SARA. Во время войны законы молчат

Елена Фиштик

Роман «SARA» о суровой судьбе молодой девушки Сары, которая в свои шестнадцать лет прошла адский путь трех концентрационных лагерей во время Второй мировой войны 1939—1945 г. и чудом выжила. В лагере Берген-Бельзен, судьба Сары пересеклась с судьбой Анны Франк, которая умерла от сыпного тифа, но после посмертной публикации ее дневника, она стала символом всех евреев, убитых во время Второй мировой войны. Роман написан по рассказам Стэфани Хельблинг, дополненных творческим вымыслом автора.

Глава 4. Предписание

С каждым днем обстановка во Львове становилось все опаснее и опаснее, появляться на улицах города, особенно евреем было крайне нежелательно.

Но и эта предосторожность уже не особо могла спасти, особенно евреев.

Группы людей с оружием ходили по домам и сверяли списки живущих.

Евреев тут же уводили.

Польские власти не могли противиться бандеровцам, немцам.

Им было предписано отслеживать еврейские семьи и переселять их в подвалы, а все имущество конфисковывать.

Немцы вошли во Львов утром 30 июня 1941 года. Украинские националисты — фракция Бандеры в ОУН, тотчас же создали в городе свои органы власти и «украинскую народную милицию». Главой украинского правительства был Ярослав Стецько, который еще весной 1939-го опубликовал статью в газете «Новый путь», высказав свою позицию относительно евреев.

Стецько настаивал, что евреи — «шкурники, материалисты, эгоисты», «народ без героики жизни, без величественной идеи».

Зато украинцы, по словам Стецько, «первыми в Европе поняли разложенческую работу еврейства», и в результате отмежевались от евреев века назад, таким образом сохраняя «чистоту своей духовности и культуры».

«Москва и жидовство — самые большие враги Украины, — писал Стецко.

— Настаиваю на уничтожении жидов и целесообразности перенести на Украину немецких методов экстерминации еврейства, исключая их ассимиляцию».

Именно Стецько 30 июня 1941 г. зачитал акт провозглашения государственности, который украинские националисты называют Актом восстановления Украинского Государства: «Восстановленное Соборное Украинское Государство будет тесно сотрудничать с Национал-социалистической Велико-Германией, которая под руководством Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации.

Да здравствует Организация Украинских националистов, пусть живет Проводник ОУН Степан Бандера!»²

В тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев.

Пришел черед и Сары с мамой.

Ранним утром в их дверь постучали.

Мама и Сара даже съежились от неприятного и требовательного стука.

Через минуту стук повторился и звучал еще более нетерпимо.

Почти сразу за дверью раздался голос:

— Открывайте. Городской совет.

И опять раздался стук.

Мама встала и медленно подошла к двери.

Сара прижалась к стене, тревожно провожая маму взглядом.

Эмма открыла дверь.

С ней вежливо поздоровались:

— Мадам Авербах, получите и распишитесь, вот здесь, — высокий мужчина в сером костюме ткнул пальцем в список.

Эмма взяла письмо на котором было написано, что оно из Горсовета, покрутила и вздохнула:

— Что это? — спросила она мужчину в сером, который, явно был главным.

— Откроете и прочитаете.

Он снова ткнул пальцем в список:

— Распишитесь.

Сара краем глаза следила то за мамой, то за «длинным дядькой».

В воздухе стояло напряжение.

Эмма медленно расписалась и закрыла дверь.

Тишина действовала угрожающи. Сара быстро подскочила к маме и сказала:

— Давай уже, открывай.

— На, открой.

Сара читала предписание и слезы лились градом, капая на бумагу, ложаль большими бесцветными кляксами.

Эмма смотрела в окно и молчала.

Шок!

А что дальше?

Предписание гласило, что они обязаны освободить квартиру в течении трех дней, и что их переселяют в подвальное помещение.

В этот момент опять раздался стук в деверь.

Сара вздрогнула, а Эмма решительным голосом спросила:

— Кто там?

— Эмма, это я — Мара, открой.

Эмма подошла к двери и отворила.

— Здрасьте! Эмма, кто это был? Зачем они к тебе приходили?

