Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

Елена Гостева, 2017

Праводы – так русские именовали болгарский городок Провадия, в котором во время русско-турецкой войны зимой 1828-1829 годов стоял русский гарнизон. Непросто зимовать в чужом городке небольшому отряду, удалённому от основных сил армии. Нужно выжить и готовиться к весне, когда война снова перейдёт в активную горячую фазу. Какой замечательный сюрприз они приготовили для турок в развалинах старой крепости! Большинство офицеров молоды, один поручик осмелился взять на войну свою юную жену. Ей, Стрекозке Горгоне, некогда скучать. Она помогает доктору, следит за здоровьем сослуживцев мужа. И – куда денешься? – выслушивает комплименты в свой адрес. И как-то раз чуть не дошло до дуэли между поручиком и полковником.

Глава 5

В походы, целью которых были сражения, Татьяну не брали. Серж отговаривался:

— Представь, что скажут, если ты за мной и в бой последуешь? Что я без женского присмотра ни на что не гожусь?

Серж опасался таких намёков напрасно. Когда офицеры возвращались домой и обсуждали дело», в коем участвовали, капитан Бегичев поручика Лапина нередко в пример другим ставил. И всё ж приходилось соглашаться. А на этот раз Таня не видела причин в городе оставаться, Кало её поддержал.

Выступили засветло. Два эскадрона и батальон егерей. Чтобы не слишком задерживаться из-за съёмки местности, бывшие кадеты, офицеры из остающихся в городе эскадронов, тоже были причислены к отряду. Егерями командовал капитан Корнилевич, всем отрядом — подполковник Петров. Повозок не взяли, поклажу везли на вьючных лошадях.

На равнине снег был неглубок, а в лесу дорога переметена сильно. Болгары сетовали, что такие снега и мороз, как нынче, у них редкость, это русские с собой суровую зиму принесли. В первый день шли споро. А когда миновали знакомые места, скорость упала: офицеры-топографы достали планшеты, карандаши, стали вычерчивать карты. Возле них крутились молодые офицеры-пехотинцы, любопытствовали, как это делается. Хорошо образованных офицеров в армии не хватало, в пехоте служило много таких, что получили чин лишь благодаря званию дворянина. Изучать военные науки им приходилось уже в строю, перенимая знания и навыки от старших товарищей и офицеров, коим повезло учиться в кадетских корпусах.

В лабиринте из ущелий, холмов, горных дефиле, лесных троп без проводников легко бы заплутали. Тем более что дорога и на дорогу-то не везде похожа, местами сужалась так, что между засыпанными снегом большими камнями лошади могли пройти по одной, гуськом. Петров, объезжая очередной валун, удовлетворённо подметил:

— Та-а-ак! Артиллерию не протащить!

Унтер, следующий за ним, переспросил:

— Разве нам сюда наступать? Царьград-от в другой стороне!

— Куда наступать — решать не мне! — негромко ответил подполковник. — А знать, откуда турки с пушками могут прийти, откуда без них, полезно.

Таня ловила на себе взгляды пандур, один из них постоянно крутился рядом. Смуглый, кареглазый, одетый по-турецки в облегающий фигуру сюртук и широченные шаровары, на вид ему можно дать и двадцать пять, и тридцать пять лет. Таня у него поинтересовалась, как называется одно дерево, другое, удивилась правильной русской речи.

— Я в России пять лет жил, — объяснил тот. — В отряде покойного Владимиреску воевал. Когда турки нас разгромили, пришлось скрываться.

В тёмной глубине обращённых на юную женщину глаз таились отсветы затаённой тоски, казалось, что пандур ищет знакомые черты.

— Вы смотрите так, словно я кого-то напоминаю, — заметила она.

— Да, госпожа, — печально вздохнул молодой человек. — Девушку, которая осталась в Сербии, такую ж тоненькую и большеглазую, как Вы.

— Вы — серб?

