Какая же ты бездна – человек!

Елена Петровна Долгополова

Каждый рассказ альманаха – это некое психологическоеисследование авторов, размышления о противоречивости характеров, о мотивации поступков и о многом другом, что является отражением личности и самой сутью человека.

Артем Горохов

Самая лучшая

— Пойду лучше уж пересплю с кем-нибудь! — Нина крикнула в дверь так, чтобы не только мать, которой, она знала, будет от этих слов очень больно, но и весь подъезд услышали.

Как же я их ненавижу! Больную старуху свою, разваливающуюся на запчасти в свои 50 лет! Лучше не дожить до таких годов, чем позориться, лечить свой артрит, зубы вставлять. Ещё жить меня учит! Ничего не понимает вообще и лезет. Думает, что улыбкой своей мерзкой сможет меня разжалобить. Пусть валит. Я на лайте. Мне на… мне по… Бесит своим «как в школе?». В школе буллят додиков, ищут парней с бабками, чтобы отрываться с ними, отжимают деньги. Ещё думает, что по пятьсот рублей в день — это много. Для кого много? Для твоих, блин, старушек? Да ты в курсе, сколько сигареты стоят? Энергетики? И это из легального…

Нина остановилась на первом этаже, задрала юбку чуть ли не до подмышек, чтобы бдительные соседки, которые ещё более старухи, чем мать, засвидетельствовали, что её трусы действительно видны. С этими она не то что давно, а вообще никогда не здоровалась. Презрение и ненависть в сочетании с агрессией не предусматривают дежурную улыбку и вежливость.

Бабецлы сидели на своих насестах по обе стороны от подъезда, сканировали каждого своим суперминусовым, но рентгеновским зрением. Кто тут проститутка? Кто наркоман? Кто алкаш?

Нина равнодушно прошла перед ними, старательно переставляя оголённые и худые, как макаронины, ноги. Пройдя ещё метра три вперёд, она остановилась, демонстративно достала из кармана ветровки пачку сигарет, стала закуривать своими маленькими ручками. Она знала, что мать стоит у окна и провожает её взглядом, да ещё, небось, и слёзы крокодильи свои глотает. Выпустив дым, Нина выставила средний палец на правой руке и подняла конструкцию вверх, по направлению к балкону. Потом она перевела руку в сторону наблюдателей, которые предусмотрительно молчали до тех пор, пока «объект» не удалиться на безопасное расстояние.

Вот теперь будет этим отсталым о чём поговорить. Убогие сериалы, цветы на балконе, пенсии, старые сковородки с накоплившейся за десятилетия чёрной окалиной снизу, дети и внуки, которые про них и не вспоминают. А потом мамка выйдет в магаз, так они ещё на неё будут смотреть и шушукаться. Но сначала, как положено, — «здрасте-а». Всё, как и задумывалось. А ещё меня на плаванье таскала. Столько лет! Нормальные дети по дворам шатались, сосались, а я меряй этот бассейн, пропахший хлоркой и мочой. Кожа потом шелушится. Видимо считала, что я буду по мраморному морю рассекать, но как-то не подумала, что для этого нужно папика найти. А она даже отца не нашла… Видать, он далеко смотался…

Через дорогу побежала паршивая и исхудалая чёрная кошка. Она нырнула под припаркованные на обочине машины и стала глазеть по сторонам своими заплывшими гноем глазами. Ей оставалось метра три до маленького окошка в подвал, где она присмотрела себе укромное местечко между трубами отопления. На тротуаре никого, кроме невысокой худенькой девочки. Ну а детей уже давно не надо бояться. Они теперь все в своих штуковинах. Кошка не слишком резво направилась к своему окошку, рядом с которым одна из бабок время от времени ставила мисочку со всякой всячиной. Но здесь она просчиталась. Нина давно заприметила кошку и ждала этого момента. Стоило несчастному животному выбраться из-под машины, как оно тут же получило под зад сапогом. Гремя костями, кошка подлетела, потом, как водится, приземлилась на все четыре конечности и, «стирая протектор», полетела к своему убежищу. Нина бросилась к её окошку и зашипела туда: «А в следующий раз я тебя гвоздями прибью к стене и накачаю бензином! Не слышала такие истории?» Выпрямившись, она, довольная, пнула со всей силы миску, которая стояла неподалёку.