— Ой, и не спрашивай! Вот! — Эмма протянула соседке предписание.

Та быстро пробежала текст глазами и взмолилась:

— Боже ж мой, боже! — застонала Мара, — ну все, и к нам теперь скоро прийдут.

— Может и обойдется.

— Та где же там, каждый день, то одних, то других, то выселяют, то вообще, неизвестно куда уводят, — не унималась соседка.

Эмма тяжело вздохнула.

Сара сидела на краю дивана и смотрела то на маму, то на соседку напуганным взглядом.

— Слушай, Эмма, ты, если что, не переживай, мы тебе поможем.

В дверь опять постучали:

— Иду, — равнодушно и бесстрашно Эмма подошла к двери и открыла ее.

— Ну что тут у вас? — спросил сосед Эмму и тут же перекинулся на жену, — ты, Мара, как уйдешь, так уйдешь!

— Так ведь вот, смотри, у них предписание. Господи, что же это творится?

— Что это? — беря в руки бумагу, старенький сосед достал из кармана очки, надел и начал читать вслух предписание, постоянно мотая от возмущения, головой и вставляя, после каждого предложения, — ой-ой-ой! ах ты!

Сара тихо всхлипывала в объятиях мамы, Мара тоже не могла удержаться.

Старый сосед, решил немного разгрузить обстановку:

— Все, все! Ну-ка вытерли все слезы. Все образуется! Обязательно! Это недоразумение. Скоро советская власть наведет здесь порядок.

— А если нет, то что? Как же жить дальше? Как выжить в этом ужасе? Куда спрятаться от этих гадов? — запричитала Мара.

— Марочка, будем живы — будем что-то думать, а если кто-нибудь из нас умрет, то я скорее всего, уеду в Израиль… — попытался пошутить дедуля.

— Да отстань ты со своими шутками! Вечно их вставляешь куда надо и не надо!

Мара, не на шутку была взволнована, она очень хорошо понимала, что рано или поздно, прийдет и их очередь.

После обеда к Саре зашел Артур.

Он был одет очень галантно: чистая белая рубаха, черные, хорошо сидящие на нем брюки, начищенные, и похоже, почти новые туфли, а прическа, старательно уложенная с идеальным пробором.

Сара рассказала ему про предписание, они сидели и рассуждали на животрепещущую тему.

Артур принес еду, которую, мама Сары всегда отказывалась брать, но Артур, оставлял пакет с едой на столе и после недолгой беседы с Сарой, уходил снова на работу в свой магазин.

Так и в этот день они уже прощались с Сарой, стоя на пороге квартиры. Он заботливо просил ее не выходить из дому, на улице очень опасно, банды свирепствуют и в этот момент послышался женский крик за дверью.

Было хорошо слышно, как, где то на нижнем этаже отчаянно кричала женщина и несвязно просила о помощи.

Артур открыл дверь и спустился на этаж ниже.

Плачущую женщину уже окружали соседи.

Он пытался понять что происходит.

Женщина рвала на себе волосы и показывала на открытую дверь в свою квартиру.

Артур посмотрел туда и увидел в глубине квартиры лежащую на полу девушку, он догадался, что это мертвая девушка.

— Господи! Моя Розочка, моя девочка! Господи, господи! За что? А-а-а-а, помогите! Господи! Люди добрые, за что? За что??? — душераздирающие материнские слезы приводили в оцепенение всех окружающих.

Артур почувствовал за спиной легкое приказание, обернулся, это была Сара, в ее глазах застыл стеклянный взгляд.

Он приобнял ее и повернул лицом к себе:

— Тут девушка мертвая. Ты их знаешь? Я пока не понял, что произошло.

— Это мама Розы. А там Роза. Мы с ней учились.. Она была коммунистической активисткой. Ее что, убили?

— Да нет, — вступила в разговор пожилая дама, вытирая слезы, — Розочка покончила с собой.

— Как? Почему? — все еще не веря в происходящее, всхлипнула, Сара, закрывая лицо руками.

Эмма подошла к Саре и Артуру, от ужаса, она не могла отнять ладонь от лица, казалось, что ее парализовало:

— Какой ужас! Это же Роза, вы с ней учились, Сарочка!

