Хранительница: в мире нерассказанных историй

Елена Шершнёва, 2020

Библиотека, о которой никто не знает… Библиотека, которую никто не видит … Вместилище всех историй, созданных таинственным Сказочником и его учениками на протяжении многих веков… Историй, изменивших мир… Историй, сделавший этот мир таким, какой он есть… И девочка, которой суждено стать Хранительницей этих историй, погрузиться в тайну миров пропавшего Сказочника и сойтись в смертельной схватке за будущее этого мира с его Учеником, мечтающим завладеть Библиотекой и стать новым Властелином.

Глава 1

— Катька, тебя Варвара вызывает!

Когда я обернулась, мальчика уже не было. Да… Нельзя сказать, что за год у меня здесь появились друзья. Впрочем, особых переживаний это не вызывало — за пятнадцать лет жизни привыкнуть можно ко всему. По крайней мере, моей жизни, в которой давным-давно всё пошло кувырком.

Я отбросила ненужные мысли — предстоял поход к Варваре, что всегда гарантировало неприятности. Итак, чем я провинилась на этот раз? Конечно, я не была белой и пушистой, как и подавляющее большинство ребят здесь, вот только те вещи, за которые меня раз за разом тягали к социальному педагогу Варваре Петровне, вовсе не были чем-то из ряда вон выходящим. Просто невзлюбила она меня с первого взгляда.

Как и я её.

Варвару Петровну здесь никто не любил, но все боялись. Свой длинный нос она без тени сомнения совала как в детские тетрадки, что объяснимо, так и в чужую личную жизнь. Никаких сомнений, сожалений, душевных метаний она при этом не испытывала, лицемерно прикрываясь только ей понятным"благом". То, чего не происходило на самом деле, она придумывала, домысливала, снабжала пикантными деталями и несла"на ковёр"к директору — это я поняла из разговоров ребят и взрослых, что иногда долетали до меня. Оскорбления и наказания от неё были в порядке вещей, но никто из воспитателей и учителей на это уже не реагировал, понимая, как она может испортить им жизнь своим длинным языком и близкой дружбой с начальством. Говорили, что она заправляет всем, полностью подчинив себе недалёкую, похожую на толстую курицу директрису.

Её первой претензией ко мне были волосы, выкрашенные в разные цвета, и татуировки. В прилизанной рыжей голове Варвары, наверно, сразу появились мысли о том, что всё это нужно исправить в кратчайшие сроки. Но если татуировки уничтожить было невозможно, то волосы мне было велено срочно обстричь и покрасить в"нормальный"цвет. Насколько я поняла, Варвара уже много раз давала такие распоряжения по отношению к другим девочкам, и почти все они, кто охотно, кто не очень, отправлялись в парикмахерскую.

Я отказалась наотрез. Представление о нормальности о нас было разным, о чём я прямо, хоть и грубо заявила, отказавшись подчиняться её требованиям.

И тут началось! Меня потащили к директору, ругали, вспоминали мои прошлые грехи в других интернатах, даже пригрозили, что поставят на учёт. Меня всё это не пугало — к своим почти шестнадцати годам я убедилась, что от людей всё равно ничего хорошего не увижу, так что все угрозы пропустила мимо ушей. После этого стычки с Варварой стали происходить регулярно. Для меня они заканчивались плохо, потому что за её плечами был весь педколлектив, а за моими — никого. Репутация новенькой, да ещё с плохим характером прочно закрепилась за мной, и я без зазрения совести пользовалась этим, пресекая всякие попытки к сближению.

Изо всех сил не торопясь, я вышла из школы и пошла в социальную службу, которая находилась отдельно в небольшом строении. Стену украшала странная надпись"Тина-мох". Лишняя палочка к букве"м"была пририсована другой краской, и это неизменно вызывало улыбку.

В соцслужбе всегда пахло сыростью и чем-то кислым, а коридор перед дверью в кабинет Варвары (да, отдельный кабинет, дружба с директором — дело выгодное) был заклеен фотографиями счастливых улыбающихся детей в самых разных местах: на ступеньках школы, в актовом зале, на озере, рядом с костром и так далее. Наверно, так хотели показать, что жизнь здесь весёлая и интересная, но получилось как-то не очень. В итоге выглядело всё фальшиво и натянуто за исключением фотографии белокурого маленького мальчика с огромными глазами в венке из одуванчиков, единственного из всех улыбающегося настолько заразительно и искренне, что я каждый раз мысленно здоровалась с ним.

