Верхняя Волынь. Кворила. Деревенский детектив

Елена Ударцева

Молодой терапевт Полина Гранкина бежит в деревню от несчастной любви. Вскоре она выясняет, что сельское поселение Верхняя Волынь напичкано тайнами и убийствами не хуже английской провинции. Бывшую учительницу Сашевич укусила змея. Несчастный случай? Полина, сыщик от медицины, уверена, что убийство: кровь свернулась слишком быстро для яда гадюки. Вместе с участковой Екатериной Рачковой она расследует первое дело из серии деревенских детективов «Верхняя Волынь».

Глава 5

Два месяца спустя из-за разросшегося куста элеутерококка появился велосипед в ржавых подпалинах. Полина оттолкнулась и с силой перебросила ногу через раму. Всем весом надавила на педали, чтобы взобраться в горку.

— Да что ж такое-то? Только от неё.

Через плечо был перекинут набитый рюкзак, зубы сжаты, глаза красные от недосыпа.

Полина Гранкина была нарасхват. Сегодня она в третий раз ехала к старухе Красковой. Она звонила «Полиночке» каждый раз, как заскучает. Всё ограничивалось тем, что Полина мерила ей давление, писала его на листке и уезжала. Теперь было то же самое. Полина послушала сердце, привычно измерила давление, складывая аппарат в рюкзак.

— Элеутерококк у вас есть? Если нет, приходите. У нас куст большой, хватит.

— Ой, деточка, знаю я ваш куст. Лидка его из Москвы, из Тимирязевки пёрла. Всей деревней встречали.

— Ну, хорошо, тогда я дальше поехала.

Следующим пациентом оказалась дачница. Насобирала грибов за участком. Тревога оказалась ложной, достаточно было промыть желудок марганцовкой.

Затем перевязала руку строителю: болгарка сорвалась. Швы держатся, заражения нет. Но ещё один укол от столбняка Полина вколола. После была пациентка с диабетом, двое перенесших инсульты. Женщина уже вставала на ноги, Полина предложила её родным собираться раз в неделю перед администрацией на ОФП. Услышала привычный отказ и снова водрузилась в седло.

Деревня была всё ещё непонятна. С одной стороны — доживающие старики, махнувшие на всё рукой сорокалетние дети, которым водка заменила смысл, брошенные внуки без чистого белья. С другой стороны — фрилансеры и родители ЭКО-поколения. Такие приезжают в деревню ради воздуха, красоты, качественных продуктов. Они фермерствуют, как развлекаются, говорят о Париже и вспоминают поездки в Китай. Видимо, вся разница в выборе. Старая деревня была его лишена: здесь родились, здесь и помирайте. Новая поглядела мир, пообщалась с людьми и знала, куда ехала. Для первых огороды и сортир — каторга. Для вторых — временные трудности, потому что выбрали сами, значит, сами и могут изменить. Именно поэтому Верхняя Волынь была так интересна.

Свежие бревенчатые срубы на три этажа соседствовали со столетними избами, обмазанными глиной, резные рассохшиеся наличники обрамляли пластиковые окна, кирпич рядом с сайдингом, голые блоки напротив аккуратно выкрашенного дерева. Голубые металлочерепичные крыши, рубероидные, шиферные, жестяные. Кирпичные, железные, сеточные, деревянные заборы. Был и один обклеенный рекламными растяжками фильмов десятилетней давности. Сразу ясно, где работал его владелец.

Полина устала. Она оглядела фельдшерскую: ни одной пылинки, стеклянный шкаф закрыт, лекарства в старом холодильнике, добытом Ртищевой. Медкарты рассортированы: умершие и живые. Под стеллажом отыскались бланки, и Полина заполнила медкарты на всех жителей Верхеволынского сельского поселения.

Первые две недели Полина сидела тут. Чинно приходила, надевала белый халат и ждала. Час, два. Со скуки перемыла процедурную и кабинет раза четыре, но никто не приходил. Только Вероника Николаевна и библиотекарша по соседству заглядывали.

