Аспирра: таланты Мудреца

Екатерина Хаккет, 2019

На берегах Серого моря неспокойно от штормов и сплетен. Грядет неотвратимая война Севера и Юга, и "Аспирре", с виду обычному торговому кораблю, предначертано стать ее предвестником. Обойдя полсвета, этот галеон обрекает на беды и несчастья любой город, где тень его парусов коснется земли. И не без причины. Ходят слухи, что "Аспирра" давно стала домом для разыскиваемых преступников, контрабандистов и закоренелых убийц. И правит проклятым кораблем дерзкий капитан без имени и прошлого под руку с ведьмой, владеющей древней реликвией. За силой её артефакта испокон веков ведется охота.

Глава 1

Проклятый

Десятилетие Хаввары

Каково это — познать предательство на вкус? Поговаривали, будто это горькая и тяжелая ноша, но там, где одни чувствовали лишь горечь, тяжесть и разочарование, Лука испытывал эмоции, способные свести с ума любого.

Сейчас, когда он сидел за одним столом с женой, его словно иголками пронзала насквозь жгучая беспомощность, а страх впивался острыми когтями в позвоночник, сжимал внутренности и заставлял дрожать. Наверное, так ощущают себя люди, провалившиеся под лед. Ведь им ничего не остается, кроме как барахтаться в ледяной воде, задыхаться и корчиться в предсмертной агонии.

— Кейпа, прошу тебя… — произнес он почти шепотом, хотя жаждал закричать. Закричать как можно громче, чтобы она услышала его, поняла и защитила.

Удивительно, насколько люди становятся слабыми, отдыхая на подушке под названием «любовь». Только недавно Лука желал оказаться в плену этого милого создания, но теперь это желание сработало против него самого. Оно проникло в него мягко и осторожно и обезоружило в тот самый момент, когда силы были нужны ему больше всего.

— Ты знаешь, что ты сделал? — Голос девушки поразил своей холодностью. Лязгнул сталью в тишине.

Лука поежился и с трудом заставил себя посмотреть ей в глаза. Кейпа, как и всегда, была прекрасна: чистокровная северянка — уроженка Старморского королевства, — стройная, складная, с румянцем на щеках и длинными светлыми волосами, аккуратно заплетенными в косу. Стоявшая на столе лампада окаймляла ее нежное лицо игрой света и тени, но оно, увы, больше не выражало ничего, кроме ненависти и отвращения. Явная враждебность в родных чертах ранила мужчину в самое сердце.

— Я…

— Ты только что убил человека, Лука, — перебила она его. — Убил Морру на глазах у его семьи.

Он нехотя, цепенея, посмотрел на свои руки. Сколько бы мужчина ни силился, они не переставали дрожать. Запекшаяся кровь на тонких длинных пальцах казалась черной.

— Прошу тебя. Не надо… — Слова застревали в горле. Лука тонул в ледяной воде. Задыхался, пока страх сковывал его по ногам и рукам.

И тут что-то вдруг с силой ударилось в запертую дверь. Один удар, второй, третий. Она заходила на петлях. За ней, в ночной тишине, послышались голоса. Но Кейпа даже не взглянула в ту сторону, она не отрывала от Луки своих серых, почти стальных глаз.

— Ты убил Морру, Лука. Одного из нас. Глашатая нашей деревни. У него остались жена и маленькая дочь двух лет.

Если даже самую крепкую палку долго-долго гнуть, она ломается с треском: Лука, сытый обвинениями, вскочил с места и указал на дверь.

— Это его вина! — оскалившись, воскликнул мужчина. — Не нужно было распускать те слухи. Он говорил, что это я убиваю наших охотников в лесах. Из-за него меня все возненавидели! Стали обращаться как с ничтожеством!

— Я верила тебе, Лука, но теперь все, — произнесла девушка с холодным спокойствием, смерив мужа оценивающим взглядом. — Я вижу, он был прав насчет тебя.