В этом коридоре я иногда проводила довольно много времени, ожидая, когда меня вызовут на Совет Профилактики. Там я была постоянным гостем: Варвара не могла упустить шанс в очередной раз рассказать всем, что при моём поведении в будущем меня ждёт тюрьма, и это ещё в лучшем случае. Остальные участники просто сидели и молча кивали головами, позволяя ей ванговать.

Сегодня двери были распахнуты, и я вошла сразу.

Варвара сидела за столом и делала вид, что работает на компьютере, хотя всем в школе было известно, что даже самые простые таблицы ей делают старшеклассники. Кстати, за такую активную жизненную позицию они, в отличие от остальных, регулярно получали премии и возможность поехать, например, к морю во время летних каникул. Естественно, она не сразу обратила на меня внимание, потом, словно спохватившись, фальшиво ахнула:

— Ты уже здесь, Воронцова! — все слова приветствия в отношении детей она, наверно, считала лишним баловством. — На, читай!

Она бросила на стол лист бумаги, из которого я узнала, что из-за того, что я побила мою одноклассницу Маргариту Королькову, она не смогла сделать вчера доклад по истории и сегодня получила два. Я не стала даже пытаться объяснять, что Ритка с подругами не даёт мне проходу на протяжении всего года. Вначале, когда я только прибыла, они издевались над моими старыми стёртыми джинсами и кроссовками, из которых едва не вылезали пальцы. Потом начали доставать по мелочи: то испортят книжку, то украдут тетрадку с домашней работой, то засунут в рюкзак чьи-то грязные носки. Однажды подстерегли меня в душе и сфотографировали, не забыв разослать фотки нескольким ребятам из интерната. Обнаружив это, я разбила Риткин телефон и едва не добралась до неё, но она успела раньше — заявила, что телефон я разбила просто так, что подтвердили и её подруги. Меня поставили на внутришкольный учёт, потому что объяснять я ничего не стала — всё равно никто не поверит.

А потом случилось самое страшное — на меня обратил внимание Артём, местный красавец-футболист, предмет пылкой любви всех старшеклассниц, включая Королькову. Чем я привлекла его, так и осталось для всех непонятным. До Ритки, красавицы и умницы, по общему мнению, мне было, как до луны. Этого она мне простить уже не смогла, но из всех тактик ведения войны выбрала самую подлую — внезапно захотела со мной дружить, даже извинилась за историю с телефоном. Я ей не верила, но от добра добра не ищут — пару месяцев мы иногда общались, хотя всякие попытки влезть в душу я игнорировала и иногда открыто грубила.

А потом случился взрыв.

От услышанных якобы от меня историй, рассказанных ею всем подряд, включая Артёма, волосы вставали дыбом. Пятен на мне сразу стало больше, чем на солнце в период активности, а ребята в глаза называли меня такими мерзкими словами, что я перестала спать ночами и думала, как сбежать отсюда. Побег не состоялся только потому, что была зима, и страх замёрзнуть на улице был всё же сильнее, нежели боль от постоянных насмешек — я слишком хорошо знала, что такое минус двадцать без крыши над головой. Взрослые в эту ситуацию не лезли: если до них и доходили отголоски нашего скандала, то они, наверно, рассудили, что детские войны — это несерьёзно, и"сами разберутся".

С той минуты стена между мной и остальными обитателями интерната, даже не замешенными в скандале, стала высокой и прочной, и по тем немногим, кто к ней приближался, я открывала яростный огонь. Очень скоро меня оставили в покое, молясь только об одном — чтобы я поскорее окончила школу и уехала подальше.

— Что ты можешь на это сказать? — пронзительный голос Варвары вернул меня к действительности.

О, я могла много чего сказать, но зачем? Всё было не так, и это мне досталось от Риткиной шайки, на шее даже осталась царапина (правда, и они не досчитались нескольких клоков волос), и разнял нас Артём, который теперь встречался с Риткой. Кстати, он бы мог и подтвердить, что начали они, но он же Риткин парень! Поэтому я промолчала.

— Чего ты молчишь? Как драться — мы смелые, а как отвечать за свои поступки — сразу язык проглотила? Это третий раз за месяц! Третий! Ты хочешь, чтобы я вызвала полицию?

