Београджанка

Елизавета Михеева, 2022

Немного о детстве, семье и любви. О том, как это прекрасно – взрослеть. С благодарностью к родителям, учителям и друзьям автор вспоминает свою жизнь в Белграде в конце 80-х годов XX века.

Учителя

В этой главе — много-много глав поменьше про людей, которые заслуживают того, чтобы о них прямо сейчас рассказали.

Почему — читайте.

Я не буду упоминать фамилии просто потому, что многие не помню, да и вдруг мои персонажи не разделяют моего восторга от нашего знакомства.

Людмила Ивановна (Ехидна)

Одна из классных руководительниц, которая вела наш класс.

Она преподавала географию.

Наверное, все учителя в курсе, как называют их дети. А может быть, и нет. И я не очень понимаю и помню, откуда взялось это прозвище.

На самом деле оно не значило ничего обидного.

Людмила Ивановна немного напоминала странного зверька, остроносенькая, улыбчивая. Мягкий и спокойный человек.

Ее немного беспокоила прическа, возможно, это была накладка, как у наших бабушек. Очень непослушная накладка, потому что время от времени ЛИ ее поправляла как бы невзначай. Мы замечали и улыбались, но (видимо, не злые были дети) это обстоятельство не стало поводом для какого-то неприятного прозвища.

Помню, что мы были для Людмилы Ивановны действительно детьми. Своими, всегда под присмотром и в заботе.

Из индивидуальности этой учительницы только и остались в памяти чудная миловидность да то тепло, что от нее исходило.

А в классе вспомню, что вытворяли.

Вообще школа, как я уже говорила, была не самая простая, прогрессивная, хорошо оснащенная, «богатая». Но не слишком большая, всего два этажа.

Поэтому класс географии делил помещение с"художниками" — рисованием и черчением.

А это означало, что в «лаборантской» — большом помещении позади основного кабинета — рулоны карт соседствовали с гипсовыми головами и цветочками, цилиндрами, конусами и шарами разных диаметров.

Один в меня и прилетел однажды.

У нас был «классный» час. Все помнят, что это такое?

Милая Людмила Ивановна оставила детишек, наказав составить расписание внеклассных встреч на будущее (составить и написать на доске в конце класса), немного убрать (поставить ровно) мебель и вообще вести себя желательно потише.

Ну конечно.

Ну шестой класс.

Помню, что мы были не всем составом. Иностранные дети (я еще про это подробнее скажу) уехали по своим школам. Только «наши», да и то преимущественно барышни, кто ж стулья таскать-то будет?

Так вот.

Была у нас в классе на тот момент Жанна.

Мы с ней рядом на доске «Лучших спортсменов школы» висели.

Высокая такая, мощная блондинка скандинавской какой-то красоты. Я не знаю, чем они там занимались у меня за спиной. Я — вечно газетами и полиграфией (позже это переросло в серьезный диагноз).

Стою в дальнем конце класса, позади парт. Спиной стою ко всем, потому что квест «составить и написать» поручили мне. Чем я и занималась, пока не услышала:

— Лиз, лови!

Громкий Жанкин окрик. Доли секунды, чтобы я среагировала, потому что мы все не в той ситуации, когда что-то нужно ловить, да и вообще у меня руки заняты бумагой и чернилами. Но когда ты поворачиваешься, а в тебя летит гипсовый шар.

Я ушибла палец. Больно.

Шар не пострадал.

Расписание, помню, мы доделывали позже. В тишине.

Учительница труда (боже мой, я не помню, как ее звали!)

Совсем не помню, увы. Как выглядела — помню. Строгая. Прямая.

На все руки мастерица.

Может быть, отчасти из-за нее во мне поселился Дух Рукоделия. Хотя и дома мне было у кого поучиться.

Но в школе! Не в каждой, думаю, с таким упорством, четкостью и чуткостью, пониманием важности отдаваемого — отдавали.

В начале года всегда — кулинария! Как же я любила это! Несколько электроплит прямо в огромном кабинете, раковины, столы, доски, ножи. Платки и фартуки, а как же! Обязательно, волосы убрать!

А до начала урока технику безопасности назубок рассказать!

И пахнет на школьном этаже во время перемены — мальчишки бегут, малышня бежит: «А что вы сегодня готовили?» (вдруг пирожки?).

Пирожки тоже были! И тортики, какие тортики!

