Разрушу твою жизнь

Елена Рахманина, 2022

«Всё очень просто, – произносит Шамиль с ухмылкой, так и не взглянув в мою сторону. Будто меня и не существует. Будто для него я вещь. – Я верну всё, что принадлежало её отцу, только при одном условии». «Каком?» – спрашивает мой так называемый жених. Я ощущаю волну бесконтрольного гнева, исходящую от него. «Я заберу твою невесту в свою собственность», – улыбка моего врага превращается в зловещий оскал, заставляющий сердце биться чаще. Мне казалось, я нахожусь на своей казни. Знакомые мужчины рядом, которых я считала защитниками, превратились в свидетелей. Один взмах топора – и голова покатится к ногам Шамиля. А он наконец сможет взять меня за волосы. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

На ватных ногах я опускаюсь по стене на пол. Сердце так сильно и быстро бьётся, что из-за тока крови рука, сжимавшая телефонную трубку, дрожит.

Взгляд падает на роскошную шубку, что грела мои плечи минувшей ночью. Возможно, она одна способна покрыть долг мамы. А что уж говорить о колье, оставленном в её кармане. Сколько оно может стоить, если бриллианты в нём настоящие?

За долю секунды перед моим ответом я даже прикинула, где находится ближайший ломбард.

— Я расплачусь, — уверенно сообщаю осипшим от напряжения голосом, — сегодня.

На том конце раздаётся скрипящий, как старая дверь, смех. Будто кто-то давно не смазывал петельки. И от этого смеха становится ещё больше не по себе. Ибо мне отлично известно, что долг у меня перед Ветрянским не только денежный. А куда более крупный. Ведь наркоман по моей слёзной просьбе не сообщил Шамилю, кто я такая на самом деле.

— Конечно, Цветочек. Гони сюда свою милую попку. — Неожиданно смех прервался, а вся весёлость из голоса дилера пропала, начав отливать стальными нотками. — Будь у меня через час. И не задерживайся. Твоя мамаша тебя очень ждёт.

Я второпях умываюсь, надеваю первые попавшиеся тряпки и ныряю рукой в карман шубы. Но там пусто. Голову за секунду охватывает пожар. Щеки горят, шея горит.

Колье нет. Бабки тоже нет. Обычно в это время она спала. Да и, когда Соломон ломился в дверь, не вышла криками его встречать. Если сложить дважды два. Получится не четыре. Получится, что бабка украла колье.

Раньше ничего подобного не случалось. Но до сегодняшнего утра у меня и конфисковать было нечего. Я же беднее церковной мыши.

Всё моё нутро поглощает необъятных размеров злоба. Чёрная. Лютая. От которой с губ срывается мат и крики. Только их никто не услышит. Дома-то кроме меня никого.

По мышцам проходит судорога. Мне необходимо куда-то деть эту энергию, принесённую на полных парах ненависти. Не подумав, что кости встретятся с бетоном, я несколько раз ударяю кулаком в стену. И скулю, как побитая собачонка, ощущая острую боль.

Грёбаная сука!

Набирала её номер, но в ответ получила лишь сигнал отбоя. Снова и снова. Обзвонила всех её подружек. Но ни черта.

А на смену злости пришли два брата: отчаяние и страх. Колье оставалось моим последним шансом расплатиться с Ветрянским с минимальными потерями. А что меня ждёт теперь?

И ведь мама у него… Она снова, по доброй воле заявилась в его логово.

Мне хотелось вырвать из головы волосы, да схватиться пока особо не за что. Из зеркала на меня пялилась девица с бешеными глазами и почти дыбом стоящими чёрными короткими кудряшками. Чёрный упрямый барашек.

Можно попросить о помощи Соломона. Но одна эта мысль вызвала отвращение. Потому что я не сумею потом расплатиться с ним. А какую плату он потребует, я знаю наверняка. Он дал понять этим утром, чего хочет.

Шамиль… Тут я на сто процентов была уверена, что он выручит. Но… я не могу к нему обратиться. Тогда Ветрянский сразу выложит ему мою подноготную. А что сделает Шамиль, когда узнает, что я всё это время лгала ему, чтобы подобраться ближе? Способен ли он убить меня, как считает Соломон?

Мазохистская часть моей сущности желала знать ответ на этот вопрос. Ведь тогда я бы поняла, что я на самом деле для него значу.

Затолкала поглубже все свои романтические мечты. Фантазии о Шамиле, стирая картинку рыцаря на белом коне, напоминая себе, что он, возможно, убийца моего отца. Вытерев слёзы и сопли с лица, вышла из дома.

Искать, куда можно сплавить шубу, времени не было. Мало ли какой винтик закатится за ролик в гнилом мозге наркомана, если я задержусь. Попробую выцыганить отсрочку.

Вылетела из квартиры, села на автобус. И пыталась думать. Вот только в голове вакуум.