Нет. Я, конечно, не хотела. Даже во время своих скитаний я избегала проблем с законом. Пару украденных булок, конечно, не в счёт! Правда, вслух я ничего не сказала. Пусть делает, что хочет. Я понимала, что ей очень нужно напугать меня, сломать, заставить просить прощения у Ритки, но я не смогла бы сделать этого даже под страхом смертной казни.

— Значит так. Я звоню инспектору. Объясняйся с ним сама. Там ты быстро разговоришься! А сейчас отправишься и сделаешь доклад Маргарите. Из-за тебя она получила двойку, тебе и исправлять! И никакого интернета! Идёшь в библиотеку, переписываешь всё, что надо, потом придёшь и напечатаешь. Ты меня поняла?

Я кивнула и развернулась, чтобы уйти.

— Я тебя не отпускала! Сегодня же извинишься перед Ритой!

— Обойдётесь!

Последнее слово вырвалось у меня неслучайно, и я даже не стала поворачиваться, чтобы увидеть её реакцию. Хватит и того, что ради чьей-то оценки я буду целый день сидеть в библиотеке! В коридоре я машинально подмигнула мальчику на фотографии и зашагала прочь из соцслужбы.

***

До этого детского дома я побывала ещё в трёх. В первом — сразу после того, как родителей лишили родительских прав. Какое-то время мне там даже нравилось: после холодного запустения родительской квартиры, где нечего было есть и не на чем спать, это место показалось мне почти домом. Я была маленькая, а поэтому люди, кормившие меня вкусной кашей, делавшие со мной уроки и читавшие сказки перед сном, казались очень добрыми и хорошими. Наверно, они такими и были, но каждый вечер они отправлялись домой, к своим детям, а значит нам, малышам без роду и племени, детям алкоголиков, преступников, наркоманов, не принадлежали. Они были общими, как кружки в столовой, и все мы из кожи вон лезли, чтобы воспитательница полюбила кого-то из нас больше. Это продолжалось недолго.

После начальной школы всех нас перевели в другие интернаты. Здесь правила были жёстче, взрослые — строже. Мы уже не были маленькими милыми крошками, бредущими рядом за ручку. Нет, мы росли, а вместе с нами росли проблемы. Кто-то не хотел или не мог учиться, кто-то разговаривал матом, другие постоянно сбегали в поисках лучшей жизни, кто-то просто не желал идти ни с кем на контакт. Конечно, были и другие. Они привыкали к новым условиям, учились скрывать дурные мысли и поступки, ходили в школу и не лезли на рожон. Нам всем очень хотелось быть обычными детьми, но у обычных детей был дом, семья и любовь, о которой нам приходилось только мечтать. В то время я старалась не привлекать к себе много внимания, потому что учиться мне нравилось, и я даже стала забывать уличные замашки, полученные в детстве. Это длилось какое-то время, но лет в двенадцать до меня дошло, что никому я, по большому счёту, не нужна, и всякие попытки завоевать чьё-то доброе расположение прекратила. Случилось прозрение в тот момент, когда воспитательница, к которой мы все привыкли, внезапно ушла, просто выйдя замуж. Я скучала, потому что она была по-настоящему классной, весёлой, кормила нас домашними вкусностями и читала"Маленького принца". С ней было тепло и уютно, и после её неожиданного ухода мне и стало понятно то, что ещё не поняли мои сверстники — всем всё равно. Никто не будет думать о нас, переживать или жертвовать чем-то — у людей полно других дел. С того момента я пресекала любую попытку взрослых сблизиться со мной. Я грубила и отказывалась подчиняться правилам — в конце концов, мы были для них только работой, так что все их лживые слова о понимании и сочувствии преследовали одну цель — заставить нас хорошо себя вести и учиться.

В другую школу меня перевели не за плохое поведение, просто детский дом решили закрыть, а детей рассовали по соседним. Мне, наверно, просто не повезло, но в следующей школе я хлебнула всего с преизлихом. Закончилось тем, что я стала сбегать и подолгу жить, где придётся. Все уличные привычки маленькой бродяжки вернулись вновь, я запустила учёбу, начала курить, пару раз выпивала, чтобы стать своей в тех компаниях, к которым меня прибивало, покрасила волосы и набила, следуя моде, пару татуировок. Директору это надоело — я очень портила ему статистику побегов — поэтому каким-то образом он договорился о моём переводе в другой детский дом.