На душе всё равно было слишком противно. Нужно было потерять где-то 2—3 часа — её компания собиралась только ближе к вечеру. На телефоне денег нет. Никто не звонит. Нина направилась в сторону набережной. Можно бы зайти в Макдоналдс, но в кармане только триста рублей. Если никого вечером не удастся раскрутить, придётся мучиться жаждой, пока все потягивают пивко.

Жизнь оказалась какой-то пустышкой, подделкой. Идиотская школа, где одним до них нет дела, а другие хотят ещё «сделать из них людей», чтобы они ходили на завод с обедом в стеклянной баночке, а потом как в песне: «вот будет лето — поедем на дачу!» Нина с презрением посмотрела на мужчину, который, видимо как раз после рабочего дня, пешком шёл домой.

Волосы обросли — экономит на парикмахерской. Наверное, жена стрижёт. Толстая наверняка, безобразная. И курит самые дешёвые сиги. Пьёт пойло. Вот и вся радость. А вечером детективный сериал для даунов. При этом в школе его хорошо выучили. Может читать этикетки от пивасика и считать долги по коммуналке. Лучше бы покончил с собой, чем жить такой скотской жизнью!

Мимо проехал шикарный красный Мерседес. Внутри сидело двое накачанных парней с пышными причёсками и бородками. Хипстеры. В сторону Нины они даже не посмотрели. Девушка замедлила шаг, глянула вслед удаляющейся машине. Злоба воспалялась всё больше. Она с силой отбросила в сторону окурок, демонстративно плюнула и пошла широким шагом, размахивая руками. Хотелось броситься на кого-нибудь, побить… Задеть плечом, обматерить, чтобы выплеснуть всю скопившуюся внутри мерзость. Да, хорошо бы встретить какую-нибудь ровесницу. Из тех, что типа новое поколение, что всем стремятся помочь, что носят джинсы-бананы и большие очки, как Бибер. Но что это даст?! В этом возрасте Билли Айлиш уже миллионерка, а ты так и останешься чмом. Хотя вариант есть. Надо только денег раздобыть. Губы сделать, грудь, когда можно будет. Стать фитоняшкой — это вариант. А потом можно хайпануть и уже не задумываться обо всём этом дерьмище. Забыть о гнилом городишке, о матери забыть, чтобы не позорила при друзьях, и о теперешних друзьях-обезьянах забыть. Жизнь казалась совсем никчёмной, серой и жалкой. Совсем…

Нина вышла на перекрёсток, впереди показалось здание монастыря. Старинные стены недавно тщательно выбелены добровольцами.

Хорошее дело! Лучше бы каким-нибудь больным помогли. Их Бог ведь не замечает этих. Вон бабушка как страдала, прежде чем отмучилась! Тоже всё за добро была. Да где оно, добро?

На углу длинноволосый забитый парнишка раздавал листовки. Одну он сунул и Нине. Та взяла с равнодушным видом, замедлилась. Первые же слова взбесили её окончательно. Видимо, эти бумажки в монастыре печатали. В глаза сразу бросались строчки «Не совершай убийства — НЕ делай аборт!». Нина смяла листовку, бросила в парня, который с удивлённо посмотрел на неё, даже не попытавшись защититься.

— Помогаешь, да?! — заорала Нина. — Да лучше бы ты контрацептивы раздавал таким, как ты, кобелям! Наташа вон забеременела — так никому не нужна была. В школе расстрелять готовы были, дома — повесить! А тут, небось, спасли бы, да?

