Дети Зари. Книга первая. Смех единорога

Живиль Богун, 2022

Минуло пятьсот лет с тех пор, как Мастер Дугальд спрятал в Заповедном Лесу последних на планете единорогов. Двойняшки Лия и Эмма даже не подозревают, что одна из них является Носительницей Ключа – той, что должна открыть вход в убежище единорогов. На пути юной героини встретится и колдун, и прекрасный принц, но благодаря необычным способностям, открывшимся в ней, девушка начнёт понимать, что выбор, предлагаемый ей, отнюдь не однозначен…

Глава 3. Знакомство

Дождь, зарядивший с вечера, шёл всю ночь, то ослабевая, то усиливаясь. А всё из-за ветра, дурашливого сырого ветра, который бестолково гонял по небу смурные тучи. Мокрый город, ещё тоскующий по безвременно ушедшему лету, нехотя просыпался.

Глядя из окна третьего этажа на залитый лужами тротуар, Эмма мысленно поздравила себя: как хорошо, что квартира в пяти минутах ходьбы от Республиканской библиотеки — может, удастся дойти до места работы, не промокнув. Она оказалась совершенно не готова к здешней переменчивой погоде.

Стараясь избежать лишней возни с багажом на вокзалах и таможнях, Эмма обычно брала с собой минимум вещей — только самые любимые. Недостающее всегда можно купить на месте. Так она собиралась поступить и в этот раз, да только за всю неделю, увы, не удосужилась. В фондах Республиканской библиотеки и в архивах университета оказалось столько материалов на тему её исследования, что Эмма, как обычно, забыла о насущном.

А хляби небесные возьми да разверзнись — явно нарочно, чтобы проучить её, стрекозу легкомысленную! А ей простужаться нельзя, потому что сядет голос, и как тогда читать лекцию? Профессор Данейка, с которым она познакомилась год назад на форуме, заманил её сюда, соблазнив раритетными изданиями историков 19 века, а ещё больше — малоизвестной мифологией. А вчера он позвонил и попросил Эмму выступить в школе искусств, которую он курировал.

— Но я не умею общаться с подростками! — перепугалась она. — К тому же я совсем не готова к лекции, профессор.

— Помилуйте, зачем вам готовиться, дорогая моя! — профессор, человек классически образованный, изъяснялся оборотами столетней давности. — Мифические животные — это же ваш конёк! Достаточно будет небольшой вводной части, чтобы обрисовать суть проблемы, а потом — просто вопросы-ответы.

— А разве современных детей интересуют подобные проблемы? — засомневалась Эмма.

— Во-первых, они уже не дети: вашими слушателями будут ученики старших классов, — пояснил профессор. — Во-вторых, не стоит недооценивать интересы и образованность современной молодёжи… Просто вспомните себя в их возрасте, Эмма! Я уверен, вы легко наладите с ними контакт. В вас столько юношеского энтузиазма и даже, смею сказать, артистизма…

И Эмма поспешно согласилась, лишь бы не слушать дальше про свой артистизм. В семье вполне достаточно одной актрисы. А она — серьёзный учёный, исследователь. Хотя разве её желание избежать дополнительной ответственности не есть признак незрелости? Рано или поздно всё равно придётся читать лекции студентам. К тому же отказать профессору было бы верхом неблагодарности: этот милейший человек раздобыл для неё разрешение работать в архивах, подыскал квартиру и вообще по-отечески опекал…

Отойдя от залитого дождём окна, Эмма открыла шкаф и с тоской глянула на пустые вешалки-плечики. Из верхней одежды — лишь воздушный белый плащ! Не самый подходящий наряд в непогоду, но ей больше нечего надеть.

С проблемой «нечего надеть» они с сестрой сталкивались одинаково часто, но по разным причинам. Гардероб Лии ломился от нарядов и коробок с обувью, однако ей постоянно хотелось чего-то нового. У Эммы, наоборот, было очень мало одежды. Она сама на себя шила и вязала, либо заказывала в швейном ателье по собственным же эскизам. Её вкус настолько не соответствовал веяниям моды, что приходилось одалживать что-нибудь из нарядов сестры, если ситуация вынуждала выглядеть современно. Но такие ситуации случались редко. Эмма предпочитала не отклоняться от привычного маршрута «дом-институт-дом». Исключения составляли лишь вылазки со старыми, проверенными друзьями на выставки, в театр или филармонию, где в любимых платьях в пол она особо не выделялась.

Правда, за годы учёбы она кое-где успела побывать, но путешествия всегда были связаны с изучением культуры и ездила она всё с теми же друзьями-коллегами. Одна — никогда. Эмма не умела и боялась путешествовать одна. Потому что была непрактичной и оторванной от реальной жизни.