На автопилоте и из последних крупиц собственных ресурсов добралась до заведения наркомана. Пустующего в ранний час.

После ночной смены уборщицы не успели навести порядок. Под ногами валялись бутылки, осколки разбитой посуды, остатки разбросанной еды. И запах стоял соответствующий. Кисло-сладкий. Тошнотворный.

Желудок напомнил о себе позывом рвоты. Но тут же заглох. Я сегодня ещё не ела.

Меня никто не встретил. Будто и не ждут.

В какой-то момент я даже поставила под сомнение собственный разум. Может, мне всё показалось. Может, не было этого звонка?

Среди звенящей тишины бара моя интуиция буквально вопила — уноси отсюда ноги. Но как я могу? Ведь тут мама.

Превозмогая себя, я поднялась на этаж выше. В кабинет Ветрянского. И чем ближе подходила, тем лучше до меня доносились голоса людей.

Пьяные, весёлые, злые.

Распахнула дверь и тут же едва не задохнулась от дыма, обжёгшего пазухи носа. Здесь ужасно накурено. И стоял весьма специфический запах.

Сам Ветрянский восседал в своём директорском кресле, закинув одну ногу на подлокотник. Пьяный вусмерть. Но я помнила, что этот человек умеет моментально трезветь, когда вопрос касается его бизнеса. И сейчас, стоило ему перевести мутные глаза в мою сторону, как взгляд тут же сфокусировался. Вцепившись в меня.

— Проходи, Цветочек, — крутясь на стуле, делает жест, будто предлагая располагаться в его апартаментах, — что ты как неродная? Здесь все свои. Смотри, даже мамочка твоя тут. И возможно, новый папочка.

Я резко обращаю внимание на пару, что расположилась на диване. Не сразу заметила их, когда вошла.

Женщина лежала во фривольной позе. А мужчина прижимал её к себе. И каждая деталь говорила об их недавней близости.

Ощутив отвращение, смешанное с неловкостью и стыдом, я отвела глаза. Сцепила зубы, заставляя себя оставаться здесь.

— Владимир, — обращаюсь я к Ветрянскому, — я погашу долг. Но не сегодня. Соберу деньги, клянусь. Только дай мне сутки.

Наркоман крутится в кресле, задумчиво изучая меня и жуя зубочистку.

— Сегодня, Цветочек. Долг вернёшь сегодня.

— Но… — начинаю.

— Заткнись и слушай, — перебивает, наклоняясь вперёд и складывая руки на столе, как серьёзный бизнесмен, — тебе нужно доставить вот эту сумку по одному адресу. Работа непыльная. А все долги будут тут же забыты.

Он улыбается по-акульи, кивает в сторону реплики известного бренда. А я смотрю на этот логотип и думаю. Сколько мне дадут лет за то, что находится внутри неё, если меня поймают.

— Что там? — спрашиваю, не отрывая глаз от сумки.

Будучи дочерью преступника, я всегда видела грань между грехами. Теми, которые я готова заработать в свою копилку, чтобы потом вариться за них в котле на нижних этажах Ада. И теми, которые считала недопустимыми.

Может быть, если бы не зависимость мамы, я относилась бы к наркоте проще. Но, видя, как она день за днём забирает близкого мне человека, теряющего свою личность, стирающего её собственными руками, словно ластиком, — не могла.

Не желала в этом участвовать.

— Меньше знаешь — лучше спишь, Цветочек. Ты же умная девочка. Не задавай лишних вопросов.

Да, я всегда была смышлёной. И представляла, что меня ждёт, если решу отказаться. Но…

— А если я не хочу? — К чему догадки. Желаю точно знать.

Владимир с ехидной улыбочкой перекатывает по рту зубочистку. Наслаждаясь ситуацией. Своей властью надо мной. Моим страхом, сочащимся из каждой поры.

Взгляд скользит по мне снизу вверх и обратно. Но в нём нет мужского интереса. Он лишь изучает, взвешивает меня, чтобы вынести вердикт.

— Он тебя убьёт, — заявляет вместо ожидаемого ответа, — и даже не поморщится. Если рассчитываешь, что Ямадаев спокойно примет тот факт, что дочка Ветрянского жила у него под боком, то зря. Не рискуй своей красивой задницей. Выполни поручение, и твоя тайна останется со мной. А если сделаешь всё гладко, я и о долгах Вики забуду.

Цепляюсь за его слова, ощущая, что он знает куда больше, чем кажется. Больше, чем мне соизволил поведать Соломон.

— Что ты хочешь сказать? — делаю нерешительные шаги к его столу, пока не касаюсь его ногами, и вглядываюсь в выцветшие светлые глаза на усохшем лице. — Что произошло между отцом и Ямадаевым?

