Одолень-трава, отведи беду

Елена Матеуш, 2021

В Белозёрском княжестве жили-были одинокая ведьма и такой же одинокий бывший княжеский телохранитель. И была у ведьмы дочь. Да не простая, а попаданка. Свела их судьба в глухой деревушке и закрутилась история. Для оформления книги использован авторский коллаж.

Весна пришла

Ведунья не любила весну. Стоило в воздухе повеять влажной весенней свежестью, как душа её начинала томиться, собираясь лететь куда-то, в дальние края шевелила крылышками, перебирала когтистыми лапками, царапала сердце лёгкой болью. Словно там, где-то далеко, ждал её истинный дом, счастливая земля, согретая солнцем и беззаботностью. Но Вета, никогда не покидавшая свою деревню дольше, чем на неделю, и не ездившая дальше соседнего городка, где осенью гремела ярмарка, отлично знала, что даже если добраться до жаркого Султаната, счастливой беззаботности ей не найти. Её согретая любовью земля осталась в далёком прошлом и вернуться туда невозможно.

Прежде чем накинуть узорный плат, она перед зеркалом наклонила голову, проверяя ровность пробора, и седые прядки сверкнули серебром среди русых волос. Вета грустно усмехнулась. Как она раньше любила смотреться в это серебряное стекло, бабкино наследство. Когда-то прежний князь подарил его старой ведунье за то, что вылечила его сына. А теперь приятней смотреться в пруд. Гладь воды так милостиво скрывает детали и в нём она отражается почти такой же, как двадцать лет назад. Тогда ей было столько же, сколько теперь дочери, и в свои шестнадцать она так любила весну, обещавшую перемены.

«Ладно, хватит грустить, дела ждут!» — одёрнула себя Вета и, подхватив приготовленную корзину, вышла в сени, а потом, утеплившись, во двор.

— Лана, я схожу к Петру, надо отнести ему мазь, — крикнула она дочери, возвращавшейся с полными вёдрами от колодца.

После ночи, проведённой над кровником бывшего телохранителя, когда они по очереди вспоминали и рассказывали о самых близких им людях, о добрых поступках и счастливых моментах, разгоняя тем силы Тьмы, что пытались захватить парня, Вета и Пётр сблизились. Ну как сблизились? Просто видели друг в друге родственную душу и всё. Ничего больше. Но этого хватило, чтобы Пётр перешагнул через гордость и признался ведунье, как до сих пор болят его раны. С тех пор каждые две недели Вета готовила для него лекарство, и то он заходил за ним, то она заносила кувшинчик с пахнущим травами перетопленным барсучьим жиром.

В этот раз у Веты был ещё один повод отправиться к бывшему княжескому телохранителю. Впереди ждала ночь весеннего равноденствия, когда ведунье предстояло отправиться в лес, чтобы набрать можжевельника. Раньше ей выделял сопровождающего староста — кого-нибудь из охотников. Этого обычно хватало. Но после того, как в самую долгую ночь в году на кровника Петра напали создания Тьмы, Вета опасалась. За зиму никого, кроме обычных волков, охотники в лесу не встречали. Но известно, что магические твари появляются не всегда. Лишь в особые дни года, когда грань между мирами истончается, прорываются они на землю. И предстоящая ночь была из таких.

С тварями обычный охотник может и не справиться, а Петру Вета доверяла. Хоть он и говорил, что из-за полученных ран не может уже служить молодому князю, но даже и такой Пётр превосходил любого из их деревни в воинском искусстве. Посмотрела как-то Вета на его схватку с выздоровевшем кровником. Да, Ильяс тогда ещё не оправился до конца от болезни, но зато на его стороне была молодость. Только это не помогло. Вете даже не пришлось долго переживать за исход боя. Стремительный танец двух противников, выпады, которые не успевал ухватить глаз, звон и скрежет металла и вот уже серебряной рыбой сверкнула в воздухе выбитая из рук молодого степняка сабля. И Пётр прижимает к шее поверженного противника свой клинок.

