Зарисовки из вагонного окна. Маленькая повесть

Елизавета Витман

Молодая девушка отправляется в путешествие на поезде. В поездке встречаются разные люди, каждый со своей судьбой и характером.

© Елизавета Витман, 2022

ISBN 978-5-0056-3702-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗАРИСОВКИ ИЗ ВАГОННОГО ОКНА

^{маленькая повесть}

— Скорый поезд №47, следующий до станции Москва, прибывает на первый путь. Пассажиров просим занять свои места в вагонах.

Как только над вокзалом разнёсся бодрый голос диспетчера, человеческая масса ринулась на штурм. Всё человечество сдвинулось с места: визжало, фыркало, скрипело, толкало, спорило, смеялось и плакало. Тут же электрокары развозили грузы на сцепленных тележках под крики такелажников: «Поберегись!»

После необходимой суеты, наконец-то, зазвучала мелодия:

«Я люблю, я люблю наши омские улицы,

В этот час, когда светят кругом фонари».

Фонари ещё не зажглись, так как было всего два часа пополудни. Стоял зимний, прекрасный морозный день, сверкающий инеем. Поезд проплыл мимо перрона, быстро набирая скорость и оставляя город в дымке мороза и заводских труб. Он легко нёс своё длинное, извивающееся тело навстречу неведомому…

После проверки билетов, раздачи постельного и прочих мелочей, которыми начинается каждое путешествие, я стала незаметно разглядывать своих попутчиков. Впрочем, меня быстро рассекретили, — видный блондин напротив обезоруживающе улыбнулся:

— Давайте знакомиться, — он протянул обе руки через столик, — Аркадий Владимирович Куцевал, можно Аркаша — еду до Москвы.

Незнакомец уселся рядом со мной и неуловимо быстрым движением, будто бы прямо из воздуха, извлёк красивую бутылку какого-то вина:

— Киндзмараулли! — провозгласил он, и, щекоча ухо дыханием, понизил голос прямо таки до неприличной интимности, — позволите ли узнать, как вас называли в детстве?! — Низкий, бархатный голос звучал вкрадчиво и чуть насмешливо.

Я предательски покраснела, и, чуть замешкавшись, твёрдо ответила:

— Не позволю, — подумав про себя — «не дай Бог».

— Но почему же?! — Он наклонился, заинтересованно заглядывая мне в лицо, — неужели Матрёна?! — Его светло-карие глаза искрились смехом.

«Глаза-то какие… — ёкнуло в душе, — как у тигра перед обедом! Но мною вы подавитесь, дорогой мой!»

— Или Акулина?!

В детстве мама меня называла «Брыля» или «Брыленька», брат бесцеремонно: «Брыська». С его лёгкой руки так меня звала улица, а затем и школа. Вот уж я наплакалась, ругая своих предков за столь необычное имя. Полное моё ФИО тоже с претензией на возможный фурор: Бронислава Серафимовна Сандорская. Поистине, это у нас семейное: отцу тоже сполна досталось от шестикрылого Серафима…

— Бронислава, — назвалась я, когда пауза слишком затянулась, — можно проще, — Слава.

— Предлагаю выпить за знакомство — бодро сказал Куцевал, и, с улыбкой обращаясь к двум другим попутчикам, пригласил:

— Прошу к нашему шалашу!

«Уже и к нашему, — ехидно подумала я, — какие мы быстрые! Привыкли к легким победам?!»

Молодая пара оказалась молодожёнами, которые, предпочли нарушить обычай трёхдневного пьянства и отправились в путешествие. Их не пришлось уговаривать дважды. Вскоре бутылка шампанского и свадебный торт украсили наш стол.

Вот так, нежданно-негаданно, я оказалась на свадьбе Даши и Саши. Среди общего веселья никто и не заметил, как я тихонько выскользнула в тамбур, где никого не оказалось. Лишь стучали, стучали, стучали колёса о невозвратимости момента, о бренности всего земного, о том, что день рождает вечер, вечер — ночь, а ночь — звёзды и луну — владычицу грёз…

Но вечер, играя, пока не уходил. Сначала он смешал розовые полутона зари, затем добавил немного серебра и ультрафиолета и… наполнился синевой. Сугробы, кусты, небо и кромка леса, убегающего назад, таяли в призрачной дали.

Какая-то маленькая, утонувшая в сугробах деревушка, проплыла мимо. Над крышами, там и тут, курчавились дымки, кое-где светились окна. И так захотелось посидеть у печки, посмотреть на огонь, что я задумалась… Будто наяву, пахнуло штукатуркой, свежеокрашенными полами и… дымком.