Наркоман вольготно откидывается на спинку кресла, щурится, словно ему не хватает диоптрий, чтобы заглянуть в меня поглубже. До самой печёнки.

— Я всего лишь скромный бизнесмен, почём мне знать, что могли не поделить сильные мира сего, — Владимир пожимает плечами, однако ехидство скользит в каждом жесте. Он играет со мной, приоткрывая завесу тайны и тут же захлопывая её перед моим носом.

Опускаю взгляд, изучая грязный пол под ботинками. Времени нет. Необходимо делать выбор, иначе его сделают за меня.

Наверное, именно сейчас я осознала, насколько ничтожна моя жизнь. Насколько я в ней пешка. Разменная монета. И не имею ни возможности противостоять обстоятельствам, ни права голоса.

От этой жгучей чёрной обиды по щеке заскользила солёная, разъедающая кожу слеза. Я порывистым движением стёрла это доказательство собственной слабости и никчёмности. Остро и ясно понимая, что, возможно, жить мне осталось считаные часы.

Ведь неспроста Ветрянский вызвал именно меня на это грязное дело. Меня не жалко.

— Куда нужно доставить сумку? — спрашиваю сухим, скрипящим от напряжённых связок голосом, поднимая на него взгляд, преисполненный решимости, осознавая всю безвыходность ситуации.

Удовлетворённый моим вопросом, как знаком капитуляции, Ветрянский расслабляется в кресле. Стекает в него, словно тело, лишённое костей. Бесформенная масса, накачанная запрещёнными веществами.

— Тебе нужно добраться до города в четырёхстах километрах от столицы, — произносит и следит за реакцией, будто такое расстояние может меня спугнуть, но абсолютно всё равно, куда он меня направляет, — любым путём: поездом, на такси, на автобусе. Главное, чтобы тебя не досматривали.

Он кидает на стол листок с координатами для меня.

— Хорошо, — киваю, соглашаясь, — только я заберу маму.

— Не-е-ет, — растягивает он со смешком слова, — сначала — деньги, потом — стулья.

— Я без мамы никуда не поеду. И делай что хочешь, — смотрю устало и безразлично.

Мне ведь нечего терять. По моим глазам всё видно.

— Ну хорошо. Забирай её и сумку не забудь. Она должна быть доставлена не позднее завтрашнего вечера. Груз в ней стоит дороже, чем вся твоя жизнь. Не будет вечером сумки — не будет тебя живой. Поняла?

Я киваю, высоко задирая подбородок. Ощущая омерзение. Подхожу, забирая сумку, удивляясь её тяжести. Сколько же там наркоты? Много килограммов. Мамочки… Если меня с ней где-нибудь поймают, мне никогда не видеть белого света.

Пытаюсь собраться, взять себя в руки. С ужасом думая о том, как вытащить отсюда мать в почти бессознательном состоянии.

Закидываю на плечо свою поклажу, придавливающую меня к земле. И ударяю мать со всей силы по щекам. Она со стоном, недовольно открывает свои красивые глаза.

Смотрю на неё, не понимая, почему она выбрала не меня. Почему, когда умер брат, она отвернулась от меня. Погрязла в своей боли, забыв о том, что у неё есть ещё один ребёнок, который в ней тоже нуждается.

Наверное, я выжила тогда лишь из-за какой-то огромной, необъяснимой тяги к жизни. Вопреки всему, хотя разваливалась на части после убийства самых близких людей. Блуждая по Ледовитому океану, как отколотый от острова кусочек айсберга. Ощущая безграничную, чёрную тоску.

За годы одиночества моё сердечко успело очерстветь. А нервные окончания в нём отвалились за ненадобностью. Просто потому, что я их не использовала. Привыкнув всегда находиться на стрёме. Напряжённой. Обороняющейся. Готовой в любой момент выпустить иголки и защищаться. И боящейся впустить в него того, кто заберёт с собой последнюю его часть и навсегда исчезнет.

Вероятно, именно поэтому моё сердце открылось Шамилю, ощутив его странную заботу. А ещё безопасность рядом с самым хищным зверем в лесу. И тогда сухарик, который у обычных людей качает кровь по организму, вдруг наполнился теплом и светом. И я уже не имела возможности обратить этот процесс влюблённости. Потому что мне стали слишком сладки чувства, которыми я питалась, находясь в обществе Хозяина.

Закинув сумку и кое-как усадив мать на заднее сиденье такси, я оглянулась. Никто и не смотрел в мою сторону. Не следил. Ветрянский понимал, что я в безвыходной ситуации. Погибну, если не исполню его просьбу, в любом случае. Либо от его рук. Либо от рук Ямадаева.

Но он ошибался, если считал, что я кого-то из них по-настоящему боюсь. Я просто желаю знать правду о смерти отца и брата. А потому изменила пункт назначения, назвав таксисту новый адрес. И одолжив у него телефон, набрала знакомый номер.