— Прав? — Лука отшатнулся на подкосившихся ногах. В панике обхватил себя за голову. — Морра делал все это из ревности. Из глупости. Из своих чувств к тебе! Он хотел, чтобы меня изгнали, а ты досталась ему!

— Убирайся, — сквозь зубы процедила Кейпа, медленно поднявшись с места. Ее решимость, неожиданно вспыхнувшая огнем, была способна испепелить супруга на месте. — Ты убийца, Лука. Проклятый зверь. Тебе нет места в моем доме.

Волна леденящего ужаса нахлынула на северянина и унесла его в пустоту, где остро ощущалась невосполнимая потеря. На миг он даже лишился дара речи. Так и стоял посреди комнаты, глупо раскрыв рот, уже не различая, где сон, а где реальность.

— Ты не можешь все перечеркнуть. Забыть. Так просто? Не можешь, нет, — промямлил Лука заплетающимся языком. — Это невозможно.

В дверь ломились все пуще. Казалось, ее вот-вот выбьют. Гневные голоса по ту сторону требовали, чтобы Лука вышел из дома сам и сознался в своих злодеяниях.

Девушка оперлась руками в стол и опустила голову. Ее плечи заходили мелкой дрожью.

— Убирайся! — повторила она громче. Голос дрогнул, сорвался навзрыд. В ее глазах, теперь уже таких чужих, заблестели слезы. — Лишь из-за всего светлого, что было между нами, я позволю тебе уйти через погреб, а не отдам в руки толпы. Уходи. Беги так далеко, как сможешь. Они все равно найдут тебя и убьют. Пускай так и будет.

Вот и все. Реальность треснула и разбилась на тысячи осколков, подобно зеркалу. Пути назад нет. Только на виселицу. Приговор был вынесен, и страшнее приговора Лука еще не слышал. Цепенея, глотая едкую желчь, он уставился на окровавленный нож, лежащий на полу. Тот самый тесак, с которым он пошел к Морре и лишил ублюдка жизни за все те россказни, обвинения и сплетни. Задумался было, а не отправить ли от безысходности следом за ним любимую Кейпу, но затем просто подобрал нож и рванул к погребу, желая спасти единственное, что у него осталось, — жизнь.

В месяцы Холодов сумерки сгущаются рано, а ветер, завывая, все чаще гуляет по диким просторам, закручивая вихри над Амверстагом. Лука выбрался из погреба почти беззвучно. Оглядел мрачные небеса, заметил огненные всполохи от факелов в руках толпы, отражающиеся от заледенелой каменной стены дома, и двинулся тенью в сторону леса сквозь глубокую белую пыль. Потребовалось, может быть, всего пять-шесть шагов, чтобы уйти от твердой земли в снег по колено. И едва он достиг цели, укрывшись за еловыми ветвями, как позади послышался предательский, приторно сладкий голосок Кейпы.

— Он там! В лесу! — гневно закричала она.

— Вот сука, — разозлился Лука, содрогаясь от холода.

Покидая дом, он даже не додумался накинуть на себя дорожный плащ или теплую шкуру — чувства затмили рассудок, и теперь, если даже ему повезет оторваться от преследователей, мертвецкие холода докончат их дело.

Протаптывать дорогу в снегу — трудная задача, идти по чужим следам куда проще. И потому уже через несколько минут погони за спиной Луки образовалась факельная процессия из четырех озлобленных бугаев. Видимо, эти смельчаки решили, что сумеют догнать убийцу и расправиться с ним одним махом. Свет от огня переливался на нетронутой, чуть подмерзшей поверхности снега.

— Стой, подонок! — хрипло проревел первый преследователь, чуть ли не дыша Луке в затылок.

Северянина передернуло от его голоса. Это был Эйрис, один из братьев Морры. И потому Лука ускорил шаг, выдыхая пар через ноздри.

