Лена городская/шорт-лист конкурса «Книготерапия»-2023

Елена Михайловна Басалаева, 2023

Что делать, когда тебе шестнадцать, первая детская любовь позади, а впереди – пугающая неизвестностью взрослая жизнь? Книжная городская девочка по прихоти судьбы оказывается в деревне, находит родных и обретает себя.

Глава 3.

Ответственное дело

Через пару-тройку дней я выучила по именам всю тёти-Любину родню. Братьев звали Павел и Виктор — первый жил в другой деревне, а второй не уезжал из Мальцева, женился и родил двоих сыновей, на время первого моего приезда уже взрослых лбов старше двадцати лет. Всю жизнь провела в родных местах и тёти-Любина сестра, Зина, недавно схоронившая мужа. Она была на четыре года младше Любови Ивановны, но выглядела старше: возраста прибавляли острые скулы, набухшие нижние веки да сильно потрескавшаяся кожа на натруженных руках. У братьев были сыновья, и тётя Зина тоже вначале родила Александра и Николая, прежде чем в младшем поколении бродниковской родни появилась наконец девочка Дарья.

Я в то или иное время видела всех шестерых племянников тёти Любы. Все они были люди одного типажа: с широкими скуластыми лицами, рыжеватыми или светло-русыми мягкими волосами и светлыми глазами.

После того визита к Ленке тётя Люба сводила меня к своему младшему брату, дяде Вите, потом к сестре, потом ещё к сватам — тихим старичкам, которые жили неподалёку в пропахшем кошками домике. Сваты были родителями жены тёти-Любиного брата. Встречаясь со всеми этими людьми, я удивлялась, сколько же у человека может быть сродников.

Здесь, в Мальцево, меня никто не воспринимал в качестве ребёнка, и меньше всего — баба Зоя. Через три месяца, в середине сентября, ожидалось моё шестнадцатилетие, а для старухи это был вполне себе брачный возраст. В глазах бабы Зои никак не считался ребёнком и родной внук, младший сын тёти Зины Николай, у которого в двадцать лет родился маленький Виталька, самый первый бабушкин правнук. А за старшего внука Сашку, которому несколько лет назад стукнуло двадцать пять, баба Зоя всерьёз начала переживать и поговаривать: «Ох, не женится». Успокоилась она только тогда, когда тот привёл в дом Ленку, тогда ещё едва шестнадцатилетнюю, и стал с ней жить в комнате, где теперь ночевала я.

К своим пятнадцати годам я успела прочитать книжку Дюма про королеву Марго, да потом ещё посмотреть сериал, и про себя окрестила бабу Зою королевой-матерью. Понятно, не из-за коварных интриг, какие плела при французском дворе старшая Медичи, а из-за того, что она была родоначальницей такого огромного, по моим понятиям, семейства. На восьмом десятке она прекрасно помнила и знала почти всё про своих детей, внуков и правнуков, и пыталась устроить их бытьё так, как ей казалось верным. А верной, как я скоро поняла, баба Зоя считала семейную жизнь — одинокий человек был для неё как бы и не совсем человеком, потерявший жену или мужа — несчастным, живущий без детей — несчастливцем вдвойне.

Меня никто не окружал особенным вниманием, не расспрашивал о школе. Иногда я могла сесть на крыльцо и задуматься о чём-нибудь на полчаса, и никто не говорил мне, что давно пора вставать и куда-то мчаться. Никто не одёргивал меня, не поправлял. За своей одеждой я следила сама. В самые первые дни было немного непривычно, что мне дают столько свободы, но скоро я начала чувствовать огромную благодарность за такое отношение. Чем больше мне разрешали быть одной и делать то, что я хочу, тем больше меня тянуло к людям, к их разговорам и делам.

Понятно, что я практически ничего не смыслила в тракторах, сортах помидоров, породах лошадей, но мне хотелось чувствовать себя на равных с приходившими в дом людьми; быть пусть немного причастной к этой трудной, но интересной для меня жизни. Я полюбила мыть посуду и втайне радовалась, когда на ужин к бабе Зое приходило побольше человек или тётя Люба затевала какую-нибудь готовку: тогда посуды оставалось много, и, перемыв её всю, я знала, что сделала полезное для всех дело. Мне нравилось кипятить воду в старом, облепленном серовато-белой накипью чайнике, окунать ковш в свежую ледяную воду из бака в сенях, где пахло молоком и скошенной травой.