На площадку собрались все соседи, историю передавали из уст в уста по несколько раз, несчастную женщину отпаивали успокоительным, весть мгновенно разлетелась по всему дому, все наперебой, говорили:

— Утром на нее напала толпа. Разъяренная толпа…

— Да, да, ее схватили и волокли по улице, прям за косы..

— А потом одна сволочь обрезала ей все волосы..

— Так ведь мало же было, потом, они ее еще и раздели до гола..

— До нитки все сняли, суки..

— Ой-ой-ой!!!

— Конец света! Что же это?

— Она так кричала, так молила….

— А ее били и били, пинали, позорили…

— Потом сапогами начали пинать, она упала, уже не могла идти дальше, а эти гады все не унимались, тыкали ей в живот своими сапогами..

— Как же такое пережить?..

— Вот она и не пережила…

— Еле пришла домой, закрылась в комнате и покончила с собой..

— А-а-а-а — девочка моя, Розочка! — раздался страшный вопль матери.

Люди, как могли утешали ее, но такое горе, трудно пережить.

— Да, сегодня вообще был тихий ужас, — женщина в разорванном платье, показывала собравшимся свои раны и говорила, — я и не думала, что вырвусь оттуда. Так жестоко они били людей, так унижали…

— Я тоже видел, — сказал старый дед, — даже и не знаю, как меня не поволокли! Там маленькую девочку, лет тринадцати так бил здоровенный бугай, все кричали, просили его угомониться, а он все свое «Раздевайся до гола». Так и разорвал на ней платье и куда-то поволок. А кто вступался, его тут же хватали и еще хуже того, прямо на глазах у всех портили…

— Ой, там одну беременную в живот сапогами пинали, ай-ай-ай.., и никто ничего не мог сделать.

— Они в основном еврейских женщин хватают.

— Не! Не только женщин. Я видел, как мужика одного публично раздели до нага и гнали по всей улице, при этом, как кобылу хлестали плетью по спине. Он весь в крови был.

— Что вы знаете, а на днях я видела, как молодую, может быть ей двадцать лет, раздели до гола и всунули в ее влагалице палку, так еще и заставили

шагать по всей улице мимо почты в тюрьму на Лонцкого — на работы ее увели.

— Ужас! Что творится? Что же будет?

— Страшно! Потешаются сволочи!

— А вон в пятом доме всю семью забрали, так и не знаю, как еще живыми они остались. Третьего дня был большой марш — гнали более триста человек по центру с поднятыми руками, а потом заставили их встать на колени и передвигаться так аж до тюрьмы. Некоторые сумели сбежать в переулки, а остальных так и погнали на коленях, поганя палками да плетью, даже стариков не пожалели.

— Мерзавцы!

— Скоты!

— Я тоже видела одного урода, элегантно одетый в красивую вышиванку, он бил людей железной палкой с таким наслаждением!

— Да, эти твари на погром, как на праздник идут, даже парадные костюмы и галстуки надевают! А потом пинают ногами, при всем своем параде, самым жестоким образом, даже пожилых людей. Вон недавно нашего профессора запинали таки. Лежит весь в синяках.

— Да! И все это свои же! Вот гниды!

— Не говори, тоже мне украинская националистическая милиция! Хуже немцев!

— Немцы не вмешиваются, потому-что считают это актом самоочищения.

— Не вмешиваются, потому-что сами, наверное в шоке от зверств этих ублюдков. Да и зачем? Им то что?

— Там где им надо, очень даже вмешиваются. Вон недавно согнали народ на уборку после бомбежки, а моя соседка и вовсе должна убирать туалет какому-то немцу.

— Слушайте, а вы слышали, как в воскресенье согнали мужчин к озеру, заставили их заходить в воду по горло, а один немец топил их багром, а женщины стояли и плакали, кричали, но ничего не могли поделать?

— Да, слышали, уже весь город знает.

— А на Замарстыновской улице немцы все с фотоаппаратами бегали, снимали наших голых женщин.

— Это ж ужас! В самом центе города?