Профессор Тихомиров, конечно, не гнушался театральщины, но чувство собственного достоинства своим интернам привил. Врач — это врач, оплот гигиены и здравого смысла. Белый халат давал уверенность в своих знаниях, придавал солидность. Но пациенты не приходили. Заглядывали иногда из любопытства, просили телефон. Полина отвечала, что по адресам не ездит, приезжайте сюда, и оставалась в полном одиночестве. После московской суеты быть запертой в деревенском медпункте было ужасно. Полина начала понимать заключённых в одиночке. Она каждую минуту порывалась набрать родителям, но не решалась их тревожить и писала рыжей Варечке. Поначалу та отвечала охотно, потом бросала «некогда» и отключалась на неделю. Полина её понимала: в Москве слишком много народа, слишком много требований, слишком много проверок, всего слишком много. В Верхней Волыни всего этого не было, зато было свободное время, телефон с интернетом и мысли о Нём.

Полина грозилась оборвать себе руки, прятала мобильный под стопку выстиранных Мирохиной простыней, но всякий раз как Вероника Николаевна звала пить чай, Полина находила себя рассматривающей фотографии Артёма в соцсетях. Она заставляла себя удалить его фото из телефона, и через несколько дней у неё появлялось несколько новых папок с его улыбкой.

В конце второй недели от недостатка движения начала ныть спина. Полина плюнула на наставления профессора и оседлала старый велосипед. Московский ритм жизни не оставлял времени на страдания. Тягучая, медленная деревня их только распаляла. Значит, надо забить свою жизнь делами, чтобы на пустяки времени не оставалось. Полина ездила по деревням, стучалась в каждый дом, оставляла свой телефон, знакомилась с жителями. Теперь в медпункте она почти не появлялась: в случае чего, ей звонили на мобильный.

Полина привычно прилепила «У Мирохиной. Звонить по номеру» на дверь и помчалась к дому.

Лидия Кирилловна Мирохина оказалась дамой весьма запасливой. Она выдала Полине навесной замочек для шкафа с лекарствами и велосипед. Москвичка была ей очень благодарна, но… тосковала по дому. По маминым котлеткам, папиным усам и щебетанию Варечки. Деревня не принесла лёгкости, наоборот — здесь Полина чувствовала себя в тюрьме. Если бы не забор, ограждающий палисад, Полина с удовольствием припарковалась бы в самую гущу элеутерококкового куста. Но забор был, и она прислонила велик к нему, скинула кроссовки и прошлёпала босыми ногами по свежему полу в свою каморку.

— Чего так рано? Рабочий день до двух, — вездесущая Мирохина услышала её приход.

Полина рухнула на кровать. Осталось продержаться всего пятьдесят восемь месяцев. Полина застонала — выдержит ли? А-а-а! Завернулась рулетиком в покрывало и затихла.

Долго лежать не получалось. Полина привычно вытянула смартфон, ткнула несколько значков и через мгновенье изводила себя сожалениями и жалостью. Пальцы с коротко стриженными ногтями скроллили вверх-вниз, раздвигали для укрупнения. На экране мелькали картинки из жизни Жени Исаковской, в девичестве Тихомировой. Мозг, бессердечная ты штука! Как бы ни пыталась Полина сбежать от Артёма, мозг находил способы его увидеть. Кольца, улыбки, кофе на двоих, ноги из-под одеяла, кот калачиком у уха, концерт в стиле #followme, примерка шляп, новый халат для доктора Исаковского. Полина не сразу сообразила, что скрип — это скрежет её собственных зубов. Она бухнулась головой в подушку. Нельзя! Нельзя думать о синей обезьяне. Для этого надо думать о чём-то другом? О чём?

Полина перевернулась на кровати. Комната переменилась. Покрывало с оленями вернулось к хозяйке, двери-шторы сменились бирюзовыми, а на стене появились две новые полки для книг. Многие из них уже были прочитаны. Под кроватью даже нашлось место для одного чемодана. В комнате находился экстренный запас одежды, другая часть — в медпункте. Остальное так и осталось не распакованным. Второй чемодан валялся в клети.

Мачете Полина хранила под матрасом, а вот пугач таскала с собой в рюкзаке. Однажды на неё набросился кладбищенский пёс Карлсон. Спасла цепь, на которой он сидел. Но Полина приняла меры. Велосипед, как ни странно, отдала Мирохина. Он занимал место в сарае. Пришлось смазать его растительным маслом, но ездил агрегат исправно. Полина поклялась при первой же возможности перекрасить чёрный остов во что-нибудь более жизнерадостное. Может, сейчас?

