Не достигнуть координаты «икс»
Коул Прэзар скрывает свой талант: он хочет стать режиссёром и снять фильм с Аль Пачино; мигрант из России Виктор Полански, – прирождённый актёр, «гордость школы» Джин Бэттерс сулят блестящее будущее, а Дэниэла Кита называют самым образованным среди учеников. Их объединяет бесперспективный городок Прэтти-Вейст и нескончаемые проблемы взросления: непонимание родителей, потерянность в самоидентификации, унижение окружающих и последняя сигарета в пачке.Найдут ли они в себе смелость вырваться в свет или же умрут под гнётом окружения?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Не достигнуть координаты «икс» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
1 глава.
Виктор без умолку трещит об этой Джин Бэттерс. Каждую пару по физике, каждую третью сигарету, каждую прогулянную физкультуру он решает скрасить собственной копилкой мифов об этой девчонке.
И он в неё, поверьте, не влюблён.
Я скоро свихнусь с ним.
Джин Бэттерс — нетипичная отличница нашей типичной школы. Её чуть ли не каждый месяц отправляют на международные конференции, вечно хвалят учителя и закидывают предложениями о грантах в лучших университетах США.
Половина моих знакомых её ненавидит.
Завидуют.
Джин Бэттерс можно описать в трёх словах: необщительная, скрытная, асоциальная. У неё нет друзей. После школы она идёт сквозь толпу и с наглым видом прикуривает красное «Мальборо» прямо за воротами.
Многие считают это позёрством.
Некоторые из моих знакомых говорят, что она курит неправильно: не «в затяг», да и фильтр сосёт, как трубочку коктейля. Говорят, что у неё одной и той же пачки хватает на месяц. Говорят, что за поворотом она блюёт от сигаретного дыма и пользуется жвачкой, чтобы родители её не спалили.
Она живёт со мной в одном подъезде — Хаскис-таун, четыре, квартира восемьдесят первая. Я живу на два этажа выше. Мы редко пересекаемся в лифте и иногда здороваемся.
В школе нас сводит целых четыре кабинета в день: классы математики, физики и социальных наук повышенной сложности, а также английский язык бытового уровня. На физкультуру Джин не ходит — по сердечной слабости. Но, если верить Виктору, то прогуливать физкультуру девчонка начала из-за травли в средней школе.
Также, по мнению того же Виктора, Джин Бэттерс к себе ни на метр не подпускает — если твой балл не выше трёх и восьми.
Но я сидел с ней на физике. Она изучала работы по квантовой механике, а я шутил, не приходится ли Шрёдингер ей отцом. А она усмехнулась.
Мой средний балл — три тридцать восемь.
Если честно, когда Виктор рассказывал мне пугающие истории про Джин Бэттерс, я в них не верил. А потом оказалось, что зря.
Ведь в самом страшном мифе Джин Бэттерс живёт.
А(-04;08)
В тот день в школе прорвало трубу, и занятия после обеда решили отменить.
Несмотря на возможность провести внезапно освободившееся время в абсолютно любом месте, все ученики столпились во дворе школы и ещё очень долго не решались разойтись — обсуждали произошедшее. Всем так не терпелось разобрать проблемы отопления, надежды на отмену завтрашних занятий и контрольной по алгебре.
Я не стал исключением.
Парочка моих одноклассников и Виктор Полански, любезно втянувший меня в компанию, бурно дискутировали о марках сигарет. Я не курил уже часов пять, двое приятелей — минут сорок, а Виктор тянул третью сигарету за этот диалог. Предметом нашего обсуждения стали «Марко Поло» за семь баксов, которые я вчера купил Виктору.
— Даже «Филлип Морис» лучше, — сплюнул Виктор. — Чёрт возьми, ещё раз возьмёшь «Марка» — я тебе пепел за шиворот стряхну.
Виктор — мигрант из России. В нашей школе Полански с прошлого года, но он так быстро вжился в нашу компанию, что мы всё время забываем о его национальных странностях: ходить в доме без обуви, приглашать гостей на кухню, а не в гостиную, и его абсолютную неулыбчивость.
Ненависть к дорогим сигаретам из этого же числа.
— Упаси меня Господи от гнева Виктора Полански, — саркастично бросаю я.
— Он тебе не поможет, — фыркает парень.
Мэтт Фриман — светловолосый худой юноша — нагло берёт сигарету из рук Виктора и делает затяг. Виктор возмущается. Андрэ Стюарт, «скинхэд» нашей тусовки, громко усмехается.
Я смотрю на соблазнительную войну взглядов Фримана-Полански и говорю:
— Презервативы не забудьте.
Вдалеке слышится грохот школьных дверей, и Виктор, забирая свою сигарету, замучено затягивается. Стюарт смотрит куда-то за моё плечо и прыскает:
— Чёрт возьми, кто идёт!
Я оборачиваюсь.
Полански прячет пачку «Марка» в карман пальто, Фриман торопливо протягивает всем руки на прощание и пытается скрыться, но Стюарт, явно не разделяя его страха, лишь насмешливо бросает:
— Куда собрался? Сейчас всё самое интересное пропустишь.
В направлении к воротам идёт Джин Бэттерс — всё той же наглой походкой, всё так же наплевательски достаёт пачку «Мальборо» и закуривает прямо во дворе.
Уголки моих губ приподнимаются, и я неосознанно поправляю причёску.
Как в замедленном кадре и неудачном дубле, я приоткрываю рот. Начинается комедийно-романтическое кино. На языке крутится с тысячу вариаций приветствий, испытывающих всю мою оригинальность и опытность, а времени всё меньше и меньше.
Джин уже в пяти метрах от меня.
Я слышу грубый хохоток за спиной.
В двух.
— Бэттерс, не переводи товар зря, — с отвращением отпускает Стюарт. — Курить для начала научись.
Внутри меня все сжимается.
Я зависаю с открытым ртом и не могу и слова вымолвить.
Виктор закатывает глаза и понижает тон:
— Стюарт, постыдись на девушку гнать.
Меж тем, Бэттерс тут же реагирует на фразу и оборачивается.
Девчонка затягивается и безразлично пускает:
— Научишь?
Скинхэд ухмыляется.
Бешенством от него веет за километр.
Джин подходит к нам и выжидающе смотрит на Стюарта. Тот немедленно достаёт пачку «Винстона», выуживает одну сигарету и протягивает ей:
— Выкури её за три затяга.
Виктор громко испускает русский мат под улюлюканье Фримана.
У меня сбивает дыхание и вздрагивают руки.
— Стюарт! — взывает Полански. — Постыдись! Гнать! На девушку!
Оба игнорируют его слова. Бэттерс берёт сигарету и прикуривает, делая первый длительный затяг и не сводя глаз со Стюарта. Ухмылка скинхэда дрожит от недовольства, а во взгляде искрится издевательская жажда победы.
— Жвачку дать? — не унимается он. — Или скажешь, что друзья накурили?
Стюарт начинает хохотать и сплёвывает:
— А, да, у тебя же нет друзей.
Теперь Виктор в ещё большем бешенстве.
Джин наклоняет голову вбок и, стряхнув пепел, делает второй затяг.
Я чувствую жжение в груди. Дышать тяжело. Я ловлю абсолютно безразличный взгляд Бэттерс, только и думая о том, для чего ей всё это?
Виктор мотает головой и цедит сквозь зубы:
— Именно поэтому у тебя нет девушки.
Стюарт продолжает сверлить взглядом отличницу и, громко гоготнув, замечает:
— В разборках у меня не бывает скидки на пол.
Девчонка вскидывает брови и затягивается в третий раз. Стюарт молча наблюдает за её телодвижениями, видимо, ожидая подвоха. Виктор тоже смолк.
Мы все безгласно взглядом провожаем окурок «Винстона», падающий в урну, а Джин выпускает дым в сторону Стюарта.
С долей заигрывания в голосе девчонка спрашивает:
— Доволен?
Скинхэд задумчиво качает головой.
Джин разворачивается и уходит, вновь пропадая в толпе.
Стюарт докуривает остатки своего «Винстона» и провожает девчонку взглядом. Он отводит глаза, бросает сигарету и, сдавленно усмехнувшись, произносит:
— Поди блюет за поворотом.
Виктор закуривает снова.
«Скинхэд» продолжает тараторить что-то дальше о слабом здоровье, присущем каждой девушке в этом мире, и говорит о том, что Джин Бэттерс физически бы не перенесла такого унижения. Её наверняка сейчас тошнит. Его речам внимает Фриман, влюблённо, словно в Иисусий рот, уставившись на лысину своего дружка.
Но Андрэ Стюарт не прав в двух вещах.
Унизили ведь его.
А тошнит теперь меня.
Позади наших спин слышатся чудные голоса высоких красивых девиц из Нильского проспекта — нашей святой тусовки. Их тоненькие, гладкие ручки уже тянутся к нашим шеям, скручивают наши тела в своих жадных сладостных объятиях, а их голоса шепчут наши имена. Но посреди их арий слышится вопль — меня кличит Стюарт:
— Господи, Прэзар! — кричит он. — Ты что, за Бэттерс побежал?
За меня ответил Виктор:
— Он единственный достойный мужчина в нашей компании.
