Какая же ты бездна – человек!

Елена Петровна Долгополова

Каждый рассказ альманаха – это некое психологическоеисследование авторов, размышления о противоречивости характеров, о мотивации поступков и о многом другом, что является отражением личности и самой сутью человека.

Галина Зеленкина

Двести тактов тишины

Говорят, что земля слухами полнится. Вот и до музыкального театра небольшого провинциального городка донёсся слух о странностях нового дирижёра Стива Якоби, приезда которого оркестранты ожидали с минуты на минуту.

— Директор просил отнестись к Стиву с пониманием и помочь ему быстро освоиться в нашем коллективе, — произнёс первый скрипач Алекс, выходя из-за кулис на сцену, где уже расположились в полном составе оркестранты.

— Говорят, он с головой не дружит, — заметил альтист Андрей, любитель посплетничать обо всех знакомых и незнакомых ему людях.

— Говорят, что и кур доят, — грубо оборвал его контрабасист Энтони.

— Поживём — увидим, — примирительно произнёс Алекс.

— Жаль, что не все могут терпеливо ждать или молча догонять, — как бы вскользь обронил старый флейтист Густав.

Но Андрей понял, что это камешек в его огород, и покраснел. С Густавом никто никогда не спорил, потому что тот говорил редко и мало, но всегда по сути проблемы. Но на сей раз старик изменил себе, и речь его была на порядок длиннее обычных высказываний.

— Бог дал человеку голос, чтобы тот смог выразить им душевные переживания. Но, как вам известно, звук можно переводить в символы, а потом из символов извлекать его обратно. И от того, как вы сможете извлечь звук, зависит, какая будет произведена музыка. Вот почему общение через дирижёра подразумевает родство душ. Самый лучший результат этого общения — возможность услышать в музыке неслышанное. Вероятнее всего, Стив пока не нашёл оркестра, с которым бы смог слиться воедино.

Слова Густава заставили покраснеть не только Андрея, но и других оркестрантов, которые в душе поддерживали гитариста, но вслух не высказывались.

— Лучше приготовьте ноты, — заметил Алекс. — Директор рекомендует Венгерский танец номер пять — любимое произведение Стива Якоби.

— Я где-то читал, что этот танец Брамса использовался властями для вербовки людей в солдаты, — заметил Карл, по прозвищу «многостаночник», так как играл на нескольких музыкальных инструментах: литаврах, треугольнике, колокольчиках, бубне и кастаньетах.

— Значит, новый дирижёр хочет завербовать нас в свою армию. Я думаю, на его месте так поступил бы каждый. Разве не так? — с этими словами Энтони обратился к сидящим рядом с ним альтистам.

Но ответа на свой вопрос не услышал. Так как…

— А вот и дирижёр, — произнёс Андрей, первым заметивший высокую сухопарую фигуру уже немолодого мужчины, выходящего из-за кулис на сцену.

«От директора идёт, — промелькнула мысль в его голове. — Наверняка получил от начальства инструкции насчёт нас».

«Фи! Какой неприятный тип! — подумала вторая скрипачка Луиза, оглядев с головы до ног Стива Якоби. — Немудрено, что с такой внешностью он нигде долго не задерживается».

«И чего на мужика нападают? — мысленно задал себе вопрос Густав. — Мне так он понравился. Ничего лишнего ни в лице, ни в фигуре».

— Здравствуйте! — произнёс Энтони и с улыбкой поклонился дирижёру. — Меня зовут Энтони. Я — контрабасист.

Слова Энтони и его улыбка вмиг разрядили возникшее было напряжение. Стив это почувствовал кожей и с облегчением вздохнул. Он вспомнил слова напутствия своего единственного друга Роберта, слепого от рождения, которые тот произнёс перед отъездом Стива к новому месту работы: «Я думаю, что на этот раз тебе повезёт, и ты найдёшь то, что ищешь уже много лет». «Почему ты так думаешь?» — удивился Стив. «Я же ясновидящий», — пошутил тогда Роберт.

Дирижёр тряхнул головой, и воспоминания спрятались в лабиринте памяти.

— А я ваш новый дирижёр. Меня зовут Стивом Якоби. В неофициальной обстановке можете звать меня просто по имени, — скупо представил себя Стив.

Впрочем, никто и не ожидал от него биографических данных. Для этого есть отдел кадров, где работает премиленькая Розалия, у которой за шоколадку можно выудить все сведения об интересующем вас субъекте. Об этом подумали, не сговариваясь, все незамужние женщины-оркестрантки. А их оказалось — ни много ни мало — пятеро.

