыльев.
Все пески и всю пену отливов,
какофонию чаек и изгиб величавый длинной шеи вожака лебедей.
Я дарю тебе море и волны, рыбу всю и все сети;
рыбаков незатейливость речи и вечернюю музыку джаза,
и, конечно, отведать прошу
прохладу самой душной на свете сирени…
Брось дела, приезжай на море.
Паруса наполняет ветер, воздух дышит твоей улыбкой…
Беспокойство моря
Так найди же меня, найди!
Не гони, а скорей прими!
Приласкай меня, если сможешь
и останься со мною рядом,
согревая сердечным взглядом!
Волны к берегу льнут упрямо
и простора им вроде мало,
если нет твоего причала.
Обними меня крыльями пляжа,
белым лебедем на глади моря.
Я сегодня тобою пропитан,
весь просвечен в лучах улыбки.
Оттого и кричат так громко
за меня беспокоясь чайки, что следы на песке
скоро смоют волны, предвещая нашу разлуку.
Так верни же нам радость встречи,
за которой не будет грусти,
успокой беспокойных чаек —
им без моря прожить не можно,
как и мне без твоей походки…
Чуть надтреснутая беззаботность
Испытал ли ты волненение
от спокойного дыхания
спящей рядом молодой и красивой женщины?
Если нет, то понять ты не можешь,
что такое голод нежности.
Когда губы её ярче влажных лепестков
и ресницы блестят от восторга ночных поцелуев,
когда пальцы её, как оперение крыльев золотого павлина,
предвещают полет новых желаний в страну,
где еще не забыты слова о Любви,
То ты готов выстелить этот путь нежностью,
исходящей из глубины одинокого сердца, и бросать всю жизнь
под её ноги райские цветы… И полет этих чувств залечит
надтреснутость беззаботную той пропасти,
в которой живет одиночество.
Стань нежным!
Разговор с поэтом в Партените
Пушкин: «Е. К. Воронцова мне подарила перстень с чистым изумрудом
за мой настойчивый характер и дерзости к её мужу.
А что Ты, Жорж, здесь ищешь неустанно?»
Ответил Я сладкоречивому поэту:
«Мне сырость Северной столицы изрядно надоела
и в ней нет прелести тобой обласканной в поэме «Медный всадник».
Я здесь хочу воздать твоей свободе
и не зависеть от царя в избрании пути для творческих исканий.
И где и что мне следует писать и
Как судьбу благодарить за любовь к Тебе
и то мгновение, что названо Тобой когда-то «Чудным» в Псковском крае
и место, где Ты встретил Анну, теперь аллеей названо.
И где гулял я многократно с мыслью о Любви
и, сидя на скамеечке «Онегина», на Сороть свысока глядел.
Теперь я здесь.
Твоя рука меня благославляет искать ответ
в твоей безвременной кончине в изменнице, Тобой безмерно вознесенной.
Суд чести выше, чем порок, скрывающий всю правду!»
Как уехать в… никуда?
Может нам уехать в… никуда и
оттуда вовсе не вернуться.
Там в тиши, у речки, у пруда
будет нам Луна читать стихи:
…коромыслом серп двурогий
плавно по небу скользит…
Там закаты расписные — все из
Падуи и Лувра — в небе вытканы холсты.
Там без слов все понимают,
что любви на свете нет,
лишь покой и Символ Веры тем,
кто знает эту боль.
Там ты руки не ломаешь и
у скрипки нота «Ля»
розу чёрную в бокале
от соседнего стола
не заставит распуститься и
от танца уходя,
ты глазами отвечаешь:
«Браво розе и усам,
но ловить меня не надо,
слишком яркая Луна!»
Там над томиком поэта
ты себя не потеряешь,
вздох не будет грудь тревожить и
тоска по шумным балам
тихо-тихо отойдёт.
Там вино не разливает
в тёмном фраке сутенёр и
и кареты бархат красный в
«Англетер» не отвезёт.