Я уверенно бреду к цели через толпы людей, через всяческие преграды, через множество бычков и банок от энергетиков, разбросанных по двору школы. За воротами мелькает фигура в синем пальто — но уже слишком далеко от меня. Поэтому, собрав всю волю в кулак и затаив дыхание, я бегу через цепочки подростков прямиком к ней — фигуре в синем пальто.
Дыхание резко перехватывает.
Я едва ли падаю с ног.
Буквально через тридцать секунд я хлопаю девчонку по плечу и тут же бросаю:
— Дорогая Джин Бэттерс, все парни тупые, не могла бы ты принять извинения от меня и от всего нашего мужского рода?
Джин поворачивает голову в мою сторону и, прищурившись, ухмыляется.
В качестве бонуса я предлагаю ей послушать порнушный стон вместо дыхания.
Курение до добра не доводит.
Мы останавливаемся.
— Привет, Коул, — говорит Джин.
Я непонимающе вскидываю брови.
— Привет, Джин.
Я чувствую, как мои ноги дико подкашиваются, а мне самому хочется провалиться сквозь землю. На моём лице — только глупая улыбка, растянутая до ушей.
Вдалеке слышится писк светофора.
— Ты бежал за мной?
Я безнадёжно смотрю на девчонку.
Та вопросительно вскидывает брови и произносит:
— Ты хотел что-то сказать?
Дышать ещё тяжелее.
Я киваю:
— Как дела?
Джин оценивающе смотрит на меня и внезапно, с издёвкой в голосе, протягивает:
— О боже, я, что, сплю? Сам Коул Прэзар за меня переживает?
От этой фразы начинает колоть в груди.
Я выпрямляюсь, поправляю волосы и пытаюсь устоять на ногах.
— Любовь сильная, понимаешь? — говорю я. — Подъезд один, душа тоже. Ты торопишься?
Джин мотает головой.
Я молча достаю пачку несчастного «Поло» и предлагаю девчонке закурить.
Джин отказывается.
— Извини, забыл, — я убираю пачку подальше, вспоминая недавний случай.
— У меня свои, — тут же вставляет Джин.
Она вытаскивает из кармана пальто пачку красного «Мальборо» и показывает мне в ответ.
Только две сигареты.
У меня сводит челюсть от зависти.
Мои любимые.
Я корчу обидчивую мину, а Джин по-детски хихикает.
— Сигарету хочешь? — передразнивает она. — Клас-сика «Мальборо».
Пугающая история от Виктора номер один — гордость школы и пример для подражания Джин Бэттерс курит после школы.
Видимо, частенько курит.
— Тебе не жалко? — неуверенно роняю я. — У тебя же последние.
Либо курить не умеет.
— Последняя у меня только попытка выжить, — тут же отвечает Бэттерс. — Красивым мальчикам стрелять люблю просто.
Я с актерским мастерством хватаюсь за сердце и вздыхаю, не забывая выхватить сигарету из её пачки. Джин с ухмылкой наблюдает, как я нежно придерживаю её презент меж зубов и затем по-идиотски улыбаюсь, глядя на неё.
Как только мы подкуриваем от одной зажигалки, девчонка с подозрением всматривается в экран своего телефона, неожиданно появившийся в её руке. Она успевает сделать пару затягов, потушить сигарету о свои же гриндерсы, выбросить её в урну и горько усмехнуться:
— А теперь я тороплюсь.
Джин протягивает мне руку на прощание, а я её приобнимаю — привычка.
Через несколько минут после расставания мне на телефон приходит смс-сообщение от Виктора со следующим текстом:
«Помнишь, я говорил тебе, что в одном из мифов вы познакомитесь?»
А1(-07;13)
Когда мне было десять, на летние каникулы мама подарила мне велосипед — оранжевый, лакированный, с багажником и звоночком на руле.
Вы бы видели меня десятилетнего — у меня лицо от счастья блестело.
Я гонял на нём каждый день.
При первом серьёзном осмотре мне в голову вдарило, что багажник и рулевую колонку стоит перекрасить в чёрный. Весь следующий день я простоял в подъезде с баллончиком краски и пару раз выслушал замечания от соседей. Зато у меня появился личный гонщик, гроза всего Хаскис-тауна.
Его звали Рэкс.
Дело в том, что в третьем «Форсаже» один из главных героев гонял на «Mazda RX-7» чёрно-оранжевого цвета. Тогда я грезил стать гонщиком. Мои первые скоростные путешествия начались именно с Рэкса — чёрно-оранжевого гоночного велосипеда.
Моя мама работала тогда с одиннадцати утра в ресторане на Нильском проспекте. Этот район находится в двух улицах от нашего, поэтому я, с геройским видом хватая Рэкса, провожал её до работы. Мама целовала меня в щёчку и на прощание всегда говорила:
— До вечера, настоящий мужчина.
Встречать с работы она не позволяла — смена заканчивалась в полночь.
Я смиренно ждал её в спальне и засыпал не укрытый в постели.
В один из июльских будней я, по расписанию, попрощался с мамой у чёрного входа «О’Нилла» и залез на свой байк. День был замечательный: солнце не жарило, южный ветер продувал слегка вспотевшие волосы, а людей на дорогах было мало. Понедельник. Я закрыл глаза и вдохнул воздух, как всегда пахнувший дорогой рыбой и вином.
Я закрыл глаза и представил свой дальнейший маршрут — хотелось, чтобы он отличался от повседневного. Мама всё время идёт на работу через Хаскис-парк, но на обратном пути я встречаю неприятных мальчишек из своей школы. Они всё время хотели украсть мой велик.
Но это мой велик!
Открыв глаза, я решил — сегодня поеду через «Пятидесятое» шоссе.
Меня всегда интересовало, почему это шоссе назвали так — «Пятидесятое». Даже если объездить все улицы Прэтти-Вэста, пятьдесят штук не насчитаешь — папа Дэнэла Кита, моего друга, сказал, что их сорок семь. Да и шоссе не могли открыть в пятидесятом году, потому что Прэтти-Вэст существует с шестьдесят второго.
А ещё, когда мне было десять, мы с Китом часто спорили, как правильно говорить — Прэтти-Вэст или Прэтти-Вейст. В качестве аргумента я показывал на таблички с названием города и говорил, что слово «запад» произносится «вэст», потому что наш город расположен на западе. Дэниэл считал, что наш город — свалка, и поэтому говорил Прэтти-Вейст. Его папа тоже так говорил.
С возрастом Вейст1 также вжился в мою речь, и я согласился с мнением Кита.
На «Пятидесятом» шоссе можно было лицезреть огромную разницу между двумя соседними районами — Нильским проспектом и Хаскис-тауном.
Стеклянные витрины Нильского приятно поблескивали на солнце; на этих улицах всегда было чисто, людно и шумно. На парковках стояли дорогие машины, начищенные до блеска. Тут, по белому тротуару, гордо цокали каблуками немолодые женщины, и их гордо вели под руку немолодые мужчины. Подростков тут было маловато: в принципе, как и в Хаскисе.
Хаскис-таун называют красным пятном Прэтти-Вейста неспроста — все жилые здания здесь построены исключительно из красного кирпича и плотно, строго жмутся друг к другу. Ржавеющие трубы и крыши тут не редкость. Несмотря на отсутствие новых дорог со дня основания района, автомобилей здесь полно. Хаскис — центр автомобильных сервисных услуг.
Я сворачиваю вглубь Хаскиса и еду напрямую к дому. Среди окон на втором этаже я замечаю лицо миссис Кит и активно машу ей рукой. Она смеётся. Я уезжаю со двора и направляюсь к трассе — там был спуск. Я всегда мечтал прокатиться по спуску, но мама запрещала.
Моё время пришло.
Я осмотрел издалека, не едут ли машины, и, не приметив ни одной, отошёл назад. Руки крепко схватили руль, глаза сощурились, и я, грозно глядя вперёд, готовился к спуску.
Я мчусь вниз.
Ветер звенит в моих ушах: я не чувствую рук, не чувствую ног, но чувствую, как огонь кипит в крови. Дух захватывает. Педали крутятся по собственной воле, я практически лечу в пространстве, и на моём лице всплывает та самая, любимая тупая улыбка.
А потом в ушах звенит сигнал автомобиля.
На меня едет огромный белый грузовик.
Я тут же хватаюсь за тормоза, сворачиваю к тротуару, но натыкаюсь на камень в дороге — тело летит в кусты, велосипед остаётся на трассе. Грузовик только тормозит. Я не вижу, что происходит на дороге, но отчётливо слышу, как под большими колёсами что-то продавливается с гадким скрипом.
Мой велосипед!
— Чёртовы дети! — грозно ругается мужчина, выпрыгивая из грузовика. — Все в Хаскисе такие, отбитые. Вот найду тебя и…
Следом за ним выходит второй мужчина, с более человечным тоном.
— Да пожалей ты его, — говорит тот. — Зато съехать сообразил. Живой, в кустах валяется поди.
— Живым не будет, — не унимается первый. — В тех кустах?
— За убийство сажают. Да, в тех.
Двое мужчин подходят к тем самым кустам, куда меня отправила инерция. Они пытаются найти того самого «отбитого мальчугана из Хаскиса» среди зелёных острых веток, но меня там уже нет.
Мама говорила, что при любой опасности мне нужно тут же бежать до Хаскис-таун, два, к семье Кит.
Я наизусть знаю лишь три номера телефона: свой, мамин и участкового.