Эйрис был страшным человеком. Страшнее, чем Морра. Огромный детина, под два метра ростом, с толстыми ручищами и широкими плечами. И ему так же, как и брату, было плевать на всех, кроме себя самого. Но если один промышлял сплетнями и клеветой, пользуясь словами как оружием, то старший братец понимал только язык грубой силы и пользовался ею без стеснений. Все в округе знали, что от скуки этот мужик любит приходить в таверну, чтобы поколотить местных пьянчуг.

В последний раз он забил троих до смерти. И на все это люди закрывают глаза, потому что его брат — глашатай деревни.

— Стой! — снова взревел он, но уже злее.

Лука мельком оглянулся: в одной руке у Эйриса коптился факел, в другой — покачивался топор. Беглец не сомневался, что, если замешкается или споткнется, этот топор сразу же окажется у него в спине. Права на ошибку не было. Все, что он мог, так это бежать. Рыхлить коленями снег, лишь бы оказаться подальше от разящего лезвия.

С каждым новым шагом ветер становится все свирепее — ледяная стужа со свистом разбивалась о редкие камни. С неба посыпался снег, покрывая белым голову и плечи.

— Стой же! — не переставал гневаться Эйрис.

Чем громче он кричал, тем больше его голос напоминал рев дикого зверя. Вопреки своим размерам Эйрис оказался резвее всех своих товарищей. И если трое других преследователей за время погони явно устали и превратились в яркие точки, маячащие за спиной, то этот тип рвался вперед с напористостью разъяренного кабана.

Лука понимал: этого в честном бою не победить. Эйрис был выше его и шире раза в два. Да и что может мясницкий нож против боевого топора? Ножами нужно орудовать на кухне, чтобы отделять шкуру от мяса и резать его на куски, в редких случаях таким ножом можно прирезать безоружного соседа, а топорами впору раскалывать черепа и забивать крупную дичь.

Но Лука не терял надежды. У него был план, и строился он на невежестве Эйриса. Ведь Лука был охотником, добытчиком деревни. Он обошел все амверстагские леса вдоль и поперек, еще будучи ребенком. Он помнил каждое дерево, каждый камень, каждую яму и канаву. А еще помнил, где оставил свои капканы…

Стоило Эйрису выйти на излюбленную охотничью тропу Луки средь холмов и высоких сосен, где снег не поднимался выше щиколотки, преследователю не составило труда наступить на одну из ловушек, скрытых под снегом. Его душераздирающий крик, оглушительно громкий, казалось, должны были услышать в самом Амверстаге.

Выигранное время можно было потратить на то, чтобы скрыться в лесах, но выбившийся из сил Лука решил иначе: стараясь отдышаться, он подошел к Эйрису, замотанному в волчью шкуру, и глянул на него сверху вниз. Мужчина, стоявший на коленях, поднял на него лицо, изможденное и красное, перекошенное от боли и гнева. В его левую ногу впились острые железные зубья капкана. По разодранному сапогу стекала кровь. Факел затухал, лежа в снегу.

— Ублюд…

Он не договорил. Не успел. Легким движением руки Лука оборвал его на полуслове, полоснув ножом горло. Голос Эйриса сменился свистящим бульканьем. Он задергался, пытаясь свободной рукой зажать смертельную рану, взгляд беспомощно блуждал по округе. Но тщетно. Уже через мгновение громила безвольно повалился на спину, выронив из руки топор.

Алая кровь на белом снегу — красивое зрелище. Лука завороженно наблюдал, как красное заиграло контрастом на белом, растекаясь лужицей подле Эйриса. Там, где снег покрыт тонким ледком, алое на ослепительной белизне приобрело еще более насыщенный цвет.

В этот миг северянин осознал, что убивать людей, которых ненавидишь, куда проще, чем животных.

И тут — свист. Что-то обожгло предплечье. Лука боязливо коснулся «ожога», но вместо него обнаружил глубокий порез и дыру на рукаве рубахи.

«Лучники», — смекнул он и отшвырнул ногой догорающий факел Эйриса. Затем, потерявшись в тени, спешно стянул с мертвеца шкуру и вооружился его топором.