Так я оказалась здесь. Наверно, если бы меня привезли сюда пару лет назад, мне, может быть, и понравилось. По сравнению с прошлым интернатом этот был не в пример уютнее. Ребята здесь жили в небольших группах, везде были компьютеры и телевизоры, спальни были отремонтированы, а в столовой, в отличие от других школ, нормально кормили. Но здесь, так же, как и везде, нужно было бесконечно следить за тем, чтобы кровать была натянута, а в тумбочках всё аккуратно расставлено — в любой момент мог прийти директор или приехать проверка и засунуть туда нос. В связи с этим в моей тумбочке было пусто, а всё необходимое я таскала в рюкзаке. В жизни детского дома я участия не принимала, так как подружиться ни с кем так и не смогла — Ритка с Артёмом пользовались большим авторитетом среди ровесников, поэтому ребята моего возраста обходили меня стороной, а с малолетками мне и самой было нечем заняться. Я проводила все уроки на задней парте, вполуха слушая большую часть учителей, и в десятый класс перешла на хилых тройках, да и то, только затем, чтобы позлить Варвару. Она хотела избавиться от меня после девятого и засунуть в ближайшее училище на швею-мотористку. Встречаясь со мной, она гадко улыбалась и читала стишок:"Кто трусы ребятам шьёт? Ну, конечно, не пилот!"После такого у меня не было выхода и пришлось сдать экзамены хотя бы ради того, чтобы заставить её заткнуться! Я старалась не нарываться, что вообще-то было сложно, но когда у тебя два таких врага, как Ритка и Варвара, самой и делать ничего не нужно — всё сделают за тебя.

В любом детском доме всё подчинено одному священному слову — режим. Подъём, уроки, завтрак, обед, ужин, часы самоподготовки — вся жизнь была расписана и вывешена в вестибюле общежития. За нарушение режима следовало наказывать, а за многократное, как в моём случае — вызывать на Совет профилактики. Нельзя сказать, что я делала всё назло — просто в группе мне было неуютно, и большую часть дня я бесцельно шаталась либо по берёзовой роще, которая окружала интернат, либо сидела на ступеньках заброшенного здания бывшего детского сада. Воспитатели пытались повлиять на моё поведение, заставляли делать уроки, но эти требования я пропускала мимо ушей — их здесь, вообще, мало кто слушался.

Сегодняшние неприятности продолжались, и я опоздала на обед. Наверно, мне оставили порцию, но идти и есть в столовой в одиночестве, очередной раз подтверждая общее мнение о моём характере, не хотелось и я отправилась в библиотеку.

Территория у нас была большая. Говорят, интернат строили с расчётом на пятьсот и больше детей, так что, пока я шла от одного здания к другому, какие-то мелкие пацаны обстреляли меня яблоками, валяющимися прямо под ногами — старые заскорузлые яблони росли здесь повсюду и были остатками некогда знаменитого яблоневого сада. Они окружали несколько корпусов интерната: общежитие, школу, столовую, социальную службу, медпункт и другие постройки. Некоторые были давно закрыты и радовали глаз выбитыми стёклами и многочисленными надписями.

В школе меня ожидал сюрприз. Оказывается, женщина, работавшая в школьной библиотеке, заболела, а это могло означать только одно — доклад я не напишу и напорюсь на новый скандал. Я была уверена, что Варвара знала об этом и заранее потирала маленькие толстые ручки.

Вот уж нет! Я подумала пару минут и поняла, что единственный выход — это идти в городскую библиотеку, тем более, что находилась она недалеко. По правилам нужно было отпроситься у воспитателя, поэтому я решила зайти в общежитие, сказать Ольге Викторовне, куда иду, и выложить лишние книги из рюкзака.

Ольгу Викторовну уже, видимо, предупредили о моём очередном"преступлении", потому что смотрела она укоризненно.

–Катя! Ну что опять случилось? Чего ты постоянно всех задираешь?

–Я ничего ей не делала!

Я не хотела повышать голос, но так само вышло — достало абсолютно всё.

–Рита не будет врать. Зачем ей это?