— Похоже, нас с тобой принесли разные аисты: тот, что нёс тебя, припоздал этак лет на триста! — в сердцах заявила Лия в прошлом году, когда Эмма отказалась праздновать их общий день рождения в популярном молодёжном клубе.

— Скорее, мой непутёвый аист перепутал миры, — абсолютно серьёзно возразила сестре Эмма.

Лет десять назад ей попался фантастический роман, где главный герой испытывал очень некомфортные ощущения от жизни, а потом выяснилось, что он случайно попал на Землю из другой вселенной. Легковерная шестиклассница Эмма тогда почти убедила себя, что она тоже из другого мира: Лия — из этого, а она — из параллельного, сказочного, магического. Она втайне представляла себе, как, должно быть, уютен её родной мир, и мечтала о том, как однажды вернётся домой… Но мечты мечтами, а жить приходилось здесь и сейчас, запрятав поглубже необъяснимую тоску. До сих пор ей это вполне удавалось, благодаря постоянной опеке близких.

Но здесь она совершенно одна. Поборола свои страхи и приехала искать подтверждения своим «дерзким домыслам», по выражению её научного руководителя. И ничего, пока что справляется. Служащие Республиканской библиотеки оказались дружелюбными и внимательными. Сотрудницы архива, к которым Эмме чаще всего приходилось обращаться, живо напоминали её собственную бабушку и бабушкиных подруг: заметив, что московская гостья так увлечена работой, что жалеет времени на походы в буфет, библиотекарши стали приглашать её к себе на чай и подкармливать домашними пирожками.

Но больше всех о ней заботился Витас, музеевед, с которым она познакомилась в архиве. Он копался в старых документах в поисках материалов для новой экспозиции, а когда узнал, что именно интересует Эмму, подсказал ей парочку любопытных изданий. И вообще всячески старался помочь: носил тяжёлые фолианты, делал копии нужных страниц, бегал за кофе. Толковый парень, приятный в общении, интеллигентный и образованный. Он был лишь немногим старше Эммы, но казался гораздо опытнее — в научных делах, конечно. А так держался скромно, без напора, а если в разговоре вдруг отчего-то начинал волноваться, нервно поправлял очки и забавно коверкал русские слова.

Буквально вчера Витас вызвался проводить её после работы и так по-детски огорчился, когда они дошли до её дома за пять минут, что Эмма сжалилась и предложила вместе выпить чаю в бистро за углом: готовить самой себе ужин было откровенно лень. Молодой человек засуетился, стал приглашать её в более приличное кафе, извиняться за то, что раньше этого не сделал и так далее.

Горячие уговоры привели лишь к одному: Эмма начала жалеть о своём поспешном предложении. Ведь на самом деле у неё не было никакого желания коротать вечер с этим парнем. Но слово не воробей, пришлось идти с ним в бистро и пить чай с пончиками, кстати, такими вкусными, что она съела все, что заказал кавалер, от конфуза потерявший аппетит.

Приободрённый видом девушки, уминающей пончики, Витас завёл разговор на самую безопасную тему — профессиональную. Он спросил Эмму, почему она заинтересовалась именно историей искусства, а не общей историей или же культурологией.

— По поводу последнего могу сразу сказать: на выстраивание теоретических моделей мне попросту не хватает ума! — откровенно призналась Эмма. Витас с готовностью рассмеялся шутке, однако она его остановила, помахав зажатым в салфетке пончиком: — Я не шучу! На втором курсе я чуть не завалила экзамен по логике, спасибо преподавателю, натянул тройку за старания! Прошу заметить: это была моя единственная тройка за все годы учёбы, начиная с первого класса!

— Не может быть! — покачал головой парень.

— Может, может! Просто я училась в гуманитарном классе, и нас там не слишком строжили в точных науках. Если честно, до сих пор не имею представления, в чём польза от псангенсов и котангенсов…

Нерусскоязычный слух собеседника не уловил игры слов. Он продолжал с прежней серьёзностью, которая всё больше забавляла несерьёзно настроенную девушку:

— Тогда вернёмся к истории, как к науке в целом…

— А разве история — наука? — вскинула брови Эмма. — По-моему, это особый жанр беллетристики. С той лишь разницей, что на историю не действует закон защиты авторского права: её пишут и переписывают все, кому не лень!

— Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду, — глубокомысленно покивал молодой человек. — Я и сам предпочитаю иметь дело с реальными артефактами, а не с домыслами. Музееведение — скромная дисциплина, не слишком зависящая от моды на трактовку тех или иных исторических событий. Но вы посвятили себя именно истории искусства…

— Ну что вы! Я пока что никому и ничему себя не посвящала…

Эмма дружески улыбнулась музееведу, не сводящему с неё глаз. Пора было заканчивать незапланированную умную беседу, пока молодой человек не принял её за свидание. Эту женскую мудрость она усвоила в тройном изложении: от бабушки, от мамы и от сестры. Суть сводилась к одному: если не хочешь иметь с мужчиной отношений более чем дружеских, не давай ему повода думать иначе!