И бедное мое семейство, которое ело потом обед моего приготовления, потому что меня же научили! Так дайте, отойдите все, я сама!

Милая моя мама, спасибо, что ты позволяла, помогала и все вытерпела!

Потом шитье. Вот это я уже не очень.

У меня и сейчас с шитьем сложности, хотя в целом руки приделаны в оптимальном месте.

Из любимого в этой поре — машинка.

Вот механизмы я люблю. Особенно которые сломать сложно. А заправить — легко.

Это я умела, как раз дома навострилась — мама привезла с собой свою польскую Radom, строчила я на ней бесстрашно (помните занавеску?).

Так вот, на уроке труда по шитью я была главной заправщицей. Почему-то многим девочкам это никак не удавалось. Всего-то две петельки, три крючка. Раз — и готово! Я с радостью! Даже сидела пыхтела над своей какой-нибудь тряпочкой подольше, чтоб не кроить (сметывать, рисовать), и следила, кто побыстрее справится и к машинке пойдет. А там я вдруг вовремя окажусь, если дело не заладится.

И даже допомогалась до того, что в конце года на прощальной встрече (то ли заканчивалась пора, когда нас «Труду» учили, то ли учительница наша уезжала) мы все сели в кружок и стали вспоминать, как и чему научились.

И смешное вспоминали, и грустное.

И как торт на пол уронили, и как свежеиспеченные пирожные, эклеры, как сейчас помню, слопали сами все до одного, не оставив даже преподавателю попробовать (и оценку поставить).

И вдруг в конце встречи настает время наград — душа наша учительница (как же я не помню!) каждой выдала по диплому. За твердость духа, за упорство, за страсть к чистоте, разные.

И еще один — за помощь всем и всегда.

Угадайте кому.

Это было очень трогательно. Безумно.

Салфетка для послицы

Это название было написано в скобках, но я решила оставить, потому что смешно.

Это тоже немножко про труд. И про школу, в которой все происходит.

Раз в год в школе проводилась «Ярмарка солидарности».

Ее организовывала школа (физически), а курировал кто-то из начальства, наверное. Потому что на ярмарке продавались (за настоящие деньги) детские поделки. И отправлялись эти деньги в Фонд Мира.

Так я вам скажу, там такие поделки демонстрировались!

Это необязательно были вещи, созданные на уроках труда. Хотя именно на них нам в начале года предлагалось изваять что-то вне учебного плана, если есть идея и нужна помощь в воплощении.

Кому лень и умений особо нет — можно было отделаться парой прихваток. Для девчонок.

А у парней, например, «Труд» предполагал токарную мастерскую, выжигание, инкрустацию и прочие невозможные красивости, соломки и гончарное мастерство.

Так вот, ярмарка разворачивалась в холле перед актовым залом. Огромное пространство с окнами в пол. Ряды столов и шедевры, шедевры, шедевры!

В один год я не успела ничего. Не успевала. Ни на уроке, ни дома — так много взяла на себя общественного, как та тетя из бухгалтерии.

Однако незадолго до события вспомнила про одну недоделку дома. Это со мной и по сию пору случается — раз, и найдешь шаль трехлетней выдержки.

В тот раз я нашла салфетку. Которую когда-то бросила, потому что уже надоела она мне до невозможности. Для девочек — это была салфетка, связанная крючком. Очень большая и очень «кучерявая» — с двумя симметричными вазами фруктов по сторонам от круглой «розетки». Сантиметров 60 в длину. Сиреневая, как сейчас помню.

И вот я понимаю, что еще есть шанс ее закончить как раз к делу.

И заканчиваю. И совесть моя чиста, как утреннее небо, и душа спокойна.

До тех пор, пока вдруг та-имени-которой-я-не-помню не подзывает меня и заговорщицки не произносит:

— Ты хоть знаешь, кто твою салфетку купил?

Я не знаю, ясное дело, потому что у меня подшефные пионеры, младшая группа, все разбежались, надо отловить и внушить, а вы тут.

Оказалось, что моя салфетка стала самым дорогим «лотом» на ярмарке и купила ее корейская послица. Жена посла, в смысле.

За что ей большое человеческое спасибо!

Тамара Алексеевна (история)

Тоже отдельная глава из всех отдельных глав.

Таким учителям и таким людям надо ордена и памятники.