–Чтобы было на кого свалить домашнее задание по истории! Ольга Викторовна, можно я пойду? Мне целый доклад писать, а идти придётся в городскую библиотеку! Можно?

— Иди… Но мы ещё не закончили!

"Закончили", — решила я про себя. Не хочу оправдываться, сделаю доклад и точка!

Уже выходя, я столкнулась в дверях с Артёмом, с которым имела несчастье жить в одной группе.

–Ну что, получила?

–Тебе-то что? Иди, свою Ритку успокаивай!

–Рот закрой, дура!

Я оттолкнула его и пошла дальше. Много чести разговаривать с таким!

Только выбравшись за ворота детского дома, я выдохнула. Варвара сегодня оказала мне неожиданно хорошую услугу! Обычно всякие прогулки по городу, то есть, за территорией детского дома, были разрешены только в присутствии взрослых. Конечно, на таких, как я, запреты действовали не всегда, и некоторые ребята время от времени тоже уходили погулять в город. Иногда за это их ставили на учёт, но чаще никаких наказаний не следовало — вернулись живые и здоровые, и ладно! Я тоже несколько раз уходила, но возвращалась вовремя. Не из желания показаться правильной, просто в городе заняться тоже было нечем.

В библиотеку нам ходить разрешали — правда, на моей памяти это разрешение никому не пригодилось. Кто захочет читать книжки, если есть компьютер и телевизор? Так что до этого момента я была в библиотеке пару раз вместе с остальными детьми на так называемых мероприятиях. Нас усаживали в большом зале и начинали долго и нудно рассказывать: в первый раз о вреде наркотиков, а во второй — о правах и обязанностях несовершеннолетних. Я ненавидела это слово, потому что от него так и разило детдомом или тюрьмой, или и тем, и другим. Во время обеих встреч ребятам было скучно, они перешёптывались, сидели в соцсетях, играли, особо этого не скрывая. Я сидела одна и коротала время, глядя в окно, разглядывая портреты писателей и корешки книг на полках.

Библиотека была небольшой, двухэтажной, не слишком новой. Обычно народу в ней было очень мало, и это меня вполне устраивало. В вестибюль вели двустворчатые двери из белого пластика, но в прошлый раз нас заводили через небольшую дверь справа, напоминавшую какой-то служебный вход, но без таблички"Не входить". Дверь эта позволяла почти прямиком попасть в читальный зал, что и было мне нужно.

***

Раньше в моей жизни было две больших любви. И если бы кому-то пришло в голову поинтересоваться, какие именно, я бы ответила:"Книги. И собаки".

Любовь к собакам проявилась у меня в первом детском доме. Там на территории жила маленькая, смешная, лопоухая собачка по имени Лапка. Я не помню, почему её так называли, но она была такой умной и забавной, что любили её все. Несколько раз её пытались увезти с территории и подкидывали в ближайшие деревья. Лишившись своей любимой игрушки, мы, тогда ещё маленькие, дружно грустили и плакали. Однако через несколько дней Лапка появлялась вновь и, хитро поблёскивая глазами, со всех ног кидалась к нам. Мы брали её в спальню и пытались спрятать от воспитателя в шкафу, но воспитатели были не промах, и наши хитрости раскусывали в два счёта. Однако ругали не сильно и даже подкармливали Лапку всякими вкусностями, принесёнными из дома.

Тот день, когда её сбила машина, стал одним из самых чёрных в моей жизни.

Не так давно собаки вновь вошли в мою жизнь в виде Малыша — старого больного пса с изуродованной шрамами мордой и слезящимся красным глазом. Я не знаю, где ему так сильно досталось, но он прибился к нам и пару месяцев жил рядом с территорией детского дома, временами забредая на неё в поисках пищи. Он полностью доверял детям, взрослых же обходил стороной, а некоторых даже облаивал, от чего я втайне злорадствовала — пёс интуитивно угадывал самых неприятных личностей. Они видели в этом угрозу, и Малыша, в отличие от Лапки, не любили и боялись. Мне же казалось, что он нас защищает, старается быть полезным и отработать те кусочки, что мы несли ему из столовой. Он ластился к детям и с удовольствием замирал, когда мы начинали гладить его. Он был очень похож на нас отсутствием дома и хозяина. Я любила гулять с ним по берёзовой роще — думаю, он меня прекрасно понимал и тоже радовался нашей неожиданной дружбе.