— Спасибо, Витас, что проводили, и за чай спасибо, и особенно за пончики, но мне уже пора, увидимся завтра в библиотеке! — прощебетала она, ещё раз улыбнулась — чисто по-дружески! — и, не дав парню опомниться, решительно соскочила с высокого барного стула.

Это было вчера. А сегодня она пойдёт в архив и будет общаться с Витасом как с добрым приятелем и коллегой. Парень неглупый, всё поймёт. Очень хотелось верить, что она ничем его не обидела… Как и того немецкого дипломата, герра Кристофа, которого оставила одного досматривать нудную оперу…

Вспомнив о побеге Лии и собственном постыдном соучастии, Эмма вспомнила и о родителях, которым обещала звонить почаще. Сразу же и позвонила.

Трубку снял папа. Ну, сейчас начнётся!

— Эмма, скажи мне только одно: ты знала, что твоя сестра собирается удрать с этим чёртовым киношником в его чёртов Париж? — выпалил папа, не тратя время на прелиминарные слушанья, выражаясь его же профессиональным жаргоном.

— Узнала за несколько часов до вылета, — честно ответила она.

— Так какого чёрта ты мне не сказала?! Я бы успел перехватить эту чертовку! — сквозь папин рёв каким-то чудом проступали деликатные мамины намёки на слишком большое количество чертей. Но это было, пожалуй, единственное ругательство, которое позволял себе отец. По крайней мере, при дамах.

— Как раз поэтому — чтобы ты её не перехватил! — ответила Эмма, поражаясь собственной дерзости. Кажись, начинают сказываться навыки самостоятельного существования…

Из трубки донеслось сопение, пыхтение и, естественно, чертыханье, затем раздался мамин голос, хорошо поставленный и невозмутимый:

— Что такого ты сказала отцу, дорогая, что он потерял дар речи?

— Что мы с Лией очень вас любим, тебя и папу, но мы уже взрослые.

— Да, второй пункт он иногда забывает… Ладно, доченька, как у тебя дела?

Эмма вкратце поведала родителям, как устроилась и чем занимается: она не сомневалась, что мама включила громкую связь и отец тоже слушает. Затем выслушала отчёт о делах, которые родители за неделю переделали на даче. Казалось, им было всё равно чем заниматься, лишь бы вместе. На этой позитивной ноте они и попрощались, договорившись снова созвониться через пару дней.

Эмма глянула на часы: выходить через полчаса.

Неспешно одеваясь и причёсываясь, она продолжала размышлять о том, возможно ли в принципе всегда поступать по-своему, при этом никого не раня.

Существует же универсальная максима: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. «Золотое правило нравственности», которое Эмма где-то услышала или прочла ещё в детстве. Но ещё раньше она усвоила мудрость попроще: доброму везде добро. Так говорила бабушка Вера, самый добрый и самый жизнерадостный человек из всех, кого знала Эмма. Родившись в Воркуте, в лагере для политзаключённых, семнадцатилетняя Вера каким-то чудом — с Божьей помощью, как любила повторять она сама — поступила в столичный мединститут, где и познакомилась с будущим мужем, Павлом Ристичем. Дедушку Эмма, увы, не знала совсем, как и родителей мамы — они все рано умерли. Но ничто так не помогало ей в минуты слабости, как воспоминания о бабушке.

По сути, она и вырастила их с Лией. Папа женился поздно, уже под сорок, всё присматривался. Зато встретив Анну, Виктор сделал ей предложение на третий день знакомства. Анюта была моложе его на двадцать лет, училась в музыкальном училище и подрабатывала уборщицей. Родители её были педагогами, жили в Ярославле, оба скончались в один год, едва Анюта окончила школу. Бабушка Вера приняла невестку как родную дочь…

Мама с папой до сих пор были влюблены друг в друга. Они часто отлучались куда-нибудь вдвоём, а дочки-близняшки оставались на попечении бабушки и выросли почти незаметно для родителей. Может, поэтому папа до сих пор считал их детьми и так старался устроить жизнь легкомысленной Лии. За тихую домоседку Эмму ему незачем было беспокоиться…

Её размышления прервал звонок мобильного. Лия, легка на помине!

— Доброе утро, сестричка! — воскликнула беглянка.

— У меня-то утро, — согласилась Эмма. — А ты зачем поднялась в такую рань?

— О да-а-а… — зевнула Лия. — Я уже на съёмках. Оскару нужен особый свет, lumière spécial, понимаешь?

— Bien sûr! Конечно! Вижу, у тебя всё в порядке?

— Tout va bien! — подтвердила сестра, продолжая упражняться во французском. — А ты как, справляешься одна?