Вот тогда я и сидел к Кита дома — зареванный, раненный и испуганный. Миссис Кит успокаивала меня, латала раны, а Дэниэл ставил пластинки и напевал песни «Битлз».
Мама вернулась за мной в шесть — гораздо раньше смены.
Она поблагодарила семью Кит за сохранность своего ребёнка и за руку повела меня домой. Мы молчали всю дорогу. Я тихо плакал и ждал, когда она начнёт меня ругать.
За велосипед.
В итоге я не выдержал и завопил на всю улицу:
— Я не хотел грохнуть велик!
Мама с ужасом посмотрела на меня.
На улице никого не было.
Она села на корточки, крепко прижала меня к себе и тихо на ухо прошептала:
— А нужен ли мне этот велик без тебя, мышонок?
Когда мы подходили к подъезду, я услышал знакомый голос. Это был тот мужчина — более дипломатичный, пожалевший меня. Он стоял во дворе в клетчатой рубашке вместе с мальчиком-подростком — не сильно старше меня. Подросток держал в руках что-то металлическое, оранжевое.
У меня перехватило дыхание.
— Ваш гонщик? — спросил мужчина у моей мамы.
Она кивнула.
Мужчина протягивает ей руку и продолжает разговор:
— Мы только сегодня заехали. Я Холден Бэттерс, — они жмут друг другу руки, и мужчина показывает на мальчика рядом. — Мой сын Ник. На площадке дочурка бегает. А жена в ужасе.
Моя мама смеётся и представляется. Я отчаянно туплю взгляд в ноги и слышу, как взрослые начинают о чём-то говорить.
Надолго.
Я решаю пойти на детскую площадку, к своей новой соседке.
Может, она начнёт ругать меня за велик.
Как оказалось, на площадке никто не бегал: единственная девчонка здесь сидела на лавочке и пялилась в небо, порозовевшее на закате. Ей тоже было десять: волосы светлые, по плечи, на нос сползают очки, а все руки были в чёрных чернилах.
Я подошёл к девчонке, присел на лавочку и тоже задрал голову к небу.
Мы молчали.
Я не знал, сколько времени прошло, и не могу понять до сих пор — ощущение такое, будто целая вечность. Нас обоих окликнули родители, и девчонка обернулась в сторону дома первая. Затем она посмотрела на меня и сказала:
— Мне жаль велик.
Я очень долго смотрел на неё в ответ и не мог и слова произнести.
В итоге я просто протянул ей руку и тихо прошептал:
— Меня Коул зовут.
Девчонка пожала руку и ухмыльнулась:
— Джин Бэттерс.
Следующий велосипед у меня появился в десятом классе — в тот раз он был красным.
Я не стал именовать его, да и гонщиком уже не хотел быть.
Вместо этого я приехал на нём в первый учебный день в старшей школе. У ворот меня ждал повзрослевший Дэниэл Кит. Во дворе школы тусовались повзрослевшие неприятные мне мальчики, которых я так часто видел в Хаскис-парке. Я надеялся, что они забыли меня.
Пока я парковал велосипед у школы, Дэниэл стоял рядом и вёл монолог о гаражном искусстве — он мог долго говорить на такие темы. Затем он неожиданно отвлёкся, важно поднял руку и кивнул.
Я повернулся — мимо нас шла повзрослевшая Джин Бэттерс.
А2(04; — 11)
Мой вечер четверга всегда занят.
Еженедельный контроль знаний по физике я заваливаю, а у моего профессора другого свободного времени для школьников нет. Балл по физике у меня ужасный — еле натягиваю на три. Я отчаянно конспектирую лекции под бубнёж Виктора Полански, хожу на все консультации, регулярно пишу домашку, но каждый раз, оказываясь с учебником один на один, засыпаю в его же страницах.
Я поступаю в технический колледж.
Профессор Уольтер, устало натягивая прямоугольные очки на нос, хмуро смотрит в измазанный красной пастой листок и качает головой.
Мой очередной научный провал.
— Давай ты напишешь этот тест ещё раз, — говорит Уольтер деловым тоном, делая ударения на каждое слово. — А я сделаю вид, как будто ты с первого раза его сдал.
Меня всегда удивлял Уольтер.
За его плечами — образование в Кембридже, докторская степень, около десяти лет работы в Британском королевском астрономическом обществе, а сейчас он преподаватель сильных групп по физике в скромной школе скромного города. При этом, в нём нет ни капли тщеславия и самолюбия: он готов вечно заниматься с отстающими учениками, прекрасно понимает подростковые проблемы и заинтересован в моральном состоянии своих студентов.
Его уроки всегда казались мне захватывающими. Уольтер мог великолепно подать материал, ни разу не обратившись к учебнику, и открыто взаимодействовал с учащимися. Иногда мы дискутируем на научно-фантастические темы, а профессор хохочет над нашими теориями и выставляет вполне серьёзные аргументы в свой счёт.
Уроки Уольтера я просто обожал, но саму физику терпеть не мог.
Я с неуверенностью смотрю на свой тест и спрашиваю:
— Может, я всё-таки тупой?
Профессор недовольно прыскает и говорит:
— Не тупой, а просто неподготовленный, — мужчина встаёт из-за стола и направляется к партам. — Мы проходили это на прошлой неделе. Надо было всего лишь повторить.
Уольтер кладёт новый тест на одну из парт посреди класса и отодвигает стул, выжидающе глядя на меня. Я молча прохожу к предложенному месту, сажусь и неуверенно кладу ручку на стол.
Я отлично понимаю, что не смогу списать.
Пока я читаю первые вопросы в тесте и горю ярым желанием обратиться к интернету, профессор расхаживает между рядами и будто впервые разглядывает класс.
Окна кабинета выходят на запад; обычно, когда я прихожу на исправление оценок, уже начинает садиться солнце, и весь класс залит медовым светом заката. Я подолгу не могу оторваться от такого зрелища. В оконце амперметра бликуют лучи, а на железных чашах весов то и дело скачут рыжеватые полоски. Меня затягивает это на долгие минуты, даже часы.
Наверное, меня просто сильно тошнит от физики.
— Как ты думаешь, — спрашивает Уольтер, стирая мел с доски. — Занятия у профильного литературного класса закончились?
Я отрываю взгляд от блестящего медного оборудования и жму плечами.
— Не знаю, — говорю я. — Виктор сегодня на них не ходил.
Уольтер удивлённо вскидывает брови.
— А для чего они Виктору?
— На актёра учиться хочет, — усмехаюсь я.
Профессор оценивающе кивает головой и продолжает:
— А кем хочешь стать ты?
Я заминаюсь на этом вопросе.
— Не знаю, — мой голос слабеет. — Я бы пошёл учиться на режиссёра.
Уольтер непонимающе смотрит на меня.
Я с горечью улыбаюсь и развожу руками.
— Режиссёрам ведь не нужна физика? — я неуверенно киваю. Профессор усмехается: — Так что ты тут делаешь? Наш драматургический кружок без тебя пустует.
Теперь я мотаю головой.
— Я не пойду учиться на режиссёра.
Я боязливо отвожу взгляд и вздыхаю. Жжёт в груди.
Уольтер мотает головой, подходит ближе и садится за соседнюю парту.
— Ты боишься риска? — вкрадчиво спрашивает профессор.
У меня ужасно горит в груди и сосёт под ложечкой.
Язык не поворачивается и слова сказать.
Я всего лишь жму плечами, отвожу взгляд и туплю его в пол.
— Голливудских критиков боюсь и коллекторов.
И разочаровать свою мать.
Профессор понимающе качает головой.
— Моя мама мне всегда говорила, — Уольтер продолжает говорить пониженным тоном. — «Всегда страшно начинать что-то новое. Не страшно только лежать на диване». И когда я впервые приходил на лекции в новые университеты, школы, вёл открытые уроки, я всегда вспоминал её слова.
Я поджимаю губы.
Странно, что в этих словах самое обидное — правда.
— Я собирался в технический колледж, — говорю я. — Сантехником стану, наверное. По квартирам ходить буду, туалеты чистить.
Уольтер горько усмехается:
— Сантехник? Весьма обнадеживающе.
Я прыскаю в кулак:
— Да в Хаскисе каждый день трубы прорывает! Я так точно разбогатею.
Профессор устало хохочет, хлопает меня по плечу и встаёт из-за парты со словами:
— Ну, что же, золотой сантехник Хаскиса, удачи с физикой. А я до литературного класса и обратно, хорошо?
Я киваю, тупя взгляд в пол.
И снова остаюсь один на один с физикой.
Собравшись с силами, я всё-таки беру ручку и берусь за тест — тема: радиоактивность. Я всё воскресенье собирался посвятить подготовке к тесту, но всё время мне что-то мешало: сообщения в «Директе», вкладка с фильмом в ноутбуке — кстати, я его посмотрел, — и в конечном итоге оказался в доме Виктора за чашкой чёрного чая и стопкой водки.
Если расскажу эту историю Уольтеру, то он, со всей своей светлостью и добротой, вышвырнет меня из класса.
Первые пять вопросов — теория. Я быстро отмечаю ответы наугад и перехожу к письменным заданиям — уже сложнее. Нужно искать элементы альфа-распада и использовать мозг.
Я вздыхаю.
Слышно, как дверь в задней части класса тихо открывается — наверное, Уольтер вернулся. А я так и не списал. Я отчаянно разглядываю таблицу Менделеева в поисках элементов с зарядом семьдесят семь и резко забываю, как обозначают заряд элемента.