Там зелёные просторы
и ячменные поля и
старушки в сарафанах
молят равной благодати
для тебя и для меня,
чтобы ты не уезжала и
меня не вынуждала
отправляться в… никуда.
Он весной особый
Вот и всё: лёд, скользнув по глади волн,
вниз скатился, в Финский и
Нева, расправив плечи,
обновила берега пенным шелестом прибоя.
Чайка, с облаком играя,
глаз острит — мелку корюшку считая,
голубь водит хоровод вкруг своей подружки
и, наверное, он ждёт отступной за крошки.
Окна просятся отмыть пыльной патоки покровы,
почки, сбросив кожуру, лист готовят яркий,
пусть он маленький ещё, но такой приятный.
Улиц снежные холмы разом растворились.
А задиристый мороз не спешит с обменом
тёплой шубы на пальто для любых сезонов.
Боты скинуты уже — туфельки в почёте и
причёски у девчат мутят головы ребят —
Это признаки весны, в Питере — особой!
Летний Сад раскроет склепы
с копий мраморных скульптур и
кораблик на Неве в полдень залп услышит…
Приезжайте в город наш, он весной особый!
Предчувствие
Нас вежливо предупредили,
что новый терминал аэропорта
откроет первый раз приём и что
весна нас встретит радостно у входа,
и друг такси к назначенному часу подаёт.
Случится встреча в поздний час и
солнце уже будет крепко спать, и
птицы гомоном своим
в кустах жасмина не тревожат,
но цвет, да — цвет,
дыхание ароматом нежным наполняет и
зимний холод нас неохотно в лето отпускает.
«Волна» стекла изгибом самолёты принимает и
чудом внутренних убранств
с комфортом недоступным всех вбирает и
пассажиру некуда спешить — всё рядом,
чинно, благородно и лишь табло
размеренно и строго напоминает нам о том,
что отдых начался,
что Крым перезагрузку совершил
на радость вольному народу и
солнце, горы и вода нам восстановят силы,
а вин изысканных сорта украсят стол и
дружескую встречу.
Утомлённое солнце
к морю всех приглашает,
а нарцисс утверждает,
что цветы у войлочной вишни и
не белые вовсе, и не бело-оранжевые,
как у него…
Споры эти не слыша,
мы волну принимаем и
отливом уходит от сердец суета.
Цвет у персика алый,
да и дело не в этом.
Важно, что есть предчувствие в обновлении жизни!
Чувства и рассудок
Мы жили вдалеке от здешних фраз,
От местных слов с неровными краями.
Мы шли от книг, написанных не нами,
К писаниям, начертанным про нас.
Так чувства созревая где-то вне,
не обжигают вздохом огорчений.
Они, являясь, недозревшими, нежданно,
тебя стрелой без яда поражают.
Плод горький послевкусие хранит
для тех, кто ритуал приличий забывает.
Взаимность требует согласий и ожидания
сбываются тогда, когда у чувства есть рассудок.
Как избежать соблазна
Она со мною холодна
и пена скрученных волос,
и нагота плечей,
и взгляд с вопросом:
Почему я медлю с поцелуем? —
всё это на приёме у врача,
чтоб обуздать пилюлей
её соблазна мною овладеть…
Так Джиллиана приглашала Гранта
к утехам, как казалось ей, разумным.
Она по книгам узнавала,
как нужно разжигать костёр,
в который добровольно
прыгают мужчины:
«Развяжи мне, пожалуйста, завязки на юбке»,
мягко прошептала она…
Раздеваясь медленно,
она мне чары предъявляла,
смущениям не дав нарушить
волшебство, возникнувшее между нами.
И ни единого взгляда сожаления
не промелькнуло в её прекрасных голубых глазах…
И вот рубашка на полу… Она обнажена!
Неповторимо важно тикают секунды…
Нет прикрывающей тело тоги
и ты, богиня красоты,
не прячешься за ухищрения,
ни за покровы, ни за ложной скромностью…
Лишь солнечный свет омывает твоё тело,
легко касаясь плеч и
идеальной формы рук.
