У Черта на куличках

Елена Романова, 2023

А что если среди серых панелек и неуютных дворов, где гуляет ветер, затаился таинственный мир, которым правит загадочный Черт. Там течет Огненная река и живут Змеи и Колдуны, чья неразрывная связь друг с другом грозит гибелью всему живому. А между этими двумя мирами – мальчик Ваня. Каждый день его преследует одна и та же мысль, что все происходящее – не по-настоящему…

Избушка на курьих ножках

Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то, — та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не позволяли ей встать на место, тоненькая щелка обреченно зияла, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.

— Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? — поинтересовался провидец, посматривая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.

— Интересно как? — удивился Шего.

— Ну, не знаю, как в лампе, — Крола пожал плечами.

— Но и от свечи дом может сгореть.

— Постарайся все же нас не спалить, ладно?

— Да уж постараюсь, — рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу бревен. — Черт, тут что — все из дерева? — спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил пламя.

Во внезапности темноты, будто наступившей на глаза, Шего стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного светлячка — не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.

Змей продирался сквозь разворошенный дом. Повсюду его сопровождали тоскливые лики шкафов с изувеченными дверцами и поломанными замками, старые тряпки, сапоги, бутылки, бесформенные тюки подушек и матрасов, в которых мыши спасались от холода. Газеты, газеты, газеты. Их так легко было сжечь. Змей прижал к себе светившуюся руку.

Низкая лестница с вывороченной нижней ступенью вывела его в крошечную каморку с дверью в каждой стене: одна была заперта на тяжелый замок, другая — снята с петель и оставлена лежать на пороге, как могильная плита, третья — скрывала тесную комнату с нависшим над самой головой деревянным настилом.

— Что это за место? — тихо спросил Шего.

— Очень старое, — задумчиво произнес Крола, кисло оглядев комнату. — Поищу дров. А ты давай поаккуратнее тут.

— А ты — там, — змей кивнул в черноту за дверью.

— Провидцу тьма не помеха, — усмехнулся Крола и скрылся где-то во мраке.

Змей переступил порог — низкий проем заставил его поклониться. Комната была бы просторнее, если бы не огромная печь, сделавшая ее тесной, как какой-нибудь раздувшийся и мешавший всем остальным о́рган. Слева висел умывальник, раковины под ним не было, чтобы рассмотреть это, Шего пришлось поднести огонек опасно близко к конструкции. Вдруг где-то в оставшемся мраке грянул гулкий шлепок, и тут же подле той капли взорвалась еще одна. Змей резко отдернул руку от умывальника — от неожиданности огонь у него в ладони подпрыгнул, как вспышка молнии, — он стиснул пальцы, но сияние уже открыло взгляду кровать с прогнившим матрасом, на который сверху — сквозь дыру в потолке и крыше — плевала вода. Первое, что захотелось Шего: сжечь дом дотла и пепел развеять. Но правда заключалась в том, что между нескончаемой жижей снаружи и парой капель внутри выбора на самом деле не существовало.

Ты не должен бояться. Не должен бояться. Тебе просто нельзя бояться. Хватит бояться. Никогда больше не бойся.

Заклинание не действовало — страх не уходил, омерзение тоже, росла одна злость.

Шего отступил от кровати поближе к печи, заглянул в источавшую каменный холод дыру за заслонкой, подтянул рукав до предплечья и позволил огню охватить всю руку. Кирпичи откликались на позабытый зов пламени неохотно, как бы отталкивая его, словно не желали вспоминать. Крошки золы, сажи и глины на чугунной плите были похожи на землю Пустоши. Змей потер соринки горящими пальцами.

Крола, прижавший к груди трухлявые дрова, неуклюже внес их и себя в комнату и сбросил ношу возле подтопка — грохот взметнулся в тишине, как мука, в которую угодило сито. Шего, колупавшийся в печи, стукнулся о каменный свод.

— Что ты делаешь? — спросил змей с укоризной, растирая затылок свободной рукой.

— Дров принес.