Лишь когда Ильяс произнёс слова клятвы не вредить больше Петру и князю, Вета перевела дух. Ей и его было жалко. Не для того тратила она на парня своё мастерство и дар, чтобы тот так быстро умер, проиграв в схватке. Тогда из-за переживаний, она не смогла оценить красоту короткого боя. Но потом не раз во сне вновь и вновь любовалась на мощь и грацию двух бойцов.

Вот и сейчас от воспоминания Вету опалило жаром. Даже свежий ветерок не охладил кровь. Она шла по освободившейся от снега и уже подсохшей дороге под ярким синим весенним небом и казалась себе вновь молодой и лёгкой. Даже принялась тихонько напевать знакомые с детства строки.

Калитку Пётр не запирал. Приблуда к Вете привык и не считал нужным драть горло, оповещая хозяина лаем о приходе гостьи. Так что ей удалось зайти во двор незаметно для Петра и без помех полюбоваться открывшимся зрелищем. Стены дома и сарая защищали от ветерка, и Пётр рубил дрова, скинув рубаху. Он стоял спиной к Вете и она засмотрелась на то, как перекатываются мышцы под золотистой кожей. Даже шрамы смотрелись сейчас узором, нанесённым искусным мастером на сильное мужское тело.

Лишь когда последним точным ударом Пётр вогнал топор в колоду и, оглянувшись через плечо, подмигнул Вете, по-мальчишески усмехаясь, она поняла, что её подглядывание давно замечено. Она даже отступила на шаг, но поймав себя на этом детском желании сбежать, остановилась и смущённо улыбнулась, признаваясь в слабости.

— Добрый день, госпожа Вета. Проходите в дом, я сейчас приду.

Вета кивнула и, стараясь не спешить под тёплым весёлым взглядом мужчины, направилась в избу. В сенях, когда она развязала платок и ленты на салопе, хозяин нагнал её. Пётр, помогая снять салоп, прикоснулся к её плечам, задержал на миг руки и Вете показалось, что волоски на её затылке встали дыбом, реагируя на это прикосновение.

Это было ещё одной причиной, из-за которой Вета не любила весну. С тех пор как она овдовела, мужчин у неё не было. Жениться на ней немногочисленные вдовцы не хотели, опасаясь поверья, что в доме ведуний мужики долго не живут. А красть любовь тайком Вета не хотела. Да и бабка её предупреждала, что крутить шашни в деревне опасно для ведуньи. Бабы начнут коситься, пойдут разговоры и сплетни, а ведуний и так не слишком любят. Хорошо, если только дёгтем обмажут, а то в иных местах и до костра доходило.

Обычно Вета за заботами и хлопотами научилась забывать о потребностях тела, но весной… Земля пробуждалась после долгого сна, готовясь принять в своё лоно тёплые дожди и дать жизнь уроненным в неё семенам. В ведунье тоже пробуждалось женское начало и взять под контроль эту природную стихию стоило больших трудов.

Принося мазь, Вета обычно сама и втирала её в шрамы бывшего телохранителя, проверяя заодно, как идёт заживление старых ран. Сегодня она засомневалась в своей выдержке и чуть не решила отказаться от процедур под каким-нибудь благовидным предлогом. Но потом рассердилась на себя — что она, девчонка какая-то? Неужели не справиться?

Пётр, не подозревая о её сомнениях, поставил на стол таз с водой, положил рядом полотенце, вновь скинул рубашку и сел на лавку спиной к ней, ожидая привычную процедуру. Вета достала принесённый кувшинчик, расположила рядом с тазом, надеясь привычными действиями успокоить кровь. Она не спеша смочила полотно и отжала, протёрла спину Петра и протянула ему, чтобы он вытер пот на груди. Набрала мазь и принялась втирать её в горячую мужскую кожу.

Прикасаться к Петру ей и раньше было приятно, но обычно при этом она сосредотачивалась на том, чтобы почувствовать, как срастаются повреждённые когда-то мышцы, выявить, если есть, воспаление, размять затвердевшие узлы. Сегодня же Вете казалось, что через пальцы течёт огонь, согревающий мужчину и плавящий её волю.

