И снова Шерлок Холмс. «Кривая усмешка дамы пик», «Тайна замка Мэн», «Голова»

Жан Висар

Мало кто знает, что друг известного всему миру Шерлока Холмса, не менее известный доктор Ватсон, частенько помогал великому сыщику в раскрытии преступлений не только на территории самого Британского королевства, но и далеко за его пределами…

Рассказ графини Томской

(составлен мною по памяти, с использованием записей,

сделанных инспектором Лестлейдом в своем блокноте. (Кстати, почерк — отвратителен!)

На следующее утро, джентльмены, после той, известной вам трагической ночи, все уже знали, что старая графиня скоропостижно скончалась, а уже ближе к вечеру Поль вернулся с секретного совещания, устроенного самыми близкими родственниками графини, на котором доверенным лицом покойной было зачитано ее последнее желание. Через него мне и стало известно, что дела ее были, не так уж и хороши, как все думали, а вернее, совсем даже не хороши. Оставшийся ей после смерти мужа действительно огромный капитал, брошенный на протяжении последних двух десятков лет, на попечение людей, мягко говоря, недобросовестных, а проще — настоящих ворюг и стяжателей, был практически полностью разграблен. Тоже немалая ее недвижимость, разбросанная по разным местам, находилась в полнейшем запустении, и требовала многолетней скрупулезной работы по ее приведению в надлежащий порядок. В частности, огромный дом, в котором графиня жила со всей своей многочисленной челядью, давно был заложен, часть загородных имений надлежало срочно продать за долги, ну и все остальное в таком же роде…

Родственники покидали это собрание со скорбным видом, и не потому, что им жаль было вздорной старухи, а исключительно потому, что хотя они и предполагали, что дела ее не так уж и хороши, но не думали, что все выйдет таким неопределенным и запущенным, а потому почти безнадежным.

Поль вернулся оттуда грустным и осунувшимся, потому что начинать новую, самостоятельную и свободную жизнь, как мы с ним планировали, в таком финансовом его положении было решительно невозможно. Наступили дни какого-то безысходного уныния. Тому причиною было, конечно, и совершенное нами это ужасное злодеяние. Мы даже как-то немного стеснялись видеть друг друга и говорить об этом. Я, сказавшись больной, все больше сидела дома, не совершая ни прогулок, ни выездов, ни визитов. Что было с Лизаветой Ивановной в те дни мне доподлинно неизвестно. Из письма же, полученного от нее, — накануне мы договаривались, что утром я должна буду получить от нее полный отчет обо всем происшедшем в доме старой графини после их приезда с бала, — я в подробностях узнала о том, что произошло там той страшной ночью.

Что касается Поля, то он проводил все это время в кутежах с многочисленными своими приятелями, да в карточной игре. Он-то и принес мне на другой день весть о том, что знаменитый Чекалинский собирается из Москвы к нам, в нашу северную столицу. Это был человек, о котором знали лишь, что, как пишет об этом Пушкин:

«В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги».

Никто из людей нашего круга в лицо его не знал. Говорили, что в Петербурге последний раз бывал он очень давно, а обретался все больше заграницею. Тогда-то у меня и возникла эта идея насчет Германна. Я попросила Нарумова, который был от меня без ума, а потому мог выполнить все, что только я захочу, следовать за немцем неотступно, куда бы тот ни направлялся, и сообщать мне о каждом мало-мальски серьезном его шаге. Нарумову это было не сложно, так как они с Германном давно считались близкими приятелями. Безумный, на первый взгляд, план — заставить обуреваемого алчностью немца сыграть, в задуманной мною нечестной игре, поставив на кон все свое состояние, складывался на удивление легко и успешно.

Я знала от Лизы, чего он требовал, но не добился от старухи-графини перед ее смертью. Вот я и решила попробовать воплотить в жизнь этот дурацкий анекдот, рассказанный в шутку Полем, а заодно использовать бредовые фантазии азартного немца против него же самого.

В ночь после похорон, когда мне донесли, что Германн находится на грани помешательства и беспробудно пьет в соседнем трактире, вся моя игра и выстроилась. По моему наущению Нарумову удалось вдрызг напоить его денщика, забрать у него ключ от квартиры, которую снимал полоумный немец, и снять с ключа копию. Ночью, наверное, часа в три, он же и доставил меня на своей крытой двуколке переодетую в белое и загримированную старухою прямо к самым дверям его дома.

По дороге я спросила Нарумова, какие карты назначить Германну, так как сама плохо во всем этом разбиралась, и не играла, как тогда было модно. Тот рассмеялся и назвал мне тройку, семерку и туза. Оказывается, в то время появилась новая игра под названием «очко», в которой туз, например, «стоит» 11 очков, а вместе с семеркой и тройкой, все вместе, составляет 21-но очко. Такое сочетание карт гарантирует тому, кому они выпадут, обязательный выигрыш. Названная комбинация — была с его стороны что-то вроде шутки или забавного каламбура, не более. Вообще, все это, господа, делалось тогда

э как-то наобум, несерьезно и больше походило на какой-то веселый, почти детский святочный розыгрыш.

