Жалган

Жанна Ермековна Курмангалеева, 2020

Много у кочевников сказаний о великих ханах и батырах. Но история умалчивает о тех, о ком не сложили легенд, но память о ком неизменно хранится в бескрайнем степном просторе.

Глава II

Толкын пропустила свои тяжелые черные волосы сквозь пальцы и опустила взгляд на свое отражение в покачивающихся волнах, в честь которых ее назвала сестра. “К аулу нас вывела река. Шумели волны, вот я и назвала тебя Волной” — просто ответила Жулдыз тогда.

Вода мягко обволакивала ее голые щиколотки, приятно морозя их. Никому из девушек бы не позволили стоять вот так посреди дня, когда весь аул может видеть. А ей некому приказывать. “Ты везучая” — со вздохом как-то заявила Алтынай, с завистью глядя на нее. — “Никто тебе мужа выбирать не будет, никто за тебя твою жизнь не решает”. “Мне повезло, что я сирота?” — тогда прямо спросила Толкын. Ничуть не смутившись, Алтынай ответила: “Ты свободная! Не ценишь ты своего счастья”. И, махнув косичкой, девушка ушла. Правда в ее словах все-таки была. Она свободная, так, что речному потоку с ней в воле не тягаться. Только вот жить в одиночестве от этого не легче.

Толкын подняла ногу, отражение подернулось рябью. Вдруг чьи-то руки обхватили ее и сжали, не давая пошевелиться.

— Ха, попалась! Не уйдешь!

Страх сковал сердце. Толкын с силой наступила на ногу похитителя и, резко развернувшись, сбросила его в воду перед собой. Девушка хотела тут же убежать, но вдруг вынырнувшая физиономия показалась ей знакомой.

— Ой, Азат, прости!

Толкын бросилась к старому другу, помогла встать.

— Я не узнала тебя, я испугалась… А хотя ты сам виноват, нечего было пугать! — запоздало возмутилась девушка, толкнув его назад.

Растерянный джигит плюхнулся обратно в воду, подняв дождь брызг. Толкын против воли хихикнула и протянула руку.

— Ты сейчас замерзнешь, пойдем, высушишься.

Насквозь промокший, но все же довольный, он наконец поднялся.

— Привет, Толкун! Я…

Проведя рукой по голове, он обнаружил пропажу своей шапки.

— Э-эй, постой!

Парень неуклюже зашлепал вдогонку за медленно уплывающим малахаем. Толкын легко взбежала вверх по склону и подцепила его веткой.

— Ее мы тоже высушим, — с уверенностью произнесла девушка, протягивая шапку Азату.

По колено в воде, сверху вниз глядя на нее, джигит раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Толкын, улыбнувшись, нахлобучила малахай ему на голову и поманила его за собой. Вскарабкавшись на берег, Азат хотел последовать за ней, пока не раздался крик:

— Толку-ун!

Вскрикнув, девушка припустила прочь, бросив Азату:

— Прости…

Прибежав, Толкын увидела брата, спрыгивающего с лошади. С разбегу бросилась ему на шею, его жилистые руки нежно прижали ее к себе.

— Ты чего даже не сказал, что уедешь? — как бы с обидой спросила Толкын, когда он поставил ее на землю.

— Ну, я же ненадолго, — оправдывался Саткын, убирая черные волосы с ее лба. — А ты чего босиком, ты же простудишься! Жылдыз мне голову снимет, если я тебя простужу, так что иди-ка в юрту.

— Ладно, — неохотно согласилась Толкын.

Отпустив гнедую, Саткын прищелкнул языком.

— Ай, какая моя карындаш все-таки красавица!

Толкын бросила на него кокетливый взгляд из-за плеча и ускорила шаг. Саткын догнал ее и тихо сказал:

— Твоя сестра едет вслед за мной. Жди вечером.

Девушка замерла. Сестра… От этого слова веяло холодной пустотой юрты. “Где твоя сестра, Толкун?” — спрашивали ее соседи, не любящие произносить имя Жулдыз. “Уехала.” — “Куда? Когда вернется?” — “Не знаю… ” Вспоминался ей и Бузык, двоюродный племянник манапа, с его заплывшим глазом и разбитой губой, которому не повезло пристать к Толкын, когда ее старшая сестра была рядом. Люди стали говорить о них еще больше, и сначала Толкын обиделась на Жулдыз, но с годами поняла, что таким образом сестра словно бы накрыла ее куполом, защищающим девушку в ее отсутствие. Кто бы теперь осмелился украсть ее, зная, что ее сестра не побоится ни неба, ни земляков, ни аксакалов, ни манапа.