Но больше всего я полюбила ходить босиком по ласковой мягкой земле, чувствуя, как из неё поднимается живительное тепло. Я мяла пальцами шершавые листья земляники и пахучей мяты, гладила ветки смородины, собирая с них в небольшое пластиковое ведёрко агатовые крупные ягоды. Смородиновые, малиновые, крыжовенные кусты казались мне такими красивыми, что хотелось заботиться о них, как о живых существах.

— Девка все сорняки подчистую в огороде выполола, ягоду побрала, — хвасталась тётя Люба Ленке, Саше, бабе Зое. — Ленка, слушай, у нас же ещё вон ирга стоит необобранная. Ты бы залезла на неё завтра да пособирала, а то птицы склюют…

— А где? — удивилась я. — Я смотрела, там вроде зелёные ягоды…

— А наверху-то! Там только с лестницей забираться.

— Ты у нас девка высокая, глядишь, и лестницы не надо, — улыбнулась Лена.

Над моим высоким ростом уже не раз подшучивали: со своими ста семьюдесятью шестью сантиметрами я была на полголовы, а то и на голову выше всех представителей бродниковской родни.

***

В тёплый пасмурный день мы поехали за грибами. Мы — это тётя Люба, я, Санька, младший тёткин племянник Никола с женой Полинкой и ещё одна, незнакомая мне до того дня женщина с весёлым круглым лицом. Лена осталась дома с ребятишками.

Выйдя из дома, я в ступоре встала перед гудящим трактором.

— Ну, забирайся, чё ли, — сказал Санька.

— А как забираться-то?.. — замялась я.

— О-о! Видно городскую барышню, — добродушно фыркнула тётя Люба. — Давай на руках подтягивайся и за борт.

— Прямо так?! — изумилась я. — А вдруг не дотянусь?..

— С такими-то ногами?!

Я подтянулась на руках, ступила ногой на колесо и, к своему удивлению, легко оказалась внутри трактора. Впрочем, сказать про этот трактор «внутри» можно было очень условно — бортов у него не имелось.

— А как держаться-то? — решилась я спросить, когда все уже аккуратно расселись — кто на полупустой мешок, кто на ящик, кто прислонившись к задней стенке кабины трактора.

— Зубами за воздух цепляйся, — посоветовал Санька.

Мы долго ехали по сырой дороге. Жирные пласты земли прилеплялись к колёсам трактора, мимо лиц летели чёрные комки. Потом сырость кончилась, дорога стала ровной, красивой, молодые берёзки убаюкивающе шумели густой листвой. Трактор потряхивало на кочках, но не до такой степени, чтобы поминутно думать о том, как бы не свалиться, и очень скоро я почти совсем перестала бояться, правда, крепко вцепилась на всякий случай в верхушку наполненного чем-то тяжёлым целлофанового мешка.

Я сидела напротив Полинки, временами смотрела на её рябоватое маленькое лицо с припухшими веками, которое казалось мне совсем детским, и пыталась угадать, сколько же ей лет. Будто прочитав мои мысли, она заговорила:

— Витальке скоро два годика… И у меня следом день рожденья.

— Прямо день за днём? — спросила я.

— Четыре дня… Родила я его — ещё восемнадцати не было. Дак мне, как несовершеннолетней, яблоки там дали, вафли… А опоздала бы чуть — и не дали уже.

Я изумлённо уставилась на неё: хотя Лена стала матерью всего на два года позже, сейчас она выглядела куда взрослее. Полинка же была девочка девочкой, даже в её манере поправлять сползающий на брови шёлковый платок было что-то детское, трогательное.

Когда добрались до места, грибов оказалось столько, что я могла срезать их, даже не поднимаясь на ноги. Опушки пестрели рыжими пятнами лисичек, пышно-розовыми саранками. Чуть пореже встречались крупные лиловые колокольчики с похожими на крапиву листьями.

Пока я ещё любовалась красотами, Санька и Полина уже настригли в мешок изрядно грибов и крикнули мне:

— Не спи, собирай!

— Как их много! — воскликнула я.

