Мы (не) навсегда

Елена Левашова

Он разрушил мою жизнь, а я спасла его. Я не могла поступить иначе, потому что я хирург, а он… мой пациент. Властный мужчина с синими глазами, в которые я теперь смотрю каждый день… — Соня, ты расскажешь Барсову о ребенке? Он бы точно помог решить… эту проблему. — Нет. И не собираюсь. У него молодая красивая жена, а я… просто случайное приключение. — А мне кажется, ты ему нравишься… А жену эту расфуфыренную… можно подвинуть. — Не сочиняй, Алён. Барсов не из тех, кто воспитывает чужих детей. К тому же я хочу дать шанс доктору Арзамасову — он давно за мной ухаживает.

Глава 6.

Софья.

«Сонечка, никогда больше не крась ногти в такой цвет. Ты же не разгульная вертихвостка?», — в памяти всплывает воспоминание. Паша тогда раздраженно тряхнул газетой, мазнул взглядом по моим «вульгарным» ногтям и вернулся к чтению.

— Ау, Софья, вы меня слышите? Каким цветом покрывать будем? — из задумчивости меня вырывает голос маникюрши Алиночки. У меня выдалось свободное утро, и я решила потратить его с пользой.

— Светлым каким-то… — бубню под нос. — Хотя нет… Красным давайте. Перламутровый есть?

А что? У меня красивые длинные пальцы. И ногти симпатичные, хоть и подстрижены «под ноль».

Алиночка охотно выполняет мою просьбу, закрепляя эффект массажем и маской от преждевременного старения кожи. Торопливо выхожу из салона красоты и шагаю к автобусной остановке. Моя подруга Алёна утверждает, что лучшее лекарство от депрессии — маникюр. Или макияж, прическа, новое платье… Список можно продолжать бесконечно. А еще новый роман… Пожалуй, с последним я повременю. Прыгаю в переполненный троллейбус и еду на любимую работу. Толик Арзамасов меня уже хватился. Звонил, волновался, где там «наша Сонечка пропадает». А что я? Взамен незапланированного ночного дежурства мне разрешили приехать к обеду. Вспархиваю по ступенькам больничного крыльца, поднимаюсь в отделение. Еще бы мысли собрать в кучу и сосредоточиться — больные-то не виноваты, что у меня разрушилась жизнь. Рассыпалась, как стеклянные шарики из аквариума. Любуясь ярко-красными ногтями, топаю по коридору отделения в ординаторскую и… сталкиваюсь с Барсовым.

— Софья Васильевна, осторожно. Не убейтесь. Я-то ладно, а вы нужны пациентам. — Широко улыбается он. Симпатичный до мурашек. В его глазах играют смешинки, губы расплываются в улыбке… Или это у меня перед глазами что-то мелькает от волнения?

— Барсов, вы почему не в палате? — хмурюсь я и пытаюсь убрать руку за спину.

— Очень красиво, между прочим. Вам идет красный цвет, он подчеркивает страстность вашей натуры, — многозначительно улыбается он. — А я так… Гуляю, воздухом дышу.

— Чего-чего? Много вы понимаете. — Фыркаю я. — Вас осматривали?

— Да… То есть нет. У меня жалобы, между прочим. Жду вас в палате. Приходите скорее и осмотрите мои раны прекрасными красными пальчиками.

Вот же жук! Похоже, я заливаюсь краской. Щеки пылают, как у девчонки, сердце гремит как наш старый сухожаровый шкаф.

— Подойду немного позже. Возвращайтесь в палату. — Бросаю я и почти пускаюсь наутек. Вот тебе, Сонька и роман… Ты краснеешь, бледнеешь, задыхаешься, а ведь Марк еще ничего такого не сделал… И не сделает, потому что я не позволю… Правильно я про него подумала — он изменщик и ходок. А бедная Лена страдает.

— Всем привет, что у нас сегодня? — здороваюсь с коллегами, склонившимися над историями болезней. Раздеваюсь за ширмой и облачаюсь в чистую светло-голубую пижаму.

— Сонька, ты маникюр сделала? Никогда раньше не видела тебя с красными ногтями! Новый мужчина? — спрашивает Марина Артемовна, не отрываясь от истории болезни. И как только заметила? Марина похожа на Деми Мур из фильма «Привидение» — темные крашеные волосы, короткая стрижка, умный карий взгляд. Она очень помогла мне после смерти Павлика… Терпеливо выполняла роль «жилетки», ассистировала на операциях, боясь, что я не справлюсь…

— Быстро же ты, Сонечка, — шипит как змея ординатор Ольга Юрьевна. У нас с ней взаимная неприязнь. Подозреваю, что дело в симпатии ко мне Арзамасова.