Шего поднял одно полено — отсыревшее дерево зашипело в пальцах, обжигая кожу. «Терпимо», — подумал змей. И через мгновение у него в руке вспыхнул факел, восхитительное потрескивание которого отодвинуло зловещий шум дождя. Шего сложил в печь дрова — в три ряда, одно к другому — они тут же схватились, и в комнату клубами поплыл дым.

— Ох ты ж! — вскрикнул Крола, подскочил и выставил две заслонки в трубе.

Черные крошки сажи осыпали лицо, но едкий туман все равно лился в комнату, подобный духу, что не знает дороги домой.

— Засорилась она, что ли? — произнес провидец.

— Кто? — Шего жадно втягивал дым в легкие.

— Труба! Щас придется всю иллюминацию выключать — не на улице же мне спать!

— Погасить огонь? — ужаснулся змей.

— Ну а как?

— Погоди, дай ей прогреться, уйдет дым, — пообещал Шего и направил пламя с ладони в трубу.

— Посмотрю снаружи, будет ли тяга.

Провидец снова ушел, оставив за собой вереницу мокрых следов. Округлые блестящие пятна воды и осклизлые комья грязи переливались на полу закатными отсветами огня. Змей стянул с руки вторую перчатку, спрятал в карман плаща и плащ снял, бросив комком на спинку покореженного стула, потом подставил обе ладони чудесному сиянию, питая им все тело. Труба прогрелась, и призрачный дым свободно потек на улицу. Треск горящих поленьев принес покой, так что Шего уже не замечал размеренного клацанья капель.

— Ну чего, перестало вонять?

Змей вздрогнул: в этот раз провидец вошел так тихо, словно весь он был только голос.

— Спать ложись, — распорядился Крола и сам сонно потянулся. — А я осмотрюсь немного. Давно я тут не был.

Шего снилась Пустошь. И Рэда. В сияющих белых одеждах. Она стирала после зимы огромное алое одеяло. Мутная пена щелока плыла по тазу, собираясь полумесяцем у самой кромки, липла на ткань и кисти ведьмы, покрывая кожу тусклым серебром разводов-браслетов. Рэда вытерла лоб тыльной стороной ладони, оберегая лицо от мокрых пальцев, собрала мешавшие пряди. Солнце било в глаза, обжигая смуглую кожу и выгоревшие волосы, от старания и яркого света она хмурилась — крошечные морщинки белыми лучами расходились вокруг глаз и совсем исчезали, стоило только лицу разгладиться.

Морщины же Рае никогда не уходили. С каждым днем они становились все глубже, а в той, что залегла, как расщелина, у него между бровей, Шего думалось, можно спрятать крыло крошечной птички. Как-то он даже пытался. Много часов змей хранил невесомый расписной листок мертвой бабочки, найденной в Заводи, он хотел показать удивительное существо колдуну и вбежал в хозяйскую комнату, но Рае крепко спал — тревожная складка у него на лице лишь слегка расправилась. Шего тихонько крался к колдуну, между шагами — пауза, когда он вбирал в себя малейший шорох, мельчайшее колебание воздуха, но Рае не шевелился, укрытый пурпурным пухлым щитом, поверх которого лежали две его жилистые руки. Змею казалось, что это на треть отсеченное, суровое и торжественное тело плавает в море собственной крови. Склонившись над казненным, Шего боязливо и спешно сморгнул жуткое видение, сердце его дрожало, он жадно вслушивался — дышит ли Рае — пока когти сжимали сухое тельце насекомого.

Темная змеиная тень нависла над колдуном. След от руки отразился на спящем лице серым пятном. Ломкие крылья коснулись кожи, и… невесомый укол разбил чуткий сон. Рае открыл глаза. От неожиданности змей сжег свой подарок у него на лице. Колдун ударил себя по лбу, как будто его укусил комар, и прохрипел:

— Что ты делаешь?

Шего уставился на него и не мог вымолвить ни слова.

Рае тем временем сел на кровати, рассматривая пепел в руке, — он морщился, касаясь лба кончиками пальцев.

— Что ты делаешь, Шего?

Змей наконец перестал ошарашенно глазеть на него, но так и не смог выдавить ничего вразумительнее, чем:

— Я только хотел узнать.

— Что?