Полный провал.
— А если я забыл, как искать элементы по их заряду, вы меня убьёте? — спрашиваю я, не оглядываясь назад.
— По порядковому номеру, — из-за моей спины резко появляются тонкие руки и выхватывают лист с тестом. — Это Иридий, придурок.
Мурашки пробегают по спине.
Позади меня Джин Бэттерс решает мой же тест.
— В тесте три ошибки, — Джин выхватывает ручку из моих пальцев. — Выделяют три вида излучения: альфа, бета и гамма. Альфа-частицы — положительно заряжены, бета — отрицательно. А вот гамму ты угадал.
Я закидываю голову вверх: сосредоточенный взгляд, круглые очки, короткие светлые волосы и бледное лицо. Действительно Джин Бэттерс.
Я внимательно наблюдаю за тем, как она пишет ответы в моем листке и вчитывается в текст заданий. Затем девчонка кладёт тест, берёт в руки мою голову и наклоняет в сторону часов.
— У тебя семь минут, — Джин наклоняется к моему уху. — Уольтер вернется через одну. Перепиши всё на чистовик и выходи на дальнюю лестницу. Меня здесь не было.
Ладони Джин медленно сползают с моего лица, но сама девчонка быстро исчезает. Я оборачиваюсь и слышу лишь «Добрый вечер, профессор!» её издевательски-радостным голосом, а позже в проёме появляется фигура Уольтера.
— Её здесь не было? — спрашивает профессор, ухмыляясь.
Я мотаю головой.
Профессор проходит в кабинет, а я быстро переписываю тест на чистовик — всё, как она сказала. Через три минуты я встаю с места, подхожу к столу Уольтера, а он тут же проверяет мою работу.
— Ни единой ошибки, — замечает профессор и качает головой. — Ты растёшь.
Я глупо улыбаюсь.
Он ставит мне «отлично» и жмёт руку.
Через две минуты я вылетаю из класса и иду к дальней лестнице. Все кабинеты закрываются, учителя уходят в противоположную мне сторону и прощаются со мной. Я киваю головой и с волнением подхожу к лестничной клетке.
— Откуда ты знаешь, что я был на физике? — спрашиваю я, замечая Бэттерс, сидящую на ступеньках.
Она ухмыляется.
— Вы с Виктором вместе домой идёте, — говорит девчонка, приглашая к себе.
Я кидаю рюкзак у перил.
— Вы с Виктором общаетесь? — автоматом вылетает у меня.
— Не особо, — протягивает девчонка. — На уроках о чём-то спорим, иногда через «Директ» переписываемся. В основном, по поводу домашки.
Мы сидим вместе рядом: на одной ступеньке лестницы, в одной скрученной позе. Джин обхватывает колени руками, я повторяю за ней — девчонку забавляет моя карикатура.
Я хмыкаю.
Виктор слишком хорошо её знает. Для одноклассника.
Не мог же он сам придумать эту кучу мифов?
— Как он работает на литературе?
Кажется, Полански — лучшая тема для вечернего разговора.
Джин усмехается:
— Лучше, чем на физике.
Я прыскаю в кулак.
Чёртов гуманитарий.
— Повезло тебе, конечно, с другом, — вдруг замечает девчонка. — Один звонок, и ты уже рекомендован как молодой гений кинематографа.
Я ухмыляюсь.
— К сожалению, они не родственники, — говорю я. — Да и Роман Полански носит в киносообществе псевдоним.
— Ну, тогда Виктор может зарекомендовать себя как дальний родственник, — добавляет Джин. — Снимите какую-нибудь драматичную короткометражку о пропавшем без вести племяннике. А в конце в титрах напишите: «Полански — это псевдоним».
— Плохой из него получится родственник.
— Ты как-то критично относишься к своему другу.
— Имею право, — я улыбаюсь. — Он ни одного фильма Поланского не видел.
Джин шокировано вскидывает брови.
— Какой ужас, — говорит она.
После этого факта я хотел было прекратить с ним общение, но гнев мой быстро ушёл.
Мы с Джин разговаривали дальше.
— А для чего ему класс физики? — заинтересованно произносит девчонка. — Он же на актёра учиться собирается, разве нет?
Я пожимаю плечами.
— Его родители эту затею не одобряют, — я качаю головой. — Говорят: инженерия — будущее.
Джин тянет долгое понимающее «а».
— Менталитет пост-совка? — спрашивает она. Я непонимающе хмурюсь. — Творчество не котируются, с наукой — в учителя, всем технарей и подавай. Типичная ситуация для России.
— Ты когда-нибудь там была? — я поворачиваю лицо к ней. — В России.
Девчонка тут же усмехается.
— У меня из приключений — от Валлбэри-стрит до Хаскиса, — в её голосе прокрадывается нотка сарказма. — Нет. Мы с Виктором про Россию как-то раз говорили. А ещё мой старший брат хорошо знает историю Советского Союза.
Я удивлённо вскидываю брови.
— Хорошо, что он переехал сюда.
Джин слабо улыбается.
Я внимательно разглядываю её тонкие, бледные руки: костяшки в ссадинах, пальцы в пасте гелиевых ручек и цветных маркеров. Сеточка голубых вен иногда пересекается с точками родинок на запястьях.
И едва сдерживаюсь от глупого желания взять её руки в свои.
У меня внутри что-то закололо.
Заноза, наверное.
— А кем хочешь стать ты? — я пытаюсь отвлечься.
Взгляд Джин мимолётно останавливается на мне и тут же соскальзывает к полу.
Она затрудняется ответить.
— Если честно, то… — её локти опираются о колени, а на ладони она кладёт свою голову. — Без малейшего понятия. Не могу толком сказать, что меня больше интересует. Наверное, уже ничего.
Я тяжело вздыхаю.
Девчонка кивает.
— И ты просто посещаешь все предметы? — неуверенно произношу я.
— Надеясь, что меня хоть что-то заинтересует, — заканчивает она.
Я в замешательстве.
Несколько минут мы молчим.
Джин разглядывает закат за широким окном лестничным клетки, а я — солнечных зайчиков на её щеке.
Передо мной — девчонка с кучей своих секретов и копилкой гадких слухов о ней. Я живу с ней в одном доме около семи лет, но не знаю о ней ровным счётом ничего. Мы знакомы лишь пятнадцать минут, а у меня на языке вертится десятки вопросов: о прошлой школе, о травле, о друзьях и сигаретах.
Но тот ли я человек, которому можно доверить ответы на них?
А могу ли я стать им?
Да и что я получу, задав эти вопросы — подтверждение или опровержение слов Виктора?
Нужно ли это мне?
Я закусываю губы. Нервно протираю кисти.
Джин замечает это и переводит взгляд на меня:
— А тебя хоть что-нибудь интересует?
Чувствуется некое облегчение.
Я глупо улыбаюсь:
— У меня есть что-то по типу хобби, — я замечаю, как Джин увлеченно слушает меня. — Я каждую неделю пересматриваю трансляции «Оскара» разных годов и представляю, как выигрываю в номинации «Лучший режиссёр».
Девчонка удивлённо вскидывает брови.
Я вскакиваю с лестницы и встаю перед ней на две ступени ниже:
— Только представь, — я прокашливаюсь в кулак, пародируя дикторский голос. — Семидесятая премия «Оскар». В номинации «Лучший режиссёр» участвуют: Питер Каттанео, «Мужской стриптиз»…
Я начинаю напевать под нос мелодию, закрывая глаза и качаясь в ритм.
–…Гас Ван Сент… «Умница Уилл Хантинг»…
Тут я принимаюсь похлопывать руками и чуть посвистывать.
— Кетрис Хэнсон, «Секреты Лос-Анджелеса»…
Я всё также аплодирую, но уже громче.
— Атом Эгоян, «Славное будущее»… и, конечно же, Коул Прэзар, «Титаник».
Я подпрыгиваю на лестнице и хлопаю как можно сильнее — так, что эхо режет уши. Сам себе кричу «Браво, Прэзар!», под хихиканье девчонки. Аплодисменты стихают, я опять напеваю мелодию и кланяюсь залу. Я с волнением распаковываю фантомный конверт, вздыхаю и горделиво произношу:
— Победитель, конечно же, Коул Прэзар.
Джин аплодирует мне.
Я не сдерживаюсь и тут же смеюсь, а потом едва пытаюсь сказать сквозь дикий хохот:
— Я на лицо Кэмерона своё фотошопил, ты бы видела!
Джин ухмыляется:
— Молодой режиссёр? А фильмы покажешь?
Улыбка медленно сползает с моего лица.
Всё веселье быстро испаряется с этого места.
— Единственный фильм, который я снял, — неуверенно бормочу я. Джин чуть наклоняется вперёд. — Называется «История о том, как я ничего не добился».
Я стучу пальцем по виску.
— Он здесь.
Девчонка понимающе хмыкает. Она отводит взгляд.
Я тоже опускаю глаза.
— Говорят, что лучшая киношкола — это кинотеатр, — всё так же слабо продолжаю я. — А ещё камера за тысячу баксов, терпение и вера в самого себя.
Джин горько усмехается, ведёт бровью и кивает.
— Что же мы имеем? — спрашивает она.
— Подписка на «Нетфликс», — важно произношу я.
