Одолень-трава, отведи беду

Елена Матеуш, 2021

В Белозёрском княжестве жили-были одинокая ведьма и такой же одинокий бывший княжеский телохранитель. И была у ведьмы дочь. Да не простая, а попаданка. Свела их судьба в глухой деревушке и закрутилась история. Для оформления книги использован авторский коллаж.

Самая долгая ночь

Как серьёзно он ошибся, Ильяс понял, когда уже было поздно. Большая часть пути позади. Княжий гонец рассказывал, что добирался до этих клятых Ручейков засветло, вот и Ильяс отправился. Как он не учёл, что гонец ехал летом! А это значит, что до темноты у него было часа на три больше. Сообразил это Ильяс, когда за спиной осталась большая часть пути и сумерки на мягких лапах уже подкрадывались к дороге. Поверни он назад — всё равно до темноты не успел бы выехать к людям. Решил не отступать.

Его подгонял, делал нетерпеливым горящий внутри тёмный огонь — жажда мести. Его братья в холодной земле, а этот… пёс! всё ещё топчет землю.Что грозят ему не только холод и темнота сказали огоньки глаз и тёмные тени, замелькавшие в кустах у дороги. Как ни погонял Ильяс своего коня, оторваться от волков не удавалось. Они напали, когда дорога внезапно сделала поворот. Вцепились в бока и шею Серого. Ильяс вылетел из седла, больно ударившись о стылую землю. Отбиться удалось. И раны были несерьёзными — рука и бок. Кровь, пропитавшая одежду, быстро схватилась ледяной коркой, запечатав раны. Холод и подступающая слабость — вот самые страшные враги, по капле высасывающие жизнь. И ещё безнадёжность.

Ильясу казалось, что он уже никогда не выйдет к людям. Кругом только темнота и снег. И холод. Только утоптанная дрога намекала — люди есть! Надо только идти по проложенному другими пути, и она выведет к теплу и жизни.И он шёл, спотыкаясь и падая, то проваливаясь, то выплывая из накатывавшей волнами слабости. Сознание мутилось и Ильясу казалось, что рядом скользят убитые братья. Они приближались, когда он падал, укоряюще качали головами, если Ильясу хотелось остаться в ставшем вдруг тёплым и мягким снегу.

— Не бойтесь, братья, я не оставлю вас неотомщёнными, — бормотал он и снова шёл в темноту.

Когда вдали замерцал огонёк, Ильяс вначале не поверил. Думал, глаза обманывают его, показывая то, что он так жаждал увидеть. Свет в окне одинокого дома.

Чтобы подняться на крыльцо, Ильяс отдал последние силы, и он не столько постучал, сколько привалился к двери.Успел услышать шаги и голос:

— Кого это носит в такое время?

Всё! Он вышел к людям, к теплу. Можно расслабиться. И уплыл в темноту.

***

Первым почуял гостя Приблуда. Ночь обещала быть морозной, и Пётр пожалел пса, пустил в дом. Тот спокойно дремал на половичке в углу, изредка смешно дёргая лапами во сне. Но вдруг встрепенулся и приподнял голову к чему-то прислушиваясь. Потом нехотя встал и подошёл к дверям, ведущим в сени. Оглянулся на хозяина, потом тревожно гавкнул.

Пётр, проверявший охотничьи снасти, встал и подошёл к собаке. Приблуда был опытным сторожем и просто так голос не подавал. Сейчас же он снова гавкнул, словно торопя хозяина. Пётр накинул полушубок, вышел в сени и только успел подойти к двери, как в неё что-то тяжело стукнуло.

Отодвигая щеколду, Пётр ворчливо произнёс:

— Кого это носит в такое время? — распахнул дверь и прямо на него рухнул человек.

С улицы повеяло стужей, и Пётр поторопился втянуть заледеневшее тело в дом. Сапоги незнакомца, цепляясь за порог, прогремели и втянулись в сени. Пётр осторожно опустил тело на пол и торопливо закрыл дверь.

Зажёг свет, чтобы лучше рассмотреть случайного гостя прежде чем тащить его в дом. Неяркий свет магического шара выхватил из темноты окровавленную и местами разодранную одежду.

— Похоже, с волками встретился. Повезло, отбился.

Не грудь, ни живот, ни голова судя по всему не пострадали. Смуглое, а сейчас серое лицо молодого мужчины показалось Петру смутно знакомым. Такие же лица были у напавших тогда на князя. Пётр покачал головой и усмехнулся:

— Любят боги пошутить. Похоже, ты по мою душу шёл.Небось, добить хотел.

А теперь сам лежит беспомощный в сенях бывшего телохранителя.

— Тебя ведь мне и убивать не надо. Просто оставить здесь, в сенях, к утру и сам помрёшь.

Говоря так, Пётр затаскивал незнакомца из сеней в теплоту дома. Тащил он его подмышки, без излишней нежности, и тот иногда стонал, не открывая глаз.

— Ничего, не барышня, чтоб тебя на руках носить. Да я после ваших клинков и не всякую барышню теперь унесу. Возись теперь с тобой всю ночь.

Что-что, а первую помощь оказывать Пётр умел. Не раз приходилось заботиться о товарищах. Этим и занялся.

***

Ильяс то промерзал до костей, и его сотрясала дрожь, то плавился от жара. Волны боли накатывали и отступали. Из огненного жара проступало вдруг лицо ненавистного слава, обтиравшего лицо прохладной влажной тряпкой.

— Пей! — говорил он и к пересохшим губам подносил ложку, вливая горьковатые капли влаги.