Книги же были моим последним и самым прекрасным воспоминанием о детстве. У бабушки, которую я никогда не знала, но в чьей квартире мы с родителями жили, книгами было заставлено всё! Чего там только не было! Пока я была маленькая, я могла их только рассматривать, искать картинки и разглядывать обложки. Потом, когда подросла, первым моим желанием было научиться читать. Его осуществлением я обязана воспитательнице детского сада. Меня приводили раньше всех, а забирали позже, но я не жаловалась. Всё это время я проводила рядом с воспитательницей: я поселилась за её плечом, когда она читала нам сказки, и каждую свободную минуту прибегала к ней с книжкой, требуя показать буквы. В конце концов, она сдалась, и через год я читала настолько хорошо, что иногда она разрешала мне читать за неё всей группе.

Вот тогда-то и настал черёд бабушкиным книжкам! Я читала всё подряд, зачастую не понимая значения слов и целых предложений, но каждая из прочитанных историй надолго переносила меня в другой мир. Я не замечала холода в квартире, не обращала внимания на урчащий от голода желудок, глохла и слепла во время семейных разборок.

В садике сверстники не обращали внимания на меня: я не могла принести из дома красивую игрушку, яркие резиночки и заколки или домашние пирожки в день рождения. Некоторым из них родители запрещали со мной водиться, называя меня"эта Воронцова", и уверяя воспитательницу, что у меня вши. Причём говорили об этом громко и уверенно, не стесняясь моего присутствия. В те годы я первый раз услышала фразу"лишить родительских прав", но даже не знала, как скоро она определит мою будущую жизнь. Лишённая общества сверстников, всё время я проводила в уголке среди книг, мысленно разговаривая с теми, кто жил на их страницах. Пока остальные складывали кубики и вышивали, я плавала на прекрасных кораблях, танцевала во дворцах и искала сокровища, с трудом возвращаясь по вечерам в реальность. Я была героиней сказок и верила в то, что за доброту, заботу и трудолюбие меня обязательно наградят, поэтому тщательно подметала дома, стараясь не замечать бутылки, рассованные по углам, стирала свои маечки, выносила мусор и ожидала, когда появится фея-крёстная.

Время шло, но фея не торопилась. Зато в нашем доме стало появляться всё больше папиных и маминых друзей. В один момент они сообразили, что книги — это не только пылящийся, совершенно не нужный им хлам, книги — это деньги. И постепенно родители начали их продавать. Они набивали ими сумки, складывая как попало, и несли на ближайший рынок. То, чему не находилось покупателя, выкидывали там же. Я плакала, представляя, как они лежат на помойке, среди остатков еды и грязных тряпок, дождь стучит по их обложкам, превращая страницы в серое месиво, а люди идут и наступают на них ногами.

В моей жизни не было большего горя. Именно тогда я стала убегать из дома, воровать в магазинах конфеты и шоколадки, почти забросила школу. На все вопросы учительницы я отмалчивалась, не желая делиться ни с кем тем, что творилось дома.

Однажды я попыталась отобрать у кого-то из их друзей сумку с книгами — очередной товар, которому предстояло быть обмененным на водку — не удержалась и упала с лестницы, сломав ногу. Перелом был сложный (мне об этом поведала старенькая медсестра), в больнице я пролежала долго и уже оттуда отправилась вначале в приют, а потом в интернат… Как сказала мне женщина из опеки, родителей лишили прав за жестокое обращение со мной. Я так и не поняла, сломанная нога послужила причиной или что-то ещё, но в тот момент почувствовала облегчение — возвращаться в пустую холодную квартиру совсем не хотелось.

С той поры к книгам я относилась настороженно, как и ко всем людям. Во всяком случае, в то, что кто-то наградит меня за хорошее поведение, больше не верила.

Понятно, что поход в библиотеку не был для меня таким уж страшным наказанием. Меня забросили именно в тот"терновый куст", что был для меня, по сути, домом, хотя прежней радости мне это не доставляло.

Я открыла дверь и шагнула через порог, удивившись тому, что вокруг такой полумрак. В прошлый раз коридор был ярко освещён, и почти напротив входа находились другие двери — ведущие в читальный зал.

Захлопнув дверь, я еле успела отскочить в сторону, потому что тут же рядом со мной посыпались книжки. Странно, может у них тут ремонт?