Толкын откинула полог юрты, из темноты на нее дохнуло мрачной тишиной. Вздохнула. Саткын ушел. Куда — кто знает? А может, и не приходил. Вырос, важные дела появились. Разбрелись брат с сестрами в разные стороны. Девушка переступила порог, мимоходом рассеянно зацепившись взглядом за все еще белый узорчатый войлок, очаг, сундук, запасы еды. Богато живу. Вон, своя юрта есть, дойные кобылицы, а ведь совсем молодая, незамужняя. Это не ее достижение, конечно. Все добыли сестра и брат. Саткын нашел богатство на войне, а Жулдыз меч в руки не взяла. Сестра, отделившись от всех, перестала охотиться только ради еды. Начала возвращаться и с мясом, и шкурами. Потом, как-то на собственной лошади и арбе притащила юрту. После иногда дарила сестренке украшения. Говорила — проезжали купцы, обменяла на рога сайгаков. Толкын бы поспрашивала, но жизнь с Жулдыз научила ее не спрашивать ни о чем. Она, конечно, ответит, но в подробности не пустится. Вообще Жулдыз никогда не заменяла ей мать, да и не пыталась. Может, знала, что без толку, вот и не ласкала. Толкын, бывало, держала обиду на сестру, но никогда не забывала, что всем, что имеет, обязана ей. Саткын-ага точно так же растил ее, но тогда, в самом начале, из плена ее вынесла именно Жулдыз. Родители брата приютили, накормили, да, но никогда не шли на сближение с сестрами-приблудышами. Словно пустили их, боясь небесного гнева. И все-таки Толкын была им благодарна — могли и прогнать. Порой ей становилось их даже жалко. А Жулдыз… Трудно сказать, кого любит сестра. Чаще, чем проявляла уважение, она кривила губы в презрительной усмешке. Волы, которые так привыкли к ярму, что сами просятся под него — это Толкын читала в сестринских глазах. Может, чувствуя, что они тут лишние, а может, ради своего успокоения, Жулдыз оторвалась от них как могла скоро. Совсем еще девочка, научилась ставить петли и сети, чтобы добывать пропитание самой, не зависеть ни от кого, быть самой по себе. Толкын помнила тот день, когда сестра в буквальном смысле отплатила за приют. Она вернулась с охоты, как обычно, с тушей хулана на одном плече, и мешком на другом. Оставив мясо у очага на обед, встала перед хозяевами и протянула мешок. Он был многим меньше, чем то, что приносила раньше, но гораздо дороже. В этом убедились родители Саткына, раскрыв его. Там оказалась доха, дорогая, роскошная, лоснящаяся. “Это вам за все, что сделали для нас с Толкын.” — Ничего больше не говоря, сестра, пригнув голову, чтобы не задеть полог, вышла из юрты. Это могло походить на подарок от чистого сердца названой дочери, но на самом деле, и все это понимали, это был откуп. Вскорости Жулдыз поставила свою юрту, совсем перестала заходить. Да так, кажется, было лучше всем.

Это произошло совсем недавно. А Толкын смутно припоминала первые дни их охоты. Тогда, конечно, ходила не одна. От маленькой в то время сестренки толку не было, но вот Саткын честно разделял с ней труд и добычу. Девушка вспомнила хохот Жулдыз, вместе с братом вытаскивающей Толкын из пруда, куда ее утянула рыбина.

А потом Саткын стал уезжать по делам манапа, Толкын стала чаще оставаться дома, и Жулдыз, словно цепная собака, почувствовавшая свободу, начала пропадать в степи на дни и ночи. В детстве ее насмешливо прозвали Кезбе Жулдыз, или Жылдыз, а потом блуждающая звезда выросла в Селсаяк, бродягу. Теперь о ней говорили не с насмешкой, а с презрением, с непонятной ненавистью, тесно связанной со страхом. Откуда берет все эти богатства? Слишком уж хорошо у нее, безродной бродяги, шли дела.

Толкын переодела мокрую одежду, натянула сапоги на холодные ноги, заплела толстые косы. Далеко еще до вечера, надо сходить, поискать брата. Просилось на шею ожерелье, недавно подаренное им. Может, Азата по дороге встречу… Толкын одернула себя. Не хотелось, чтоб соседи лишний раз завидовали. И так слава Жулдыз перекинулась на ее сестру, дразнить их еще больше не хотелось.