Мы оба фыркаем.
Наступает неловкая тишина.
У меня возникает острое ощущение, будто со мной не о чем разговаривать.
— Ты не веришь в себя?
Я всё ещё стою напротив девчонки, закрывая собой уходящие лучи солнца в окне. Скоро стемнеет. В Хаскисе будет ещё безлюднее, чем днём.
— Мне кажется, — едва слышно вырывается у меня. — Что в себя трудно верить, если в тебя не верит кто-то ещё.
Джин понимающе качает головой:
— Так подростки и спиваются.
Я ошеломлённо смотрю на неё.
У меня такое странное чувство, будто бы эту фразу Джин говорить не должна была.
Но на моём лице неожиданно всплывает ухмылка, и я игриво щурюсь.
Я резко выдаю:
— Не хочешь спиться со мной в следующую пятницу?
Миф о Джин Бэттерс номер восемнадцать: алкогольное общество Джин Бэттерс убивает.
Девчонка ухмыляется:
— Очень хочу.
И она в его активном поиске.
А3(-04;15)
Тело сгорает от нетерпения и дикого желания провести с Джин вечер в непривычной обстановке: споить друг друга спиртным и выслушивать спутанные речи о подростковой влюбленности и глупых взрослых.
Мама заметила, что я стал более оживлённым, а количество троек в моем табеле резко уменьшилось. За неделю.
Несмотря на это, дома я меньше сидеть не стал: гонка чая у Виктора дома всё также оставалась неизменной в расписании, да и пропустить с ним парочку сигарет в будние вечерки я ни разу не отказался.
Каким образом я стал лучше учиться?
«Утром домашку делаю».
Моя мама спит до восьми утра как убитая, и моим словам ей пришлось поверить.
В понедельник Виктор мне сказал, что Джин Бэттерс к себе прикасаться не позволяет. Терпеть не может тактильные контакты.
Я подолгу смотрю на неё и надеюсь, что это неправда.
Всю неделю мы обмениваемся с Джин понимающими взглядами в коридоре школы. Я не успеваю с ней даже толком поздороваться: нас разделяют толпой, звонками на урок и бесполезными диалогами. Один раз я ловлю её после уроков, но ей приходится сменить курс на противоположный от дома: курсы по математике.
— Могу проводить, — предлагаю я, совсем забывая, что мне нужно оказаться дома в ближайшие пятнадцать минут.
Джин пожимает плечами.
— Тут только дорогу перейти, — говорит она. — Поговорить толком не успеем.
О, меня поймали.
— Успеем, — тут же отрезаю я. — Если начнём прямо сейчас.
Мы направляемся к ближайшему перекрёстку. Девчонка начинает с расспросов о сегодняшнем дне, а я совершенно забываю, о чём хотел вести речь. В итоге, как только мы оказываемся у дверей колледжа компьютерных наук, я ошарашенно реагирую на её «пока» и чуть ли не хватаю за руку.
Джин говорит, что курсы закончатся в пять.
Я долго пялюсь на дверь перед собой и отвлекаюсь только на вибрацию телефона.
Мне нужно быть дома через шесть минут.
Джин выходит из здания колледжа самая последняя.
Я внимательно изучил всех её сверстников — общительных, задорных и дружных ребят со звонкими голосами и россыпью прыщей, и Джин не похожа ни на одного из них.
— Я не рассчитывала, что ты услышал, — удивлённо произносит она.
Я не спешу ей об этом говорить.
— Я не рассчитывал, что ты меня ждёшь, — слегка усмехаюсь я.
На улице начинает темнеть: фонари на проспектах загораются поочередно, а автомобили рассекают шоссе, мелькая лишь бликами фар и поворотников. Слегка холодает. В воздухе начинают чётче различаться ароматы конкретных мест.
Мы сворачиваем по Нильскому проспекту — вдоль бизнес-центров и дорогих ресторанов. Тут запах свой: под вечер сильнее тянет дорогими сигарами и одеколонами от «Шанель». За окнами тех заведений — надменные взрослые, а на парковках — чуть ли не всех видов иномарки. Но среди этого есть и своя, местная «дурь» — это запах дешёвой краски, которой до абсурда белят здания Нильского почти каждую неделю.
На пересечении Уоллес-стрит и «Пятидесятого» шоссе пахнет булочными и пивом. Иногда — кофе. Интересный аромат. Здесь часто зависает отец Виктора. Отсюда чаще всего приходят городские новости: снова потасовки у кабаков главного шоссе, снова отмечают победу футбольной команды.
Ближе к нашему району аромат резко меняется. Здесь заседают автомобилисты. В воздухе — вечный застой бензина, гарь и дурацкая вонь «Винстона», который я просто терпеть не могу.
Миф о Джин Бэттерс номер семнадцать — она не чувствует запахи.
Джин смешно, когда я ей это рассказываю.
— Серьёзно не чувствуешь? — в сотый раз спрашиваю я, не решаясь поверить.
Джин кивает головой.
— Кофе хочется, — хмыкает она.
За её спиной — кофейня.
Эспрессо тут несёт за километр.
— Действительно? — с издевкой протягиваю я, кивая на заведение.
Девчонка поворачивается и хохочет.
Когда мы стоим у лифта в подъезде, я молюсь, чтобы он сломался. Не имею понятия, зачем. Джин нажимает на кнопку четвертого этажа, а я — шестого. Когда за открывающимися дверьми я замечаю проклятую четверку, девчонка смотрит на меня через плечо и спрашивает:
— На прощание хоть обнимешь?
Я не спешу отказываться.
А4(-04;19)
— У меня курсы по биологии, — сообщает Джин в пятницу после уроков. — До шести. Забыла про них, прости.
Я закусываю губы и туплю взгляд.
Видимо, не получится.
В голове мысли меняются с одной на другую: то ли напиться, то ли запереться дома и не выходить до понедельника. В груди как будто что-то разрывается, падает и сгорает: наверное, легкие от дурацких сигарет уже подыхают.
— Я не особо понимаю, как добраться до Джефферсон-сити, — девчонка забивает адрес в «карты». — Это вообще где?
Я сразу выпаливаю:
— Можем вместе дойти.
Джин ухмыляется, наклонив голову.
— От Валбэри-стрит переть мили четыре, — замечает она.
— Срежем и будет три, — решительно произношу я, не имея абсолютно никакого понятия, где находится эта Валбэри-стрит.
Девчонка усмехается.
— Отец физических наук, — тянет она.
Мы расстаемся.
На Валбэри-стрит я прибыл ровно в шесть. При виде меня Джин снова искренне и удивленно вскинула брови, видимо, не ожидая вообще увидеть.
Оказалось, медицинский колледж, размещенный по данному адресу, находился всего лишь в пятнадцати минутах от школы. В Джефферсон-сити можно уехать с остановки на Бейкерс, но нужные автобусы приходят раз в час. А мне ещё нужно было заглянуть в ларёк за Хаскис-тауном и, как по традиции, перед многообещающей ночкой закупить сигарет.
К ларьку мы пошли напрямую — через Нильский проспект.
По пути я рассказывал Джин о том, куда мы вообще собираемся и стоит ли оно четырёх миль пешком или, если повезет, сорока минутам на автобусе.
Моё мнение: стоит.
Каждую пятницу моя школьная приятельница, на год младше меня, устраивает попойки у себя в квартире. На её вечеринках всегда было приятно побывать: компания состояла из наших ровесников, преимущественно — её друзей, все умели использовать разум и адекватно пить. Мы часто обсуждали какие-то несерьёзные проблемы, покуривали кальян и просто расслаблялись.
А ещё тут из раза в раз появляются красивые свободные девчонки.
— Меня девчонки не интересуют, — Джин закатывает глаза.
Я пожимаю плечами.
— Ну, ещё там много бесплатного алкоголя, — прикуривая, говорю я.
Одной из привлекательных черт попоек в Джефферсоне было и то, что мы с их организатором выбирали схожий круг общения. На её тусовках неприятные мне люди были исключены — хотя, было одно сомнительное лицо, но оно редко мелькало на вечеринке, а на меня и вовсе не обращало внимания. На вечеринках Виктора собирался почти весь белый свет — от зубрилок до футболистов из нашей школы, и я никогда не понимал, откуда в квартире Полански столько места.
Странно, что неприятные мне личности резко сделались моими друзьями в старшей школе. Конечно, все изменилось благодаря Виктору Полански и его святому русскому личику. Но я никогда не мог постичь следующей мысли: как девчонки из Нильского проспекта и парни из футбольной команды, питав ко мне то отвращение, то безразличие в средних классах, резко начали обнимать меня и пожимать руку при встрече.
Кстати о Нильском проспекте и о моей неприязни к его тусовке: признаюсь, не все люди, живущие там, противны мне и не заслуживают моего уважения. Да и не все девчонки, именуемые «тусовкой Нильского», живут там. Но они часто там обитают, в квартирах своих богатых подруг. На Нильском проспекте бедняки не живут, а деньги, как учили меня фильмы о противостоянии бедных и богатых, не делают с людьми ничего хорошего.
Я знаю забавную историю: однажды, в классе десятом, наша пьянка с Виктором чуть не сорвалась — спиртного не нашли. Полански предложил альтернативу: влиться в компанию девчонок из Нильского и выпить с ними. Мы сидели вчетвером в квартире одной из них, перетирали кости учителей и смеялись. Мне было тошно. А потом девчонки принялись поносить Джин Бэттерс. Тогда я ушёл — мама вызвала домой.