— Уродились, — согласилась тётя Люба, тоже неспешно оглядываясь вокруг и закуривая.

На Дашкиной даче мы как-то ходили в ближайший лесок, принесли оттуда горстку маслят, парочку рыжиков и посчитали этот урожай хорошим для ужина. В лагере «Восток» я с другими небрезгливыми «пионерами» собирала шампиньоны на месте, которое когда-то было отхожим: эти дары природы отдавались на кухню, где их безбоязненно крошили в суп. Но такого грибного раздолья мои глаза не видывали ни разу.

Срезанные лисички мы складывали вначале в пакет, а потом высыпали в большой рогожный мешок. Через пару часов мешок тоже оказался полон — настала очередь за вторым. Потом Санька усадил всех в трактор, привёз куда-то рядышком на другую поляну, чуть ли не богаче первой.

Домой вернулись к вечеру. Ужин сготовила тётя Люба: жареная картошка, салат из огурцов, редиски и зелёных перцев. Санька ворчал, что редиска уже старая и дряблая, а перцы можно было бы не трогать, поберечь. Никола с Полинкой ели всё молча, накладывали добавки, пили чай, жадно жуя пряники, а потом как-то очень быстро подскочили и ушли, сунув в карманы ещё по прянику. Вослед им Санька полуснисходительно-полупрезрительно обмолвил:

— Голодающие с Поволжья.

Баба Зоя ещё раз оценивающе поглядела на грибной урожай, коротко одобрила:

— Ничего.

Я уже была уверена, что старуха всегда так скупа на похвалу, всегда сдержанна, но вдруг увидела, как она подошла к Саньке и ласково, даже с каким-то трепетом, погладила его сухой рукой по груди.

— Как живёшь-то, внучек? — с той же лаской прошелестела она.

— Живём, хлеб жуём! — отозвался он словами моей мамы.

— И то ладно. Сашенька… Погляди, чё это на губе у меня? Болячка кака?

Санька бросил острый проницательный взгляд на лиловое пятно над губой и ядовито усмехнулся:

— Сифилис, баба!

Старуха ничуть не рассердилась и даже ничего не возразила, просто так и осталась около Сашки, может быть, наблюдая, не нужно ли будет ему ещё чего-нибудь принести. Не то, чтобы видя, а, скорее, угадывая её услуживость, Санька смягчился и почти ласково произнёс:

— Баба, я пошутил. Простуда, наверное. Иди, отдохни.

— А-а, — кивнула старуха и послушно побрела в своё кресло.

На кухне нас осталось трое — Санька, Настя и тётя Люба.

— Как у вас, для ребёночка всё готово? — поинтересовалась тётка.

— А чё ему надо. Конечно, всё. Кроватку вторую у Кармановых купил, собрал. Тряпки там Ленка взяла, что надо. Мать пелёнок ещё нашила.

— Ждёшь?

Санька яростно забрякал ложкой о край стакана.

— Ждёшь, не ждёшь… Один раз родила, другой раз родит. Чё делов-то? Раньше в поле рожали.

— Пацана хотел, да?

Санька вскинулся:

— Тётка, чё ты вот в душу лезешь? Кто родится, тот родится. Ты если хочешь помочь — лучше собралась бы, пошла сейчас со мной. Стайку¹ надо почистить, Ленка не может уже, то болеет, то устала, то ещё чё. Вот пошли лучше, чем вопросы задавать!

Тётя Люба спокойно встала, оправила кофту.

— Ну, пошли.

Я начала убирать со стола, складывать масло, сметану, остатки салата в холодильник. Тётка взяла меня за руку.

— Слушай, Ленок, я, может, долго не буду… Похоже, я им там нужна… Ты грибами займись, ладно? Чистить же умеешь? Почисти все, в кладовке у бабушки там тазы стоят у входа, я уже приготовила. Почисти, в воде холодной сполосни и порежь. А потом я вернусь, мы их сварим и заморозим. Ладно, Леночка?

— Да, тётя Люба, конечно! — пообещала я.

Дома, на полу летней веранды, грибы выглядели скромнее, чем в лесу, но всё равно их количество поражало воображение. Я высыпала в таз половину первого мешка и, усевшись на низкий стульчик, начала работу. Чистить лисички было легко, знай убирай прилипшие листья да сухие сосновые иголки. Однако через какое-то время стала побаливать спина от того, что приходилось долго сидеть внаклон.

