Глава 2
С обедом в этот день баба Света припозднилась — хлеба-то не осталось, как и супа, поэтому пришлось на скорую руку лепить пельмешки, которые можно есть и без хлеба.
Стоя спиной кдеду Степану, она мыла посуду и как бы между прочим спросила:
— Как там коза наша, Манька?
— А что Манька? — насторожился дед. — Как всегда. Вчера сослепу в стенку сарая врезалась, совсем уже одряхлела кормилица наша. Катька, стерва, её обижает, к кормушке не подпускает; что за характер скверный у этой молодой козы, слишком уж ерепенистая и злющая, до одури.
— Зато молоко какое у неё вкусное, жирное, а Манька совсем сдавать стала, может, пора её уже того…
— Чего «того»? Порешить, что ли? Дак, я тебе давно говорю, а ты «не надо, не надо, жалко, пусть поживёт ещё», а тут вдруг сама предлагаешь…
Баба Света начала усиленно оттирать сковородку.
Так и не дождавшись ответа, дед Степан пожал плечами:
— Ну, раз сама предлагаешь, сегодня же ипорешу. Петрович мяса просил на тушёнку, можно будет ему продать половину. Нам с тобой вдвоём столько не съесть.
— Обойдётся твой Петрович, у нас свой болящий объявился, надо его подкормить, — не выдержала баба Света.
— А, понял теперь. Значит, козой собралась этого пса откармливать. Ну, ты, мать, совсем с катушек съехала! Кто это собак голимым мясом кормит? А когда коза кончится, кем его кормить будешь, может, мной? — закипятился старик.
— А чем его кормить предлагаешь? Картошкой? Он же собака, ему мясо надо. Вон, у нас крупа, ещё с прошлого года припасённая, осталась, думала, курам отдать, а теперь сгодится — кашу ему варить буду. Тогда ему этой козы не на один день хватит. Да и не протянет он долго, сам же видел — еле ходит. Пусть хоть перед смертушкой порадуется.
— Вот недаром моя мать тебя сумасшедшей считала, всех болезных да убогих подбираешь, всю жизнь так! — сплюнул дед Степан и заковылял к выходу.
— Козу-то порешишь? — крикнула вслед мужу баба Света.
Тот ничего не ответил, но вернулся за большим ножом и бруском для заточки.
Когда он вышел, баба Света присела на табурет и облегчённо вздохнула:
— Ну и слава богу! Может, сослужишь, Манечка, службу напоследок, спасёшь душу собачью.
Пока дед Степан в хлеву разбирался с козой, баба Света оставалась в хате. За всю свою жизнь она так и не смогла привыкнуть смотреть на то, как лишают жизни домашнюю скотину, хотя и понимала, что её для того и держат.
Выйдя, наконец, во двор, она решила заглянуть в сарай, чтобы узнать, как там пёс, живой ещё, или уже нет. Она зашла внутрь, подождала, пока глаза привыкнут к темноте, но с удивлением обнаружила, что собаки в сарае нет.
«Куда же этот супостат делся?» — заволновалась баба Света и приступила к поискам.
Калитки на улицу и в огород были притворены, значит, он был где-то здесь. Но, обойдядом изаглянув во все потаённые места, куда мог бы спрятаться этот огромный пёс, она нигде его так и не обнаружила.
«Пойду у Стёпы спрошу, может, видел, куда он подевался», — решила старушка.
Зайдя в хлев, она обомлела. Деда Степана здесь не было, зато приведённая ею собака, лёжа на полу, с наслаждением обгладывала подозрительно большую кость. Подняв на бабу Свету глаза и отвлёкшись всего на минуту, пёс плотоядно облизнулся и снова продолжил своё кровавое пиршество.
— Батюшки-светы, что ж ты натворил-то, убивец! — выдохнула старушка, испуганно прикрыв рот рукой, и заголосила уже в полный голос: — Стёпушка, муж мой любимый!
Выскочив из хлева, она сделала несколько шагов, но ноги её подкосились, и, упав на траву, она забилась в рыданиях.
— Стёпушка, прости меня, дуру глупую! Как же я теперь без тебя буду, осталась одна-одинёшенька! Не послушала тебя, принял ты по моей вине смерть лютую…
Тень упала сверху на бабу Свету; решив, что пришёл и её час, она зажмурила глаза — бежать сил не было.
— Ты чего тут разлеглась-то, по ком причитаешь? — раздался вдруг за её спиной ворчливый голос мужа.
Обернувшись, она увидела оплакиваемого супруга. Присев рядом и положив руку ей на плечо, он с удивлением смотрел на залитое слезами лицо жены. Затем, переведя взгляд на двери хлева и обратно, вдруг прыснул в кулак:
— Ну, ты, Светка, и дура у меня!
— Стёпушка! Я уж такое подумала, такое!!! Решила, что это он тебя доедает, я же долго в хате сидела. Слава богу, жив ты, мой соколик! — кинулась баба Света на грудь мужу.
— Тихо ты, тихо, свалишь своего соколика с ног-то! — засмеялся дед Степан. — Пришёл твой дружок на раздачу, я как раз мясо рубил, ну так он жалобно смотрел, так смотрел, что отдал я ему голяшку погрызть. А ты чего подумала?
— Ой, да что теперь говорить-то, жив ты, мой Стёпушка, здоров!
Припав к мужу, она всё никак не могла успокоиться после пережитых страшных минут.
— Ладно, давай подымайся, горлинка моя, а то твоему соколику тебя уже не поднять.
Дед Степан помог бабе Свете встать на ноги и, обняв за плечи, довёл до крыльца.
— Давай-ка, садись, отдышись, — усадил он жену на ступеньку. Сам присел рядом и начал крутить самокрутку.
Баба Света всё не могла наглядеться на своего Стёпушку.
— Ну, ты прям как в молодости, глаз с меня не сводишь, — усмехнулся тот.
— Дык, попрощалась уже с тобой, а ты вот он, рядом сидишь, — не могла нарадоваться она.
Из хлева с костью в зубах вышел пёс. Увидев парочку около дома, он подошёл к ним, улёгся неподалеку и продолжил глодать кость.
— Ну здоров, просто медведь, — не удержался от комментария дед Степан, — как ты не испугалась, не сбежала-то от него?
— Испугалась, ещё как, а потом в глаза ему заглянула, а там такая тоска, такая боль, что весь страх и прошёл. Да и бежать-то особо некуда было, — засмеялась баба Света, вспомнив встречу с псом.
— Добрая ты у меня, за что и люблю тебя, Светка, но в сельмаг завтра вдвоём пойдём, а то и вправду медведя домой притащишь, знаю я тебя. А Петрович обойдётся без нашего мяса, пускай у Семёновны купит, у неё и коза помоложе нашей будет.