Мы подъехали. Мела поземка. Было холодно и темно. Лишь одинокий газовый фонарь горел у самого дома, освещая его убогий фасад. Улица, насколько хватало взгляда, была пустынна. Ни огонька. Я соскочила с повозки, заглянула в низкое оконце, выходящее прямо в палисад. В доме все было мертво. Ноги мои замерзли в матерчатых ночных туфлях, поэтому я быстро отперла ключом дверь, прошла через сени, где страшно храпел пьяный денщик, и тихо вошла в комнаты. Света не было, но Германн одетый и в сапогах, сидел прямо передо мной на кровати. Он не спал, а только смотрел на меня какими-то мутными, рыбьими и ничего не выражающими больными глазами, а, впрочем, там было темно, джентльмены…

Я быстро пробубнила заранее приготовленный текст, стараясь подражать низкому голосу покойной, потом вышла, закрыв за собой дверь ключом. Когда я вышла, то увидела, что в окне вспыхнул огонек. Я снова заглянула в окошко и увидела, что несчастный сидит за столом и что-то быстро пишет в неясном колеблющемся свете одинокой свечи. Я еще подумала тогда, что документальные источники этого моего визита надо будет, на всякий случай, прибрать к рукам, что позже и было сделано…

Все остальное, господа, вы, наверное, уже и так хорошо знаете из текста, — кивнула она на принесенный Холмсом томик с тисненым золотом на обложке. Alexander Pushkin «Тhe Queen of Spades»…

Графиня замолчала.

Наступившую за этим паузу нарушил бесстрастный голос Шерлока Холмса:

— Прошу меня извинить, мадам, что мне приходится прерывать ваш такой ясный и такой обстоятельный рассказ.

Холмс повернулся в мою сторону.

— Не сочтите за труд, доктор Ватсон, — обратился он уже ко мне, — прочтите нам, пожалуйста, именно тот эпизод в сочинении господина Пушкина, о котором нам так подробно только что рассказала госпожа графиня. На мой взгляд, это будет весьма интересно и для инспектора. Я уверен, что, такой оригинальный способ понуждения будущей жертвы к совершению ею каких-либо действий, необходимых злоумышленникам для осуществления над ней своего преступного замысла, не встречался даже в его богатейшей практике. Да и мы, заодно, послушаем об этом еще раз, — зная все это уже, со слов…

Холмс на секунду замялся, в поисках подходящего выражения, но быстро нашелся.

–…Зная это со слов… непосредственного участника тех событий…

Я взял со стола томик и прочел нужное место. Написана эта сцена была мастерски. Она захватывала даже в английском переводе. Все помолчали.

— Все-таки Саша гений, — в наступившей тишине тихо произнесла женщина под вуалью, и в вибрациях ее голоса явственно послышались едва сдерживаемые рыдания, — он по-настоящему любил меня, и эта повесть, как вы, наверное, уже догадались, мистер Холмс, его прощальное послание ко мне. К моей исстрадавшейся, греховной душе! Он не знал, где я нахожусь, потому что мы с Полем уехали из России инкогнито, но был уверен, что эта его весточка все-таки дойдет до меня, причем в таком виде, что никто и никогда не прочтет между строк всего того, что он хотел мне передать словами этой своей повести. Но он ошибся. Гении тоже иногда ошибаются, господа. Хоть я и не держу на него зла за это. Откуда он мог знать, — в голосе графини почувствовалось искреннее изумление, — что найдутся люди, имеющие настолько острый и проницательный ум, что смогут вопреки всякой логике и здравому смыслу прочесть между строк то, что должно было быть понятым только одним единственным человеком.

— Холмс лишь холодно кивнул головой на этот ее, без сомнения, искренний комплимент, но ничего не ответил. Он немым истуканом безмолвно стоял спиной к окну, нахмурив свой высокий лоб и скрестив руки на груди, хотя выступивший легкий румянец, еле заметный на его смуглых скулах, показывал, что такое неприкрытое восхищение его аналитическими способностями было ему не так уж и безразлично.

— Вы были лично знакомы с самим Александром Сергеевичем? — внезапно и как-то по-детски, автоматически вырвалось у меня.

— И не только знакома, — под вуалью теперь раздался чуть слышный саркастический смешок, — это он теперь стал полубогом, гениальным классиком русской поэзии. А тогда он классиком еще не был, а был лишь ужасно смешным и настырным маленьким проказником. Этот ваш Александр… Ну, да ладно, господа, — в ее голосе снова зазвучали стальные нотки, — вернемся обратно к нашему рассказу. Мой поезд, господа, отходит от вокзала Ватерлоо ровно через час, а потому времени у нас в обрез.

— Если можно, мадам, — вежливо, но жестко попросил Холмс, остановитесь поподробнее на всей этой карточной мистике. Тройка, семерка и всё такое прочее… Нас также очень интересует и личность этого «легендарного Чекалинского».

— Охотно, поделюсь с вами всем, что знаю, мистер Холмс, я затем сюда и приехала — сказала бывшая княжна и продолжила. — Тут нам с Полем помог тот же Нарумов. А мистики в этом никакой не было, господа. Не было и никакого Чекалинского!

— Я так и знал! — вырвалось у обычно сдержанного Холмса, — прошу прощения, мадам, продолжайте, продолжайте… Это безумно интересно!

— Да, мистер Холмс, никакого Чекалинского в действительности не было, — повторила она с какой-то гадливостью в голосе, как будто ее попросили взять в руки что-то скользкое, холодное и мерзкое.

Конец ознакомительного фрагмента.