Она прыгнула к парнишке, вырвала из его рук пачку листовок и бросила под ноги. Парень стоял, опустив глаза. Легче Нине не стало. Она развернулась и зашагала прочь, навстречу молодому монаху в чёрном балахоне, который шёл по тропинке к тротуару. Он, по-видимому, наблюдал потасовку, потому что теперь с интересом смотрел на Нину.

— Что смотришь? — крикнула она ему ещё издалека. — Помолишься за меня? Может, хоть тебя услышат там? Вы же все добрые такие! Вы же мир спасаете. Беременных вон отговариваете от аборта. Может, тогда лучше закроете всех мужиков за забор? Это точно спасёт от аборта.

Монах шёл своей дорогой, потупив взгляд.

— Чё молчишь? — снова крикнула Нина, когда они уже совсем сблизились. — Помолишься, поп? А, попадзе?

Монах не поднял глаз на неё, орущую, агрессивную, с растрепавшимися волосами.

— Помолюсь, — тихо отвечал он, — помолюсь.

Нина посмотрела ему вслед с усмешкой, покачала головой, остервенело жуя жевательную резинку. Ей хотелось сделать ещё что-нибудь более вызывающее, но фантазия не сработала. Эти амёбы ни на что не реагировали. Неинтересно.

Нина спустилась к набережной, постояла секунду у невысокого заборчика, с усмешкой взглянула на женщин с колясками. Одна из них курила. Девушка тоже достала новую сигарету. Мысль о том, что её будущее с вероятностью в 99% будет вот таким и никаким другим, снова вывела её из себя.

— Чтобы вы все сдохли! — прошептала она сквозь зубы. — Я вас всех до одного ненавижу, я хочу, чтобы вы сгнили, сгорели в аду. Нет, я хочу, чтобы вы мучились! За свою тупость, за то что вы — убогие твари, ничего не достигшие, за то что живёте, как скоты, — от злости у неё помутнело в глазах. Она глубоко затянулась и медленно пошла дальше по набережной.

В нескольких метрах впереди девочка лет десяти взгромоздилась на заборчик, пытаясь сделать селфи. Она болтала в воздухе такими же худыми, как у Нины, ногами, балансируя. Нина представила, как толкает эту дуру, как та переворачивается, ударяется затылком о бетонный берег канала, теряет сознание, делает кувырок и падает в воду. Впереди никого нет, позади только эти две мамаши, которых попы уберегли от аборта. И никто не увидит, как эта дура, пуская пузыри, пойдёт ко дну. Одной тварью меньше!

Нина улыбнулась своим мыслям. Она приближалась к девочке, рассматривая её. Телефон подороже её будет. Когда между ними осталось несколько метров, девочка вдруг неловко вывернула руку и, вскрикнув, уронила телефон. Аппарат ударился о бетонный берег и скатился в воду. Нина даже успела порадоваться. Она криво улыбнулась, но в следующий миг девочка, инстинктивно дёрнувшись в попытке спасти мобильник, потеряла равновесие и свалилась навзничь с забора. Нина замерла от неожиданности. Девчушка вскрикнула и, перевернувшись, оказалась в воде. Случилось почти так, как Нина и представляла. Широко раскрыв зенки и рот, вся мокрая несчастная, любительница селфи пыталась схватиться за ровный бетонный берег, но он был весь покрыт слизью и полусгнившими мелкими водорослями. Выбраться не было никакой возможности. Течение потащило девчонку вниз. Нина машинально пошла за ней. Озираясь по сторонам, она и не заметила, как ускорила шаг.

Видя, что девочке самостоятельно не выбраться, она неуверенно крикнула:

— Помогите! — потом посмотрела по сторонам и снова, на этот раз громче, позвала: — На помощь!

Никто её не услышал. Широко открытые глаза девчонки смотрели прямо на неё.

— Держись! — крикнула ей Нина. — Там внизу есть лестница железная. За неё схватишься и вылезешь! Метров пятьдесят всего.