Оркестр, которым предстояло руководить новому дирижёру, был малого состава, численностью всего сорок восемь человек. Для небольшого провинциального городка существование полномасштабного оркестра экономически нецелесообразно. Но ведь не зря же сказано: «Как велика порою малость, и как великое мало». Всё познаётся в сравнении.

Поэтому знакомство с музыкантами заняло не так много времени.

Дирижёр обвёл всех присутствующих внимательным взглядом, словно примеряясь, стоит ли поручать им решение сложной задачи.

— А теперь двести тактов тишины, — произнёс Стив Якоби и взмахнул дирижёрской палочкой.

Недоумение, помноженное на безмолвие, вызвала у оркестрантов команда дирижёра. Никто из них прежде не играл тишину такого объёма. Поэтому все замерли и про себя стали считать такты. Конечно, шагами считать легче. Один такт — один шаг. Но для этого надо было покинуть своё место и шагать по сцене. Какая уж тут тишина! Она не будет похожа на застывшую музыку.

Дирижёр внимательно вглядывался в незнакомые ему лица оркестрантов. Они были разными — одни хмурые, другие улыбчивые.

«С этими людьми я должен стать единым целым или расстаться и отправиться на поиски другого оркестра, чтобы услышать звон колокольчика в полной тишине», — подумал Стив.

Пронзительный взгляд дирижёра вызывал у оркестрантов разные мысли, возникшие как-то вдруг.

Первый скрипач Алекс вдруг осознал, что надо обязательно извиниться перед женой за повышенный тон, каким он с ней разговаривал утром.

А Густава вдруг осенило, что в неприязненном отношении к нему сына виноват он сам, поэтому ему первым следует сделать шаг к примирению.

Даже Андрей вдруг подумал, что все его неприятности от чрезмерной болтливости и надо бы поскорее излечиться от словесного поноса.

Когда чужие мысли были прочитаны, а свои только зарождались, чтобы успеть сформироваться до конца паузы, до которой оставалось несколько тактов, Стив услышал звон колокольчика. И, хотя он его воспринимал внутренним слухом и слышать мог только он один, это было чудо, которого он ждал всю свою творческую жизнь. То ли от долгого ожидания, то ли от напряжения чувств, но из души дирижёра выплеснулась радость и скатилась прозрачной слезой по щеке. Наконец-то он нашёл оркестрантов, которые могут одинаково с ним чувствовать и вместе дышать. Улыбка осветила лицо Стива, отчего оно перестало походить на маску. Он был рад, что оркестранты выдержали испытание тишиной. За двести тактов они стали мудрее и добрее.

— А он симпатичный, — заметила вдруг Луиза, повернув голову к своей подруге Марии, такой же скрипачке, как и она сама.

— Да, — подтвердила та. — Как же мы раньше не заметили?

Дирижёр с укоризной взглянул на девушек и покачал головой.

— Венгерский танец номер пять Иоганнеса Брамса. Первая скрипка солирует, — громко объявил он и взглянул на Алекса.

Алекс улыбнулся в ответ и коснулся смычком струн своей волшебной скрипки.

Такого исполнения широко известного музыкального произведения Брамса залу ещё не доводилось слышать за всю историю существования провинциального театра. Звуки музыки взлетали ввысь к потолку, затем, скользнув по стенам, рикошетом вонзались в сердца и души слушателей, коих в зале собралось около сотни человек: посмотреть на нового дирижёра пришли рабочие театра и артисты, не занятые в вечернем спектакле, а также их друзья и знакомые, любители классической музыки.

В первом ряду сидел сам директор театра и с задумчивым лицом слушал «фа-диез минор», как он называл «Венгерский танец» Брамса под номером пять. Когда в зале наступила тишина, которая спустя несколько секунд (столько времени потребовалось онемевшим от восторга слушателям) взорвалась криками и громкими аплодисментами, директор встал и направился к сцене. Подойдя к Стиву Якоби, он крепко пожал ему руку и поздравил с успехом.

— Объясните мне, пожалуйста, — спросил он, обращаясь к оркестрантам, — как удалось так гениально сыграть без единой репетиции?

— Спросите об этом двести тактов тишины, — ответил старый Густав и рассмеялся.

Вслед за ним засмеялись и другие музыканты.

— Да ну вас! — пробурчал директор. — Сказали бы уж, что двести тактов смеха.

— А что? Это мысль! — воскликнул Стив Якоби и взмахнул дирижёрской палочкой.