Полина снова принялась рассматривать фотографии. Подъёмные так и не пришли. Полина направила документы на свой миллион через неделю после приезда. Оформилась в районной больнице, официально сельский врач относился к ним как участковый врач с проживанием на месте. Зарплата составила 12 385 рублей. Но это ничего, тратить их в деревне всё равно было некуда. К тому же Марья Онучина оказалась права: врач на деревне голодным не останется.

Полину задабривали домашними яйцами, водкой, тушёнкой, козьим творогом и молоком, вареньем и даже живым утёнком. Однажды выдали отрез пёстрого ситца «на платье». Старуха Мирохина каждый раз цедила: «Что за народ», но ничего не выкидывала и не возвращала. Аккуратно складывала в клети или использовала по назначению.

Впрочем, не сегодня. Сегодня Лидия Кирилловна зачесала седые волосы костяным гребнем и открыла погреб.

— Полина, спишь? Помоги давай.

Полина со вздохом соскреблась с кровати. Конечно, можно проигнорировать, но поджатые губы и укоризненный взгляд работали отлично. Посреди кухни был открыт люк в погреб. Мирохина стояла рядом, с лампочкой на шнуре.

— Там в центре крюк, подвесишь.

Спускаться в промозглый холод придётся Полине. Да, блин… Полина полезла-было вниз, но Мирохина её затормозила.

— Кофту надень, и калоши. Щас принесу.

Под рукой имелась лишь одна кофта — худи с Губкой Бобом. В клеть за другими идти было лень, Полина натянула любимое. Волосы прикрыла косынкой, влезла в калоши. Широкие и большие. В таких очень удобно свалиться с лестницы.

— Может, я в кроссовках?

— А кофты у тебя другой нет? Эту пачкать будешь?

Полина пожала плечами.

— Постираю.

Мирохина фыркнула и протянула лампу.

Крюк действительно оказался в центре потолка. Ещё на лестнице Полина повесила на него лампу, и сразу стал ясен масштаб проблемы. Основательный земляной погреб три на три был весь заставлен банками. Полки начинались от пояса и шли до потолка. Трёхлитровые банки с компотами, яблочным соком, литровые с огурцами и помидорами, армии варений, протёртых овощей, грибов. Все подписаны: 2015, 2016, 2017, 2018, 2019. На мгновенье Полине показалось, что она — лекарство, забытое в дверце битком набитого холодильника. Под пузатыми рядами стояли ящики. В некоторых был песок, другие зияли чернотой, и от них исходил чуть заметный запах гнили. Полина поёжилась — тут и правда было холодно.

— Так что делать?

Старуха на верёвке спустила ведро.

— Картошку из ящика выскребай. Новый урожай скоро.

— Из какого ящика? Их тут шесть.

— Из всех.

— Охренеть!

Полина быстро оглянулась, но наверху было пусто. Однако как именно выскребать картошку Полина не понимала. Не голыми же руками? Пришлось вылезти и достать из рюкзака коробку латексных перчаток. Полина их берегла, использовала нечасто, но не полезет же она голыми руками. Коробку пришлось положить обратно: Лидия Кирилловна с грохотом и упрекающим взглядом положила на стол совок и резиновые перчатки.

— Что, думала я перчаток не дам? Совсем Мирохина изверг?

— Простите. Я не знала, как попросить.

— Медик, а что говорят ртом — не знает.

Мирохина всучила совок и заняла выжидательную позицию.

— Чего ждёшь? Давай. Я ведро тянуть буду.

И Полина снова спустилась в холодный подпол, надеясь, что управится быстро и не заболеет. Работа оказалась почти не грязной. Полина совком поддевала песок, ссыпала в ведро и передавала Лидии Кирилловне, которая за верёвку вытаскивала наверх. На вскидку ведро весило не менее десяти килограммов. Может, пятнадцать. Мирохина поднимала его не морщась. Врач-терапевт, лучший интерн профессора Тихомирова, была уверена, что эта семидесятидвухлетняя старуха — ведьма. У самой Полины от такого спина отвалилась бы сразу.

После второго ящика молчаливой работы Полина не выдержала.

— Лидия Кирилловна, а можно варенье взять к чаю? Тут есть земляничное.

— Заболеешь — покормлю. Нечего продукт переводить.

— Но у нас повод — очистка гнилостных заражений в подвальных помещениях дома.

— Нет там заражений. И мышей нет. Я дважды в год чищу. Сейчас теплодуйку поставлю, просушу.