— Ничего.

— Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?

— Что?

— Ничего.

Колдун поднялся с кровати, откинув одеяло, и подошел к тазу с водой, стоявшему на столе возле окна. Он склонил голову, вглядываясь в свое подгоревшее отражение, протер переносицу мокрыми пальцами и сказал:

— Я не спал вечность.

— Прости меня, я не подумал.

— Ты никогда не думаешь, — Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.

— Зато ты думаешь слишком много, — выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. — Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.

— Кто? — недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае, стекая на рубашку прозрачными каплями, темневшими на светлом полотне.

— Морщины.

— Ты издеваешься, что ли? — колдун очертил подбородок ладонью, стирая лишнюю воду.

— Ты стареешь, неужели ты не видишь? Ты же стареешь.

— Может, мне намазать лицо маслом, как женщине?

— Это совсем не смешно! Ты теперь можешь умереть.

— Что за бред? — Рае откинул полотенце, которым вытер лицо, на плечо.

— Я принес тебе бабочку, мы нашли ее с Эркой в Заводи. Она не шевелилась, я не смог ее разбудить.

— Иногда я тебя совершенно не понимаю.

— Я просто хотел показать тебе… — смутился змей.

— Тебе нужно лучше себя контролировать.

— Ты не шевелился под этим проклятым одеялом.

— Боишься, что я умру?

Шего не ответил.

— У меня есть еще время. И тебе не придется отправляться за мной, когда это время закончится. Забудь об этом.

— Не придется? И как ты сможешь их остановить?

— Я жив, ты тоже, к чему эти вопросы?

— Ни к чему. У тебя лицо обожжено, принесу мазь.

— Не стоит, и так затянется.

Но змей уже вышел за дверь.

К утру дождь успокоился, серая пыль наползла в дом вместо света, в ее мутном мареве все внутри казалось уродливым и унылым. Крола встал первым, тем более что никакого отдыха ему так и не перепало. Спать на сундуке — лишь маяться, прожариваясь на томительном вертеле бессонницы и изредка попадая в хлипкие топи забвения.

На рассвете провидец осторожно сполз с лежака и попытался распрямиться: он кряхтел, силясь вернуть остов телу, и тихонько присвистывал, затягивая воздух сквозь зубы, — этот болезненный звук мешался в нем с проклятиями в адрес чертовой развалюхи, что в равной степени относилось и к сундуку, и к дому, и к самому Кроле. В конце концов провидец проиграл в борьбе с собственным телом за прямую спину и присел отдышаться на краешек стула.

Шего все еще спал. Его располосованная сажей пятка светлела в печи, как бельмо на глазу. Ночью провидец даже испугался, решив, что змей удрал куда-то, как заяц. В комнате его не было, в доме тоже. Крола выкрикивал его имя, пока Шего не промычал в ответ что-то непонятное — звук шел из печи, где забравшийся к углям змей спал тише, чем язык в горле мертвого колокола.

Отдышавшись, Крола попробовал вытянуться еще раз, прижал к боку ладонь, вправляя изгиб, и наконец распрямился, поднялся со стула и вышел из комнаты. Плаксивый скрип половиц преследовал его по всему дому. Он открыл дверь — отсыревшее дерево будто приклеило к пальцам мокрый плешивый бархат. Провидец брезгливо вытер руку о рубаху, усмехнувшись про себя: с волками жить — по-волчьи выть. На улице он в два шага угодил в грязь, нога лихо проехалась по жиже, и Крола едва не упал, выписав в воздухе чудо-кульбит, — он схватился за колышек на гнилом заборе и повис на нем всей своей тяжестью, обрушив в результате и клочок изгороди, и себя самого на землю. Спина треснула пополам, а несколько густых грязных капель брызнули в лицо. Крола опустил лоб на забор и так и застыл, как на плоту посреди океана. Чужие шаги заставили вцепиться в колья, но, как он ни барахтался, не сумел встать. Новое нервное напряжение сковало его.

— Слепцу неловкость простительна, — насмешка приземлилась на спину мягче, чем лист с дерева.