Память высветила ликующие лица отца и мамы: своими руками построили дом! Недолгим было наше счастье…

Но с тех пор, как бы круто не поворачивала жизнь, лёгкий запах берёзового дыма находил меня всегда.

— А… вот вы где! — вывел меня из задумчивости знакомый голос, — а мы вас потеряли, — с этими словами «блондин» ласково развернул меня к себе. Почувствовав его тёплые, властные руки я на какой-то миг растерялась. В следующий миг его жгучие, как укусы, поцелуи привели меня в чувство. «Проверенная тактика!» — пронеслось в мозгу и я, с неожиданной для меня быстротой, отвесила ему хорошую оплеуху:

— В кавалерии изволите служить?

— Почему?! — усмехнулся он, потирая щёку.

— Потому, что кавалерийский наскок ценился в гражданскую!

— Понял…

Но, судя по недоуменному взгляду «соседа», я поняла, что он так ничего и не понял… Ох, уж эти мне дорожные фривольности! Ни ты меня не знаешь, ни я тебя, и вряд ли мы когда ещё увидимся.

«Ах, гостиница моя, ты гостиница,

Я на краешек присяду, — ты подвинешься.

Занавесишься ресниц занавесками:

Я жених тебе на час, — ты невеста мне»

В песенке ничего не говорилось о вагонной полке: то ли они не были раньше такими удобными, то ли не предназначались для интимных встреч. Кто впервые додумался до этого: под стук колёс…, чтобы хоть как-то скоротать время?! Впрочем, каждому — своё! Вольный ветер свободы действует на всех, но по разному: кто водку пьёт до безобразия, кто в карты играет (непременно на деньги), кто спит и читает, читает и снова спит, а кто и говорит без умолку. Некоторым удаётся красивый, ни к чему не обязывающий флирт, когда в ход идёт весь арсенал обольщения: обаяние, деньги, ум, красота.

Иные же, как мой попутчик, — сразу «быка за рога», а зачем время терять? «Но ничего, — думала я, — найдёт ту, которая не прочь делу общему помочь, и как-нибудь утешится…».

* * *

Утро обещало прекрасный день. Я хорошо выспалась, не смотря на щебет молодожёнов. Сейчас они мирно посапывали надо мною. Простыня свесилась, заботливо укрывая меня от нескромных глаз.

Дашино место под Аркадием пустовало (к радости проводников). Вчера он, обиженный и непонятый, сразу же заснул, что немного приподняло его в моих глазах, и ещё мирно спал, лёжа на животе, но кто-то, проходя мимо, беззлобно ругнулся: — Убери оглобли, чёрт бы тебя побрал!

Ночью проехали Екатеринбург, а теперь рельсы вели поезд сквозь тоннели, проложенные в глубине Уральских гор. Едешь, едешь и вдруг… нападает темнота, как разбойник из засады.

В гулком пространстве колёса стучат как-то по-особенному: слышатся завывания, стоны, — кажется, сто вихрей мечутся вокруг вагонов, стараясь столкнуть их друг с другом, разнести в щепки, или, на худой конец, влететь в открытое окно злым Черномором и унести с собой… От мыслей таких, что скрывать, иной раз поёжишься.

Миновав очередной тоннель, поезд сбавил скорость, осторожно, как бы на цыпочках, проходя опасный обрыв, напротив которого поодаль плыли в седом вальсе старые, изломанные и сожжённые жизнью деревья, а на переднем плане доверчиво раскинул объятия зелёный молодняк. Наконец, лес стал понемногу редеть, и дорога плавно пошла вниз.

Чувствовалось приближение человеческого жилья: мелькали небольшие копны в снежных шапках, на опушке лежали срубленные деревья. Вот и избушка «на курьих ножках», — маленькая, как в сказке Бажова: вот-вот выскочит из-за неё козлик «Серебряное копытце» и начнёт ножкой бить… Но вместо козлика вышла ядрёная баба в коротком халате, вылила по ветру грязную воду и, прикрывая глаза от слепящего солнца, стала смотреть на вагоны, будто считая их.

— И холод ей нипочём, — послышался одобрительный мужской голос, — ишь, коленки-то какие!

Проехав полустанок, поезд круто повернул направо, открывая приближающийся город в утреннем мареве. Примерно через полчаса мы с молодёжью гуляли, наслаждаясь свежим воздухом и твердью земли.