— Что тут происходит? Что вы расшалились?

Из-за соседних шкафов (ну точно, ремонт!) прямо на меня вынырнул старик, похожий на сумасшедшего учёного из фильмов: с длинной клочкастой бородой и стоящими дыбом седыми кудряшками. От неожиданности он остолбенел.

— Юная леди… Как вы сюда попали?

Он выглядел настолько удивлённым, что я не нашлась, что ответить, кроме правды.

— Я доклад пришла сделать. Меня из школы послали.

Честно говоря, я почувствовала себя очень неуютно. Старик смотрел так пристально, что"леди"застеснялась своих рваных джинсов и давно потерявшей первоначальный вид толстовки.

— Нет-нет, вы не поняли. Как вы попали СЮДА?

— А что, нельзя? Мы сюда приходили!

— Конечно-конечно. Просто… Я хочу сказать, что ещё никто… Но раз вы пришли… может, пройдёте?

Мне стало не по себе. Чудной старик в полутёмной комнате не слишком хорошая компания в наше время. Мало ли что? Я не ответила и слегка попятилась к двери, пытаясь нащупать ручку. И только проведя по предполагаемому месту её нахождения несколько раз, поняла — её там нет! Я даже повернулась, чтобы удостовериться в этом. Точно! Ни намёка! Но несколько минут назад я потянула за неё, чтобы закрыть дверь!

Старик всё стоял, вопросительно глядя на меня, и я решила, что не стоит сразу его провоцировать, вдруг, он просто сумасшедший?

–Вы не могли бы открыть дверь? Я ручки не вижу.

–Ручки? О, она появится! Она часто прячется. Наверно, боится, что я сбегу и не вернусь!

Вот тут всё встало на свои места! Конечно, сумасшедший! Но вот опасен он или нет? Я решила снова попытать счастье.

–А как мне отсюда выйти? Я тороплюсь!

–Но вы же сказали, что хотите сделать доклад! Я вам помогу! А как только появится ручка, вы сразу же пойдёте домой, уверяю вас!

Старик упорно говорил мне"вы", но, несмотря на его вежливость, мне было некомфортно и даже немного страшновато. Однако он нисколько не смутился и, повернувшись ко мне спиной, отправился к столу, на котором громоздились горы книг. Внезапно что-то щёлкнуло и стало светлее — наверно, выключатель был где-то рядом с ним.

Свет был тускловат, и его было мало для такой большой комнаты, но я всё же смогла оглядеться. И поразилась. Я никогда не думала, что этот коридор такой большой! Мне показалось даже, что он в несколько раз больше самой библиотеки. Может, конечно, я и ошибаюсь, но читальный зал, в котором мы обычно сидели, не выглядел настолько громадным. Возможно, при ремонте снесли стены, потому что теперь это была длинная комната, сплошь уставленная книжными шкафами. Это были не одинаковые библиотечные стеллажи. Шкафы были высокие и низенькие, тёмные и светлые, похожие на сейфы железные, а рядом с дверью стоял красный шкаф с золотым узором. Что находится в глубине, я рассмотреть не могла.

И везде в этих шкафах были книги. Глаза разбегались от разноцветных корешков и названий, многие из которых были написаны не по-русски. Как и откуда в нашей захолустной библиотеке такое? Здесь даже пахло не так, как обычно. Запах книг смешивался с ароматом то ли цветов, то ли травы, пылью, запахом свечей и ещё чем-то знакомым, что я никак не могла определить. У меня даже руки зачесались, так мне захотелось прикоснуться к старым шершавым корешкам!

Убедившись, что старик не смотрит, я прошла немного вглубь и провела рукой по первой попавшейся книге, вспоминая давно забытое ощущение. Потом отдёрнула руку и снова повернулась к старику.

Он между тем продолжал искать что-то на столе, и по-хорошему, это был самый лучший момент, чтобы попытаться улизнуть, но я почему-то не могла развернуться и уйти. Книги — лучшие друзья моего детства — снова были рядом со мной, и я не смогла так сразу их бросить. В конце концов, старик невысокий и выглядит хрупким, как многие пожилые люди, а я, несмотря на свои многочисленные шатания или благодаря им, хоть и худая, но с ним точно справлюсь.

