Мы (не) навсегда

Елена Левашова

Он разрушил мою жизнь, а я спасла его. Я не могла поступить иначе, потому что я хирург, а он… мой пациент. Властный мужчина с синими глазами, в которые я теперь смотрю каждый день… — Соня, ты расскажешь Барсову о ребенке? Он бы точно помог решить… эту проблему. — Нет. И не собираюсь. У него молодая красивая жена, а я… просто случайное приключение. — А мне кажется, ты ему нравишься… А жену эту расфуфыренную… можно подвинуть. — Не сочиняй, Алён. Барсов не из тех, кто воспитывает чужих детей. К тому же я хочу дать шанс доктору Арзамасову — он давно за мной ухаживает.

Глава 7.

Барсов.

— Барсов, я вам разве разрешала так активно шевелить руками? — голос Софьи вторгается в блаженную тишину. Я так и стою, обнимая ее плечи… Вдыхаю аромат женских волос, удивляясь своей вольности. Я воспитан немного старомодно и привык ухаживать за женщиной, прежде чем… В общем, вы поняли.

— Софья, вы же сами говорили, что металлическая конструкция надежно держит кости. Вот если бы я вас на руки поднял, то…

— Вот еще, — фыркает она и отстраняется, вмиг лишая меня тепла. — О чем вы хотели поговорить?

Ни о чем. Ловлю себя на мысли, что хочу пить сок и есть пирожные в ее компании. И ни о чем не говорить… А еще я замечаю усталость в ее глазах, а на лице следы бессонной ночи или слез. Понимаю, она все-таки узнала об изменщике-муже. Интересно, кто ее осведомитель? И зачем этому человеку понадобилось так ее ранить?

— Давайте поедим, Софья Васильевна? — взмахиваю рукой, приглашая ее к «столику». — Еда в больнице не очень. Я даже похудел немного.

— Хорошо, давайте, — соглашается она и осторожно, как боязливая птичка, садится на деревянную перекладину, служащую лавочкой. — Я буду эклер. Люблю их с детства. А вот бисквитные не очень…

Она поднимает пирожное и, не скрывая удовольствия, откусывает. Я повторяю за ней — ни к чему эта неловкость. Мы жуем пирожные и смотрим на розовеющее небо. Уже сентябрь… У меня аврал на работе, а я радуюсь внезапному отпуску, как дурак.

— Вкуф-фно, — улыбается Софья, облизывая нижнюю губу.

Аппетитный крем остается на ее щеке, а я… протягиваю руку и стираю его быстрым движением пальцев.

— Простите. У вас крем на лице.

— Спасибо, — Софья краснеет от моего смелого прикосновения. — Вы что-то узнали о моем муже?

— Да. Он вел масштабную научную деятельность, Софья Васильевна. Искал способ устранить побочный эффект нового препарата. Концерн, кстати, об этом знал.

— И почему они не пошли навстречу? — пожимает она плечами. — Такой ученый клад для них.

— Или ненужная помеха, — возражаю я. — Побочные эффекты прописывают в инструкции к применению лекарства. И все. На этом завод-производитель считает свою миссию законченной. Им просто не хотелось возиться с этим… Тратить деньги на исследования, опыты, перезапускать препарат. Павел мешал всем, поймите. И есть еще один человек…

— Борисенко? — вздрагивает она и медленно опускает стакан на столик.

— Да.

— Он пропал без вести. К нам приходил следователь, но никто ничего не знает… Думаю, его уже нет в живых.

— Вы понимаете, какая это бомба замедленного действия? Если производители пошли на такие преступления, значит, исследование Павла стоящее.

— И что? Я-то что теперь смогу сделать? — пожимает Софья плечами.

— Продолжить исследования. Вот что. Я могу помочь с финансированием, со своей стороны. Вы можете защитить диссертацию, оформить патент на открытие.

Софья мнется. Понимаю, она обижена на мужа и ничего не хочет слышать о нем… Но есть медицина, наука, правильные вещи, которые нельзя вот так забывать! Люди трудились много лет, чтобы облегчить жизнь больных. И что — все в топку?

— Марк, мой покойный муж был фармакологом, а я травматолог-ортопед. Я не смогу продолжить его дело, потому что ничего в этом не смыслю. Ваш детектив… был в лаборатории Павла? — осторожно спрашивает Софья. — Там, наверное, все уже разобрали?

— У меня есть кое-что для вас. Вынимаю из кармана флешку и протягиваю ей. — Мирон Альбертович нашел это при обыске лаборатории. Она лежала в конверте с надписью: «Для Софьи». Мы не смотрели, поэтому не знаем, что там…

— Спасибо, — она взволнованно прячет вещицу в сумочку. — Посмотрю дома.

Между нами повисает напряженная тишина. Я знаю, о чем думает Софья… Боится, что на флешке переписка с любовницами или другие тайные делишки ее мужа. А тот, кто подписал конверт — не Павел, а злоумышленник или завистник.

— Не думайте о плохом, ладно? — хрипло произношу, борясь с желанием снова ее обнять. Она пожалела меня, когда я рассказал об измене жены. Теперь моя очередь. — Все будет хорошо, верите? — касаюсь ее дрожащего локтя и все-таки притягиваю к груди.

— Барсов, вы сумасшедший, — шепчет Софья. Поднимает на меня взгляд, полный неприкрытой боли. — Наверное, у вас осложнение от наркоза. Вы беспардонный, наглый… хам.

— Наверное, — соглашаюсь я, обжигая ее висок горячим дыханием. Касаюсь кончиком носа ее гладкой нежной щеки, вдыхаю аромат волос и клубничного блеска для губ. Ее плечи дрожат, дыхание учащается. Я… как изголодавшийся пес накрываю ее губы своими и жадно целую. Никогда я не вел себя с женщиной вот так — «беспардонно и нагло», но Софья… Не понимаю, почему так на нее реагирую? Вроде уже не мальчик, обуреваемый страстью. «К тому же женат на молодухе», — всплывает горькая мысль.