Теперь дело оставалось за малым — избавиться от оставшихся преследователей, что уже успели выбраться из глубоких снегов и резво взбирались на холм. На них, благо, тоже была управа.

Лука понесся через еловую рощу, держа руки перед собой, чтобы колючие ветви не били по лицу. Каждый новый вздох царапал холодом горло, но кровь его кипела. Он продолжал бежать, несмотря на то что голени ломило от боли, а от усталости темнело в глазах.

И вот уже примерно через милю северянин оказался на пустыре — съехал по склону пригорка на бедре. Отряхнулся, огляделся, приложил руку к раненому предплечью и медленно побрел вперед, как будто позабыв о погоне. Снег под ногами лежал ровно, словно покрывало. Из-за разбушевавшейся снежной бури любой путник мог бы подумать, что впереди ничего нет — мертвая пустошь, но Лука бывал здесь уже не раз, в погожую погоду любуясь черной полосой леса на противоположной стороне.

— Стой, где стоишь, выродок.

Преследователи — трое мужчин, укутанных в меха — настигли его где-то на середине пути. Лучник держал беглеца на прицеле, двое других держали горящие факелы и топоры. Их лица были закрыты от ветра плотной тканью. Глаза светились ненавистью.

— Мало того, что ты убил Морру, так еще и Эйриса зарезал! — Обвинения прозвучали глухо из-за мерзлого ветра, унесшего слова мужчины куда-то ввысь. Но все равно Лука узнал голос. Он принадлежал старейшине селения Лангену — отцу Кейпы; Лангену, которого он сам долгие годы называл отцом.

Лука замер перед амверстагцами, виновато опустив голову и крепче сжав топор Эйриса. На равнине перед ними он был как на ладони. Одинокий, брошенный и разбитый. Легкая мишень. Легкая добыча.

Приманка.

— Тебе нет оправданий, Лука, ты принес слишком много страданий нашей деревне, — процедил Ланген, сделав шаг вперед. Оружие в его руке опасно покачнулось. — Мне жаль, что наша семья взяла под крыло такого нечестивого ублюдка, как ты. Надо было бросить тебя умирать еще ребенком. Одного, на улице, когда от лихорадки погибли твои родители. Тем самым я бы спас многие жизни… — Мужчины встретились взглядами. Хищник и жертва. Преступник и закон. Лука силился показать всем своим видом, что слова бывшего тестя не ранили его, но это было не так. — Твоя участь решится сегодня, проклятое отродье.

Ланген с друзьями сделали шаг, Лука отступил на два, и все разом замерли, услышав, как что-то где-то неприятно затрещало. Казалось, что этот звук доносится отовсюду, постепенно перерастая из скрежета в низкий клокочущий гул. Земля под ногами задрожала.

— Озеро! — в панике закричал лучник, отступая назад. — Ты вытащил нас на озеро!

Лука едко ухмыльнулся и развел руками:

— Я никуда вас не тащил. Вы сами за мной пошли.

И побежал так быстро, как только мог, собрав последние силы. Как раз вовремя, потому что лед начал проваливаться именно в том месте, где только что стояла компания Лангена. Лука лишь увидел, как факел одного из мужчин взмыл в темное небо, закружился оранжевым колесом и упал в снег подле зияющей дыры в снежном покрывале, что становилась все больше.

Лед зловеще трещал, проседал, проваливался под ногами. Глотая мерзлый воздух, северянин рвался вперед, перепрыгивал через образовавшиеся трещины, стискивая зубы. Голос в голове нашептывал: «Одна ошибка, и ты — труп. Остановишься — провалишься. Захлебнешься в воде, как в предательстве Кейпы. И никто тебе не поможет».

Добравшись до высоких сосен, Лука, задыхаясь, бессильно рухнул на колени, бормоча под нос самые крепкие ругательства, на которые ему только хватило фантазии. Не то от радости, не то от страха. Его всего трясло. Сердце стучало в ушах.

