Когда умру, я стану снегом

Есения Светлая, 2021

Тайга. Неприветливый север. Мороз. Позабытое богом селенье. Неказистый маленький домик на окраине. Одиночество – ненавистное, долгожданное… Для Люды и других жителей здесь – идеальное место, чтобы скоротать последние дни. Судьба уже готова поставить финальную точку, но в тот момент, когда желанный покой так близок, на пороге появляется самый ненавистный враг… #драма #сложная судьба #противостояние характеров

5

Есть совершенно не хочется, тем более тошнит беспощадно и постоянно. Но вдруг вспоминается вкус детства, тот самый, из деревни у бабушки.

Образ бабули уже давным-давно стерся, а вот вкус раскаленной душистой гречки, распаренной в глиняном горшке, остался. Ее накладывали в глубокие алюминиевые плошки и заливали холодным молоком. Оттого каша сразу остывала, а молоко нагревалось. Похлебка получалась отменная, и она, маленькая Люда, всегда капризная на еду, уплетала это нехитрое лакомство за обе щеки. Глиняных горшков теперь не было, как и печки. Зато гречка была в запасе. Два мешка, общим весом под полцентнера. Стояла в сенцах рядом с кулями муки, сахара, макарон. Сначала казалось абсурдным запасаться таким количеством провизии. К чему ей? Но бабка Фрося отматюгала по-свойски: чего придуряться, зима наступит холодная, а дорог особо нет, да и дорого ездить в районный центр. Потому, запасаться стоит как минимум на полгода. А там уж, если живы будем, то за новыми запасами поедем.

Смешно про полгода. Хотя, два месяца уже прошло. И лекарства она купила лишь на два курса, а это еще на месяц-полтора. Потом не понятно, как быть. Если она еще будет жива, а обезболивающие закончатся… Наверное, нужно убавить дозу, немного сэкономить. И поговорить с председателем этой деревни, заказать через него… А рецепт? Ну почему она не подумала об этом раньше… От отчаяния, запутавшись в паутине собственных переживаний, гречки набрала полную чашку. Столько же и сварила. Получилось варева всклянь огромная кастрюля. Сколько теперь ее есть? Неделю? Наверное, все же стоит завести собачонка. Или кошку. Или никого не надо. Вдруг умрет сегодня или завтра, а животное погибнет. Вот всегда так у нее, ответственность за других мешает своим желаниям. Всю жизнь.

С самого детства…

Ответственность за младших сестер, одна другой меньше. Им вечно что-то было нужнее — тетрадки, новые колготки, платье на праздник в детский сад. Или то яблоко, зеленое и сочное, с яркой наклейкой на восковом боку, торжественно заявлявшей, что фрукт привезен из-за границы. Кажется, его запах — кислый, душистый — до сих пор стоит в носу. Потому что девчонки грызли яблоко со всех сторон, накинувшись на него, как оголтелые, не помыв, впиваясь в хрусткую мякоть, зажмуривая глаза от удовольствия. А она стояла и стыдилась своего желания откусить хоть чуть-чуть. Она ведь старшая, зачем отбирать у малышек? Им витамины нужнее. Потом, конечно, были яблоки. Разные, всякие. В девяностые они валом пошли из-за границы, красовались у каждого лоточника, влекли своим блеском и идеальными формами. Но все было не то. И Костику она покупала их разных, много, но он не ел. Не нравились. Наверное, потому что где-то в их общей родовой памяти сидело то — особенное, несъеденное, с яркой наклейкой.

Гречка вдруг подкатила к горлу вместе с невыплаканными слезами. С трудом сглотнув ком и запив остатками молока, дала волю слезам. Сейчас можно. Сейчас никто не видит, не осудит. Раньше стыдно было показывать свою слабость. Нельзя. Так говорила мать. А она ей верила и чтила. Всю жизнь свои слезы прятала. Сейчас некому на них смотреть, значит можно. Не тащить же их с собой, невыплаканные, в загробный мир…