Давно скрылось солнце за горизонтом, а Толкын так и нет. Где она? В Жулдыз вскипала кровь от ожидания, но больше от того, что приходится прятаться — и от кого? Она сплюнула сквозь зубы. Да где же сестренка?

Вот показалась стройная, как тополек, фигурка Толкын. Идет себе враскачку, напевает, приплясывает даже. Что это ее, овод укусил? Да нет, она всегда была такой. Беспечная, легкая, как весенний ветерок. И хорошо. Жулдыз боялась, что вырастит из девочки вторую себя.

Притаившаяся за юртой Жулдыз внезапно выкинула вперед руку, зажала сестре рот. Девочка вздрогнула, но, быстро поняв, кто это, ловко вывернулась, и встала перед ней.

— Ты чего так долго? — проворчала Жулдыз.

— А что мне, со всех ног нестись к тебе, стоит только позвать? У меня, между прочим, свои дела есть, — деловито подбоченившись, заявила Толкын. Жулдыз хотела рассердиться, но не смогла. Только усмешка скользнула по губам, не удержалась. Толкын, заметив это, тоже улыбнулась и вздернула хвастливо подбородок.

— Эх, ты!.. — Жулдыз потрепала сестренку по голове.

Толкын мотнула головой, сердито сверкнула глазками.

— Не трогай мои чистые волосы своими грязными руками!

Жулдыз закатила глаза, но понимала, что синли это шутя.

— Хочешь прокатиться?

— Хочу! — Толкын встрепенулась, выпрямилась, как воин в строю.

— Тогда пойдем, Буркит там пасется.

Она уверенно направилась прочь из аула, радуясь, что может наконец его покинуть, и специально не оборачиваясь на сестренку. Толкын постояла немного и не торопясь последовала за ней. Они миновали последнюю юрту, чей-то пес оскалил на них зубы. Толкын вздрогнула, но Жулдыз не обратила внимания.

Жулдыз всмотрелась в степь и, сунув два пальца в рот, свистнула. Где-то послышалось ржание и легкий топот копыт. Гнедая кобыла вынырнула из тьмы, слегка освещаемой прикрытой, словно смущенная девица, облаками луной. Буркит весело тряхнула головой, Жулдыз ласково взлохматила длинную черную гриву.

— Ты когда в последний раз ездила на лошади? — Жулдыз краем глаза заметила очертания подошедшей Толкын.

— Как Саткын-ага перед походом дал, так и не ездила. — Девочка положила маленькую ладонь на морду Буркит. Лошадь шевельнула головой, понюхала Толкын. Она хихикнула.

— Разве ты не брала у его отца коня?

Толкын отрицательно мотнула головой.

— Чего так?

Толкын пожала худенькими плечами. Жулдыз грустно усмехнулась. Все-таки, несмотря ни на что, вырастила из девочки если не себя, то хотя бы достойное продолжение.

— Я же тебе говорила, ты можешь брать у них все. За что я доху отдала?

— Ты у них ничего не берешь, — упрямо стояла на своем Толкын.

— Так мне от них ничего и не надо. Я уже взрослая, сама могу за себя постоять, что надо — самой достать.

— Я тоже.

— Повзрослеть всегда успеешь, так что не торопись — пожалеешь. А теперь залазь, если хочешь проехаться.

Толкын с готовностью подпрыгнула, налегла телом на спину Буркит. Жулдыз поддержала ее за ноги, помогла вскарабкаться. Девочка откинула косу назад, гордо улыбнулась, глядя на сестру сверху вниз. Жулдыз невольно восхитилась. Красавица, не похожа на нее. Ну, это понятно. Отцы-то у них разные. Густые, черные волосы доставали до колен, смуглая кожа не тронута работой и палящим солнцем. Большие темные глаза, загнутые вверх ресницы, стрельчатые брови, вздернутый нос, полные губы несли в себе что-то нежное, доброе, улыбчивое. Сама тонкая, гибкая, как стрела. Очень похожа на мать в молодости. Жулдыз часто забывалась, глядя на сестренку. Хотелось, как в детстве, ткнуться ей лицом в плечо, вдохнуть дорогой мамин запах, намотать мягкие локоны на палец и смотреть, как они закудрявятся. Но потом просвечивало в ее чертах что-то чужое и виделся мужчина, высокий, грузный, красномордый. Внутри все съеживалось, и Жулдыз невольно отводила глаза, ругая себя.