Те девчонки до сих пор не знают, что мама тогда вовсе и не звонила.
А я до сих пор не понял, почему я ушёл именно в тот момент.
Теперь эти девчонки смотрят на меня с противоположной стороны улицы в ожидании зелёного и радостно машут рукой.
Потом они замечают Джин Бэттерс рядом со мной и замирают.
— Это наш? — Джин кивает на проезжающий мимо автобус.
Я слежу за ним взглядом и испуганно вскидываю брови.
— Дерьмо, — глаза тут же бросаются к счётчику на светофоре.
Ещё тридцать секунд.
— Бежим, — я хватаю Джин за руку и, воспользовавшись пустой дорогой, тут же срываюсь с места. Бэттерс не сразу соображает, но крепче берётся за меня.
Те девчонки из Нильского проспекта, наверное, поняли, почему я тогда сбежал.
Я завожу Джин в квартиру и закрываю за собой дверь. Коридор тускло освещается неоном комнатных ламп и перекрещивается с жёлтым огнём из кухни, а из гостиной доносится томная успокаивающая мелодия. Слышатся разговоры повсюду, в мрачной гостиной и на яркой кухне: и там, и там уже сидят гости. Запах дыма чертовски одурманивает и кружит голову; на мгновение у меня темнеет в глазах.
Оказавшись на пороге этой квартиры, я выполняю свою еже-пьяничную традицию.
— Одну секунду, — ухмыляюсь я и начинаю рыться в рюкзаке.
Моментально в моих руках оказываются очки с жёлтыми стёклами.
Ещё момент — они на моём лице.
Джин озадаченно улыбается.
За спиной раздаётся насмешливый возглас:
— Они тебе сегодня не пригодятся.
Я оборачиваюсь: в проёме комнатной двери стоит девчонка невысокого роста с колоритной азиатской внешностью. У неё не было типично чёрных волос и смуглой кожи, зато черты её лица были резкими и грубыми.
Она не походила на девочек востока с картинок в «Гугл».
Она вальяжно курила «Лаки Страйк» и рисовала красные стрелки на глазах.
Её звали Розмари Гейз.
Я протягиваю ей ладонь для рукопожатия, как делаю это обычно при встрече.
Хозяйка лишь кивает на Джин и недовольно щурится.
Я буквально читаю её мысли — спутницу представь, дебил.
— Джин, знакомься, — я прокашливаюсь. — Это Розмари Гейз. Прямо как в фильме Пол…
— Ро Гейз, — с отвращением поправляет Розмари.
Я хмыкаю:
— Ну да.
Гейз затягивается и бросает на Джин оценивающий взгляд — та отвечает тем же. Розмари хмыкает: она протягивает моей спутнице ладонь и довольно поджимает губы.
— Я на его вкус уже не надеялась, знаешь ли, — замечает Ро.
— Это комплимент? — неуверенно спрашивает Джин.
— Как хочешь.
Розмари уворачивается от моих колких замечаний и пригласительным жестом указывает на просторную гостиную, делая очередной затяг и стряхивая пепел к себе в ноги.
— Располагайтесь, друзья, — девчонка хитро улыбается. — Кальян, виски, табак от «Бонда» до «Кэмэл» и всё, что пожелаете. Меня можно даже не спрашивать — Прэзар тут всё до мелочей знает.
Хозяйка увиливает на кухню и оставляет нас одних.
Джин осматривает тусклый коридор, пока я нагло разглядываю саму девчонку до мельчайших подробностей — лохматые волосы, спущенные очки и родинка на левой скуле. Моя подруга, мягко говоря, в смятении — по её лицу не ясно, рада она знакомству или не особо.
Наверное, она и сама не до конца понимает своих эмоций.
Я предлагаю Джин пройти в гостиную.
Она не отказывается.
В гостиной вокруг большого тёмно-синего кальяна сидит группка подростков, преимущественно на год младше нас. В самом центре — рыжеволосая десятиклассница с громким голосом. Лесли «Тэ-Тэ». Девчонка бурно рассказывает какую-то историю, пускает клубы дыма и успевает выпить бокал вина. Все вокруг тянутся к ней, увлеченно слушают и внимают всем её словам.
Я видел тут всех уже не впервые: это самые близкие друзья самой Гейз. Они не упускают возможности осушить лишнюю бутылочку вина в её доме, притащить с собой своих приятелей, попустить дыму в просторной квартире, а сама хозяйка лишь рада этому — под градусом всё тайное становится явным.
Ро Гейз — глава информационного центра нашей школы.
В компании Гейз я оказался совершенно случайно — на её ноутбуке операционная система, выражаясь простым языком, «полетела», а ей срочно нужна была рабочая техника. Я как раз был рядом. Не скажу, что я прямо-таки гений в компьютерных науках, но людей таких знаю, они прятались со мной в раздевалке вместо пробежек на физкультуре. В их числе был Фриман, и он с радостью переустановил ей «винду», и в качестве благодарности Розмари Гейз позвала меня к себе выпить «вечером», обещая алкоголь на любой вкус.
Я сразу же согласился.
Фримана она не позвала, кстати.
Гейз знала, что я тусовался в различных компаниях и вполне много с кем общался.
Но Гейз не знала одного — у меня ужасная память.
Особенно под градусом.
Мы со спутницей проходим по порочному кругу, ловим приветственные рукопожатия среди сидящих и садимся в укромном месте подальше от выхода. Я замечаю, что Джин не в духе. Я пытаюсь спросить, всё ли в порядке, но в комнате слишком громко спорят подростки.
Гостиная заполнена живой речью «Тэ-тэ».
— Боже-е, она нереально скучная! — «Тэ-тэ» размахивает руками. — Ей кто права химию вести давал? Так она ещё и — о, Прэзар, милый, здравствуй, — и одевается так: лосины, юбочка и каб-лу-ки!
Лесли не упускает из виду новое лицо в компании и удивлённо восклицает:
— Боже мой! Что за малышка в нашей тусе? — рыжая поправляет волосы. — Добрый вечер, милая, я девушка с самым лучшим «Инстаграмом», но уверена, он у вас гораздо лучше.
С первого дня нашего знакомства и до сих пор я не могу точно различать сарказм и полную серьёзность в речи «Тэ-Тэ» и чаще гадаю смысл её слов. Но сейчас, глядя на резко положительный настрой в её ухмылке, я вроде как понимаю, что Джин ей приглянулась.
Бэттерс прыскает:
— Нет, ваш лучше.
Подростки в кругу улюлюкают.
Лесли ошарашенно вскидывает бровь.
— Прэзар, милочка, — тянет она. — Неужели ты научился выбирать девушек?
«Я их особо не выбирал», уже готовлюсь съязвить я, но Лесли опрокидывает очередной бокал вина и продолжает историю.
В меня по очереди стреляют взглядами и колкими замечаниями, и я усердно пытаюсь отвлечься от раздражения. Раньше они себя так не вели. Мне передают трубку кальяна, и я тут же предлагаю её Джин.
Она мотает головой.
Я вскидываю брови.
— Не заходят кальяны, — оправдывается она и трёт пальцем у виска.
Кажется, ей не очень хорошо.
Я уже наклоняюсь к ней, собираясь предложить что-нибудь — в гостиную с грохотом заваливается еще одна фигура. На этот раз мне нет нужды его представлять — Джин в недоумении щурится, указывая на него, а я лишь киваю.
Розмари заходит следом и бьёт высокого кудрявого парня по спине.
— Полански, блин! — ворчит азиатка. — Грёбанный онанист!
Виктор тоже случайно попал в эту компанию.
Флиртовал с Розмари, пока забирал с тусовки в доску пьяного меня.
Полански бежит по кругу под хохот окружающих и приземляется между мной и Джин — меня не замечает. Зато моя спутница тут же бросается ему в глаза, и он, пытаясь отмахнуться от наездов Гейз, заводит с ней диалог.
— Каки-ие лю-юди, — хитро протягивает Полански. Джин ухмыляется. — Какими путями сюда попали?
Девчонка указывает на меня и говорит:
— Его путями.
Виктор удивленно смотрит на меня и горделиво кивает. Его рот открывается с целью пустить подкол, я уже придумываю ответ, но Гейз бьёт Полански по спине.
Тот мычит от боли:
— Прости же меня, милая Ро.
— Тебя и Бог не простит, — ворчит она в ответ. — Даже если ты попросишь прощения через Прэзара.
Виктор сдавленно хохочет.
Гейз приземляется в порочный круг рядом с «Тэ-Тэ». Кто-то из поклонников Лесли приносит бутылку водки, и Виктор, чувствуя аромат родины, деловито тянется к их паре. Полански садится на своё место с довольной миной и бутылкой, а Джин тут же обращается к нему:
— Как Прэзар связан с Богом?
Виктор с таким воодушевлением, с такой радостью выслушивает этот вопрос, что бутылка водки становится для него вещью второго плана — ненадолго, правда.
— Ита-ак, — Полански победно хлопает ладонями. — Пришло время интересный историй.
Юноша оглядывает меня и Джин и как-то резко вскакивает с места.
Бутылку он забирает.
— Садись сюда, — говорит он Джин. — А то я как-то разделил вас, нехорошо.