— Фу ты… — выдохнул Крола с облегчением и уткнулся лбом в промежуток между подернутыми мхом досками — к следам на лице у него прибавилось. — Напугал почем зря! Как ты умудряешься прыгать, когда в доме нет ямщика? Никогда этого не понимал.

Рае протянул руку и помог провидцу подняться с земли.

— Благодарю покорно, — съязвил Крола, отирая грязь с живота. — Отвесить бы тебе поклон, да ночь на сундуке меня доконала.

Он взглянул на колдуна, и кривая улыбка сползла с лица.

— Что случилось? Ты похож на моль, что вот-вот подохнет.

Полосы морщин на лбу Рае и пятна теней вокруг его глаз были такими темными, словно их краской нарисовали, на разодранном кончике уха раздавленной ягодой запеклась кровь, а левая рука, казалось, вообще не действовала.

— Все, как ты видел, — ответил колдун.

Шего раскрыл глаза, не понимая со сна, где это он, но, потянувшись из тьмы остывшего горнила к дневному свету, — вспомнил. Чуть приподнялся на локте, разглядывая как картину видневшийся из печи кусочек комнаты, и позвал Рае. Никто не откликнулся.

Змей выбрался из укрытия, перепачкавшись о холодные угли, спустил ноги на пол, что был словно отлит изо льда, и зябко поежился, грея одну ступню о другую. По всему телу тянулись темные полосы, разводы, пятна — змей осмотрел себя, разряженного в звериную шкуру угольных росчерков, провел ладонью по испачканному предплечью, растер грязь и покрыл кожу огнем. Пламя, точно золотистый пушок волосков на ярком свету, очистило ее, но не дало тепла. Шего подхватил сброшенные на стул вещи — от внезапного облегчения тот угрожающе накренился — змей поддержал его пальцами правой ноги и, легко покачиваясь на весу вместе со стулом, перебрал охапку перекрученных тряпок. Откинул плащ и рубашку. Вернул и свою ногу, и ножку стула на пол. Натянул штаны.

Столько всегда мучений приносили проклятые пуговицы. Хорошо хоть Рае согласился на рубашку без этих плоских костяшек, и Рэда сшила сначала черную, а потом и серую робу. Но вот штаны…

— Ты не будешь ходить в детских ползунках всю жизнь! — объявил колдун, выдернув из рук змея ветхие старые «ползунки», которые тут же бросил в огонь.

— Ну теперь подождем, когда эти чертовы пуговицы сделают меня взрослым! — прошипел Шего.

Он сердито размахивал новыми штанами и зашвырнул их в самый пыльный угол норы, как только поднялся в нее и хлопнул дверью.

Рэда звала к ужину, крича на весь дом из кухни, и тихо просила одуматься, не переступая порога комнаты:

— Да что вы опять не поделили?

Шего сидел на кровати, пытаясь застегнуть пуговицы на проклятущих штанах, — когти мешали попадать в петли. Он справился лишь с двумя — излишком стараний оторвав третью — и откинулся на прошлогодний матрас, который сам сшил и набил соломой после того, как сжег все вокруг от злости на Рае. Тогда он лежал на полу в серебре золы, черноте копоти, в тихом гробу и дымном омуте опустевшей комнаты; утром Рае так странно смотрел на него, так странно… а потом приказал вычистить все по-человечески и самому делать койку. И вот теперь Шего вновь лежал в темноте, злой и одинокий, разглядывая замазанный глиной потолок, облизывая пламенем мелкие бугорки и трещинки свода, и даже как будто успокаивался, покоряясь судьбе, но Рае лишил его этого покоя, открыв дверь и встав на пороге. Первым, как всегда, тишины не выдержал змей, он поднялся с постели, подобрал с пола вырванную с хвостом ниток пуговицу и вручил колдуну вместе со словами:

— Эта — лишняя.