С трудом она размяла и смазала все шрамы на спине и хрипловатым голосом произнесла:

— Всё. Дальше сам.

Мужчина повернулся на лавке лицом к ней, перехватил её тонкие запястья и, пристально глядя в глаза, осторожно потянул женщину к себе на колени. Вета знала, что он остановится, стоит ей этого захотеть, но она не хотела.

***

Было немного странно вновь учить дочь делать жаворонков — вырезать и складывать тесто, делать из сухой ягоды глазки, вкладывать внутрь зёрнышки. Первый раз они так вместе лепили ещё лет десять назад, и Вета до сих пор помнила её маленькие неловкие ручки и забавно перепачканную мукой гордую мордочку. Последние лет пять Лана выпекала их сама. Но после своей болезни дочь забыла многое и приходилось учить её заново. Обычно натыкаясь на очередной такой провал в её памяти Вета огорчалась, но сегодня ничто не могло испортить ей настроение.

Всё сегодня Вета делала рассеянно, вновь и вновь вспоминая, как возвращалась вчера домой и словно впервые видела облака, плывущие по розовеющему закатному небу, нежную красоту подснежников, выглядывающих из прошлогодней листвы и травы. Слушая звонкие девичьи заклички весны, доносившиеся со стороны деревни, Вета и сама чувствовала себя птицей — лёгкой, живой, счастливой. Не шла — летела над весенней землёй.

Смазывая головки «птичек» мёдом, она воображала, как отнесёт жаворонков Петру и услышит от него ласковое — «Веточка. Моя Веточка!». В приоткрытое окно врывался свежий весенний воздух и праздничный шум — детские звонкие голоса, девичий смех, гудение мужских голосов. Вета и сама не замечала, что улыбается, пока дочь не спросила:

— Мама, ты сегодня такая непривычная. Что-то случилось?

— Ничего. Просто весна.

Доводить выпечку до конца Вета оставила дочери. Готовить та по-прежнему умела. Просто забыла, как лепят жаворонков. А Вета пошла проверять свой запас трав, которые могут понадобиться и готовить обереги для предстоящего похода в лес. Она так сосредоточилась на этом, что крик Ланы о том, что она ушла гулять, скользнул и почти не запомнился.

Закончив с делами, Вета завернула в белый платок выпечку и заспешила на деревенскую улицу. Она улыбалась и раскланивалась с соседями, а сама высматривала высокую фигуру Петра. Сердце ёкнуло и пустилось вскачь, когда встретилась с тёплым взглядом мужчины. Она, не замечая этого, ускорила шаги, торопясь навстречу. Но её опередили. Перед Петром выросла тонкая фигурка Ланы. Вета, замерев на месте, смотрела, как дочь протягивает мужчине белый узелок со словами:

— Пусть царь лесной и царица лесная дадут тебе здоровье доброе и дом богатый.

Глядя поверх головы Ланы, Пётр улыбнулся Вете и принял узелок от дочери. Словно стужей на Вету повеяло. Замерла она на месте, похолодев, наблюдала за тем, как дочь тянет Петра в «Ручеёк», весело смеясь на его неловкие отговорки. С тяжёлым сердцем Вета призналась, что взрослый мужчина и юная красавица смотрятся рядом хорошей парой. Её искреннее веселье заражало Петра и словно делало его моложе. Сила бывшего телохранителя придавала уверенности её девочке. Вета отступила, повернулась и всё ускоряя шаг заспешила прочь.

***

Вечером Вета мучилась, слушая звонкий голосок дочери, взахлёб рассказывающей, как Пётр здорово играл в крёгли, лучше всех выбивал чурочки, какой он сильный и ловкий.

— Лана, а он не стар для тебя? — она попыталась образумить дочь.

— Какой же он старый? Ему всего тридцать шесть, я спросила, — возразила та. — А главное, когда Пётр рядом никакой дурак ко мне не сунется! Хоть повеселилась сегодня без помех.

— О каком дураке речь?

— Об этом наглом Ромке. Опять меня за руку хватал. Слов не понимает. Моих. А стоило Петру ему раз сказать, чтоб оставил меня в покое — и того как ветром сдуло!

