Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

Елена Гостева, 2017

Праводы – так русские именовали болгарский городок Провадия, в котором во время русско-турецкой войны зимой 1828-1829 годов стоял русский гарнизон. Непросто зимовать в чужом городке небольшому отряду, удалённому от основных сил армии. Нужно выжить и готовиться к весне, когда война снова перейдёт в активную горячую фазу. Какой замечательный сюрприз они приготовили для турок в развалинах старой крепости! Большинство офицеров молоды, один поручик осмелился взять на войну свою юную жену. Ей, Стрекозке Горгоне, некогда скучать. Она помогает доктору, следит за здоровьем сослуживцев мужа. И – куда денешься? – выслушивает комплименты в свой адрес. И как-то раз чуть не дошло до дуэли между поручиком и полковником.

Глава 3

Солдаты ныне грустные песни поют. Вечером взяла сухарей и пошла в конюшню побаловать Ветерка. Из-за забора доносятся голоса драгун, тоже ухаживающих за лошадьми. Звегливцев вывел своего жеребца во двор, но не чистит, не подводит к воде, стоит, задумчивый.

— Граф, Вас что-то опечалило? — окликнула его Таня издали.

Он оглянулся и прижал палец к губам:

— Послушай, — и крикнул. — Чижик, спой ещё раз про ворона!

Чижик — Епифан Чижов, молодой запевала из взвода Звегливцева, отозвался из-за каменного забора:

— Чё, не приелась? Споём, коли так, — и звонко затянул:

Из-за леса, из-под тучи

Ворон прилетел,

На долину близ селенья

Для добычи сел.

В том долу был бой великий,

Кровь текла ручьём,

Ворон с поля поднял руку

С золотым кольцом…

«В том долу был бой великий, кровь текла ручьём, ворон с поля поднял руку с золотым кольцом…» — подхватили драгуны, вторя запевале, обволакивая, но не заглушая, а словно приподнимая его тенор басами и фальцетами, стройно, слаженно повели песню дальше. Таня замерла рядом с графом: песня была незнакома…

Ты откуда, чёрный ворон,

Мрачный, как тоска,

И откуда перстень светлый,

Белая рука?

За горами, ой, дивчина,

Был великий бой…

Много молодцев удалых

Век свершили свой.

Поле битвы покрывает

Целый ряд могил;

Много, много глаз орлиных

Уж песок закрыл…

Не одна о смерти сына

Тяжко стонет мать,

Не одной дивчине друга

Вновь не увидать.

Дева слушает и стонет,

Слезы льет рекой:

Доля злая! Боже! Боже!

Жалок жребий мой!..

Я теперь, увы, узнала,

Чья рука была;

Я сама блестящий перстень

Милому дала!

Песня закончилась, и Звегливцев повернулся к Тане:

— Красиво, правда? Песня, похоже, сложена давным-давно. А люди помнят, поют, и слова её волнуют нас… Я раньше думал: отчего так много печальных песен, и все они красивы, слушаешь, и сердце щемит… Сейчас понимаю, что печали в жизни больше, чем радости.

— Может, Фёдор, тебе лишь кажется? Печали много, потому что ты выбрал судьбу воина. Остался бы в своём имении — жил бы припеваючи, горя не зная.

— Нет, не то… На войне смерть рядом, но и радость есть… Я и в столице не чувствовал себя счастливым. Всё ждал чего-то, ждал, что вот-вот придёт оно, то, что и объяснить невозможно: прекрасное, самое важное… Готовился, а оно не приходило и не приходило… Всё было обычное, будничное, дни тянулись и тянулись…

Тане захотелось его приободрить, развеять минорное настроение:

— Ну, тебе-то, могучий боец-богатырь, печалиться ни к чему! Могу предсказать, что твоя жизнь будет долгой, будет в ней и печаль, не без этого, но радости намного больше. Будет у тебя счастье: хоть ложками хлебай, хоть половником черпай!

— Как у вас с Сергеем? — он улыбнулся смущённо, вздохнул уже мечтательно. — Да, Танюша, мне бы хотелось таких отношений, как у вас…

— Не завидуй, пожалуйста, — попросила она.

— Нет, нет. Если и есть зависть, то самую чуточку. Мы все на вас любуемся. Вы счастливы, и как будто озаряете всё вокруг. Пожелай мне такого же счастья.

— Желаю, Фёдор, от всей души желаю… Однако у тебя всё по-другому будет, по-своему. Не забывай, мы с Сержем с детства знаем друг друга… Но, прости, пойду я. Слышь, как Ветерок ржёт, копытами бьёт? Заждался угощения, недоволен, что задерживаюсь.