— Цыц! Ничего не быстро. Нормально все, Сонька, так и надо. Садись, давай кофе попьем. — Марина жестом указывает на стул. Отрывается от созерцания карт и энергично трясет головой. Есть у нее такая привычка. — У нас на удивление спокойно. Экстренных нет, плановых прооперировали. Толя молодец всех вылечил. Рассказывай, что нового? Или… Может, пойдем, покурим?

— Не хочу, Марин. Я бросаю. Пойду послеоперационного пациента осмотрю, у него жалобы. А потом кофе попьём. — Ищу на столе карту Барсова, просматриваю анализы. Все нормально у него… Не понимаю, чем тогда вызваны жалобы? Похоже, это просто капризы.

— Беги, Сонечка. Сегодня, кстати, следователь приходил по поводу Борисенко. Его объявили в розыск. — Протягивает Марина. — Пропал без вести. Жил Борька один, не дружил ни с кем… Вот такие пироги.

— Понятно. — Отвечаю я, провалившись в воспоминания. «Он знал о Виктории, он знал о Пашиных делах. Они повязаны. Все это — звенья одной цепи. Аварию Павла подстроили, от Борисенко тоже избавились. Они мешали…», — шепчет интуиция.

Погрузившись в раздумья, хватаю со стола карту Барсова и выхожу в коридор. Может, стоит поговорить с Марком о моих подозрениях? Рассказать о Борисенко, Виктории, любовницах? Кто знает, какой информацией владели все эти люди? Нет, я не хочу выглядеть в глазах Барсова глупой идиоткой, которая не замечала измен мужа. Ни к чему Марку знать о моей личной жизни…

— Барсов, у вас отличные анализы. — Вхожу в палату и придвигаю стул к кровати больного. Завидев меня, Марк приподнимается на локтях. — Снимите футболку, я вас осмотрю. Что вас беспокоит?

— Софья Васильевна, я хотел объяснить вчерашнее. Лена, она…

— Не стоит. Ваша семейная жизнь меня не касается.

Боже, мне хочется зажмуриться. Марк обнажает крепкую, покрытую темной порослью волос грудь. «Ты врач, дура! А он пациент! Ты каждый день видишь людские голые тела. Успокойся и отдышись», — приказываю себе мысленно и касаюсь его горячей кожи фонендоскопом. Тахикардия, так я и знала. Марк взволнован не меньше моего.

— У вас тахикардия, — произношу, вынимая из ушей дужки.

— Волнуюсь, — вздыхает он. — Софья, я хочу поговорить с вами.

— Барсов, я врач. Меня интересует только ваше здоровье. — Заглядываю под марлевую повязку — рана сухая, шов заживает без особенностей.

— Есть новости о вашем муже. — Произносит он, глядя мне в глаза.

«Наверное, детектив раскопал информацию о любовницах», — протягиваю мысленно.

— Говорите.

— Буду ждать вас в шесть вечера на крыше, — решительно отвечает он.

— Это что же… свидание?

— Думайте что хотите. Пирожные я заказал, привезут ко времени. Считайте, что у нас деловая встреча. На воле я пригласил бы вас в ресторан, а так… Только крыша.

— Хорошо, приду, — неожиданно отвечаю я.

Что ты делаешь, Сонька? Ведь пожалеешь, да будет поздно…

— Тарасевич, что с вашим внешним видом?

Ну вот… Только ты, Сонька, решила начать новую жизнь, как активировались «букашки на ветровом стекле».

— Я… Эм… Леонид Сергеевич, я ничего не…

— Между прочим, в Санпине нет ни одного замечания по поводу гель-лака. Обычный лак, наращивание — тут уж без вопросов. Так что, сбавьте обороты, босс! — вступается за меня Марина. — Или вы зря для отделения перчатки Ansell заказываете? (Французский производитель №1 в мире по производству суперпрочных перчаток из натурального латекса. Примечание автора.)

— Хм. Что же вы так сразу? — тушуется заведующий отделением. — Уже и сказать ничего нельзя. А если пожалуется кто-то? Они же ко мне придут, Сонь.

— Ладно, Леонид Сергеевич, завтра суббота… — грустно вздыхаю, разглядывая пальчики в свете окна. — К понедельнику приду нормальная.

— Все, закрыли тему. — Мнется Леонид Сергеевич. Снимает с головы шапочку и взмахивает ладонью в сторону двери. — Идем в кабинет, Софья Васильевна. Поговорить надо.

Господи, неужели заведующему стали известны постыдные тайны моей семьи? Я бы не хотела обсуждать это с ним. Хотя… Я почти уверена, что о Павле знали все. Судачили за спиной, жалели меня… Ненавижу жалость. Слишком уж я для нее сильная.

— Садись, Сонечка.

Леонид Сергеевич плюхается в кресло и нависает над столом. Понимаю, устал… Операции, конец рабочего дня, да еще и я со своей… вольностью.

— Слушаю вас, — отвечаю бесцветно.