Толкын слегка толкнула лошадь пятками в бока. Буркит резво понеслась вдаль. Ветер играл концами кос девочки. Лошадь все ускоряла бег, приподняв хвост от возбуждения, чувствуя нового седока и его ласковую руку у себя на шее. Развевающаяся грива закрыла от Жулдыз лицо сестры, но она чувствовала, что все хорошо. Сделав круг, не сбавляя темпа, Буркит со всадником, всхрапывая и поднимая пыль, остановилась рядом с ней. Сестренка, раскрасневшаяся от ветра, улыбалась.

— Каково?

— Здорово! — Толкын пустила лошадь идти рядом с сестрой.

— Понимаешь теперь? Нигде больше нет этой… воли, — Жулдыз прикрыла глаза, на мгновение забыв о Толкын. — Не могу я променять это на жизнь в ауле рядом с людьми, которые меня ненавидят. Понимаешь? — снова спросила она, с мольбой заглядывая сестренке в глаза.

— Я всегда это понимала. Разве я когда-нибудь сказала тебе хоть слово?

Веселая искра исчезла с лица Толкын, она задумчиво прищурила глаза. И правда, не сказала. Может, знает, что если бы не она, Жулдыз бы этот аул больше и не увидела. Ее сестре стало совестно. Жулдыз почувствовала напряжение, с которым Толкын оглядывалась вокруг.

— Ты же помнишь, что кроме нас тут никого нет, верно?

— Да…

Девочка неохотно уперла взгляд в холку Буркит.

— Я тебе уже говорила, и повторю сейчас — я в ту ночь никого не видела. Тебе привиделось.

— Может быть.

Жулдыз поняла, что не рассеяла страх сестренки. Несколько лет назад Толкын призналась ей, что ее мучает воспоминание о каком-то степном духе. Единственное, что она, тогда еще младенец, запомнила из побега из аула туткынов. Но Жулдыз готова была поклясться, что никого тогда не видела. Да и не до духов ей тогда было. Если бы и встретился один — все лучше, чем туткынский воин. Не будь этого страха, Жулдыз бы давно откочевала от таулыков, стала жить отдельно.

— Толкын, мы с Саткыном уезжаем.

— Что? — Толкын придержала лошадь, уставилась на сестру.

— Утром мы уедем.

— Но вы же только вернулись!

— Появились срочные дела, надо ехать. Эй, это же не ради меня!

Толкын, не найдя, что сказать, обиженно поджала губы и надула щеки. Жулдыз невольно улыбнулась. Как раньше, когда она была совсем маленькой.

— Мы вернемся, когда первый снег выпадет. Обещаю.

Толкын молчала.

— Я тебе привезу серьги, красивые-красивые. Хочешь? — примирительно спросила Жулдыз, тыкая Толкын в спину, которой она к ней повернулась.

— Не нужны они мне.

— Как не нужны?! — Жулдыз всплеснула руками. — А что же на тебя Азат наденет перед свадьбой, а?

— Как… С чего ты это взяла? — сестренка отпихнула Жулдыз от себя. — Нужен он мне, как кобыле рога.

Толкын отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Как-то в детстве Жулдыз раскрыла сестренке “великий секрет” того, как она узнает, когда та врет — Толкын не может солгать, не улыбнувшись. С тех пор сестренка, скрывая свои бесконечные пакости от сестры, неизменно прятала лицо.

— Только будь осторожна.

— Почему это? Ты когда-нибудь влюблялась, Жулдыз?

— Влюблялась. Хороший был парень. Правда, он ушел на войну и там умер.

— Не смешно, Жулдыз.

— Разве я смеюсь? Наоборот. Жалко мальчика. Слушай, Толкын, что я тебе скажу. Ты часто спрашивала про наших родителей, но я тебе не отвечала. Раз так, отвечу сейчас. Наша мать родилась и жила среди тиреков, пока ее не приехал сватать мой отец. Когда родилась я, у него появились другие жены, и скоро он забыл про нашу мать. Потом на далаборитов напали туткыны. Муж нашей матери не встал на нашу защиту… Мать попала в плен. Ее отдали твоему отцу, как трофей.

Толкын молчала. Жулдыз мысленно обругала себя. Зачем посеяла в сестренке то же зерно ненависти, которое зреет в ней самой вот уже сколько лет?

— Я не знаю, любила ли она далаборита. Не знаю, любил ли он ее. Но так это обычно бывает, наша мать не была единственной. Когда он позовет тебя в свою юрту, будь уверена, что у тебя будет не так.

— Может, он и не позовет вообще, — Толкын дернула плечом.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Когда вернулись, была поздняя ночь. Буркит ускакала в степь, а сестры на остаток ночи улеглись спать. Толкын по-детски прижалась к сестре. Саткын так и не пришел.