А потом ты качнулась вперед,
используя свое тело как кисть,
рисуя картину своей наготы
на моей коже,
давая мне почувствовать
мягкость своих бёдер
и влажность у их основания…
Грант смаковал легкое,
нежное прикосновение сосков
к его груди
и легонько подталкивал к ней
свой возбужденный член,
нацеленный в неё словно стрела.
Скольжение
Скольжение льда по зеркалу Невы
в тот час, когда луч солнца
стелется по глади вод
в безветрии и утренней прохладе,
напомнило известную картину:
Так гребень перламутром пресыщенный,
ныряет в глубину твоих расчёсанных волос,
скользя по гребню локонов, чей отсвет,
бликами играя, подобен жемчугу воды
в струях и шуме водопада.
И руки-крылья плавно так парят
по свету тонких жил, — то падают,
то вверх стремятся и нежность
растворяется в глазах,
так искренно, безумно мной любимых.
У ледохода на реке есть маленькая цель —
помочь реке раздеться и сбросить с берегов
удушливую тяжесть снежного покрова и водам дать
свободу к морю устремиться… Так по весне
нам хочется бежать по гребню волн у моря.
Взыщите Господа
Ищите и обрящете!
Простите и прощёнными будете!
Отдайте последнее и обогатитесь!
Падших поднимите, дав свет себе!
Любите, возлюбив себя!
Красота не в тебе, а внутри твоего сердца!
Возжелав — вырви жало, ибо яд этот смертелен!
Жажду утоляет доброе слово и воля. Иди!
Рана приносит радость тому, кто жив!
Любят прямых!
Увядание — признак слабости. В чём твоя сила?
Взяв в жены, отринь соблазны!
Нежность в журчании, а не в водопаде!
Не стыдно быть бедным, стыдно быть покорным!
Перспектива начинается с точки твоего стояния!
Без мыслей о тебе
я задыхаюсь
Без мыслей о тебе я задыхаюсь.
Спасаясь, возвращаюсь к ним опять.
Ты мучаешь меня и лечишь душу,
Ты песня счастья и надрывный стон.
И мне с тобой, придуманным, непросто.
Ты звездный дождь или ночная тьма?
Пожалуйста, прости меня за смелость,
Но если сможешь, приходи во сне…
Моя свобода или же тюрьма?
Пророчишь ты и больше не целуешь —
твои уста сомкнёт ли немота?
У губ твоих есть яд — Слова.
У Слов твоих есть власть и сила,
они способны мной повелевать и
опьяняя, волю забирать. Манить и
призывать, карать и отпускать.
Так мать, рукой безжизненной,
разглаживая щёки ледяные,
над гробом сына не находит Слов,
чтобы излить к нему свою любовь.
Так и меня ты мучаешь и лечишь душу,
Ты радость счастья и надрывный стон.
Я б лучше песни пел над колыбелью,
чем знать, что ты приходишь лишь во сне!
Между нами нежность осязаема
Между нами нежность осязаема.
Пылкость слов осажена «на Вы».
Тема о любви неприкасаема:
Правила реалий таковы.
Как цунами подошла нежданно,
закрутила сразу и всерьёз,
валом чувств всё мигом захлестнула,
унесла, как щепку много лет.
Так зачем мне надо было
столько их терять по пустякам,
если рядом вдруг ты появилась и
разбило сердце пополам?
Осень жизни без тебя встречая,
мог ли я подумать, что весной,
с первым ледоходом на Неве,
образ милый станет осязаем, —
так свеча, сгорая в темноте,
пряный ладон источает и
аккорд прощальный рвёт струну,
закрывая тему о любви!
Перспектива
ИОСИФ БРОДСКИЙ
…и блещет фонтан, как орден,
выданный за бесцельность выстрелу пушки в полдень.