— Профессор опекает — я тебе о нём рассказывала.

— Только профессор? — с невинной интонацией поинтересовалась Лия.

— Больше ни с кем не успела познакомиться! — Эмме не хотелось рассказывать о Витасе, Лия сразу начала бы её дразнить. — Кроме библиотеки, никуда и не хожу.

— Ты хоть по городу прошвырнись, а то зачахнешь от архивной пыли!

— Да там ни пылинки! Но так и быть — прогуляюсь… Кстати, я только что говорила с родителями.

— Папа всё ещё дуется?

— Есть немного.

— Ладно, — вздохнула Лия, — после съёмок позвоню и покаюсь — может, простит.

— Как всегда.

— Всё, меня зовут! Целую, au revoir! — и Лия отключилась.

Эмма была совсем не прочь прошвырнуться по приятному на вид городу. Просто одной бродить по улицам как-то некомфортно… Однако сестра права: пора вылезать из кокона грёз и начать жить реальной жизнью.

Она снова отворила шкаф в прихожей. Придётся надевать белый плащ. Идти недалеко, авось не промокнет…

***

Ветер то и дело налегал на лобовое стекло, а не преуспев, вымещал досаду на деревьях вдоль тротуаров: беспощадно обрывал только-только начавшие желтеть листья и охапками швырял их в образовавшиеся за ночь лужи. Ирвин внимательно вёл тяжёлый кроссовер по узким улицам, стараясь не забрызгать прохожих. На подъезде к Республиканской библиотеке людей было немного: пока лишь служащие спешили на работу, читателей начнут впускать через полчаса.

Вот и хорошо, подкараулит девушку у входа: в архив ведь запросто не попадёшь, придётся потом ждать до вечера.

Сворачивая на парковку, Ирвин заметил тонкую женскую фигурку в длинном белом плаще с капюшоном. Напротив служебного входа растеклась широкая лужа, и женщина осторожно пробиралась по узкой полоске тротуара, одной рукой придерживая полы плаща, в другой сжимая маленький дамский портфель. Ирвин сбавил ход, пересекая лужу, дабы не забрызгать даму в столь неподходящем для осени одеянии, как вдруг из-за живой изгороди у дороги выскочила собака и метнулась ему наперерез.

Ирвин резко вывернул руль, глупая дворняга с перепугу завертелась на месте, а сноп грязных брызг из-под колёс «форда» обдал женщину в белом — она успела лишь прикрыть портфелем лицо. Остановившись и выскочив из машины, Ирвин бросил быстрый взгляд на пса, — тот улепётывал обратно в кусты, целый и невредимый! — и повернулся к единственной пострадавшей. Женщина растерянно оглядела безнадёжно испачканный плащ, затем достала из кармана кружевной платочек и стала вытирать обрызганный портфель. Капюшон сполз, открывая её лицо, но уже за секунду до этого Ирвин понял: она! В трёх шагах от него стояла та, что он искал двадцать лет.

Эмма подняла на него испуганный взгляд. Казалось, она сейчас заплачет и убежит. Ирвин мгновенно выбрал наиболее подходящий вариант поведения.

— Ради бога, простите! — быстро сказал он по-русски, но расстроенная девушка не уловила в этом ничего странного. — Я так виноват!

— Вы не виноваты, — неожиданно возразила Эмма мягким, чуть охрипшим голосом. — Я видела, это всё из-за собаки. Вы… вы спасли ей жизнь!

«Поразительно! — отметил про себя Ирвин. — Я облил её грязной водой с головы до ног, а она выставляет меня чуть ли не героем!»

— Но ваш плащ…

— Может, удастся отмыть. Попрошу в библиотеке мыло и губку…

— Позвольте, я отвезу ваш плащ в химчистку, — вызвался Ирвин.

— Что вы, не стоит беспокоиться!

— Но это самое разумное решение.

От такого аргумента Эмма окончательно растерялась и совсем уж беспомощно призналась:

— Мне неловко вас затруднять…

— Я настаиваю, — очень вежливо сказал Ирвин.

И она сдалась.

— Ну, хорошо… А там быстро почистят?

— Как долго вы пробудете в библиотеке?

— До пяти…

— В 17.00 буду ждать вас в фойе, — пообещал Ирвин. — С плащом или на плаще.

Эмма улыбнулась, оценив каламбур, и уже повернулась к двери, но опомнилась, стала расстёгивать пуговицы одной рукой, так как в другой держала портфель. Ирвин помог девушке снять мокрый плащ и, проводив до служебного входа, открыл перед ней дверь.

— Au revoir, mademoiselle! — он учтиво наклонил голову.

— Au revoir, monsieur, — улыбнувшись, она скрылась за дверью.

«Милое, доверчивое, беззащитное создание!» — подытожил результаты разведки Ирвин, шагая обратно к машине.