Девочка не ответила. Она пыталась грести «по-собачьи», но намокшая одежда тянула ко дну. Стараясь удержаться, она дёргала всем телом, но голова то и дело скрывалась под водой.

— Помогите же! — закричала Нина. На этот раз во весь голос. — Человек тонет!

Вдалеке обернулись две мамаши. Они, сделав ладони козырьком, стали смотреть, что происходит. И больше никого…

— Сейчас, сейчас! — повторяла Нина, поглядывая туда, где должна была вот-вот появиться лестница. Но до неё было ещё слишком далеко. Девочка совсем выбилась из сил и могла лишь только хватать ртом воздух. Нина скинула ветровку, отбросила в сторону рюкзак и прыгнула через забор. Съехав вниз на ботинках, она оказалась в холодной и пропахшей маслом воде. Оттолкнувшись со всей силы от берега ногами, она в два маха оказалась возле тонущей. Девочка уже не подавала признаков жизни. Нина подплыла к ней сзади, схватила за волосы, перевернулась на спину и, со всей силы работая ногами, стала тащить несчастную к берегу. До лестницы было не больше пятнадцати метров. Она знала, что самое опасное, если девчонка начнёт хвататься за неё. Так можно утонуть обеим. Для себя она решила, что ударит её свободной рукой по голове, если та начнёт её топить. И действительно, придя в себя на секунду, та стала пытаться перевернуться и ухватиться за что-нибудь. Нащупав рукой край майки своей спасительницы, она стала тянуть за него. Нина сразу почувствовала, как тяжело стало плыть. Она рванулась, задержала дыхание, занесла свободную руку, чтобы нанести удар, но решила ещё раз обернуться на лестницу — уже совсем близко. Ухватиться за металлическую скобу лестницы было единственным шансом спастись. Чувствуя, что сама задыхается, Нина сделала свободной рукой гребок. Потом ещё один. И наконец, рванувшись из последних сил, почувствовала в руке спасительный железный прут. Можно вздохнуть. Воздух! Правой ногой она встала на ступеньку под водой и подтянула к себе девочку.

— Держись! — скомандовала Нина, отодвигаясь в сторону.

Девочка ухватилась за прут, но сил подняться у нее не было. Она тяжело и часто дышала. Нина чувствовала, как вздымается её спина.

Тем временем наверху уже собирался народ. Две мамаши снимали всё происходящее на телефоны, три парня спешили на помощь. Двое из них, один за другим перемахнув через забор, спускались вниз по лестнице. Третий остановился наверху, понимая, что он будет только мешать, и достал телефон. Первый парень потянулся к девочке, наклонился, схватил её одной рукой, стал поднимать. Нина почувствовала исходящий от него запах алкоголя. Подхватив девочку, он поднялся наверх. Второй, пропустив его, стал спускаться к Нине, но та отмахнулась. Сама!

Выбравшись наверх, Нина почувствовала, что вся дрожит. Где-то неподалёку уже выла сирена полиции или скорой. И тут Нина затряслась от рыданий. Она опустилась на асфальт, закрыла лицо руками и стала выть, не понимая сама почему. Кто-то говорил ей что-то, но она лишь мотала головой и плакала навзрыд. Парни набросили на неё куртку, и только теперь Нина заметила, что она без юбки. Её унесло водой. Стыдливо прикрыв ноги чужой курткой, пахнущей мазутом, она заплакала ещё пуще.

Вдруг девочка, которую тоже завернули в куртку и которая тоже во весь голос рыдала, подбежала к Нине, оставляя за собой потоки воды, и бросилась ей на шею. Она стала целовать Нину в щёки и так крепко сдавила руками шею, что стало тяжело дышать. Нина почувствовала, как бьётся её сердце.

— Спасибо! Спасибо! Спасибо тебе! — шептала она. — Если бы не ты, я бы утонула! Ты мне жизнь спасла! — она едва говорила сквозь рыдания. — Ты самая-самая лучшая!