С трудом и сейчас одевшись, Шего огляделся, пытаясь при свете дня рассмотреть это печальное место — жилище людей, уместившееся в одной маленькой комнатке, где почти ничего не было: гнилая постель с темной дырой в матрасе, зеленый деревянный сундук со сломанной крышкой, обитой проржавевшими металлическими ремнями, небольшой шкаф, за мутной стеклянной дверцей которого на лестнице полок тускнели разномастные чашки с голубыми и розовыми цветами и многогранные стопки на ножках не намного длиннее ногтя; в выдвижных ящиках валялись ржавые ножницы, пустые жестянки, промасленные свертки старых газет, гребенка с выломанными зубцами, черный сухарь, — зажатые в пасти времени, все вещи в доме казались покрытыми какой-то странной пыльной слюной.

Стены были зачем-то поклеены полосами цветной бумаги (в одних местах синей, в других — зеленой, в третьих — желтой), по углам она треснула и свисала клочьями, среди сухих лоскутов болталась поседелая паутина и невесомые дохлые мухи. Змей забрался пальцами в липкие нити, сворачивавшиеся в шарики, что так легко вспыхивали в руках. Прижав ладонью занявшуюся было вместе с паутиной труху бумаги, Шего погасил пламя и обернулся в поисках провидца (того, к счастью, нигде не было), неожиданно поймал себя в зеркале, зажатом между двух окон, которое висело внахлест и отражало змея всего: с ног до головы. Шего подошел ближе. Стекло помутнело от времени, покрывшись выбоинами и темными точками, будто родинками. Зверь коснулся его и почувствовал под когтями царапины. Глаза быстро потеряли интерес к самому себе, точно представшему в коже глубокого старика, и сползли к маленьким оконцам с короткими, выгоревшими на солнце тряпками, нанизанными на тонкие веревки так, что верхние части этих маленьких окон всегда были открыты: чернея ночью и белея днем.

Шего отодвинул одну из занавесок и за тусклым стеклом, внутри которого как будто застыли крупицы слез, увидел Рае… и увидел так вдруг, словно напоролся на угол, — даже заболело внутри. Колдун выговаривал что-то Кроле под сияющим нимбом клена — золотой свет лился на них сквозь прозрачную крону, но под пылающим опахалом дерева Рае казался изломанным и больным. Сердце змея уменьшилось, как фитиль под мокрыми пальцами. Он испуганно постучал в стекло — Рае вскинул голову и рассеянно посмотрел на дом. Заметив Шего, колдун кивнул, как бы спросив: «Ну как ты?» — и улыбнулся уголком рта так вымученно, словно его на крючок поймали. Первая капля чиркнула по стеклу. Вторая. Змей бросился к двери, но когда распахнул — сплошная стена дождя отсекла его от хозяина. Рае исчез. В дом криво спешил провидец, защищаясь от ливня ладонями. Кожа Шего горела огнем, а сердце рвалось из ребер, как скользкая рыба из рук.

— Я начинаю думать, что этот дождь колдовской, — объявил змей, устроившись в печи поудобнее и уложив подбородок на пальцы сведенных рук. — Стоит мне задержаться на улице, как появляется морось, ухожу под крышу — принимается поливать, но как заберусь в дом — все сразу прекращается. Что происходит? — Шего, говоривший как будто стене напротив, повернул голову к Кроле, брившемуся перед зеркалом.

— Ка…кая… — провидец тянул слова и бритву — ровные полосы чистой розовой кожи проступали сквозь мыльную пену, — ерунда.

Лезвие плюхнулось в тазик с водой, где еще полчаса назад Крола тщетно пытался рассмотреть будущее.

— Типичная осень в здешних местах — и только. Прогноз, знаешь, неутешительный.

— Сразу и ерунда… — вздохнул Шего. — Ты ведь врешь мне. Не говоришь, где Рае и что с ним, не отвечаешь, почему мы торчим столько времени в этой трухе, ничего вообще не рассказываешь. Я, по-твоему, идиот или узник?

— Что ты городишь так… — провидец не успел досказать — порезался.

Тончайшая алая струйка нарисовалась у него на лице.

— Ну вот полюбуйся, что ты со мной сделал!

— Все на свете идиоты, — змей спрятался в печь.

— Ну не глупи, Шего, — позвал Крола, поднимаясь со стула и стянув со спинки пожелтевшее тонкое полотенце, промокнул им лицо. — Что ты хочешь услышать?