Спутник кивнул утвердительно, добавил:

— Меня на родине тюрьма ждёт, я турка одного избил крепко… Пришлось уехать.

— А что с девушкой?

— Вышла замуж… Не думайте, я не виню её… Если б дома остался, она бы моей стала… — он снова грустно вздохнул. — Мне брат сообщил, что она своего сына назвала Любомиром, как и меня. Значит, помнит…

— Не жалеете?

— Что турка тогда не убил, жалею, больше не о чём. У нас, сербов, из каждой семьи кто-нибудь в гайдуках, и мне такая доля выпала… Брат — дома, с родителями, а я… сначала в Валахии воевал, теперь здесь. Если русские победят, и в Сербии жить будет легче… Нельзя нам покорными быть, надо, чтобы сами османы тряслись от страха.

Говорил он медленно, словно через силу, подолгу обдумывая каждое слово, и Таня не стала больше расспрашивать. Любомир опустил голову, наверно, погрузился в нахлынувшие воспоминания.

За весь день было лишь одно приключение. Передовой разъезд донёс, что навстречу идёт небольшой отряд, у мужчин за спинами ружья. Не больше пятидесяти человек, можно атаковать.

Петров, выслушав вестового, проворчал:

— Можно, ещё не значит, что нужно, — и приказал всем укрыться в лесу и ждать.

Свернули в чащобу, затянули лошадей в гущу деревьев, завязали им морды, затаились, сквозь ветви наблюдая за узкой дорогой. И вот из-за поворота показались всадники, вьючные лошади, брички. Верховые заметили ведущие в лес следы, в тревоге закрутились на месте, скидывая ружья с плеч, слышно было, как щёлкают металлические затворы, взводятся курки.

— Идите дальше, идите, и никто вас не тронет! — шептала Таня, и турки как будто послушались.

Седоусый всадник на гнедом жеребце, оглядев опасливо следы, деревья, поднял руки вверх и забормотал: «О, алла!..алла…» — хлестнул коня и пустился вскачь. За ним поскакали другие, понеслись, стуча колесами и поскрипывая, узкие повозки. Путники не могли ничего увидеть сквозь деревья, но, наверное, чувствовали на себе пристальные взгляды множества наблюдавших за ними глаз и пугливо озирались, держа ружья наизготовку.

— Что за ушастые лошади? — шёпотом спросила Таня серба. Кони под всадниками вполне обычные, а те, что впряжены в брички, ниже ростом и с удивительно длинными ушами. Любомир улыбнулся снисходительно:

— Это мулы, госпожа… — и пояснил. — Турки лошадей берегут, в повозки не запрягают. Зато и верхом на мула или лошака турок не сядет, считают это позором.

Проскакали поселяне, стих стук колёс, солдаты стали выбираться на дорогу. Тане, ведущей Ветерка под уздцы, пришлось остановиться. Впереди замешкался солдатик, он зацепился полой за толстый сук и ворчал, освобождая шинель:

— Чего это мы от басурман в сугробы полезли? Их малёхо, разом бы прикончили, а поклажу забрали.

Любомир, отряхиваясь от снега, задумчиво покивал головой. Наверное, был согласен, но накануне подполковник втолковывал, что разведка важнее, чем стычки с противником, и он произнёс:

— Командир предупреждал, что нельзя шуметь… Если б турки в сторону Шумлы ехали, нельзя было бы их пропускать, чтобы бимбашам о нас не рассказали. А эти домой едут. Испугались, запрутся в селе и долго не высунутся.

— Домой, думаешь? — недоверчиво переспросил солдат.

— Домой, домой. Я видал этого старика, он из села, которое утром офицеры с горы в трубу разглядывали… А их поклажа на что тебе? Ковры да горшки везут. Наверно, ездили в Эски-Стамбул иль Шумлу зерно продавать, а там городской товар закупили.

— Горшки? И то правда, чего их по лесу таскать? — согласился ворчун.