Вначале Ильяс не мог понять — видится ли он ему, как убитые братья, или боги так зло подшутили, выведя его к цели в таком беспомощном виде. Но руки проклятого слава были слишком реальны. Они приносили облегчение. Братья же лишь смотрели на него из темноты и таяли, когда он тянул к ним руки. Так что в минуту просветления Ильяс понял: он дошёл до убийцы братьев, вот только убить его сейчас не в силах.

— Я убью тебя, — прохрипел он в ненавистное лицо.

— Обязательно. Попытаешься, — усмехнулся тот. — Если выживешь. А для этого — пей!

Хотелось плюнуть ему в лицо. Но сил не было. А силы нужны, чтобы убить его… потом. И Ильяс пил горьковатый прохладный отвар. И снова проваливался в темноту, задыхаясь жаром.

В этот раз из глубин беспамятства его вёл женский голос. Он что-то то ли пел, то ли шептал про бел-горюч камень, про девицу-огневицу и ещё что-то на славском языке, что Ильяс понимал плохо.

— Ты всё сделал правильно, Пётр. Спас его. Если б не ты, то парень не дожил бы до рассвета.

— Да уж, эта ночь была долгой, — ответил женщине знакомый голос. — Но что-то он мне не нравится, госпожа Вета. Раны у него не такие тяжёлые, и шёл он с ними не так долго, чтобы чувствовать себя настолько плохо. Пока вы были с ним, я прошёл по его следам, нашёл место, где пала лошадь. Видно, что он там дрался с волками, но ни тел, ни следов нет. Только скелет от коня остался. Я вот думаю — а волки ли это были?

— Может и не волки. Сам ведь знаешь — впереди самая долгая ночь в году, когда могущество Тьмы сильно, как никогда. Её создания рыщут в эти ночи, ищут ей новых слуг. Если в сердце человека поселилась тьма, то они чуют это. Тянутся к таким, метят их.

— Думаешь, он…

— Посмотрим. Эту ночь я проведу с вами. Присмотрим за мальчиком.

Ильяс вначале даже не понял, что певучий грудной голос назвал мальчиком его. Он раскрыл глаза и с трудом повернул голову. На него внимательно смотрела светловолосая сероглазая женщина средних лет. Она напомнила ему мать, хоть та и была смуглой, темноволосой, с продолговатыми, а не круглыми, как у этой, глазами. Но смотрела на Ильяса также, словно говоря: «Куда ты опять вляпался, мой мальчик?»

— Очнулся? Это хорошо. Сейчас ты опять выпьешь отвара, а потом я пойду сварю тебе куриный бульон, чтобы мог подкрепить силы.

Ильяс послушно выпил до дна показавшийся особенно противным настой. Женщина легко поднялась и вышла из небольшой горенки, где на лавке лежал больной.

Скоро со стороны кухни раздалось уютное постукивание посуды. Ильяс заметил, что Пётр тоже прислушивается.

— Отвык я уже от такой толпы в доме, — покачал головой хозяин.

— Почему ты не убил меня? — с трудом проталкивая слова сквозь пересохшие губы, спросил Ильяс.

— А должен был?

— Ты что, не догадался, кто я?

— Догадался. И что? Должен был бросить тебя замерзать на пороге? Ладно, лежи. Пойду госпоже Вете помогу.

И Пётр вышел. Ильяс сам не заметил, как вновь заснул. Проснулся от аппетитного запаха, что щекотал нос. Рядом сидела женщина и держала в руках большую кружку, от которой одуряюще пахло куриным бульоном. Она приподняла его голову и придерживала за плечи, пока он медленно отхлёбывал бульон.

Накормив, женщина встала и собралась уходить.

— Подожди! О чём ты говорила с этим? Что может со мной случиться?

Она замерла на пороге и, помедлив, ответила:

— Пётр думает, что тебя покусало создание Тьмы. Сегодня самая длинная ночь, когда она сильна, как никогда. Если ты не избавишься от чёрных мыслей, то утро встретишь уже не человеком.

— Он просто придумал это, чтобы я отказался от мести! Он боится!

— Если бы боялся, то не спас бы тебя ночью. Не привёл бы меня днём. Не волнуйся, я залечу твои раны, а остальное зависит от тебя.

В горницу заглядывали сумерки, постепенно густевшие чернильной синевой. Вот вошёл Пётр и поставил на окно зажжённую лампу.

— Вета придёт позже, — сказал он и замолчал, удобно устраиваясь в углу на стуле.

— Я всё равно убью тебя! Ты убил моих братьев.

— А они убили моих друзей. И князя. И меня почти убили.

— Ты ненавидишь их?

— Уже нет. Они выполняли приказ, делали своё дело. И я его делал, как умел. Что же теперь ненавидеть? Они мертвы.

— Но я жив!

— Жив. И пока не сделал мне ничего плохого. В той схватке мы были на разных сторонах. Оба выжили и потеряли своих. Я больше не на службе. Оттого, что убью тебя, моим побратимам легче не станет. Не вижу смысла брать грех на душу.

— Зачем же тебе ножи?

— Эти? Серебряные? Чтобы спасти тебя, если к рассвету ты перестанешь быть человеком.

— Не пугай мальчика! — улыбнулась госпожа Вета, входя в горницу и садясь на сундук. — Мы поможем ему пережить эту ночь и не забыть, кто он.

— Как? — Ильяс облизнул пересохшие губы.

— Просто. Будем разговаривать. Ты расскажешь мне про свою мать, братьев, Пётр про своих побратимов, я про свою дочь. Знаешь, какая она у меня чудесная девушка? Так и дотянем до рассвета. Как видишь — ничего сложного.

В комнату важной походкой вошла кошка и запрыгнула на кровать к Ильясу. Устроилась в ногах и запела, замурлыкала свою вечную песню: — Мур-р-р, всё будет хорошо!