— Что с Рае и где он? — глухо, но твердо спросил Шего.

— Акрмэого? — ткань на лице провидца проглотила его слова.

— А кроме этого — меня ничего не интересует, — прошипел змей.

Расшитое полотно вспыхнуло в руках Кролы, тот вскрикнул, отбросив полотенце на пол, и выплеснул сверху содержимое таза — мутная вода с белыми пузырями сотен ослепших глаз пожрала пламя.

— Ты совсем оборзел? — взбесился Крола.

— Если вы продолжите держать меня в неведении, я спалю вашу гнилую помойку! — пригрозила печь.

— Ты сам-то что будешь делать без этой гнилой помойки под колдовским дождем? — съязвил провидец.

— Да лучше вымокнуть и исчезнуть, чем ждать неизвестно чего!

— То-то ты от углей не вылазишь!

Шего выскочил из чрева печи и угодил босыми ступнями прямо в грязную лужу.

Змей раскачивался на стуле, упираясь ногами в печь, и наматывал на указательный палец торчавшую из потрепанной сидушки бороду ниток.

— Очень больно? — виновато спросил провидец.

— Отстань, ладно? — хмуро ответил Шего, выдрав клок лохмотьев из стула и бросив его в огонь.

Крола присел на сундук.

— Извини.

— Проехали, — промычал змей, почесав когтем под носом.

— Не могу я тебе сказать, просто не могу, — провидец всплеснул руками.

— Почему? — Шего подался вперед, громыхнув стулом об пол, и затих.

— Он меня убьет.

— Это вряд ли. Он даже меня не убил, как видишь.

Крола встряхнул головой.

— О доме скажу.

— Валяй, — змей продолжил раскачиваться, в то время как провидец с трудом подавил в себе желание подсечь ножку стула. — Ну так что с домом? — словно без интереса змей вернулся к подачке. — Разве это не обычный прыгун?

— Ты нашел врата? — абстрактный ужас внутри Кролы в один миг оформился в нечто невыносимо конкретное.

— Кто бы их прятал?

— Там, вообще-то, замок!

— Ты это серьезно?

— Только не говори, что ты прыгнул, — на лбу у провидца выступила испарина.

— Черт, — взъярился Шего, — кончай считать меня идиотом. А замок ваш и ржавым гвоздем открыть — как два пальца.

— Ну для тебя он, может, только символизирует запрет… — Крола выдохнул с явным облегчением, — но и этого достаточно, чтобы держать свой любопытный нос подальше от неприятностей.

— Вы этим и занимаетесь? Символизируете запрет?

Провидец взглянул в окно — в стекло бились серебристые капли.

— Этот дом никогда не был обычным, даже когда был прыгуном.

— Почему?

— Из-за ямщика.

— И где он? — Шего повернулся, вцепившись когтями в спинку накрененного стула, а ногами — в печь.

— Где, где… Кто знает? — Крола открыл стеклянную дверцу буфета и сдвинул чашку, а потом другую так, что ручки обеих стали смотреть в одну сторону. — Убили его, много лет прошло.

— Змееловы? — Шего сжал пальцы и поцарапал дерево под ними.

— Считается, что да, — Крола закрыл шкаф.

— А ты?

Лицо провидца, неясно очерченное стеклом буфета, было строгим и сдержанным.

— Я? Считаю… Свои его убрали, разумеется.

Шего стало не по себе. Он весь сжался на стуле, как на насесте.

— Как это?

— Да вот так, — провидец налил воды в чайник и поставил его к огню, змей еще теснее прижался к стулу. — Надоел он всем. Своенравный был. Вам выбор давал: уйти или остаться. Но никто не уходил, все боялись. Особенно после того, как Лир вернулся.

Шего нахмурился.

— Разве можно обрести свободу? А как же хозяин?

— Ямщик может увести так далеко, что никто не найдет. За тридевять земель.

В окне вдруг проклюнулось солнце, оросив комнату призрачным светом. Шего посмотрел на грязные половицы, как будто подобревшие в золотых пятнах, вытащил из кармана сигарету, затянулся и стряхнул пепел в ладонь.

— Но зачем он вернулся?