— Тут варенье пятнадцатого года. Можно его? Оно же скоро засахарится.

— Засахарится, выкинем. Ты давай, на чужое не зарься. Вон тебе манник с утра передали, его ешь. И вообще прекращай свои городские замашки, а то будешь, как Сашевич, бельмом.

Полина подвисла вместе с совком. Сошкрябанная со дна грязь и мелкие морковки упали обратно.

— Что вы имеете в виду?

— Сашевич приехала когда же? В восемьдесят пятом, кажется, из Узбекистана. В нашей школе русский язык с математикой преподавала. Редкое сочетание. Гуманитарии в точных науках не разбираются. Столько лет тут прожила, а так ни с кем не сошлась. Бирючка. После смерти сына совсем закрылась, только в магазин ходит. А ведь с людьми работала, как ты. Могла уважаемым человеком стать.

Полине расхотелось вычищать ящики. Она здесь всего-то на пять лет, уже меньше. И пока не нашла, с кем можно сдружиться. Со старухой Красковой? С Гариком Мозжугом? Нет. В этом скучном месте можно только спиться за компанию.

— Эй, ведро давай? — привёл в реальность голос Лидии Кирилловны.

Полина зачерпнула совком очередную порцию грязи, но сверху послышались размеренные гудки: врача вызывали пациенты. Полина взлетела по лестнице, отстранив старуху.

— Ты меня слышишь? Кончай бобыльничать, поговори с людьми. Чтоб и в горе, и в радости.

— Со мною и так уже все, и в горе, и в радости.

Полина, стянув перчатки, ткнула в телефон. Полина знала, что домовладелица за её спиной недовольно сжала губы и сузила глаза. Пофиг! Её ждали Кутенковы.

Через несколько минут и право-левых поворотов старый велосипед с ржавчиной затормозил у левой половины колхозного дома. От забора отслоился старший отпрыск Кутенковых, Пашка.

— Зря они вас позвали. Сами виноваты.

Полина уже спрыгнула с велика. Шестнадцатилетний парень деловито припарковал агрегат у пня. Врач на ходу открыла тяжеленный рюкзак. Что ей понадобится? Градусник? Зелёнка? Бинты? Шовный материал? Скорее всего всё вместе: с детьми Кутенковыми на спокойную жизнь рассчитывать не приходилось. Шесть человек разновозрастной детворы навевали ужас на близлежащие деревни. Полина была уверена, что дачники ими пугали своих детей. Кутенковы всегда ходили в ссадинах. Если у них не было бородавок, забытого чирья, распоротого пальца или лёгкого сотрясения — день прошёл зря. Сегодня Полину ждал джекпот!

— Что? — переспросила она Пашку.

— Задницы занозили, чо не ясно? На жердях сидели, в жопы деревяшки вогнались.

Полина сморгнула, не зная, плакать или смеяться. Когда зашла в калитку, поняла, что сдерживаться бессмысленно. Трое младших валялись на солнцепёке на полосатых матрасах. Голые попы белели по сравнению с шоколадным загаром. Дети рыдали. Татьяна, их мать, стряхивала на них мокрое бельё.

— Чёрт вас на конюшню понёс, что ли? Падать-то зачем?

Дети хором ныли, что им больно и больше они не будут.

— Нечего матрасы мочить! Я их не для того из дому вытащила. На просушку! А ну молчать! Вон Полина Всеволодовна пришла, щас как засунет вам в жопы скальпель.

Вой усилился. Татьяна поспешила к Полине с широченной улыбкой.

— Я больше не могу сдерживаться, а ты сильно не ржи — авторитет потеряешь! Эти балбесы на конюшне с ограды слетели. Даже не знаю, как домой добрались, Федька еле ковыляет. Я сама попробовала достать, но глубоко, потому и позвонила.

Дети заныли:

— Мы не нарочно! Пожалуйста, ПолинаСелдовна, больно.

Татьяна замахнулась мокрой простынёй.

— Ух, обормоты! Огрела бы, да жалко.

Под такой аккомпанемент Полина занялась приготовлениями. Запихала в рюкзак худи (жарко) и надела халат. Вытащила жестяную коробочку с хирургическими инструментами, абсолюсепт, перекись, марлю на повязку. Сперва попросила ассистировать Татьяну, но у той обед горел, пришлось инструктировать Пашку.