— Я жив… Жив… — хрипел он между бранью. — Пасть Бездны меня не проглотила…

— Лука! Ты сумасшедший! Будь ты трижды проклят! — сквозь свистящий ветер с другой стороны озера послышался крик Лангена, которому тоже посчастливилось выжить. — Мы все равно будем преследовать тебя, ты слышишь?! Пока ты не сдохнешь! Будем дышать в спину! Ты ответишь за все свои злодеяния!

— Да-да, — буркнул трижды проклятый Лука, выдохнув облачко пара.

Поднялся и побрел в лес, тяжело переставляя ноги. По крайней мере, теперь у него было время, чтобы скрыться. Снегопад быстро припорошит его следы. Через несколько часов никто не поймет, в какую сторону он пошел. Разве что собак пустят по следу, но это будет уже с утра. В другой жизни. В жизни изгнанника, которую для себя Лука не выбирал. Без домашнего очага и любящей жены, без друзей и близких. Теперь еда и крепкий сон станут для него роскошью, как и общение с людьми, а лица убитых братьев, Морры и Эйриса, будут до конца жизни преследовать его в кошмарных снах.

— Боги, я пропал. — Только здесь, средь мерзлого леса, Лука осознал, на какое существование его обрекли амверстагцы. Ведь после всего, что произошло минувшим вечером, он не мог позволить себе попадаться людям на глаза. Вести в этих мертвых краях разносятся на удивление быстро. Его будут ждать в соседних деревнях. Его будут искать. Гнать. Будут охотиться, как на животное.

Заслужил ли он этого? Нет. Определенно.

Единственный выход, думал Лука, покинуть Старморское королевство. Отправиться от Амверстага как можно дальше. На Юг. Туда, где его в лицо не знают и искать не будут. Но чтобы попасть к большим портовым городам, надо пройти пешком весь Стармор. А он уже идти не мог. Устал. И усталость эта давила на плечи, тянула к земле. Из-за нее в голове путались мысли, мутнело в глазах, а снежная буря только омрачала дело, вытягивая из него жизнь вместе с теплом.

— Нужно найти укрытие, — произнес Лука, чувствуя, как на ногах от холода окоченели пальцы. — И пережить эту ночь.

***

Шагая по оледенелым тропам, Гунн внимательно разглядывал спину мальчика, что опережал его на несколько шагов. Взрослые и дети — загадка друг для друга. Ему было всего двенадцать лет, но уже в этом возрасте мальчишка сумел проявить свои врожденные лидерские качества, обладая при этом чрезвычайно сложным характером. Он был упрям, не в меру жесток, а также владел скрытой силой, что другим была неведома. Всего за несколько месяцев совместного путешествия с Гунном мальчик объединил вокруг себя многих людей. Все они — разбойники, бандиты с дороги, нищий сброд; люди, которым некуда податься. И они пошли за ним, потому что чувствовали в мальчишке ту самую силу, способную защитить их от всех бед и невзгод. Все видели в нем предводителя.

Но Гунн видел больше, чем они все: этот ребенок с самой первой встречи напоминал ему дикое, неуправляемое пламя, которое может сжечь все вокруг себя; костер, который разожгли и забыли. С каждым днем душа мальчика все больше погружалась во тьму: он был озлоблен и вспыльчив, кровожаден; думал, что со всех сторон окружен врагами. Мечтал о войне, о разрушениях. И потому Гунн считал своим долгом наставить его на истинный путь, показать, на что способны силы света, и не дать вырваться в мир тому чудовищу, что изо дня в день крепчало внутри юнца.

В какой-то степени Гунн ощущал себя духовным наставником этого мальчишки; чувствовал, что несет за него ответственность. Ведь он был первым, кто встретил его на задворках Стармора. Первым, кто взялся за оружие, чтобы заступиться за него. И мальчик, может, и нехотя, но прислушивался к его словам.

— Постой, Кормарк. — Гунн вдруг замер посреди тропы, улыбнувшись уголками губ. — Давай посмотрим, чему ты научился.