— Кто?

— Лир.

На чайнике принялась прыгать крышка — кипящие брызги рвались из-под нее, как грешники из адского пекла. Крола подцепил ручку спущенным с плеча рукавом свитера и унес чайник к столу.

— А ты-то сам далеко ушел? — заметил провидец.

Змей отвернулся к огню.

— И что с ним стало?

— Убили, я же сказал.

— С Лиром, который вернулся.

— Ничего хорошего.

— Почему?

Крола вздохнул, потом выплеснул старую заварку в форточку и налил в чашку свежего кипятка. Чая он так и не нашел и нарвал жухлых листьев смородины, что валялись теперь по всему столу.

— Да потому! Ты что — не понимаешь ничего? — рассвирепел Крола. — В каком мире мы живем? — он взглянул на Шего так, будто змей должен был ответить ему, но тот не отвечал, а все упорнее смотрел в огонь. — Проснись уже, сколько можно? Мы тени, окруженные смертью, и сами — смерть. Если мы будем жить для себя, для радости, то какими же мы окажемся палачами? Мы никому не нужны другими, для нас нет места — ни в одном из миров.

— Ты когда-нибудь убивал? Хоть кого-нибудь? — спросил змей глухо. — Кроме комаров. Например, собаку? Или человека?

Крола криво усмехнулся:

— Знаешь, я, вообще-то, люблю пострелять уток по осени.

Шего снова отвернулся к огню.

— Почему ты не спас его?

Провидец выругался, уронив чайник на чашку, и принялся собирать осколки в ладонь.

— От трибунала? Интересно как?

— Ямщика. Ты мог предупредить его. Он бы ушел. За тридевять земель.

Крола сел на стул рядом с быстро растекавшимся и быстро остывавшим блестящим пятном.

— Я и сам тогда был как ты — глупый ребенок. Сила еще не проснулась толком. Видел его уже мертвым, но мига смерти не видел.

— Как это? — удивился Шего.

— Вообще-то, я не все вижу.

— Странно.

— Странно то, что его смерть не видел никто. Понимаешь? Ни один провидец.

— И что? Если ты видишь не все, значит, и другие видят не все.

— Так это не работает.

Крола сложил осколки на краю стола, поднялся со стула, подошел к буфету и вытащил одну из тех чашек, что недавно перевернул, ополоснул ее, выплеснув горячую воду со дна в форточку, заполнил до краев смородиновыми листами и залил кипятком.

— У нас есть общее поле зрения, и в этом едином поле мы зрим и прошлое, и будущее. В нем нет ни черных дыр, ни белых пятен. Все кристально чисто и ясно, но как замысел, целиком, оно ото всех скрыто, доступно же лишь частями. Каждый провидец видит свою крупицу в общей чаше с водой. Когда же все видения складываются в определенный промежуток времени, мы, можно сказать, исповедуемся и получаем доступ к тому, что видел каждый из нас. Как книгу читать, склеенную по страницам.

— То есть… — протянул было Шего, но на самом деле не смог бы продолжить начатое предположение, потому что не знал, что думать.

— Нельзя скрыть совершившееся видение, оно откроется рано или поздно. Можно попробовать предотвратить его, ослепив смотрящего… Но как?

Крола сделал глоток настоя и молча допил всю чашку. Вытащил из нее листок, попробовал жевать с хмурым видом — в животе у него пронзительно заурчало. Шего встал со стула, нырнул в печь и, достав уголек, зажал в ладони.

— Как же Рае пользуется порталом?

— Понятия не имею.

— Все равно не понимаю. Это же не единственный такой дом, их же много, что даст смерть одного ямщика? В конце концов на его место разве не может прийти другой?

— Понимаешь, какая штука… Смерть змея при живом колдуне — явление крайне редкое. Могут пройти сотни лет, прежде чем это повторится. Тогда строят дом и портал из костей зверя, а человек, чтобы продолжать управлять им, обретает жизнь вечную и становится ямщиком. Без него дом — не имеет силы. Чужой, сменщик, не сможет стать ямщиком, потому что не сможет управлять домом.