Вещи затвердевают, чтоб в памяти их не сдвинуть
с места; но в перспективе возникнуть трудней, чем сгинуть
в ней, выходящей из города, переходящей в годы
в погоне за чистым временем, без счастья и терракоты.
Жизнь без нас, дорогая, мыслима — для чего и
существуют пейзажи, бар, холмы, кучевое
облако в чистом небе над полем того сраженья,
где статуи стынут, празднуя победу телосложенья.
Вот и я, тая в стакане,
как лёд, позволяю дважды
вступить в ту же самую воду,
не утоляя жажды.
А ты, соблазняя меня,
ищешь уют в моём состоянии,
где лишь в цене картины и башни,
спектакли и фото, но не купюры.
Кто-то считает себя умнее и за других решает
с кем им идти дальше, не спотыкаясь.
Справедливо брать, не считаясь с долгом,
подминать под себя безвольных.
Но голод может утолить лишь пища,
так причём здесь твоё телосложение,
если на моё слово — эталон чести,
я в ответ вижу твоё желание себя обесчестить?
Вот почему… и блещет фонтан, как орден,
выданный за бесцельность выстрелу пушки в полдень.
Custodes libеrtatis1
ПРО ГОЛОГО КОРОЛЯ
Как полезно бывает порой
Королю в отраженье вглядеться
И понять, что пустой мишурой
Ублажает тщеславное сердце.
И короны, придуманной им,
На пустой голове не бывало.
Лишь зеркал с отраженьем прямым
В королевстве давно уж не стало.
Стекло из стеклодувни, что в Мурано,
в Палаццо Дожей ценилось дороже злата за
пустячок немалый: способность отражать
какие в городе доходы и много ли купцы
в Венецию доставили сибирской пихты,
потребной для строительства великолепных
дворцов Медичи, Барберини, Пити и Ручелла.
И инквизиция вершила скорый суд
за недоимки в дереве и камне,
сочтя за безусловность исполнения заказа.
Лагуна часто принимала тела утопленных воров и
отражение зерцала гримасы строила по ним.
А стеклодувы понимали, значение для города зеркал:
их отражения не принимали тщеславных помыслов глупцов.
Наваждение
От дурмана твоей улыбки
у ребят на селе маята.
От походки твоей плывущей
на глазах появляются искры
и поет, и летит вслед душа.
Подари мне простую открытку,
где на платье твоем васильки
и веселая стайка грудастых,
говорливых сидит снегирей —
им с тобою быть рядом теплей.
И какая-то дрожь по коже,
от невиданной наготы
перехватывает вдруг дыхание,
когда в реку ты входишь купаться
и как будто не знаешь меня.
Хорошо, что ты есть такая:
недоступная и прямая,
понимающая красоту.
Мне в тебе словно в храме,
словно птице в полете к счастью
и цветку, утомлённому жаждой,
от вечернего дождя,
и пчеле, в чашечке цветущих лилий,
как подснежнику на проталинке,
где поёт и летит ввысь душа.
И скучай… и скучай по мне…
Доброй памяти тихий свет
Оживит на стене портрет…
Тень коснется родной щеки…
В тишине зазвучат стихи…
Прикоснись губами к стене
И скучай… и скучай по мне…
Я забыла здесь все мечты,
Их хранителем будешь ты…
В сердце настежь открыла дверь
и впустила меня в метель.
Веет ветер и снег колючий
по щеке как иголками жжёт.
Как тепло было в доме и
печь согревала озябшие плечи.
Были молоды мы и стихи в этом доме звучали,
но сегодня зима нам посыпала голову снегом.
А весной в том саду,
где сирень и шиповник,
где на старой сосне
дятел клювом выводит Равеля
стрекоза-вертолёт кружит петли и бочки
моих мыслей о том, как уходят ручьи
и как тают снега, и года возлагают на плечи.