И память — учеников и родителей учеников, потому что «воспитание» — это не только про стояние в углу.

Тамара тоже была нашим классруком. Классручкой.

Нам бы рассказал кто, дуракам, какая картина мира будет в голове, когда мы вырастем и поймем. Но это непостижимо и недостижимо. Никогда детям не объяснить, а после взрослым жалеть о той глупости — напрасные слезы.

А я порой сожалею — могли бы и поумнее, и поспокойнее и посмирнее быть!

Тамара Алексеевна. Это такой член КПСС. В красном платье на пуговицах спереди. Мы все знали, сколько их, этих пуговиц, но сейчас я не вспомню.

И ногти. Что немного диссонировало с образом партийца. Темно-красные, с длинным маникюром на уже почти старческих руках.

И дрожь в классе первые три минуты урока.

— К доске (отвечать) идет.. к доске идет.. — и кровавый ноготь скользит по столбцу фамилий…

Тишина в зале, фамилия, тяжелый вздох, печальный выход.

— Остальные работают фронтально!

Эту фразу мы еще долго после школы вспоминали и хохотали.

Потому что ничто не могло сравниться с тем облегчением, когда ты понимал, что сегодня ты фронтально работаешь, а не стоишь, как на эшафоте, возле доски.

Тамара Алексеевна тоже была очень с нами близка.

Насколько ей позволяли ее строгость, постоянная занятость и болезнь.

Кажется, уже тогда она боролась с серьезным недугом, потому что было видно, что человек страдает.

Мы даже толкали друг друга ногами под столом и кивали, мол, видишь, плохо. И вели себя поприличнее, если могли.

Тамарочка Алексеевна, простите нас, дураков.

А вот еще один фантом!

Еще одного имени не помню, но вдруг вспомнила, что был человек!

Мы как раз только приехали. Прям вот с поезда, первая неделя, может, в школе, только Эрик пригрел да Оксана пальцем погрозила, а тут — внеклассное чтение.

Учительница русского языка и литературы.

Ей же нужно было понять, что за человек в классе появился. И чтоб не пытать по школьной программе, потому что что-то могло быть упущено при переезде, мне предложили рассказать о книге, которую я прочитала последней.

А я прочитала!

В то время моим проводником в книги была мама (да и сейчас порой).

Она-то мне и «подсунула» Катаева с его воспоминаниями в прелестной книге «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона».

Такое сложное название и такое волшебство внутри!

Книга до сих пор значится моим фаворитом, и перечитывала я ее несколько раз, и даже купила «тот самый экземпляр», какой у меня был в детстве, 1983 года, потому что прежний сожрала Геенна Огненная.

Так вот, про урок.

Я принесла с собой книгу как подтверждение, что это правда такое название, я не придумала. Ну и вдруг попросят что-то особое зачитать.

А класс-то новый. И все такие смотрят — ну-ну, скажи-ка нам.

И я такая, большой любитель аудитории (нет, если спеть, то я пожалуйста!).

Словом, оказалось не так страшно.

Нужно было только начать.

«На самом деле книга — не про разбитую жизнь». И все. Дальше аудитория была моя. И меня не хотели отпускать (оваций не было), и просили дальше-дальше, и в итоге, что самое интересное, выяснилось, что учитель-то наш не читал! Не знал, что у прекрасного и великого Катаева есть такое произведение.

В общем, стала я в минуту героем.

И класса, и учительницы, и русского языка, в частности. Во веки веков!

Александра (Александра!)

Вот «русички», конечно, преобладают в моей памяти. Что-то это да значит, наверное.

Александра (я честно не помню отчества) так и значилась у нас — Александра (р-р-р можно было сделать подлиннее и повыразительней). Не напрасно имя было дадено.

Масштабировать если человека (физически), раза в 4 увеличить, вполне б на полководца потянул. А духа, стойкости, решимости и силищи управлять не занимать было этой даме микроскопических размеров. Ну не выше 1.50. И глаза. Мы говорили «рыбьи» — светло-светло-голубые, яркие, с прицелами-зрачками! Очень страшные глаза!

А еще вместе с именем!

Зато русский язык все знали на «5», так-то!

Александра вела у нас русский недолго, какой-то период.

Что-то там не срослось с командировкой другого преподавателя, и поэтому.

Мне кажется, что не полный год мы учились с нею.