Крола потянулся к чайнику, но тот оказался пуст — несколько капель упало на дно чашки.

— Но как бессмертный был убит? — недоумевал змей.

— На всякую мышку — своя мышеловка.

Провидец вновь наполнил чайник и поставил к огню.

— А мы-то чего тут делаем, в мышеловке?

Шего смотрел, как языки пламени обвивают жестянку, бьются об нее, как какие-нибудь морские создания.

— Бессилие — тоже сила, — Крола присел на корточки рядом с печью и уставился на огонь. — Мы здесь, потому что место это давно стерто со всех карт. И все еще невидимо для провидцев. По большому счету — о нем мало кто помнит. Считается, что дом этот — груда бессмысленных бревен, — он повернулся к Шего и взглянул ему прямо в глаза. — В целом так оно и есть, но это безопасное место.

Змей спрятал ноги в ботинки, стоявшие на полу, и, не завязывая шнурков, прошел к окну, шаркая по полу тяжелыми подошвами, оттянул занавеску, посмотрел во двор — шары деревьев темнели в угрюмой синеве.

— Твои скачки оставляют следы, любой ямщик отыщет тебя, но только не здесь.

— Это мы так бесследно исчезли? — спросил Шего, считывая каждую вонзившуюся в стекло дождинку.

— Насколько это возможно, — Крола обтер пальцем золоченый фарфоровый край пустой чашки.

— Мы никогда не сможем вернуться, да?

— Что ты хочешь услышать?

Рае вошел в темную комнату. Тусклый свет фонаря резал глаза так, что дальше собственного носа ничего нельзя было разглядеть. Колдун приблизился к печи, откуда, точно подломленный цветок, свешивалась маленькая рука, — и нежно подхватил лепестки острых пальцев.

— Кто здесь? — заспанный голос провидца пробил испуганно и резко, но нож в его руке не дрожал.

— Тише ты, разбудишь его, — Рае выпустил змеиные коготки, и они безвольно повисли в воздухе. — Спи, — приказал он зверю.

— Чертов дом, ничего в нем не вижу, — уже громче досадовал Крола, прикрыв ладонью глаза. — Да и свет этот — заслонка какая-то.

Колдун поставил лампу в печь к спящему и долго-долго смотрел, как раздувает и сжимает дыхание хрупкое тельце, а после широким медленным жестом вытер ладонью лоб, выглаживая кожу, умасливая усталость.

— Есть хочешь? — спросил Крола, Рае покачал головой. — А я ну так очень хочу, ты не принес ничего?

Колдун вытащил из-за пазухи жухлый цветок, мерцавший в полумраке.

— Это что, распустившийся папоротник? — провидец отступил на шаг, указывая на ветку пальцем. — Где ты его достал?

— Не такое это и трудное дело, — вздохнул Рае.

— Да уж конечно! Это осенью-то. Зачем он тебе? — Крола с подозрением вгляделся в темное лицо колдуна.

— Он не для меня, — Рае провернул сокровище в пальцах, от этого лепестки раскрылись и трепетный робкий свет разлился по всему цветку.

— Что ты хочешь сделать? — возмутился Крола, уже зная ответ.

— Подарить.

— Да кому нужны такие подарки? — провидцу хотелось схватить колдуна и дико его встряхнуть, чтобы тот очухался от своего безумного наваждения, но Рае был непреклонен.

— Он всегда хотел только этого.

— Ты с ума сошел? Что ты будешь без него делать?

Тонкий, чуть теплящийся стебель, увитый поникшими листьями и алыми лепестками, лег на запястье зверя, как на снег — раскаленный меч, легко погружаясь внутрь, проникая под кожу, вплетаясь в вены.

Цветок отравил кровь и память.

Звериные пальцы обернулись человеческими, гладкое тело покрылось тончайшим пушком, волоски выступили густой темной щетиной, прорезались брови, ресницы… Колдун подхватил превращенного мальчика на руки, слегка встряхнул безмолвное тело, отчего маленькая голова уткнулась в плечо и жесткие волосы кольнули шею. Рае вдохнул чужой новый запах и вынес ребенка из комнаты, приказав провидцу:

— Поехали.