— Возле Оперы что лучше? Такое издевательство! Мужики, женщины, старики на коленях чистили улицу, а эти уроды, там ведь и женщины были! наслаждались таким зрелищем, обзывались и злорадствовали.

— Толпа, конечно жестокая!

— Слушайте, а поляков то тоже уже начали депортировать! Вон в соседнем доме, прямо насильно отправили куда-то под Варшаву.

Маленькая девочка, лет десяти, слушая всех дяденек и тетенек вдруг громко заплакала, и всхлипывая сказала:

— И я видела, когда мы с мамой на почту ходили, там сильно били людей, прямо лопатами, они были в крови, а плохие дяди кричали им «Юде! Юде!»

Мама обняла девочку и повела ее домой.

Долго еще народ стоял у двери несчастной женщины, утешали, предлагали помощь.

Эмма обняла крепко Сару и сказала:

— Умоляю, ни шагу на улицу, а если что, беги, прячься. Умоляю!

— Мамочка, — плакала Сара, — мне страшно!

Артур стоял рядом молча, не понимая, чем помочь, как помочь этим людям.

Он тоже и не раз слышал страшные истории про погромы, несколько раз и сам был их свидетелем.

Сейчас перед ним всплыла картинка того страшного дня, когда он случайно наткнулся на полуживую, в разорванной одежде, женщину, которая была совершенно истерзана.

Артур только наклонился к ней, что бы помочь встать, как услышал жуткий окрик:

— Ну ка отойди, или и ты на своей шкуре все это испытаешь.

Перед ним стояли здоровенные мужики.

Один подошел к Артуру вплотную, взял, как щенка, за шкирку и отшвырнул в сторону.

Затем мужики, переговариваясь между собой, стали снимать с жертвы кольца, туфли и пихать по своим карманам, затем просто так, для своего развлечения, дорвали окончательно платье на ней, да так, что его клочки швыряли по сторонам.

Женщина стонала, просила пощадить, а эти мерзавцы гигикали и плевали в нее.

Она лежала в одних чулках и нижнем белье.

Когда мужики ушли с награбленным, Артур подбежал к женщине и помог ей подняться.

Он снял свою рубаху, накинул на несчастную и проводил ее домой.

Новое жилище Сары и Эммы было сырым и убогим.

Кроме того, к ним подселили еще две молоденькие девушки.

Вход в подвал был завален отходами.

Эмма решила сразу расчистить проход.

Все принялись ей помогать.

Но, вдруг, они услышали женский крик а следом мужские крики и смех.

Эмма быстро скомандовала девочкам скрыться за дверью подвала.

В щель было видно, как из-за угла дома появилась женщина вся истерзанная, в нижнем белье.

На ней был только лифчик, пояс, который поддерживал чулки.

Даже обуви не было, она так и бежала в чулках с криками о помощи, а следом, погоняя ее палками и автоматами шли немецкие прихвостни и немцы, фотографируя свою жертву.

Они смеялись, цеплялись за резинки от ее чулков, натягивали их, а потом резко отпусками, затем раздавался дружный хохот.

Прогнав беднягу по двору, они направились по центральной улице с выстрелами и выкриками:

— Жиды! Не прячьтесь, мы сегодня добрые! Выползайте из своих нор!

Эмма с девочками долго еще не решались выйти даже во двор.

Еду, которую Артур приносил Саре и ее маме, они делили на четверых.

Эмма, чаще всего отказывалась от своей порции.

Она варила полугнилую картошку, которая еще осталась после зимы, и ела ее сама.

Жили с каждым днем все все хуже.

В повале было очень сыро, еды не хватало, выйти на улицу можно было лишь в темное время суток, и то боялись каждого шороха.

Но, выходить приходилось хотя бы за водой. Эмма это делала сама — берегла девочек.

И вот однажды…

…Было совсем тихо.

Только прошел дождик.

Эмма выглянула за дверь — все спокойно, полицаев не видно, вот и решила быстренько добежать до колонки, набрать воды.

На обратном пути, за пару шагов до ее дома, вдруг из-за угла появились два полицая, одетых в черную форму с белыми повязками на рукавах.