Она отвечает мне. Целует в ответ и сразу же отстраняется, испугавшись собственной слабости.

— Что вы… себе позволяете? Я, по-вашему… Я… Хам!

Ее дыхание сбивается, щеки пылают. Софья подхватывает сумочку и убегает прочь. Ее шаги отдаются гулким эхом, а потом и вовсе стихают… Я остаюсь один. Идиот, сам все испортил. Раненый, в повязках, а все туда же… Смешно.

— Дурак ты, Марк. Ведь хотел же по-другому… Черт! — произношу вслух. Пинаю валяющийся под ногами осколок кирпича и опускаюсь на лавку. Надо собрать пирожные и угостить медсестер. А завтра извиниться за свое поведение…

Софья.

— Ну ты даешь, Тарасевич. Такое только с тобой могло случиться! — усмехается Аленка, играя пальчиками. — Четвертый десяток размениваешь, а убегаешь от мужика, как… Как…

— Ну, договаривай, — хмурюсь и кисло посматриваю на свои ногти — под гнетом общественного порицания они лишились красного цвета. — Как дура?

— Да не так чтобы… Просто не понимаю я тебя. Мужик симпатичный? Да! Сам целоваться полез? Тоже да. Везде утвердительный ответ, а нашей Сонечке неймется, — фыркает Алёнка и вытягивает губы трубочкой. Это у нее такой знак протеста.

— Он женат, — шепчу я, стараясь не привлекать внимания. — Ты за кого меня держишь, подруга?

В салоне красоты мгновенно повисает блаженное безмолвие. Дамочки за соседними маникюрными столиками любопытно поглядывают в нашу сторону. Мастера маникюра тоже. Кажется, они даже ногти пилят тише, чтобы расслышать подробности пикантного разговора.

— Ну и что? Он же сам тебе сказал, что разводится? Жена изменила и… — не унимается Алёнка.

— Тише ты, Ален! Давай закончим с маникюром и пойдем в кафе? — предлагаю я, состроив на лице недовольную мину. Не хочу выносить свою личную жизнь на общее обозрение, а уж Барсова…

Алёнка права — такое только со мной могло произойти. Крыша, теплый осенний ветер, ароматы свежих пирожных и его парфюма… И поцелуй. Внезапный, неправильный, порывистый… И такой приятный. Да, я поступила глупо. Убежала, как наивная школьница, у которой украли первый поцелуй. Скажи кому, засмеют… Взрослая женщина, вдова. Я ничего никому не должна и могла бы поддаться чарам Марка, наплевав на его жену и свои принципы. Но я не смогла… И не потому, что не хотела. Очень хотела. И почему на меня Толик так не действует? Недавно мы гуляли по проспекту Мира, ели мороженое, и он случайно (а, может, и нет) коснулся моей руки. Пробежался кончиками пальцем по предплечью и слегка его сжал. Но я ничего… не почувствовала! Вроде бы и противно не было, но… не то.

— Соня, ты закончила? — Алёнка демонстративно трясет ярко-розовыми ногтями.

— Да. Куда пойдем? — вздыхаю, все еще не отпустив мыслей о Барсове.

— В «Версаль» на Анджиевского. Здесь недалеко, — отвечает Алена, набрасывая на плечи кардиган. — Джека будем с собой брать? Уж он-то сможет утолить все печали!

— К-какого Джека? — непонимающе хлопаю глазами.

— Jack Daniel’s, Тарасевич. Виски, способный заглушить любые печали.

— Алён, ты не находишь, что я иду под откос? Сначала безобидные, на первый взгляд, красные ногти, потом — поцелуй с женатиком, а теперь и виски! Что я интересно вытворю, если напьюсь? — чопорно поджимаю губы.

— Мне очень хочется на это посмотреть, Сонь, — расплывается в улыбке Аленка.

— Я пока не готова, — мягко возражаю я. — Предпочитаю меняться внутренне, а не…

— Бла-бла-бла! Скукота!

Субботний вечер веет прохладой. Ветер словно мягкой кистью рисует на разгоряченном лице, играет с локонами, успокаивает бурлящий в сердце страх. Да, я боюсь увидеть Марка в понедельник… Вот такая я трусиха и дура. Мы с Алёнкой садимся на открытой террасе. Любуемся фонтаном, следим за детворой на самокатах и парочками, украдкой обнимающимися, сидя на лавках. Алена заказывает два бокала белого вина. Я неохотно соглашаюсь с ее выбором блюд для ужина — семгой в сливочном соусе и «цезарем» с креветками. Не люблю рыбу, и все тут!

— О чем думаешь, Сонь? — потягивая вино, спрашивает она.

— Я выпишу Барсова в понедельник, — заявляю ультимативно. — Швы у него рассасывающиеся, так что необходимости лежать в больнице нет. Ему нужно время и домашний уют. Вот и все.

— Значит, запала, подруга! — хихикает Аленка. — Ешь давай и не кривись. Рыба полезная. В нашем возрасте организм испытывает недостаток в полиненасыщенных жирных кислотах и… как их там — омега три, омега…

— Подожди, Ален. Папа Паша звонит, — хватаю телефон, с трудом усмиряя растущую внутри тревогу. — Да, Павел Иванович.

— Сонечка, Барсику плохо. По-моему, он… умирает. Пена изо рта, весь дрожит. И Гали, как назло, нет — пошла в сквер позаниматься скандинавской ходьбой.

Конец ознакомительного фрагмента.