Чужой крест. Сага

Елена Поддубская

Шесть веков разделяют персонажей этой исторической саги. Каждый из них, косвенно или напрямую, соприкасается с легендой о двух крестах, подлинном и поддельном, великого господаря молдавского Стефана. Встречи героев с важными историческими личностями, правителями Руси средневековой, России дореволюционной, советской и современной, позволяют читателю составить своё мнение о роли последних в судьбе как отдельных лиц, так и всего русского народа.

11

СССР. 1949 год, май. Приезд Володи Полянского в Москву. Красная площадь, ГУМ. Кострома и Красное-на-Волге

На Казанском вокзале старший проводник поезда передал Володю Полянского с рук на руки родственнику. Виктор Павлович Бугров был хромым. Его правая щека так срезана до скулы, что всё лицо стянуло на противоположный бок. Но глаза у мужчины оказались добрые. Представившись, он сразу пошутил:

— Мы с тобой, Володя, по отцам тёзки будем. И Павла я прекрасно знал, а деда твоего Петра так на всю жизнь не забуду. Но про то нас с тобой ждёт отдельный разговор. Лады?

Расписавшись в «получении», мужчина делово привязал пасынка длинным шарфом к своему поясу и, хромая к зданию вокзала, приказал не отставать. И хоть шустрым был Володя и длинноногим, лишь отправившись в Москву понял, почему так поступил его теперешний опекун: толпа их сметала и разрывала. Перебирая ногами, мальчишка успевал смотреть по сторонам, но замер, стоило им выйти из вокзала на площадь. Задрав голову, он увидел над ними башню с часами.

— Виктор Павлович, это Кремль?

— Да куда там! А ты почему спрашиваешь? Видел уже, что ли, Кремль?

— Видел. В учебниках. И в газетах, — Володя не мог оторвать взгляд: — Вот эта, и вон та башни, — ткнул она на два корпуса Казанского вокзала, центральный и для касс дальнего следования, — точь-в точь, как в Кремле.

Виктор Павлович хмыкнул:

— Глазастый! Это хорошо, в нашем деле пригодится.

Уточнять о чём дядька говорит Володе было некогда: столица всосала его, как пучина, из которой вовсе не хотелось выбраться живым, а пусть бы и погибнуть от её красоты. Внимательно оглядев обезумевшего пацана, мужчина махнул рукой на прежние планы:

— Когда ещё здесь побываешь? А без Красной площади Москва — не Москва. Поехали! — он подтолкнул приёмыша обратно к туннелю: — Гляди внимательно: это Каланчёвская площадь. Теперь называется площадью Трёх вокзалов. Видишь на той стороне дворец? Это Ленинградский вокзал. А загадочный теремок рядом — Ярославский. Нам уезжать из него и на всё-про всё у нас три часа. Иначе ночь в Костроме застанет. Понял?

Вряд ли Володя понимал, о чём ему говорят: голова его беспомощно принимала столько информации, зрительной, слуховой, обонятельной, что это вызвало икоту.

— О, да ты голодный наверняка, — решил Виктор Павлович по-своему, хотя в этой кутерьме Володя вообще не помнил про то, что постоянно тянуло под ложечкой: — Лёля насобирала нам обед. Тётка у тебя добрая, обо всём подумала. Пошли где-то сядем и поедим. Не хочешь? А мороженого? Тогда давай в очередь вон к тому ларьку. Тоже не хочешь? Лады. Поедим позже в городе.

— В городе? — Полянский удивился. На всю Алма-Ату не найдёшь такого скопища народу, как здесь. — А мы что, в деревне?

Дядька сдвинулся немного на обочину людского прохода и стал что-то наощупь искать в своём рюкзаке.

— Трудно, Володя, поверить, но раньше тут было поле. И деревня. Называлась она Красное село. Почти как наше. Держи, замори червячка. Голодным по столице шастать нельзя.

Вынув им по варёной картошке, он сел на гранитную тумбу, вытянул ногу, и мальчишка увидел, как из правой штанины выглянул протез. Виктор Павлович, кивнув на ногу, коротко объяснил, что калека он с детства и стал есть со шкуркой. Володя, внутренне вздрогнув, последовал примеру. Гадая, сколько Бугрову лет, паренёк слушал больше, чем ел.

— Здесь болота были и Ока сюда заглядывала в нескольких местах. При царях тут часто устраивали фейерверки. Знаешь, что это? Тоже и учебников? Это хорошо.

Быстро управившись, они вытерли руки о чистую тряпицу, Виктор Павлович, как оказалось, всегда носил её в кармане штанов, и пошли в подземный туннель.

Метро вызвало у Полянского бессилие: когда на кладбищах мёртвым покрывали памятными гранитными плитами, и дёшево, и никто не позарится, здесь под ноги миллионам живых бросили мрамор. И это было правильно! Белый, розовый, малахитовый, он притягивал к себе. Станция Комсомольская, одна из самых красивых, что были на трёх ветках метрополитена, погружала в осеннюю охру, слепила золотом латуни, оставалась в глазах лепниной. Пять минут между поездами пролетели, как миг. Степенность, с какой люди входили в двери четырёх вагонов, врезалась парнишке в память особо. В Алма-Атинский трамвай тебя вносили. Там мяли, ощупывали, ругали, толкали, шугали. Здесь же каждый проезжающий стоял, как балерина у станка. Даже мешочники и чемоданники мигом подчинялись общему столичному ритму и стати меньшинства пассажиров. Пропорции их стали меняться уже на следующей станции. После Красных Ворот в вагоне появились мужчины в пиджаках и женщины с причёсками и ярко крашенными губами. «Кондукторская» помада — броская и вызывающая, той весной вновь ворвалась в моду, как во времена НЭПа. Рассматривая женские губы, Володя вспоминал пошлые рассказики пацанвы из приюта о поцелуях и не представлял как к ТАКОМУ можно притронуться даже руками. Лучше мятые губы Лукерьи, девчонки из его отряда: бледные и раздавленные, как осевшее безе. На витрине «Столичного», центрального универмага, лежали стройные белые сахарно-белковые пасочки, но в кулёк покупателям продавщицы умудрялись запихивать сломанные, опавшие. Володька это видел не раз и всё время мечтал, пусть хотя бы одна из орущих тёток откажется от товара. Но нет, насобачившись с продавщицей до одури, все они уносили с собой маковки и мятые, и ровные, не оставив на прилавке даже крошки, чтобы понять, какой у пирожного вкус.

Потом были Звёзды Кремля, зубчатая красная стена, Мавзолей, Исторический музей… — все диковинно красивые. Покров на Рву — собор Василия Блаженного — затмевал собою всё остальное, и точно не верилось, что стоит базилика вот уже почти четыре века. Пообещав рассказать и про то, как строили храм, и про палаты внутри, Виктор Павлович поторопился.

Всунуть в себя осмотр Ярославского вокзала пареньку было уже некуда. Они молча сели в другой поезд, ехали шесть часов до Костромы, переваривая день. Сумерки и усталость не позволили гостю рассмотреть и столицу области. Впрочем, даже если б он и хотел этого, после Москвы провинция точно бы не приглянулась. Виктор Павлович поспешил на последний рейсовый автобус. Автовокзал приклеился к железнодорожному, потому всё у путешественников вышло, как по маслу. Оказавшись единственными пассажирами, за час пути до Красного мужчина успел поведать Володе то нужное, без которого их дальнейшее сосуществование могло и не сложиться. По край жизни был обязан парнишка этому рассказу. Чужой дядя не пожалел своего времени, чтобы доверить юному Полянскому семейную тайну взрослых.