Девчонка садится поближе ко мне.
Виктор перемещается на её место.
Все в круге резко затихли, ожидая повествования — продолжала играть только музыка. Подростки внимательно наблюдали за телодвижениями будущего рассказчика и терпеливо, с улыбками ждали, когда он заговорит. Они знали историю. Они хотели увидеть реакцию новоприбывшей.
Неинтересно, по всей видимости, было только Розмари.
Она лишь язвительно выдала:
— Про свои туалетные приключения расскажи.
— Позже! — крикнул в ответ Полански. — Сейчас у нас основы.
— История про Бога — это далеко не основы, — замечаю я.
Я тоже хотел увидеть реакцию Джин.
Виктор тянется за кальяном и долго затягивается, подрывая общественное терпение.
— Да, — Полански выпускает клуб дыма. — Но человек попросил.
— Человек ждёт, — Джин ухмыляется.
Мой русский друг затягивается ещё раз и начинает историю.
— Дело было так, — говорит он. — Этот придурок, — он указывает на меня трубкой кальяна. — Решил попробовать традиционный русский напиток yorsch2. Но то по-заморски, по-вашему же — водка с пивом.
— Бо-оже, — тянет Джин.
— Он выхлестал всю водку и всё пиво из горла в одно рыло, — продолжает Полански. — Напился, как чёрт. Ушёл курить, а там трещал с кем-то полчаса на улице. Зимой. В своём несчастном худи.
Виктор выпивает немного водки, оттирает лишнее со рта и говорит:
— Привожу его обратно, сюда, — тут он быстренько стреляет сигарету у мальчишки напротив, закуривает и продолжает: — Спрашиваю: «Это что сейчас было, друг мой?». А теперь внимание: с кем Коул Прэзар мог говорить полчаса у подъезда, учитывая, что время за полночь, а зимой особо не гуляют?
Я сдавленно ухмыляюсь.
Весь порочный круг давится диким хохотом.
Виктор чуть наклоняется к соседке и объясняет:
— С Богом, Джин.
Девчонка шокировано вскидывает брови.
Сквозь дрожащую от смеха улыбку я произношу оправдание:
— Он выглядел как Аль Пачино.
— Слышала его? — вскрикивает Полански, отпивая глоток своего напитка. — Он это помнит!
— Я твои русские рецепты пробовать больше не стану, — тут же вставляю я. — Даже не алкогольные. Что мы там готовили?
Подростки в кругу начинают улюлюкать и хохотать.
Виктор судорожно улыбается и пытается выговорить название «того самого» блюда.
Розмари раздражённо прячется в ладонях и цедит:
— Только не э-это.
Лесли, сидящая рядом с ней, громко смеётся:
— Я это помню!
— Bluyni! — вдруг кричит Полански под общий хохот.
Единственный, кто был способен сдерживать себя в этом комедийном цирке, — это я. Джин лишь непонимающе хмурится и ждёт хотя бы чьего-то краткого ответа.
Эту великую историю начинаю рассказывать я.
— Джин, — обращаюсь я к девчонке, и она тут же начинает слушать. — Он мне говорит: это как панкейки, только тоньше. У меня крыша поехала — представляешь, тонкие панкейки!
— Они мне три сковородки сожгли, — вставляет Гейз.
— Да плохие были сковородки, — тут же бросает Полански в наше оправдание.
— Антипригарное покрытие, Полански, — цедит Гейз.
— Отвратительные сковородки, — я также не остаюсь без комментария.
Розмари хочет сказать что-то ещё, но Виктор прикладывает палец к своим губам и делает длинное, успокаивающее «ш-ш», и та замолкает. Полански довольно кивает и отпивает водку из горла. Гейз смотрит на Джин и язвительно бросает:
— Я надеюсь, ты не спалишь мне хату.
Блок интересных историй заканчивается, и все начинают просто разговаривать друг с другом, на общие темы и разные.
Я всё время наблюдаю за Джин: она внимательно слушает всё, что говорят в компании, и иногда пересекается взглядами с окружающими. Гейз как-то подозрительно косится на новоприбывшую, когда как Лесли то и дело подмигивает ей, между делом перебрасываясь парочкой комплиментов. Джин лишь прыскает и отводит взгляд.
И всё время кусает губы.
Я выкрадываю момент и тянусь в её сторону — она сразу замечает.
Джин клонится ко мне, а я шепчу ей на ухо:
— Если чувствуешь себя нехорошо, можем уйти.
Она тупит взгляд в пол и сдавленно улыбается.
— Всё нормально, — говорит девчонка.
Я пытаюсь взглянуть в её глаза и отыскать хоть каплю лжи.
Я же прав?
— Точно?
Но Джин лишь кивает.
Вскоре её молчаливость и встревоженность замечает и Полански. Его бутылка водки опустошена, а второй на горизонте не появляется. На удивление, у него не блестит ни в одном глазу. Кальян идёт из рук в руки, Виктор перехватывает очередь и, затягиваясь, обращается к школьной подруге:
— Так, я понимаю, Коул у нас только с Богом разговаривает. Но, мисс Бэттерс, вы-то чего стесняетесь?
Мисс Бэттерс некоторое время мнётся, а затем говорит:
— Своей низкой социализации.
— Вы ей блещете на уроках литературы, — усмехается Полански и кивает в мою сторону. — Поговори с Коулом. Вы же не молчали весь путь сюда.
Мы переглядываемся.
Темы для разговора резко исчерпаны.
— Для чего тебе очки? — вдруг спрашивает Джин.
Я улыбаюсь.
— Я тоже смотрю на мир сквозь розовые очки, только мои очки называются «френдзона».
— Тогда почему жёлтые? — усмехается подруга.
— Для этого я шутки не придумал, — я перехватываю кальян. — Вообще, это просто очки как у героя из «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Смотрела?
— Кстати, да, — кивает Джин и улыбается.
Оказывается, Виктор подслушивал наш разговор.
— Он в середине вечеринки их теряет, — подмечает он. — Да, Прэзар?
На моём лице растягивается лишь тупая улыбка, а за очками — убийственный взгляд.
Если бы не Джин, Виктору бы влетело.
Меж тем, девчонка недоумённо вскидывает бровь и ждёт объяснений.
Я протягиваю ей трубку кальяна.
— Точно не будешь? — улыбаюсь я.
— Нет, спасибо.
Пока мы с Джин разбирали вопросы моих очков, в порочном кругу развернулся горячий спор, во главе которого, по-прежнему, была живая и яркая Лесли «Тэ-Тэ».
Рыжеволосая Лесли с разъярёнными глазами смотрит на юношу, сидящего поодаль от неё, — это был Чак Тиндер, её сводный брат. У Тиндера было худое, длинное лицо и просто огромные кукольные глаза. Чак мало чем походил на свою сестру: Лесли отличалась своенравностью и некой привлекательностью, тогда как её темноволосый брат закрепил на себе клеймо «вредного мальчика» из информационного клуба.
Их родство — лишь брак родителей.
Но сближало отпрысков-Тиндеров вот что: взаимная подростковая ненависть.
— А какая разница, Чаки, как ты учишься, — их спор для меня начинается с вырванной из контекста реплики Лесли. — Что ты делаешь для школы и города, если грант дадут не тебе, а кому-то из города побольше?
Тиндеров объединяло и общее намерение укатить из Прэтти-Вейста поскорее.
Их, как и всех подростков вокруг, раздражала общая бесперспективность города. Тиндеры — что брат, что сестра, — видели своим дальнейшим планом поступление в университет подальше отсюда. Особых отличий в учёбе они не имели, но один из них рассчитывал свалить в университет по гранту, а вторая — за счёт родителей, так как в честность выдачи «халявы» не верила.
— У кого-то из города «побольше» может быть меньше достижений, чем у меня, — важно произносит Чак. — В том-то и смысл грантовой системы.
— Ча-аки! — издевательски тянет сестра и выпускает клуб дыма. — Сними розовые очки. Кому-то вообще нужны провинциалы?
За конфликтом интересно было наблюдать всем.
Особенно молчаливой Розмари.
— Твоему дружку собирались выплатить грант, — вспоминает юноша. — Забыла?
— Какому дружку?
— Спортсмену.
— Эшу? — Лесли ухмыляется. — Он не мой дружок. Да и родители вложили в его тренировки столько денег, что он мог отучиться уже в пяти университетах.
Внезапно в разговор вливается и Гейз.
Она говорит:
— Да никому эти гранты в нашей школе не светят.
Я мельком бросаю взгляд на свою спутницу.
Её лицо вмиг погрустнело.
Девчонка из порочного круга с короткими чёрными волосами — её имя Пенси, — забирает себе трубку кальяна и тоже врывается в оживлённую дискуссию:
— А у нас разве не учится какая-то сверхумная девчонка? Не помню фамилии.
— Она на физкультуру не ходит, — говорит Энтони Джонс — дружок упомянутого Эша. — Какой ей грант?
— И что? — возмущённо лепечет Пенси. — У неё проблемы со здоровьем. Зато она пишет научные работы по физике, или по математике.
— А Эш чемпионат в Лос-Анджелесе выиграл, — заявляет Джонс. — Ты хоть в курсе, каких трудов это стоит? А эта зубрилка только и делает, что ходит от дома до школы и обратно.
— Ну, может быть.
Виктор заканчивает их спор одной лишь репликой:
— Она здесь, вообще-то.