— Руки моем тщательно, и под ногтями. Я ни к чему не притрагиваюсь, ты делаешь, что я говорю.

Пашка безразлично отвернулся, но по тому, как рьяно он тёр руки мылом, Полина поняла, что помощник из него выйдет толковый. Детвора запричитала.

— Я не хочу, чтоб он ко мне подходил!

— А ну, цыц! Получить хочешь? — рявкнул старший брат.

Полина стряхнула воду с чистейших рук.

— Паша, не надо. А вы — не ныть! Приступаем. Паш, антисептиком им пшикни.

Новоявленный медбрат моментально исполнил распоряжение. Три голые попы завоняли спиртом и страхом.

— Пинцет, — скомандовала Полина, и почти тут же в её руках оказался холодный металл.

Лишь одна заноза была по-настоящему глубокой. Полине пришлось сделать укол лидокаина перед надрезом. В такие минуты она чувствовала себя детективом, доктором Хаусом и Пуаро в одном флаконе. Нужно добыть улику. Пашка промокнул кровь, Полина пинцетом подцепила деревяшку. Заноза оказалась длинной. Пришлось тщательно продезинфицировать. Иглу подготовила сама, снова вымыла руки, Пашка щипцами осторожно передал и тут же сбежал. Полина не расстроилась: дальше она управится сама. Через пять минут на трёх детских попах красовались марлевые заплатки, а Татьяна вытирала слёзы на четырёх детских мордочках: Пашка тоже переживал за мелюзгу.

Полина успела каждому вколоть вакцину от столбняка, прежде чем детвора унеслась по своим делам. На этот раз в поля, где скатали солому. Фёдор, владелец зашитой попы, деловито уковылял следом. Даже закинуть ногу на велосипед ему оказалось не под силу — слёзы выступили на глазах, он закусил губу.

— Сидеть ему нельзя. Если что — анальгин, ну, или что у вас есть, и холодный компресс. Звоните в любое время. Думаю, с такой активностью к вечеру шов разойдётся.

— Полин Всевлдовна, может, чаю? Я тесто поставила, — Татьяна махнула в сторону эмалированного ведра, под полотенцем вздувалась масса теста, — плюшки будут. Хоть с нормальным человеком поболтать, а не с этими извергами.

Может, права Мирохина, и Полине нужно завести в деревне друзей? Опять же, плюшки подходят. Это явно лучше, чем выгребать песок в холодном подполе с блёклой лампой. Желудок заурчал жалобно, просительно. Но планам не суждено было сбыться: мобильный зазвонил, в калитку ворвались дети.

— Мама! Мама! Училка!

— Алло? Да, Михаил Иванович.

В следующее мгновение тяжёлый рюкзак стукнул Полину в спину, а его хозяйка яростно крутила педали к пустырю. Вслед неслось монотонное гудение: деревня смаковала новость. Учительницу Сашевич укусила змея.

Укусов змей у Полины ещё не было. Она одновременно чувствовала ажиотаж и ужас. Это не экзамен, профессора Тихомирова и более опытных врачей рядом нет. Придётся справляться самой. Полина ворвалась внутрь и чуть не полетела на пол, прямо к смачному плевку — запнулась об обувь. Ботинки разлетелись, камешек застучал по полу. Подскочила — к ней хромала Сашевич собственной персоной.

Михаил Иванович Онучин, муж дородной Марьи, трусил рядом. Полина налетела вихрем.

— Немедленно лечь! Где холодильник? Покажите укус! Скорую вызвали?

— Левая стопа, сбоку, — услужливо подсказал Онучин. — Скорую сразу вызвал, потом вам позвонил.

В отличие от супруги щуплый мужичок говорил быстро и по делу. Он меленько переступал рядом, готовый помочь в любую минуту. Полина уложила Сашевич в кровать, осмотрела стопу, ахнула — две красные точки, близкие к нарыву, из ран сочилась белёсая жидкость. Чёрт! Яд. Змея была ядовитая! Полина обернулась на плевок.

— Это я на всякий случай отсосал, как в книжках, — пояснил Онучин. — Рот прополоскал.

Полина кивнула, действовать надо быстро. Она затормошила Сашевич.

— Раиса Мусаевна! Когда это произошло? Когда вас укусили?

Бывшая учительница была бледна, с резкой пергаментной кожей и блёклыми глазами. Она схватила Полину за футболку.