— Ле-ен! Чаю нальёшь мне стаканчик? — позвала баба Зоя.

Я вскипятила и налила ей чаю, принесла к телевизору, но сама отдыхать не стала, боясь, что не успею управиться к приходу тёти Любы и подведу её. Второй мешок пошёл не так легко, а впереди была работа сложнее — резать грибы.

«Чёрт их знает, — думала я, — как их резать-то, крупно, мелко?!»

Решилась спросить у бабушки, но та ответила непонятно:

— Как хошь, так и режь. Всё съедим.

За все свои пятнадцать лет я не привыкла, чтобы мне доверяли хоть какое-нибудь серьёзное дело. А тут, оказывается, режь как хошь! Сама!

Я накромсала партию, встала со стульчика, размялась немного. За окном потихоньку темнело, перестали облаивать прохожих соседские собаки. Тётя Люба не возвращалась.

— Чё-то её долго нет, — слегка обеспокоилась бабушка. — Позвонить, ли чё ли?

— Нет, не надо! — неожиданно для себя воскликнула я. — Не надо звонить. Она… она предупреждала, что будет поздно, сказала не волноваться.

— А. Ну ладно. Я пойду тогда, маленько телевизер погляжу да спать…

Я прекрасно понимала, что, если тётя Люба не приходит, то варить лисички придётся самой. Но мне как раз этого и хотелось. Если люди уже в семнадцать лет рожают живых настоящих детей, то кто же буду я, если не справлюсь с какими-то жалкими грибами?!

— Ничего-о, ничего, — подбадривала я себя. — Сейчас потихоньку разберёмся.

Дома у бабы Зои была маленькая электрическая плитка — в тёплой кухне, и большая газовая — на веранде. Я с газом никогда не имела дела, но в тот день пришлось с ним познакомиться — не ставить же огромную тяжёлую кастрюлю на одинокую хрупкую конфорку.

Я видела несколько раз, как тётя Люба готовит на газовой плите, но не помнила, что надо сделать вначале — то ли поджечь плитку, то ли повернуть рукоятку на баллоне. Логически поразмыслив, я включила газ и поднесла спичку. Расцвели синеватые огненные лепестки. Я возликовала и водрузила на плиту кастрюлю, в которую чуть не до верха наложила грибов и залила их водой. Ждать пришлось недолго, плитка работала на удивление шустро. От грибов поднялась пена, шапкой полезла через край кастрюли. Вскрикнув, я стала бегать по кухне, искать какую-нибудь чашку, в которую можно было бы скинуть часть грибов.

— Газ! Газ надо было убавить, — наконец посетила меня верная мысль.

Когда первая партия лисичек сварилась, я загрузила в кастрюлю вторую. За окном давно стояла темень. Баба Зоя уснула под мирно бормочущий телевизор, накрывшись до самого подбородка теплущим ватным одеялом.

Я уже перестала думать, почему так задержалась тётя Люба. Мне даже, наоборот, хотелось, чтобы она не приходила ещё хотя бы полчаса — тогда я успела бы всё доделать и порадовать её.

Так оно и вышло. Тётя Люба пришла уже ночью, когда я успела не только сварить все грибы, слить с них воду, но и расфасовать сваренное по пакетам. Зайдя в кухню, она увидела плоды моего труда, и удивлённо воскликнула:

— Ты всё сделала! Умница! А я-то знаешь, почему так долго? Ленка родила. В больницу отвозили, в райцентр.

Я кинулась ей навстречу и обняла. Тётя Люба была меньше меня ростом сантиметров на десять, и, чтобы стать с ней наравне, я положила голову ей на плечо. От неё слегка тянуло запахами стайки, молока и пота, которые плохо заглушала дешёвая туалетная вода. Я была счастлива, что она вернулась, и горда собой, потому что выполнила задачу, почти такую же важную, как и у неё. Если бы я не занялась тогда этими чёртовыми лисичками, они могли бы пропасть, и пропал бы весь труд людей, которые целый день их собирали и везли сюда. Ах, эта памятная ночь! Кто бы мог подумать, что взрослым человека делают грибы.

Примечания

1

Хлев, помещение для скота.