Все смотрят на Джин.
Она лишь машет рукой в ответ.
Через некоторое время Виктор собирает компанию «подышать свежим воздухом» — то есть, покурить у подъезда, может быть, поболтать с Господом. Компания состоит из Джонса, Пенси и ещё пары-тройки ребят с кухни. Меня с собой не берут, да и я особо не горю желанием идти. Скорее всего, на улице будет дотошный расспрос о том, правда ли Джин Бэттерс сидит рядом с ними и не убьёт ли она их сегодня ночью.
Постепенно живость Лесли утихает, и она устало приобщается к раскуриванию кальяна. Некурящие ребята тоже собираются в расход — время позднее, с ночёвкой не останутся. Розмари Гейз выходит в коридор и выпускает всех по очереди, провожая недовольным взглядом и нарочито-вежливым «было приятно увидеться» на прощание. Нас резко становится меньше.
Завершив все «выходные» дела, хозяйка квартиры присоединяется к нашему порочному остатку с бутылкой белого вина.
— Это сильнейшие? — усмехается она, оглядывая меня, Джин и Лесли.
Рыжеволосая выпускает клуб дыма и говорит:
— Это чертовски уставшие.
Гейз вскрывает бутылку и ставит рядом с кальяном. Сама хозяйка достаёт сигарету из пачки «Лаки Страйк», прикуривает без излишнего пафоса и делает очень долгий затяг.
— Парни — козлы, — измученно тянет «Тэ-тэ» и переводит взгляд на Джин. — Подожди, ты правда та девочка, которой грант должны выдать?
Моя спутница пожимает плечами.
— Я бы так не сказала, — говорит она. — Но в списках номинантов я есть.
Лесли с сожалением произносит:
— Боже мой! Прости пожалуйста.
— Да забей, — Джин лишь горько усмехается. — Что правда — то правда.
Хозяйка квартиры подозрительно следит за каждым движением новоприбывшей.
— Ты же куришь? — спрашивает она, стряхивая пепел.
Джин не сразу понимает, что обращаются к ней.
— Ну, да, — кивает девчонка.
— Ни кальян, ни сигарет не спросила, — хмыкает Розмари и протягивает моей подруге пачку «Лаки Страйк». — Сама скромность.
— Благодарю, — Джин осторожно берёт сигарету и достаёт зажигалку.
Я чувствую бодрящий запах табака и протягиваю руку к пачке Ро, глупо улыбаясь.
— Я тоже прошу.
— Сама наглость, Прэзар, — Гейз вскидывает бровь и пачку убирает.
— Одну на двоих? — Джин прикуривает и протягивает зажённую сигарету к моему лицу.
Я затягиваюсь прямо от её рук.
С первым затягом я познаю полный дзен и самодовольно улыбаюсь.
— За что Полански получил по шее? — спрашивает Лесли, потягивая кальян.
Ро затягивается.
— Маструбировал в туалете, — недовольно отвечает она. — Под Мусоргского.
Я начинаю дико хохотать и скромно прикрываю рот рукой.
Я знал, что она явно преувеличивает — для красоты заголовка.
Джин снова протягивает мне сигарету, и мы быстро добиваем её вместе — за пять затягов.
Гейз фыркает и вручает Бэттерс ещё одну сигарету — в подарок.
— Давно куришь? — спрашивает хозяйка.
Джин неуверенно качает головой.
— Полтора года, плюс-минус.
Лесли сдавленно хихикает:
— Так и знала, что в этой Джин Бэттерс есть какой-то подвох!
Джин слабо усмехается и отводит взгляд.
Гейз внимательно осматривает новоприбывшую и тушит окурок в пепельнице.
— Все гении имеют свои сумасшедшие секреты, — начинает она. — В чём же суть вашего, мисс Бэттерс?
Джин задумчиво задерживает сигарету у губ и молчит несколько секунд, после чего делает достаточно долгий затяг и отрезает:
— Я не гений, чтобы их иметь.
Ро закатывает глаза.
Ответ её не устраивал.
— И куда же наш «не-гений» собирается поступать? — с издёвкой спрашивает она.
Я замечаю в её взгляде злость.
Джин безынтересно вскидывает бровь.
— В Принстон на факультет математики, — монотонно протягивает девчонка.
Гейз недовольно прыскает.
— Принстон? — переспрашивает хозяйка. — Нужно быть либо самоубийцей, либо гением, чтобы туда поступить.
Бэттерс усмехается:
— Так почему я не могу быть первым вариантом?
— Девочки, не ссорьтесь! — пытается перебить их Лесли, размахивая руками. — Коул нужен нам ещё добреньким и весёлым!
Глаза Ро загораются.
Я не успеваю вставить своё слово.
— Первым вариантом? — хозяйка по-змеиному тянется к Джин и чуть ли не клеится к ней.
Джин недоверчиво смотрит на неё и убирает чужие руки с плеч.
— Мне просто повезло, — отрезает она.
Розмари хочет продолжить разговор, но в коридоре раздаётся звук открывающихся дверей и громкое гоготание. Через несколько секунд в гостиную заявляется Виктор и парочка парней, а я замечаю, как Джин хватается за телефон, пытаясь скрыть волнение.
Я беру её за руку и наклоняюсь к уху.
— Давай сходим за пивом? — шепчу я.
Девчонка тут же отвечает:
— Давай.
Мы быстро выходим из порочного круга и меняем локацию мрачной гостиной на маленькую яркую и свободную от людей кухню.
Окна здесь открыты нараспашку, но, несмотря на это, вонь спиртных напитков, забитых в крохотном холодильнике, толком не выветривается. Этот смрад стоит тут как будто вечность. Я морщусь от перебивки запахов, открываю камеру холодильника и сажусь на корточки в поисках нужной бутылки.
— Хотел бы я сейчас отказаться от обоняния, — раздражённо бросаю я.
Джин стоит позади меня, опираясь на стол руками.
Я не слышу ответа.
— Если хочешь, можем уйти от них, — говорю я ей. — Закроемся в спальне, пообщаемся. Можем стащить алкашку и домой пойти.
Я перебираю десятку разноцветных бутылок и не нахожу ни одной нормальной: в холодильнике Розмари Гейз есть почти все виды высокоградусного алкоголя, но нет пива. С виски такие вечера, на каком мы находились сейчас, начинать не стоит. Я со злостью запираю холодильник, встаю с корточек и поворачиваюсь к Джин лицом.
Она лишь пожимает плечами.
— Как хочешь, — подавленно произносит девчонка.
Настроение Джин явно испортилось.
Голова начинает кипеть от внезапных желаний: хочется то ли за руки девчонку взять, то ли крепко прижать к себе. Но я успеваю поймать себя на странных мыслях и отключаю все каналы действий, и всего лишь тихо произношу:
— Пива нет.
Джин вскидывает бровь.
— Там же «Гараж» есть, — замечает девчонка.
Я сдавленно смеюсь.
— Ты самоубийца, что ли? — срывается у меня.
И тут же закусываю язык.
Джин закатывает глаза, берёт бутылку «Гаража» из холодильника, выходит в коридор и выпаливает:
— Мне просто повезло!
Я завожу девчонку в спальню Гейз — узкую и захламленную комнату, с кучей плакатов и наклеек на стенах. Включается свет: в люстре каждый раз не хватает одной лампочки. Джин проходит к окну, распахивает его и садится чуть ли не на карниз. Я закрываю дверь на замок и бегу к ней.
Рот открывается, но на языке нет подходящего вопроса.
Джин ухватывает шанс столкнуть меня с темы и задаёт вопрос сама:
— Молодой человек, сигареты не найдётся?
Я достаю пачку золотого «Мальборо» и протягиваю девчонке. Она нервно поджигает сигарету и выгоняет дым на улицу. Я прикуриваю от её сигареты, становлюсь у окна рядом с ней и разглядываю ночные улицы полупустого района Джефферсон-сити.
Странное название.
Девчонка смотрит из окна пятого этажа.
— Она эксцентричная, — я пытаюсь развеять напряжение. Джин взглянула на меня, без слов попросив уточнить. — Розмари. Если тебе было неприятно, то…
Я отлично понимаю, что мне нужно было вмешаться в спор.
Комок подступает к горлу.
— Я тоже эксцентричная, — хмыкает Джин. — По-своему. Просто её агрессия направлена на окружающих, а не на саму себя.
У меня нет слов для ответа.
— Но насчёт Принстона она права, — усмехаюсь я. — Туда же сложно поступить.
Девчонка делает последний затяг и выбрасывает сигарету в окно.
Джин поворачивается ко мне всем корпусом тела, наклоняется и серьёзным тоном произносит:
— Так кто же я, Коул? — она делает паузу. — Самоубийца или гений?
Я докуриваю и выбрасываю сигарету следом, усмехаясь.
Меня забавляет словесный каламбур.
— Ты Джин-ний3, — с насмешкой произношу я.
Девчонка наклоняет голову вбок и качает головой, ничего не говоря в ответ.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Не достигнуть координаты «икс» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Дословно название города Прэтти-Вэст (англ. Pretty-West) переводится как «замечательный запад», но многие его горожане именуют город как Прэтти-Вейст (англ. Pretty-Waste), что означает «милая свалка», и отражает в названии действительность скромного, захламлённого и совсем не нужного места. — Здесь и далее примечания автора.