Память снова меня возвращает к открытой той двери…
Я б вернуться хотел к твоим нежным губам
в этот дом, где любовь паутинкой свисает с портрета и
тепло от печи не отпустим в метель,
сквозняки огорчений выжигая на углях…
Такие, братка, ипостаси…
Бейся солдат, потому что сейчас все ипостаси такие.
Все ипостаси — солдатка, солдат,
все треугольники — письма.
От журавлей, что по небу кружат веет родным пепелищем,
тем, что лежит, что стенает,
что ждет, тлеет меж строчек годами…
То, что тебя никогда не найдут, я никогда не узнаю.
От журавлей, что по небу кружат веет родным пепелищем.
Но была, мой братка, иная пора, когда в каждом дворе
было по два гуся, пара свиней и два добрых коня,
а сверху — коза и козёл, коровка ещё молодая.
Хлеб с салом и молоком
на ярмарке пользовался спросом большим,
и город был сыт и селу хорошо: соль, сахар,
табак и кафтан на меху — всего было в достатке.
И колокол к службе людей приглашал,
малиновым дальним распевом.
И свадьбы игрались свинарок и пастухов:
под удаль широкой рассейской души…
Играла трёхрядка три ночи подряд
и хмель рассекал у смутьяна висок, но
не было больно за проделанный труд и
осени щедрость на радость была.
Куда же всё делось? И кто лиходей?
Убогость шифером покрытых деревень,
слезу смывает приговор — «Неперспективность!»
Такие, братка, ипостаси деревень…
Отказаться нельзя
Изящная девушка в платье обычном
спокойно ответит ему, что не любит.
А я истоптал полусотню дорог
и вот среди них
по твоей вдруг пошёл,
где в тысячах глаз,
что искал не нашёл.
А ты посмотрела и
мне показалось,
что сердце моё
в капкане ресниц
свой покой обрело.
Но ты за улыбкой поспешно смахнула
искру обаяния и тихо ушла,
ушла без оглядки,
свалив мне на плечи отчаяния груз.
Как же это возможно:
не обмолвившись словом,
не понять, не услышать,
как ты стала желанна,
что уже я люблю?!
Может есть шанс исправить,
снова встретить тебя
и сказать, что любые дороги
пройдут от тебя до тебя.
Ты мой ангел случайный и
за платьем обычным,
за спокойной походкой,
мне привиделось счастье,
от которого просто
отказаться нельзя!
Два бокала
Вы сегодня сняли ожерелье и
открыли взору красоту — ту,
что наделила Вас природа,
без которой жить я не смогу.
Юность Вас избранницей считает,
призывая нежной, белой кожей,
молодых людей с ума сводить;
мудрость — с красотою рядом быть.
Я прошу Вас принести бокалы
красного Ливанского вина.
Пусть вино смягчит моё желание
говорить с красою о любви.
«Я Вам благодарна за возможность
о любви подробности узнать,
но сегодня это невозможно,
гостю на работе я должна служить».
Милое создание, я не скрою
намерений ближе Вас узнать и
спросить: зачем же ожерелье
Вы решили от меня скрывать?
Как мало их
Как мало их, с кем можно — не мудря.
С кем мы печаль и радость пригубили.
Возможно, только им благодаря
Мы этот мир изменчивый любили.
Как много тех, с кем лучше промолчать,
с кем и тебе, и им теплее от бесед не станет.
И мало, мало тех сердец, тех глаз и рук,
с которыми не надо расставаться.
Как много ты мне говорила слов, —
от них остался только пепел.
Они звучали, смысл потеряв;
они, скорее, — прогоняли, а — не звали.
Как мало отдал я тем дням, ночам,
приведшим к роковой разлуке и
магнетизм душевный был растрачен
по пустякам, давно ушедшим и забытым.
Но есть одна, с которой хоть бы в ад —
и там нам будет вместе в радость.
Её мне принесла судьба,
пройдя через горнило испытаний.