— Сонь, я уезжаю в Америку. Мы с Ниной так решили. Поверь, мы долго жили на две страны, но сын… Да и Иришка… Дети давно там, а мы, как неприкаянные. — Сбивчиво объясняет он.

— Я вас прекрасно понимаю, вы не должны оправдываться.

— Сонь, я порекомендовал твою кандидатуру на место заведующего отделением. Высокая зарплата, премии, благодарности пациентов, повышение квалификации в лучших российских и зарубежных школах… В общем, бонусы налицо. Но и ответственности по горло. Сама знаешь…

— Меня? А почему меня? А не Толика или Марину? — отрезаю я, ерзая на месте от нетерпения.

— Марина резкая, неуступчивая. Там же еще с начальством уметь надо… Где-то промолчать, подчиниться, проглотить. Толик он… Не знаю. Он не готов. Ты блестящий врач и отличный дипломат. Я уверен, что лучшей кандидатуры мне не сыскать. Ну что, согласна?

— Можно подумать? — от волнения голос садится до жалкого всхлипывания.

— Недолго. — Соглашается заведующий. — Ну, ступай.

— До свидания…

Ну и ну… Выскакиваю из кабинета зама, как пробка от шампанского. Приваливаюсь к стене, пытаясь отдышаться. Повышение по службе! Наконец-то я дождалась. И снова на память приходят гнусные воспоминания: «Сонечка, никто тебя без моей протекции никуда не назначит. Ты технарь, работай простым хирургом, а деньги буду зарабатывать я!». Ох, как же Павлуше повезло, что он умер! Сейчас бы я плюнула ему в морду и растерла. Я соглашусь на должность. И уверена, что справлюсь.

Время тихонько ползет к закату. Орхидеи, живущие на моем подоконнике, склоняют головки и листья, жалюзи тихонько подрагивают от вечернего ветра. Вот и сентябрь. Осень раскрашивает древесные кроны в разные оттенки оранжевого и желтого, наполняет воздух блаженной прохладой, серебрит бегущие по небу облака. И еще у меня сегодня свидание с пациентом… Интересно, Барсов нарядится? Побреется и примет душ? Дурацкие мысли почему-то заставляют улыбнуться. Я переодеваюсь в уличную одежду, тщательно умываюсь. Чищу зубы, припудриваюсь, трогаю губы прозрачным блеском… Веду себя, как распутница — такая же, как «Викуша»… Бросаю взгляд на стрелки часов и, наконец, выхожу из опустевшего кабинета. Бегу по коридору, как преступница — втянув плечи, сажусь в лифт и еду на последний этаж. Взбираюсь на крышу по узкой железной лестнице, издали замечая Марка.

— Вы пунктуальны, Софья Васильевна, — улыбается он.

Черт, хотела ведь немного опоздать…

— Такая работа. Чувствую время и… все тут… — подхожу ближе, к импровизированному столику, сооружённому из старой табуретки. На нем бутылку сока, пластиковые стаканчики и коробка с пирожными: корзинки с фруктами, эклеры, «Анна Павлова». Глаза разбегаются!

— Не знал, какие вы любите. Заказал на свой вкус. — Барсов подходит ближе. Все-таки, нарядился… И пахнет от него чистотой и свежестью. Разве что щетина на лице прежняя, но я все понимаю: в больнице не до бритья…

— Вы хотели поговорить? — отшатываюсь я от него, как от чумного.

— Софья, для начала я хотел объяснить поведение моей жены.

— Вы думаете, мне это…

— Вам когда-нибудь изменяли? — неожиданно спрашивает Марк.

— Думала, что никогда. А так вышло, что всегда. — Отвечаю хрипло, взирая на проезжающие по проспекту машины. Они кажутся маленькими, почти игрушечными. Почему признаваться в этом так легко? Именно ему? Спроси меня Марина или Толик, я ни за что бы не выдала грязной тайны. Оставила ее в прошлом, как и память о муже.

— Лена мне изменила. Детектив Мирон Альбертович обнаружил веские доказательства, поэтому… В общем, она пришла просить прощение, но ее концерт не сработал. Как только я выпишусь, сразу займусь разводом.

Марк напрягается. Его плечи сникают, взгляд устремляется за горизонт. Кажется, что его мышцы звенят от напряжения. Меня захлестывает желание поддержать его. Чувства такие сильные и… новые, что я задыхаюсь.

— Марк… Я вам сочувствую, — произношу хрипло, касаясь его локтя.

Барсов глубоко вздыхает и притягивает меня к груди. Зарывается носом в волосы и сжимает мои плечи. Его сердце гулко стучит. Ощущаю это даже через одежду. Я замираю на месте, позволяя ему стоять так близко… Согревать горячим дыханием виски, касаться плеч. Ничего большего… Небо, крыша, ветер… Просто мы.