А потом приехала Вера Юрьевна.

Вера Юрьевна и Зинаида Ивановна (физики и лирики)

Вернее, наоборот. Верочка Юрьевна — лирик, а Зинаида Ивановна — физик (т.е. математик). И вот насколько эти два преподавателя были дружны и близки друг другу, настолько я не могла определиться никогда, умная я или все же красивая.

Они появились, кажется, одновременно. И жили где-то по соседству со школой, мы часто видели их уходящими под ручку после уроков. В то время, как ученики преимущественно разъезжались по домам на автобусах, в Старый город.

Да это и не важно.

Они дружили.

А мы их любили. Не все, наверное. Но в основном.

Самые яркие, наверное, учителя из всех, кто помнится. И потому что позже всех появились, и потому что яркие — яркие и есть. Никогда не давали скучать. Олимпиады, конкурсы, спектакли, сочинения и чтения стихов. И на уроке, и кроме уроков, и вместо уроков, и после, и вообще всегда.

Мы жили этими предметами. Если ты математик — в среду бежишь после уроков «к Зинаиде», там мини-олимпиада между классами, прямо блиц — сели"А"и"Б"напротив друг друга за столы и как давай решать! Аж уши краснели! И"пятерки"-то у нас были уже, и четверть, и следующие два года, но как интересно же!

А сколько интересного, внепрограммного, нового приносила нам Зинаида Ивановна. И будто смущалась сама всегда, специфический румянец на лице у нее был, даже немного заикалась, но с такой душой всегда несла нам эту вселенную — математику.

И Вера Юрьевна.

Русский язык! Литература!

Ну я-то уже признанный гений на тот момент была, это понятно. Однако репутацию свою нужно было все время поддерживать. В чем я помощь непременно и непрестанно получала. Мои сочинения отправлялись «домой», на показать где-то там для отчета, что тут дети не теряют русскости. Меня даже цитировали на уроках (без указания авторства), и класс кивал — да-да, мы знаем, можете не говорить, кто это. Это было очень мило.

А потом театральный кружок. С ним не до конца что-то сладилось. Спектакль, что мы готовили, так и не попал на сцену. Но огромное количество времени мы провели вместе.

Это была история о женах декабристов. Каждой из нас был предложен текст с тем, чтобы выбрать персонаж. Когда я выбрала Волконскую, Вера Юрьевна сказала, что и не сомневалась в моем выборе, она сама так и видела меня.

Потом были чтения, ссоры, объяснения, что не так, что страдание это необязательно слезы и что молчание может сказать больше. И такой пласт жизненной мудрости откуда девочке-то взять, если не из классики и от учителя.

А в другой раз Вера Юрьевна открылась нам с совсем новой стороны. Мы то ли ехали отдыхать, то ли на экскурсию — был долгий путь в автобусе.

И, чтобы мы не скучали, Вера Юрьевна стала учить нас забавным туристическим песенкам. Наша учительница русского языка знает туристические песенки про кролика, морковку и червячка, которые:

…а в общем всем они друзья-друзья-друзья,

и друг без друга им нельзя-нельзя-нельзя,

и друг без друга им нельзя!

или про:

"Если уши на морозе побелели,

Ты внимания на них не обращай,

Через несколько минут уши сами отпадут —

Никогда и нигде не унывай!"

или уж совсем невозможное про эскимоса и Барбоса:

"Ой, ырбана, ой-ой-ой-дырдынбай!

Эй, ырбана, ой-ой-ой-дырдынбай!

Ой-ой-ой, о-о-о-о-дырдынбай!"

Я порывалась несколько раз залезть в Сеть и разыскать исконные тексты этих шедевров, но потом останавливалась. Потому что хочется сохранить в кармане этот"мятый фантик"из детства, эту картинку — автобус, Вера Юрьевна, мы хохочем и орем:"О-о-о, дырдынбай!"

А потом окончание 8-го класса и экзамены.

Сдавали русский и математику, помню.

Простите меня все, кто будет сейчас упомянут, но это так тепло лежит до сих пор в моем сердце.

Как вы помните, класса было два. Человек по 15-18, небольшие. И письменные экзамены мы сдавали все вместе. Оба потока сразу. Для того, чтобы психика детей травмировалась не так сильно, за партами все сидели так, как сидели на уроках. Ничего не менялось. Только рассаживали по очереди — парта"А"класса, парта"Б"класса. Можно подумать, это чему-то мешало.