Роман, сын старосты, уже один раз принёс дочери горе, разбил ей сердце, и теперь, оказывается, вновь вертится вокруг Ланы. Значит, Пётр сегодня помог ей. Вета поняла, что не скажет дочери так старательно обдуманных слов. Промолчит. На душе царила такая же мутная тяжесть, как за окном, где низкое небо набухало снегом.

***

— Вот что вам, бабам, надо? Как понять? — спросил Пётр Заразу.

Кошка в ответ тихо мяукнула, не отводя круглых пристальных глаз. Затем встала и не спеша направилась к своей миске, время от времени оглядываясь на хозяина.

— Хорошо хоть с тобой всё ясно, — усмехнулся Пётр и пошёл вслед за животным, без проблем поняв её нехитрое послание.

Хотя и с Ветой отгадка также проста, только верить в это не хочется. Он с такой надеждой шёл на праздник. Думал, что перед всеми пройдётся по улице с красивой ведуньей, покажет, что это его женщина. Чего им стесняться? Они, чай не дети. Она вдова, он — тоже одинок. Почему бы и не сойтись? Жить бирюком Петру надоело. С хозяйкой его дом сразу ожил бы.

Только его мечтам, похоже, не сбыться. Он-то думал, что это Вета к нему дочь послала, отвлёкся на девочку, а потом смотрит — Веты уже и нет. Пошёл даже её искать, но наткнулся на Лану, вырывающуюся из рук парня. Шуганул его, а потом решил присмотреть за девочкой, чтобы этот наглец её снова не обидел. Надеялся, что рядом с дочерью скоро появиться и мать. Но так и не дождался.

Вот уже несколько дней прошло с той жаркой страсти, что накрыла их тогда, но Вету он больше не видел. Похоже, она от него прячется. Видно, жалеет, что поддалась весеннему хмелю, что закружил голову, зажёг кровь. Сам-то он не жалел. Ничего лучше у него за последний год не случалась. Да не только за год… И дело не в страсти. За зиму Вета стала для него самым близким человеком, другом. А теперь думал, что и любушкой. Неужели обманулся? Как с погодой. Думал, что уже всё, весна, а сейчас за окном снова снег.

— Эй, хозяин! Можно войти? — знакомый девичий голос вырвал Петра из его мыслей.

— Нет, подожди. Я сам выйду. Негоже девице в дом к одинокому мужику одной заходить. Или ты не одна?

— Ой, да кто тут увидит.

— Да хоть Приблуда, вон, — пошутил Пётр, выходя на крыльцо, и кивнул в сторону пса, стоявшего за спиной гостьи. — Тебя мать прислала?

— Нет. Я сама. Мимо шла, решила заодно творог занести. Ты же говорил тогда, что твоя кошка его любит.

Пётр стоял и молча смотрел на Лану. Глядя прежде на неё через призму рассказов Веты, он считал её девочкой, а сейчас разглядел — перед ним юная, но уже взрослая девушка. А смотрит на него знакомыми материнскими глазами и вовсе как женщина.

— У тебя зола на щеке.

Лана потянулась к его лицу. Пётр перехватил руку.

— Я люблю твою мать.

Девушка растерянно протянула:

— Вот как… — и вдруг улыбнулась. — Понятно… А она об этом знает?

Тут уже смущённо промолчал Пётр.

— Тогда не трать время. Скажи ей. А то мама сейчас темнее этой тучи ходит. Я уж боялась, что снег скоро у нас по горнице мести будет. А творог и мёд всё равно возьми. Что же я зря несла что ли?

Лана сунула ему в руки корзинку и сбежала с крыльца.

***

Пётр пришёл, когда Вета его совсем не ждала. В доме кипела весенняя уборка. Они с Ланой расчищали углы, вынося накопившийся за зиму хлам. На носу у ведуньи красовалась сажа, а на волосах паутина. Всё это Вета заметила, бросив быстрый взгляд в зеркало, когда Лана крикнула из сеней:

— Мама, принимай гостя! Я пошла за водой.

Торопливые попытки привести себя в порядок ничего не дали. Грязь только размазалась. От этого Вета чувствовала себя вдвойне неловко и злилась на Петра.

