Београджанка

Елизавета Михеева, 2022

Немного о детстве, семье и любви. О том, как это прекрасно – взрослеть. С благодарностью к родителям, учителям и друзьям автор вспоминает свою жизнь в Белграде в конце 80-х годов XX века.

Школа

Школа, школа, белградская школа.

Она достойна, конечно, отдельного произведения, но будет, скорее всего, просто глава побольше.

Као прво ("во-первых"по-сербски), как она выглядела.

Это вам не квадратно-гнездовой метод в советском дворе, это произведение (современного, да) искусства. Не стану ее описывать, кто вспомнит, тот вспомнит. А кто не видел, тому я не в силах нарисовать. Красный кирпич, крыша, похожая на скейтодром, бассейн, стадион, клумбы и дорожки.

Впечатление производила сразу, конечно.

Мало нам было шока приехать из теплой, своей, ноябрьской Москвы в непонятную какую-то страну, где все говорят на непонятном языке, ведут тебя в непонятную школу, где учатся совершенно непонятные дети.

В школе, кстати, учится весь «соцлагерь» — немцы (ГДР), поляки, чехословаки (тогда было так), болгары, корейцы, афганцы, все. Кубинцы еще — ах, как они танцевали!

Но сначала.

Сначала, я помню, папа привез меня в школу. Почему-то одну. Ходили по кабинетам (с документами). Знакомились с кем-то. Ходили по лестницам. Это не школа, а дворец какой-то, разве так можно?

Было очевидно, что паниковать бесполезно.

Полезнее выдохнуть, смириться и принять.

Я и сейчас так делаю в непонятной ситуации.

Приятно согрело сердце, когда оказалось, что буквально за несколько дней до нашего приезда мой пятый класс разделился из одного на две буквы, и я очень удачно попала в «Б»! Всю школьную дорогу прошла, гордо неся эту букву.

Класс делился сразу, как только можно было сформировать две половинки хотя бы по 15 человек, так что группы были компактными, не страшными.

Сначала.

Даже в самой маленькой группе всегда найдется такой человек. Его почти наверняка будут звать Оксаной Печенкиной.

Прости меня, Оксана, если ты жива, здорова и сейчас нянчишь пятерых внуков, но раньше ты была другой.

Это такая Пеппи-Длинный-Чулок, что внешне, что внутри. Это огонь, пожирающий все вокруг, это бессовестное преобладание над тобой в любой ситуации, это постоянная проверка на прочность — твою, твоего портфеля, твоих тетрадей.

Уверена, она не хотела меня уничтожить. Возможно, это был такой способ познакомиться, но. Что память донесла из детства, тем делюсь.

Оксана Печенкина — ужас новичка.

Зато какой мне мальчик достался! Вот кого нашла бы (если б могла), обняла и расцеловала (с риском стать «Оксаной»).

Мальчика звали Эрик. Эрик Кунц.

Он был из ГДР и почему-то на момент моего приезда сидел за партой один. Может, потому что 15 — просто не было пары.

Как мне повезло!

Правда, я это не сразу поняла.

Сидеть с мальчиком рядом.

Да еще он и по-русски не очень.

Да еще и такая странная синяя рубашка с такой странной нашивкой.

Все странности очень быстро улетучились. Когда я поняла, что Эрик — мой ангел-хранитель. Никакая Оксана мне не была страшна, даже если она что-то и затевала, потому что рядом был Эрик. Он мне прямо сразу, на первом же уроке прошептал что-то о том, что мне ничего не надо бояться, потому что он есть.

И в это сразу легко поверилось. Так и было.

Так что даже Оксана со временем устала, а я все еще была под защитой и опекой.

Где же ты, Эрик?

Найти бы тебя и поблагодарить — столько лет прошло, а я помню этот день, когда ты сидишь рядом и говоришь — не бойся.

Состав учеников менялся довольно часто.

Командировки, видимо, не согласовывали со школьным графиком, что было чревато, кстати. Мы, например, в итоге прожили в Белграде пять лет вместо трех. Начало-конец командировки совсем не должен был совпадать с началом-концом учебного года, вот мы и отправились домой в самом начале моего выпускного класса.

Так было и с другими. Вероятно, по другим причинам, но дети могли «исчезать» из класса и посреди года.

Еще в школе был интернат. Потому что не всем родителям посчастливилось работать в Белграде. А детям учиться нужно. И жили они, бедолаги, прямо здесь, в школе. В отдельном для этого отведенном крыле.

Для меня это было чудовищно, почти невозможно.

Я была страшно, болезненно домашним ребенком, мысль о расставании с семьей могла просто свести меня с ума.

Потому интернатских ужасно, ужасно жалела.