Узловая станция: здесь менялся электровоз. По другую сторону поезда деловито сновали женщины в оранжевой спецодежде, подавая воду в наш вагон. Одна из них никак не могла справиться со шлангом, который от напора вырвался из рук и весело танцевал, брызгая по сторонам.

–…твою мать, раззява! — послышался грубый голос, следом за которым мы увидели и его хозяина, — щуплого паренька. Он ловко управился со шлангом, потом, любуясь своей работой, таким же мужским, ещё неокрепшим и, видимо, непривычным для себя баском процедил сквозь зубы несколько цветистых матюгов и, наконец, удосужился взглянуть на провинившуюся. И лицо его, деловито-сердитое до этого, мигом покраснело, вытянулось и приняло горестно-глупое, совершенно беспомощное выражение. Перед ним стояла прехорошенькая и несчастная в своей неумелости девушка: в её чудных озёрах-глазах звёздочками искрились слёзы. Мальчишка остолбенел, растерянно хлопая ресницами. Губы его подёргивались, словно пытаясь вымолить прощение, но слова не шли. А девушка горько и беззвучно плакала…

Объявили посадку, и, к великому сожалению, мне так и не удалось досмотреть конец этой драматической истории. Поезд набирал ход и грустно думалось о неустроенности мира. Почему-то было безумно жаль этого недотёпу: «ещё совсем зелёный… сам, поди, только начал работать, научился чему-то…». И я себе сердито ответила: «материться некстати, — вот чему»

* * *

Из задумчивости меня вывел радостный голос.

— Вот сюда проходите, — нижнее место… здесь вам будет хорошо, народ тихий, культурный.

Из-за спины проводницы робко выглядывал чернявый парень с орлиным носом. Он поздоровался и стал нерешительно вглядываться в наши лица.

— Да вы устраивайтесь с комфортом, — обратилась я к нему не без ехидства, — что тут скромничать, — за свои-то кровные.

Не приняв моего зловредного настроения, он вежливо поклонился: — Я бы прилёг, ночь на вокзале провёл, не спал.

— А мы, наоборот, выспались и дьявольски хотим есть, — ревниво обозначился с верхней полки «сосед».

— Я думаю, что выражаю общее мнение, не так ли?! — Он будто невзначай, но всё-таки прицельно, глянул на меня и лихо спрыгнул.

«Новый петух в моём курятнике», — попыталась я прочитать его мысли. Вагон качнуло, и Аркадий оказался в объятиях вновь прибывшего. Какое-то мгновение они простояли, скрестив взгляды, затем «Орлиный нос» застенчиво, почти по-женски, улыбнулся: Аркаша, — назвался он и, в ответ на возникший хохоток, совсем сконфузился: — конечно, конечно, кушайте, — разве я против?

— Дело в том, — пояснила я, — что вы второй Аркаша в нашей кампании. С первым вы только что обнимались.

Он растерянно захлопал ресницами:

— Да… понятно. Пойду пока, погуляю.

— А я раздобуду чай, — «сосед» мгновенно улетучился и также быстро вернулся.

Мы позавтракали, покурили и почти забыли о новом попутчике. Время шло к обеду, как вдруг вспомнила: А где же наш новый сосед? Наш Аркадий-брюнет?!

— Правда?! Где он? — Удивились в два голоса молодожёны.

Лишь «блондин» не ответил никак, — он спал или делал вид, что спит… Злополучного «зайца» не было нигде. Проводница дежурила другая, а та, которая его подсадила к нам, спала.

— Как же так, можа, его с поезда выкинули? — Нагоняла страху проводница. — Я ж его даже в лицо не знаю, — она наклонилась, доверительно обращаясь ко мне.

— Да что вы говорите!

— Истинный хрест! Мне сменшица ничо не передавала! Ишь, чо удумала, — калым замылить! А вона как повернулося: это ж Чепе на дороге, — вовек не отмыться! И попробуй, докажи начальству, шо я тут ни при чём, — усё равно не поверют. О-о-й, позоришше, — заверещала она, — теперь и с работы выгонют! Люди добры! Тут тако, а она дрыхнеть! Нет, я её выведу на чисту воду, пойду за бригадиром!

И так быстро, как только позволяло её грузное тело, она ринулась за подмогой.

— Куда он мог деться?! — Взволновались Даша и Саша.

Из соседних купе тоже подходили встревоженные люди.

— Может, он от поезда отстал?

— Или попал под поезд?!

— Всякое бывает в дороге…

— Время-то гнилое, за рубль удавят…

— А вдруг он… этот… как его… террорист?! — Предположил кто-то.

Конец ознакомительного фрагмента.