И пусть останется она мне утешением в ненастье,
и буду я восторженно смотреть на седину её, морщинки
и то, как незаметно для меня,
она рассказывает сыновьям, как сильно меня любит.
Перемены весны
Сидит красавица — сама весна и
смотрит прямо на меня
с улыбкой чувственно лукавой.
Глазами чётко говорит о
предстоящей перемене цвета:
синь глаз её украсит небосвод,
а белый цвет её наряда
уж присмотрели облака, и
тело просит шоколадный цвет,
и губы сбросили помаду.
Всё дышит в ней волной весёлого прибоя
и с чёрною косой играет непоседа ветер.
как мне понять суть настроений и
лёгкость обрести в общении с её умом и
ждавшим южного тепла
полуобнажённым юным телом.
Так орхидея с первыми лучами мартовского солнца
с причудливым окрасом раскрывает чашечки цветка
и просит, просит нашего восторга.
И я приемлю эту перемену!
Littera scripta manent2
Слова улетают,
написанное остаётся и
всё, что я тебе посвящаю,
сердцем моим поётся!
Мысли мои всечасные
только тобой повязаны и
всё, что я выразил на словах,
было написано прежде.
Милая, счастье моё поднебесное,
всё, что мною написано,
кровью любви окрашено, и
на века оставлено
нежным и радостным чувством
с именем твоим слитым.
Нету больнее боли,
чем знать о твоём безучастии.
Вынести невозможно
полное равнодушие —
бровью не повела и
словом такое не вымолвить
и написать нельзя.
Время не возвращается, а поглощает то,
что звуками приглушается,
а на письме — в горечи растворено!
Музыкальный портрет
Какое счастье видеть Вас
и Терпсихорой, и Харитой.
Как многолики Ваши представления,
в которых музыкальность Ваша
окрашивается и головным убором,
туникой тонкой, и танцем,
исполняющимся в едином ритме с
ударами сердец влюблённых.
Вы словно утро, день и ночь,
меняя темп, проходите передо мной
с улыбкою широкой (Largo) и
медленно (Lenta), протяжно восходя,
и будто бы тяжеловато (Аdagio),
плавно (Grave), (Sostenuto) сдержанно
и не спеша (Andante),
уносите стопы в цветущий сад
неторопливо (Andantino),
умерив шаг (Moderato),
вдруг оживляетесь игриво (Allegretto)
и скоро (Allegro),
живо так (Vivo\Vivace)
в сумрак южной ночи быстро
(Presto, presto),очень быстро
в объятия свои меня влечёте.
Полна гармонии природного начала
в движении тела и душевных сил,
с венцом из плюща и лирой на руках,
ты мраморную статую Эллады древней
горячим сердцем, меняя темп,
в живую превращаешь.
И утро, день и ночь,
играя с музами,
ты всех нас счастьем наполняешь.
Как отказать себе?
Как отказать себе
видеть то, что желаешь?
Как можно не принять то,
что ты отдать мне сама желаешь?
Перечеркнув все табу и,
уйдя за грани,
ты со мной говоришь
странными очень словами.
Чёткими, колкими фразами
рубишь предмет на части и
не скрываешь объект рассуждений
за пеленой: «может быть» и «если».
Лет тебе втрое меньше,
а по напору понял,
что лучше мне не перечить,
пойти по твоему зову.
Сама выбираешь шпагу и
меня вызываешь к барьеру
с условием: «до конца!» —
«Если я предлагаю, то отказать мне нельзя!»
Зачем ты с собою проводишь эксперименты,
в которых твои партнёры
волю людей покорных
должны исполнять всецело?
Нет в красоте ущерба и
«интеллект» — в норме.
Что же тебя заставляет
испытывать мои чувства?
Брать не совсем разумно плату
с покрывающего тела,
что равно по сути:
требовать дранку с кровли!
Мне в тебе быть очень хочется,
но не рабом настроения, а с сердцем:
так соловей для ласки взывает
скорое появление первых лучей рассвета.