И вот мы с моей соседкой по математической парте Юлей норовим войти в класс. Но нас останавливают и отводят в сторонку. Мол, подождите. Мы ждем и немного напрягаемся, что такое. Мы обе готовы написать экзамен за 15 минут и радостно покинуть класс, потому что видели эту вашу математику даже на экзамене. Но нас оставляют до момента, когда садятся все, кроме двоих.

Из класса"А". Скворцов и Дмитриев.

Это такие Петров и Васечкин, ей-богу! Просто скажи «Скворцов и Дмитриев», и сразу станет ясно, что случилось с окном или дверью в туалете.

Ну не важно. Видимо, с математикой там тоже что-то случилось, потому что нас с Юлей ведут (!) к партам. Разным. Последним в двух соседних рядах. И рядом с каждой сажают по «отличнику». Никто ничего не говорит.

Но когда Зинаида Ивановна раздает варианты работ, она кладет чистые листы каждому — мне, Дмитриеву, Юле, Скворцову. А варианты заданий — по два, мне, мне, Юле, Юле. Аккуратненько под чистые странички.

И нам все становится понятно. За 15 минут не выйдет, придется потратить 30.

Шепотом нам рекомендуют все же для видимости сделать по паре ошибок (опечаток) и после их подправить совершенно незаметно для «комиссии» в лице ВЮ и ЗИ.

На сочинении история повторилась с той только разницей, что я не помню, с кем меня разлучили. Но посадили с Анжеликой снова из класса"А". Она даже и не поняла, что произошло, но радостно защебетала — ой, ты же мне поможешь, а то сегодня что-то совсем не пишется, да и вообще.

Сочинения тоже пришлось писать два.

Итогом стали «пятерки» по всем экзаменационным работам у нас и отстающих. И итоговые «3» у них. Страшно подумать, что было б, если б не.

Вот так.

Кто, если не мы.

Собственно, противостояние этих двух стихий преследовало меня всю жизнь.

Сначала я становилась экономистом-экономистом-экономистом, как родители. Как велит страна Математика и как завещает Зинаида Ивановна.

Я работаю помощником бухгалтера, бухгалтером, старшим специалистом отдела взаиморасчетов, считаю, считаю.

Пока мне не становится скучно и меня не прибивает к берегу полиграфии.

Тут уж тексты, буквы, знаки — и опять счет.

Кто победил — очевидно из того, что вы сейчас видите.

Сергей Иванович

Физкультура!

По-моему, мастер спорта по гребле — такой торс, ой!

И красные штаны — закачаешься!

Да мы и без этого любили спорт, почти все. Особенно пока тепло — можно заниматься на улице. Чаще всего — играть. Волейбол или футбол. В песочек попрыгать или покидать в Сергейиваныча гранаты.

Смешной и смешливый был.

Но «лучшими спортсменами» нас сделал он. Его вроде бы была идея — тот иконостас создать. А мы с сестрами и рады, втроем — в разных возрастных группах.

Тоже помимо уроков и соревновались, и тренировались, и всякое интересное устраивали. И почти «олимпиада» была школьная, в которой каждый мог стать «лучшим спортсменом», да еще и международного уровня — иностранцы тоже участвовали, они же ученики, как и все. Немцев помню, вот это команда! Дружная, крепкая, такие болельщики за своих! Выиграла, помню, Мануэла у меня бег! Как я ревновала, но все равно победила, потому что попа (у меня) тогда поменьше была — прыгнула лучше, бе-бе!

Бассейн, его дУшу!

Его не любила — школьный. Мало того, 12,5 метра, не развернешься. Еще эти ритуалы с помывкой-проверкой. Стоишь такая, и так дура, в купальнике перед классом, а еще СИ тебе по плечику пальцем поскребет (это стеснительно ужасно) и отправляет скрестись мочалкой еще раз! И так с каждым.

А там от 45 минут 15 осталось, и уже пора обратно. А кому-то повезло, кто-то мальчик, протерся и побежал. А кто-то мало что девочка, так еще и прическу носит такую, что три шапочки на одну голову нужно выдавать. А выдавали только одну. Такую, в цветочек, как у пенсионерки. А что она мне? Когда у меня коса до попы?

Конец ознакомительного фрагмента.