Они крикнули командным тоном:

— Стой.

Эмма, от растерянности выпустила ведро с водой из рук.

Стало страшно, не за себя, за дочь.

В голове в одно мгновение пронеслось множество страшных картинок.

Эмму мучили мысли «Что же будет с дочерью?»

Полицаи медленно и вольяжно подошли к Эмме, разглядывая ее с ног до головы.

В это время, Сара и девочки смотрели через дверную щель за происходящим.

Сара, чуть не бросилась к маме, но соседки вцепились в нее:

— Сара! — шептали они наперебой, — не вздумай, ты ничем не поможешь, а маме даже легче будет без тебя выпутаться как-то, может еще все обойдется.

Сара дрожала, из глаз текли слезы, она с дикой силой сжала кулаки и шептала:

— Мамочка, мамочка, мамочка…

Полицаи приказали Эмме идти за ними, сказали, что только зарегистрируют и отпустят.

Эмма попыталась объяснить им, что это какое-то недоразумение, ее уже зарегистрировали и даже выделили жилье, вместо ее квартиры.

Но, один из полицаев, стал выходить из себя.

— Ты слышала приказ?

Эмма поняла — малейшая зацепка, и с ней будет другой разговор, поэтому не стала перечить.

Она медленно пошла вперед, краем глаза поглядывая в сторону двери.

Она знала, там, за этой дверью ее доченька, смотрит в щель и ей больно и страшно, и ничего поделать невозможно.

В этот момент и Эмма и Сара хорошо понимали — вот он первый шаг к гибели.

Все чувствовали свою беспомощность перед этими вооруженными людьми.

Сара плакала.

Девочки обняли ее и тихо успокаивали.

Эмма шла между полициями, и точно понимала, что ее ведут в фашистский лагерь уничтожения.

Так и было.

Ее привели на сборный пункт, о котором все хорошо наслышаны.

Людей было очень много.

Эмму подвели к немцу с автоматом, в наброшенной на военную форму, шубе.

Он приказал Эмме идти за ним.

Она с ужасом наблюдала картину сортировки людей.

Молодых и здоровых в одну сторону, женщин и детей в другую, а с больными и вовсе не церемонились, при малейшем подозрении на болезнь, немцы их сразу расстреливали.

Немец показал Эмме на скопление людей и подтолкнул ее туда.

Там раздавали еду.

Эмма подошла к последнему, стоящему в очереди за баландой.

Она слышала голоса людей, но мысли ее были там, где ее дочь.

«Что ее ждет? Как это все вынести?»

Эмме швырнули миску с гнилой баландой, и только от этого резкого зловонного запаха, она на время очнулась.

По слухам уже вечером всех отобранных со сборного пункта доставят на железнодорожный вокзал а оттуда повезут по направлению к Германии.

Охрана была серьезная и все вооружены.

Эмма ломала голову, как же ей передать весточку дочери.

Конвоиры были в немецкой одежде, но говорили по-русски.

Разглядев в одном из конвоиров бывшего соседа, Эмма решилась к нему подойти.

— Степан! Вы помните меня?

— И шо? — грозно прорычал Степан.

— Я вас очень прошу, помогите мне бежать.

— Ты сдурела, баба! — прошептал он, проведя глазами из стороны в сторону.

— Степан, помоги! — взмолилась, Эмма.

— А ну, пошла отсюда, пошла, пошла!

Он ткнул ее дулом автомата в бок и тихо в затылок шепнул, уводя подальше от любопытных глаз и ушей:

— Я ничего не могу. У меня тоже семья. Нас всех порешат.

— Степан, Степан! Молю, ты же знаешь, у меня дочь — она совсем одна. Что с ней будет?

— Да не знаю я как тебе помочь, не знаю! Вот взялась на мою голову.

— Прошу, пожалуйста!

— Да, да, но что я могу сделать? Как ты себе это представляешь? А что если поймают — убьют ведь! А так, может еще все обойдется. Терпи.

— Степан! Что будет с нами?

— Сегодня ночью всех евреев отправляют в Германию в Гетто. А там, я слышал, и кормят лучше и работа не тяжелая.