— Доклад… Доклад… А вот и он! — старик повернулся с радостным возгласом и протянул мне несколько исписанных листов бумаги. Я с опаской обернулась (ручки не было!) и, оглядываясь, дошла до стола. Посмотрев на него, я перевела взгляд на исписанные листочки и почувствовала, как внутри поднимается волна ужаса — листочки были не просто исписаны — это был доклад, который я должна принести Ритке. Старик продолжал улыбаться и протягивать мне бумажки, но я не могла заставить себя протянуть руку и взять их.

— В чём дело, юная леди? Разве не за этим вы шли в библиотеку? Неужели, я ошибся? — он бегло просмотрел доклад. — Нет, вроде бы всё верно. Я бы, конечно, поспорил насчёт достоверности некоторых фактов…

Но я не говорила ему тему доклада! Или говорила? В голове всё смешалось…

–Я этого не писала! Откуда это у вас?

–Видите ли… Возможно, кто-то это забыл? Или вы сами забыли?

–Ничего я не забыла! Я шла, чтобы написать его! Где вы это взяли? Стойте! Не приближайтесь ко мне!

Последняя фраза была не лишней, потому что старик сделал шаг вперёд с явным намерением всунуть мне злосчастный доклад.

— Мне не совсем понятно, чем именно вы расстроены, — его седые вздыбленные кудряшки будто бы даже опустились. — Но может, вы присядете, и мы поговорим?

Он показал рукой куда-то позади меня, я машинально отступила и, зацепившись ногой, рухнула в невесть откуда взявшееся кресло! Может я, конечно, и не заметила его раньше, но количество странностей уже зашкалило за все мыслимые пределы. Сам старик устроился в кресле напротив и спокойно спросил:

— Как вас зовут, юная леди?

–Катя… Екатерина, — сумасшедшим, как известно лучше не перечить. Хотите имя — да пожалуйста!

— Екатерина! Какое восхитительное древнее имя! Замечательно! А меня зовут Теофилус! Хотите чаю, Катя?

Нет, я не хотела. Точнее, не хотела чая, а вот узнать, что здесь творится, стало любопытно.

–Что это за место? Библиотека?

–Да, можно сказать и так. Ей много лет, и она, как сами видите, слегка…гм… запылилась, — я огляделась, ища подтверждения его словам. Запылилась? Это ещё мягко сказано.

Старик между тем продолжил:

–Видите ли, я не так давно вернулся из… поездки, буквально несколько часов назад, и ещё не успел прибраться. Так как вы сюда зашли?

–Там дверь, справа от главного входа.

–Дверь? Странно! Обычно в эту дверь никто не заходит! Её просто не замечают.

–Неправда! Мы заходили сюда, приходили на мероприятие. И как можно не заметить дверь?

–Уверяю вас, Катя, люди видят только то, что хотят, и, как правило, не дальше собственного носа! Они просто проходят мимо! Я много лет ждал, пока кто-то её увидит, потом перестал ждать, и тут вы…

–Вы здесь работаете?

–Здесь — вся моя жизнь! Книги! Что может быть прекраснее? Вы тоже так думаете?

Я пожала плечами, не зная, что ответить, но старик воскликнул:

–Я всегда чувствую родственную душу! Но вынужден просить извинить меня! Как я сказал ранее, я недавно с дороги и нужно заняться неотложными делами.

Я в замешательстве встала, понимая, что меня не просто отпускают, меня прямо-таки просят уйти! Как будто это не было моим самым главным желанием!

–Был очень рад познакомиться, Катя! И, знаете, если захотите мне помочь немного разобраться здесь, приходите в любое время! Всего доброго!

Старик подхватил меня под локоть и проводил до двери, на которой я наконец-то заметила ручку. Потом открыл дверь, слегка поклонился, и мне не оставалось ничего, как только выйти на улицу, буркнув:"До свидания"

Дверь за моей спиной захлопнулась, за ней что-то зашуршало и стихло, а я, захотев всё-таки ущипнуть себя, заметила в своих руках листочки доклада. Моим первым желанием было бросить их в ближайшую урну, но я вовремя себя остановила. На улице уже начинало смеркаться — я провела в библиотеке намного больше времени, чем думала, — поэтому выхода не было. Придётся отдать Ритке этот доклад.

По дороге в интернат я несколько раз возвращалась мыслями к странному старику и поклялась никогда больше не входить в подозрительные двери.