Обет безбрачия

Елена Касаткина

Её жизнь – вечное преодоление. Расплата за ошибку, совершённую в молодости. Случившаяся трагедия и последовавшие за ней события – что это? Наказание, испытание, урок?

Глава вторая

Гул голосов из открытого окна красно-кирпичного здания становился всё громче, что свидетельствовало об изрядной степени подпития компании. Вечеринка была в самом разгаре, увлекательность беседы только набирала обороты, но вот незадача — как-то неожиданно закончился алкоголь. Он всегда заканчивался неожиданно. В этом был какой-то парадокс — «сколько водки не бери, всё равно второй раз бежать придётся». Так вышло и на этот раз. Лида посмотрела на часы и ойкнула.

— До закрытия десять минут осталось. Не успею.

— Какие проблемы? — растягивая слова, произнёс высокий брюнет со странным именем Гела. — Я на машине. Довезу за три минуты.

— Ты же пьяный? — попыталась призвать к благоразумию Лида.

— И что? До ближайшего магазина не больше ста метров. Вряд ли гаишников встретим. Поехали. — Парень, пошатываясь, направился к выходу, увлекая Лиду за собой.

Ржавая девятка скрипнула боковой дверью. Еле державшийся на ногах Гела галантно распахнул её перед Лидой. Переднее, обтянутое коричневым дерматином, сиденье было продавлено и истёрто. К тому же Лида разглядела на нём жирное пятно непонятного происхождения.

— Не, я лучше сзади сяду.

Лида сама дёрнула заднюю дверцу и плюхнулась на сиденье, застеленное старым «персидским» ковром. Тёплый колючий ворс впился в неприкрытую часть ног повыше колен. Лида поморщилась, но ворчать не стала.

— С ветерком поедем, — подмигнул в зеркало заднего вида Гела и направил его так, чтоб в отражение был виден глубокий вырез сиреневой кофточки, в которой теснилась мягкая пухлая Лидина грудь.

Автомобиль крякнул, хрюкнул, чихнул, задрожал и сорвался с места.

Двадцатью минутами ранее местный алкаш Борька Ковригин, будучи на мели и очень голодным, выковырял из асфальта чугунную крышку канализации с намерением сдать её в пункт приёма металлолома и получить за это причитающееся вознаграждение. Крышка оказалась ему по плечу только первые 10 минут. Выковырять — выковырял, но сил дотащить до нужного места не хватило. Почесав плешивый затылок, Борька отправился за подмогой.

В этот самый открытый люк и угодило колесо старой девятки. Провалившись в отверстие, машина накренилась и уже хотела остановиться, но, проглядевший яму Гела решил по-другому и впечатал подошву ботинка в педаль газа со всей пролетарской ненавистью. «Девятка» дёрнулась, взлетела и закружила каруселью.

Очнулась Лида в больнице. Первое, что она увидела перед собой, была её собственная замотанная бинтом и вздёрнутая вверх нога. Лида попробовала ею пошевелить, но не смогла, крепкий гипс держал ногу в надёжном заточении. Зато дрогнула и заколыхалась сзади привязанная к верёвке гиря. Такое Лида видела только в кино. Ей даже стало немного смешно, и она бы, наверное, рассмеялась или хотя бы улыбнулась, но лёгкая попытка растянуть губы в ухмылку отозвалась страшной головной болью. Потом приходил врач, и другой врач, и много других врачей, они смотрели, щупали, качали седыми головами. Из всего, что они говорили, Лида поняла лишь то, что тазобедренная кость каким-то образом вонзилась в малый таз да так, что вытащить её оттуда никак не удаётся. А может и не так, Лида плохо разбиралась в анатомии.

Однажды в палату вошёл ещё один врач. Этот не был седым, а может и был, определить не представлялось возможным, так как врач был лысым. Белая шапочка сидела на торчащих, как у Чебурашки ушах, смятым куличом.

«Он пришёл, чтобы вынести мне приговор», — сразу подумала Лида и оказалась права.

— Ходить не сможешь, привыкни к этой мысли, — безапелляционно заявил врач и чихнул. — Вот. Правда.

Пока Лида находилась в больнице, сынишку забрал к себе Андрей. После развода, ему удалось устроиться на работу на шиномонтажный завод. Всё вокруг стало скучным, и неинтересным. С недавних пор он стал задумываться о смысле жизни, о своём предназначении, также увлёкся религией и понял, что всё мирское ему чуждо. Всё чаще его стали посещать мысли об уходе из этой жизни в жизнь другую, монашескую. Осуществить намеченное мешал ребёнок, и Андрей, скрепя сердце, продолжал тянуть лямку отца-одиночки. Известие о том, что Лиду выписывают из больницы, и ей понадобится постоянный уход до конца дней, поверг его в ужас. Речи о том, чтобы принять на себя такую ношу, не шло, всё-таки они уже несколько лет в разводе, но вот ребёнок… Он так ждал выписки, чтоб возвратить чадо матери…

***

И вот всё вернулось на круги своя. Опять рядом с ней ненавистная мамаша, от которой теперь зависит всё в её жизни.

Целыми днями Лида лежит в кровати, прикованная к ней своей неподвижностью, целыми днями читает, смотрит телевизор и думает. Думает много: и о предсказании старца, и о том, что с ней случилось. Вот оно наказание за загубленную жизнь, вот оно, испытание, страшное, тяжёлое, пожизненное. Уж лучше бы она убилась.

На табуретке возле кровати икона Божьей Матери, Библия, Ветхий Завет и ещё несколько книг, в которых она ищет утешение и осознание. Лида видит и понимает, как раздражает мать. Видит и понимает, как отдаляется от неё собственный сын, которому не нужна мать — калека. Все дети ходят с родителями в цирк, в зоопарк, на карусели и в кино, а он ковыряет палкой песок во дворе, потому что даже бабушке нет до него никакого дела.

Лида в отчаянии смотрит на икону. Если искать спасения, если умолять о пощаде, то у неё, у Богородицы. Она мать, а, значит, поймёт и поможет. Но ведь и грех на Лиде тяжкий, понять и простить который не так-то просто. Долго думала Лида и поняла — раскаяния мало, нужна жертва, и жертва эта должна быть равноценна содеянному. А раз через физическую близость грех совершён, значит, и жертвовать надо ею. И вот держа перед собой икону, глядя Богородице в глаза, даёт Лида обет — никогда, ни при каких обстоятельствах не вступать в физическую близость с мужчиной.