— Кворила! Кворила!

— Не двигайтесь, пожалуйста. Вам нельзя много двигаться. Когда укусили? — обратилась она уже к Онучину.

Сама побежала к холодильнику. Из морозилки вынула какой-то пакет. Наверное, мясо. Нужно сделать компресс. Заморозку обернула полотенцем, положила на ногу. В рюкзаке нашла несколько таблеток от аллергии. Так, что дальше?

— Где у вас таблетки?

Сашевич снова попыталась встать, Полина её уложила. По взмаху руки поняла, где искать — в комоде. Там среди бумаг и чеков отыскала упаковку тромбо асса.

— Нужно выпить для разжижения, и воды.

Онучин метнулся к крану.

— Минут пятнадцать назад её сын увидел. Он крышу смолит, ну, гудроном. Она к нам через бурьян шла. Босиком. Может, тогда и укусила. Живёт, как бурундук, одиночкой. Беда случилась — звать некого.

Полина не слушала: некогда. Пятнадцать минут — значит, шанс есть. Быстрее, быстрее! Дала воды, аспирин — отлично. Дальше — капельница, глюкоза! В рюкзаке нашла пакет с физраствором (хоть рюкзак полегче станет), вручила Онучину — держите выше. Ввела пятипроцентную глюкозу, на истончённой руке еле нашла вену. Сашевич извивалась на кровати.

— Кворила. Кворила. Огород. Иди.

— Не двигайтесь, пожалуйста! Нельзя!

Полина огляделась. С каждым движением яд быстрее разойдётся по телу. По старческому телу. Чёрт! Голова взрывалась. Может, привязать? Полина отошла к шторе — подойдёт ли?

— Эй, эй! — голос Онучина звучал панически. — Она снова встала!

Сашевич хромала к двери. Растерянный Онучин с капельницей семенил следом. Полина подскочила, уложила вновь. Да что же за тварь её укусила?

— Вам лежать надо! Лежать! Чтобы яд по телу не расходился.

— Там! Огород!

Да блин! Полина силой прижала Сашевич к кровати, чуть не легла на неё. Быстрее. Полина достала телефон. Набрала «ядовитые змеи». Поисковик выдал картинки, стала листать. Одна, вторая, десятая. Бурые. Чёрные. Кобры. Зелёные. Ужи. С рисунком.

— Раиса Мусаевна, какая змея вас укусила? Мне надо знать змею, чтобы помочь. Скажите, когда узнаете, хорошо?

— Кворила. Кворила!

Руки старухи скорчило судорогой. Полина отбросила телефон, на экране осталось изображение мелкой жёлтой змейки. Чёрт! Высыпала содержимое рюкзака. Кофеин, кофеин! Набрала, вколола. Быстрее, быстрее. Потрогала руки, ноги — холодные. Может быть остановка сердца. Тромб. Инсульт. Дыхание? Приподняла Сашевич.

— Дышите. Глубокий вдох, выдох. Вдох, выдох. Слышите меня? Кивните!

— Кво… ри… ла…

— Дыхание прерывистое, частое. Пульс, — Полина держала сухонькое запястье. Через тонкую кожу слышались редкие толчки. И вдруг… — Чёрт!

Полина схватила Сашевич, рывком положила на пол. Онучин еле успел, чтобы игла из вены не вышла. Полина надавила на грудину. Раз, два, три, четыре. Вдох в лёгкие, немного, чтобы не порвать. Снова, снова. Быстрее! Только не тромб. Вдалеке послышалась сирена скорой.

— Держитесь! Вы же уникальный педагог: и русский, и математика. Держитесь! Ну, же! Ну!

Раз, два, три, четыре, вдох. Раз, два, три, четыре, вдох.

— Выше! — прикрикнула на Онучина. Проверила мясной компресс на укусе.

— Ну же, дышите! Дышите!

По телу сухой старушки пошли судороги. Пальцами, похожими на птичьи лапки, она схватила Полину за руку, выпучила глаза.

— Кво…

Сирена громыхала под самыми окнами. Собралась толпа любопытных. В окно влетали попеременно синие всполохи. Когда врачи вбежали в дом, Сашевич была мертва.

— Смерть в шестнадцать двадцать две, — только и смогла выговорить Полина.

Она сделала несколько шагов в сторону голубой униформы и рухнула в обморок.