— Что же будет с Сарой?

А в это время, девочки утешали Сару:

— Скоро прийдет Артур, он что-нибудь придумает. Не плачь, Сара. Вот увидишь, тетя Эмма вернется.

— У меня такое чувство, что мама уже никогда не вернется, — простонала, Сара.

Девочки замолчали, ведь они хорошо понимали, что это так и есть.

Если кого забирали, то уже никто не возвращался.

Вечером, пришел Артур, как обычно, принес еды и узнал ужасную новость о маме Сары.

Шел день за днем, Артур и его родители пытались узнать хоть что-нибудь об Эмме, но тщетно.

Эта неизвестность просто убивала Сару.

Участились облавы.

Сара теперь и вовсе не появлялась на улице, а жизнь в сыром подвале, сильно подорвала ее здоровье.

И вот пришел день страшного известия для Сары.

По всему городу прошел слух о том, что всех, недавно отправленных в гетто евреев, куда попала мама Сары, удушили газом.

Согнали в один большой барак и удушили.

Это известие пришло через полицаев.

Услышав это, Сара потеряла сознание.

Артур, стал трясти ее и приводить в чувство. На мгновение она открыла глаза, а потом снова провалилась в забытие.

Артур схватил ее на руки и выскочил на свежий воздух.

Моросивший дождь и свежий воздух, быстро привел Сару в чувство.

Артур держал ее на руках, как маленькую девочку, прижимая к своей груди и баюкая.

— Милая, Сарочка, мне очень жаль, очень, очень жаль. Я не знаю что сказать. Наверное нет таких слов, которые могли бы тебя успокоить. Это страшная боль, я ее чувствую, и знаю, что тебе в сотни раз больнее и невыносимее. Я только хочу, что бы ты знала, я тебя не брошу, я всегда буду с тобой. Я всегда буду заботиться о тебе.

Дождь становился все сильнее, даже начал, как-то зловеще барабанить по крышам, асфальту, набирая силу и мощь.

Альберт склонился пониже над лицом Сары, что бы капли дождя не попадали на нее, но усиливающийся дождь, стекал по голове и волосам Артура, попадая все же на Сару.

В окне, напротив, сплошным потоком, катились слезы по лицу мамы Артура, наблюдавшей за этой сценой.

Рядом стоял отец и утешал ее.

Они хорошо понимали, как близко подкрадывается к ним беда.

Сара закашлялась, и Артур поспешил обратно отнести ее и уложить под одеяло.

Он нежно положил ее в постель и бережно окутал, присев рядом, у ее ног.

— Сара, послушай меня, ты не можешь больше здесь оставаться.

— А что же мне делать? Что же теперь делать?

— Сара, я прошу тебя, идем к нам, там для тебя безопаснее.

— А как же?.. — она посмотрела в сторону девочек-соседок.

— Им ничего не грозит. Я буду приносить им еду. Их не заберут. Ты же знаешь, забирают только евреев, да и то, советских.

Глаза Сары не просыхали от слез.

— А вдруг мама спаслась? Она вернется, а меня нет. Она не будет знать…

Сара сама не верила в то, что говорит, но говорила, что бы оставить хоть какую-то маленькую надежду себе на связь с мамой.

Артур молчал.

Он хорошо знал — выживших нет.

Но, как он может это сказать сейчас, и без того обессиленной, Саре.

Он просто молчал. В горле стоял ком.

Все, что он мог, это гладить ее руку, гладить и говорить с ней глазами.

Ах, как хорошо и правильно умеют говорить глаза, намного правдивее, чувственнее любых слов!

И она читает в глазах этого удивительного и преданного парня, неподдельную любовь к ней!

Наступили сумерки.

Артур вышел на улицу — ни души.

Вернулся, взял Сару за руку и повел ее к двери.

Сара, последний раз, оглядела комнату, посмотрела на скудный запас вещей, напоминавших ей о маме и прошептала:

— Мамочка, я знаю, ты бы этого хотела больше всего — в семье Артура я в безопасности.

Они попрощались с девочками.

Примечания

2

http://hi-lvov.narod.ru/LightboxImageSlideshow/eLvov.html