Кающаяся грешница
Можно вести совершенно
недостойный образ жизни —
и, раскаявшись, получить право
первой увидеть
Воскресшего Господа.
А, значит,
и для нас
ещё не всё потеряно./Путана
Помпея нам отрыла тайны,
ЕЯ величества ЛЮБвИ,
когда богатые купцы,
обласканные досыта
вниманием жриц ЛЮБвИ,
стихи им более не читали,
предпочитая сестерцием3 платить изрядно
за ласки женские свои.
Покои жрицы выбирали
по праву статуса гостей
и фрески стены украшали
сюжетами интимными сцен.
Уборная имела ванны, где жрица,
ощущая дно всей кожей,
благоухая мылом,
вбирала пустоту через отверстие,
знакомящее с миром.
Теперь эпохи пролистав
страницами разврата,
Она — ЕЯ величество ЛЮБОвЬ,
сначала говорит: «Плати!» и,
всматривающийся на огонь,
вдруг слышит: «Не робей! Бери!»
и вспыхивает: «меня!».
Затем — захлёбывающееся: «ещё!» и
перенасыщенное: «пусти!».
Картина та же, какой была.
Последняя сцена — зола,
тлеющие уголья, развалины икр и
опустошённые глаза…
И как сплошной ожог —
сок испустивший мозг.
Назарею б такая страсть,
воистину бы воскрес!
Скажи, скажи мне,
милая подружка
Скажи, скажи мне, милая подружка,
что мне сказать ему в ответ?
Как поступить с запретом мамы:
в мои 17-ть не спешить!
Я извела себя страданием и сердцу
тесно так в груди, что сил нет больше
мне таиться от глаз его
и тело прятать под одежды…
Скажи, скажи мне, как всё было
в твоей истории любви?
Страдала ль ты моею мукой и
ночью снился ль он тебе?
Готова ль ты была отдаться
всем сердцем милого любя,
чтоб он ласкал твои колени и
ночка вам была мала?
Скажи, скажи мне, милая подружка,
он забывался в наслаждении и ты ему
была покорна, когда он искру высекал,
иль ты сама того желала и не волновалась ни о чём?
Ответь, ответь мне, милая подружка…
Традиции
Розы чайные в коробке
задыхаются от слёз,
им свободы не хватает,
их губами не ласкают —
для кого ж они цветут?
Взор печален у видения,
строг костюм и макияж,
отчего так высоко
топик поднимает грудь,
почему подруг нет рядом?
Оттого в беседке тихо,
нет ни песен соловья,
что лежит на сердце девы
воля грозного отца:
покориться его воле…
Эти розы ей прислал
наречённый мужем быть
в знак согласия взять в жёны
её ангельскую душу с просьбой —
новый дом и сад принять.
Свахи долго волновались,
осыпая жемчугами заверений
всех достоинств жениха,
а она — благочестия пример —
чтить традиции должна…
Эти розы — приняла!
Верую
Я потеряла крест нательный,
и не найти его нигде.
Оборвалась льняная нитка:
не починить — не залатать.
Душе — мытарство, сердцу — пытка,
и чувствам велено — молчать.
Из серебра подарок мамы —
от блуда душу охранял.
Был освещён молитвой в храме
и целомудрием сиял.
Душою храма служит колокол,
который если не поднять на колокольню,
то подле храма, на земле,
подвешивают на деревянные расчалки,
добротно рубленные топором.
Язык чугунный, привязан за верёвки,
и, чтобы шире песнь звучала,
звонарь, верёвками играя,
облизывает языком со всех сторон
оборку юбки звонкого металла.
И льётся перезвон с малиновым оттенком
на вёрсты вдаль над головами у людей,
чтоб души Веру обретали и не теряли облик свой,
чтоб в жизни их была опора
и свет надежды над судьбой.