— День добрый, хозяюшка!

— И тебе добра, Пётр! Каким ветром занесло на мой порог?

— Как же, госпожа ведунья. Ты говорила, что собираешься этой ночью идти в лес. Мы договорились, что я тебя охранять буду. Или забыла?

Говорил это всё Пётр спокойно, размеренно, будто ничего между ними не случалось, и жаркая страсть лишь приснилась ей. Вета поняла, что Пётр предлагает ей вернуться к тому, что было раньше — спокойной дружбе. Да, это лучше всего! Раз с любовью не вышло, так хотя бы сохранить то доверие и тепло, что сложились между ними.

— Нет, не забыла. Собиралась позже зайти к тебе, — легко солгала женщина.

— А я вот не стал ждать, — улыбнулся Пётр. — Побоялся, что ты кого другого позовёшь. Только с тварями, если они придут, лучше меня никто здесь не справится.

Вета знала, что это не похвальба, а правда.

— Это так, Пётр. Потому и попросила тебя.

— Когда пойдём?

— Как солнце сядет, так и отправимся. На местах, что поближе, на берегу реки народу и без нас полно будет. Сегодня все можжевельник набирать станут, а мне тишина нужна. Пойдём с тобой на холмы.

— Хорошо, госпожа. Приходи тогда на закате. Я буду готов.

Вета согласно кивнула и с облегчением улыбнулась. Хорошо, что они снова могут говорить так — без оглушающего стука сердца в ушах, глупого смущения. Просто — как друзья.

***

Пётр готовился к походу, проверял оружие, смачивал стрелы в отваре плакун-травы, что сохранилась у него со времён службы княжьим телохранителем. Обычно он больше верил в своё искусство, чем в волшбу всякую, и потому к выданным снадобьям обращался редко. Но сегодня другое дело. И сам он уже не тот, что раньше, и враг может встретиться особый, против которого одного меткого глаза и твёрдой руки может оказаться мало. Рисковать же Ветой Пётр не собирался.

Он улыбнулся, вспомнив, как мило смотрелась обычно серьёзная Вета с пятном сажи на прямом носике. Как ему хотелось прикоснуться к ней. С трудом сдержался. И хорошо, что сдержался. Главное сейчас не спугнуть. Ничего, терпению он хорошо обучен.

О том, что Вета пришла, он узнал раньше, чем услышал её голос и шаги на крыльце. Просто почувствовал. Отложил колчан и направился в сени. Лёгкий сумрак смягчал черты и Вета сейчас показалась ему так похожей на Лану, словно старшая сестра. Пётр потянулся помочь ей снять короб, висевший за спиной, но женщина отшатнулась:

— Не надо! Я сама!

Пётр спрятал улыбку. Этот торопливый отказ выдал её неравнодушие.

— Что ты, Вета. Уж короб-то я помогу. Тебе же неудобно, — и не слушая возражений, снял его со спины женщины.

В комнате ведунье ненадолго замерла, словно в растерянности. Пётр тоже не сразу вспомнил о словах, так остро нахлынуло ощущение её близости. Жаркий и душный тёмный поток на мгновение поймал их в плен, притягивая друг к другу. Но Пётр устоял. Не время.

— Что скажешь, госпожа Вета, когда выходить будем? — хрипловатым от долгого молчания голосом спросил он. — На закате или уже после?

— На закате. Пока дойдём до места, что присмотрела, как раз стемнеет.

— Тогда уже пора и выходить.

— Да. Я специально так подгадала. Только подготовимся. Вот, оберег возьми, — и Вета протянула ладанку. — Это с одолень-травой.

Пётр подошёл ближе и наклонил голову, предлагая ведунье самой её надеть на его шею. Вета приподнялась на цыпочки и на минуту прильнула, накидывая кожаный шнурок. Сквозь шум крови в ушах Пётр расслышал, как певучим шёпотом женщина произносит:

— Одолей горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса тёмные. Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца, во всем пути и во всей дороженьке, береги от зла добра-молодца.

Конец ознакомительного фрагмента.