Как просветлёнными очами смотрю на мир
в вечерний час, когда до сердца долетает
божественная благодать и Слово ангелом кружится
над ближнем бором и рекой,
и над погостом ежедневно усопшим колокол литию поёт…
Сломанные крылья
Есть у тебя крылья? Ну скажи родной,
Мне мои сломали за моей спиной,
До тебя сломали, больно так поверь,
Я летать хотела, только как теперь?
У моих рассветов выпили весну,
Я в ладонях слезы горькие несу,
И дожди следами на моем окне,
Оставляют память в наказание мне.
— — — — — — — — — — — — — —
Горько будни плачут у моих ворот,
И ветрами шепчут: «Был в судьбе не тот»,
Есть у тебя крылья? Ну скажи родной,
Мне мои сломали за моей спиной.
Ветер дунул сильный по ветвям в саду,
полетели наземь листья и плоды.
Разве не понятно, что вот так нельзя:
разоряя гнёзда, думать о себе.
Птица на асфальте
чертит круговерти сломаным крылом.
Ей, пичужке малой, как летать теперь,
как птенцам в скворечник мошек доставлять?
Кто посмел так плюнуть в ангельскую душу,
растоптать подснежник чуть ещё живой?
Что ведёт к потери своего лица,
если у другого на глазах слеза?
Ветер, видно, напрочь голову свернул
у того, кто совесть в детстве не обрёл.
Оттого и плачет в том дупле птенец,
что прошёл под сердцем ветер-леденец…
Кружева
Милый мой, дорогой,
завтра в море уйдёшь и
останется здесь гомон чаек в порту
и моя ожиданием стеснённая грудь.
Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
Поцелуй твоих губ и
кольцо крепких рук
нас связали судьбой,
будем с сыном мы ждать возвращения домой
Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
Милый мой, дорогой,
видишь светит Луна и
стихает прибой и на сердце моём
замирает тоска расставания с тобой.
Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
Оттепель
Э. Э. 22.03.2018
В марте моём зима
и до тепла далеко, —
Солнце ещё в тени,
прячется за сугроб.
В песнях твоих слова
мне говорят про любовь
и потому на душе
гейзером из глубины
всё заполняет кровь.
Милая, Звонкая Капелька,
мне без тебя одиноко и
бьётся моё серденько
мыслью лишь о тебе.
Ловит оно надежду
в ладных твоих стихах,
но, а метель — проныра
пусть заметает грусть, —
холод ей лучший друг.
Пробуждение
Раздвигала Луна шторы,
как бы я не закрывал;
наготу твоих коленей
освещать она желала и
краса твоих очей,
так призывно опьяняла
тишиной кошачьей ласки и
кораллом алых губ.
В зеркалах метались руки,
и волос твоих волна
настигала страстью берег,
где остались с прошлой ночи
отпечатки твоих пальцев
с нашей встречи на песке
и Луна нас полюбила,
звёздам дав слегка уснуть.
Утро встретило цветами и
игрою хрусталя в
дивной вазе у открытого окна.
Ты спала, так тихо-тихо
грудь открытая вздымалась и
блаженством наполнялась
в ловких лапках паучка
паутинка с потолка.
А в саду, у ручейка воробьи
шумливой стаей не боялись
хитрых замыслов кота,
нервно бьющего хвостом по
клубничному кусту,
затаившись в нём в засаде
с предвкушением удачи и
реванша за вчера.
Эксперимент
Давайте вместе сделаем эксперимент:
расщепим слово на детали
и каждой имя подберём,
окрас и смысл отведём,
присущий кубо — и эго-футуризму.
Чтоб слово жило и текло,
пригубим красное вино и
сверху вниз легко пройдёмся взором
по форме юного лица, изгибам торса и
челу с глазами мариниста.
Пусть музыка в вальсе соединит
принцессу юную и господина,
от силы каждому из них
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Нинесе Гейсер. «Я верю в счастье!»
- Александр Фокс. «Печальная история любви»
- Жорж Дмитриев. «Юбилейное»
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги С давно забытым упоеньем смотрю на милые черты… Стихи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