Мальчишка обернулся и стянул с головы капюшон дорожного плаща, подбитого мехом. Его красная кожа казалась темно-бордовой на фоне белых снегов — крайне неприятное зрелище для неподготовленного человека. Взрослые мужчины, лишь завидев его, робели от страха, а женщины порою даже падали в обморок. Кормарк, вопреки всем своим стараниям, не был похож на обычного человека: у него не было волос, не было бровей и ушей, а нос напоминал обожженный хрящ. Все его лицо и череп покрывали рубцы и ожоги белых, красных и болезненно-розовых оттенков. Только ярко-синие глаза, как вода у далеких берегов Ерруна, выделялись на фоне обожженной кожи.

— Ты заметил что-то интересное? — спросил Кормарк с явным недовольством. Он всегда хмурился, не улыбался. Не любил, когда его отвлекают по пустякам.

Гунн молча кивнул и стал наблюдать, сложив на груди руки.

Мальчик медленного огляделся, изучая унылые пейзажи замерзшего старморского леса. Мертвый край. Все черное и серое. Черные камни, торчащие из-под снега, серое небо и черные кустарники, черные стволы деревьев с черными ветвями, нависшими над головами путников, как руки страшного чудища. И тут…

— Следы, — сухо вымолвил Кормарк, присев на корточки. — Совсем свежие.

— Сколько человек?

— Один. — Мальчик призадумался. — Это мужчина.

— Как думаешь, трупы неподалеку — это его рук дело? — У Гунна не было сил прятать улыбку за угрюмой миной, ведь его подопечный делал успехи. Всего пару месяцев назад Кормарк бы и внимания на следы не обратил. И уж тем более не смог бы выследить по ним человека.

— Я проверю, — прошипел мальчишка и устремился вперед, изучая следы и поломанные ветки кустарников.

Далеко идти не пришлось: незнакомец сидел возле здорового валуна, спрятавшись от ветра. На голову и плечи была накинута потрепанная волчья шкура, топор лежал возле его ног, а рядом подрагивал догорающий костер. Судя по всему, мужчина дремал, приобняв себя за плечи.

— Он ранен, — тихо прошептал Кормарк, глядя на чужака издалека. — Я видел кровь на снегу и ветках.

Наставник утвердительно кивнул, заметив на одежде незнакомца кровавое пятно.

— Наверное, нужно ему помочь?

— Не нужно, я убью его.

— Постой, Кормарк. — Гунн положил ему руку на плечо, чтобы мальчик не совершил того, о чем потом будет жалеть. — Зачем же так поспешно? А вдруг он станет нам другом?

— Нет, — прошипел он. — Мне такие друзья не нужны. Чужак мне не нравится.

— Ты ведь не знаешь, кто он. Еще не разговаривал с ним, в глаза не смотрел. Как можно решать так поспешно?

— А он мне сразу не понравился. Ты посмотри на него! Он тощий, страшный и дикий!

— Как и мы. — Гунн пожал плечами. Затем серьезно произнес, глядя в синие бездонные глаза мальчишки: — Кормарк, я знаю, как ты не любишь новых людей, но пойми одну простую вещь: далеко не все они хотят причинить тебе зло. Не стоит бояться каждого встречного. Многие старморцы даже не догадываются о твоем существовании. Ты должен научиться давать людям шанс, Кормарк. Одного-единственного будет вполне достаточно. Нужно уметь располагать к себе людей не силой и угрозами, а добрым словом и поступками.

Мальчик скривил лицо, будто съел что-то очень кислое, но ничего не ответил.

— Пойдем поздороваемся, — наконец кивнул Гунн, радуясь в душе, что Кормарк не стал с ним спорить. — В конце концов, он на нашей земле.

— Моя земля простирается на юг до самого горизонта, — злобно проговорил мальчик за спиной Гунна, но тот сделал вид, что ничего не слышал.

Под ногами трещал лед, ломались ветки. Мужчина старался создать как можно больше шума, чтобы привлечь внимание чужака. Гунн, как никто другой, знал, на что способны люди, живущие «на дороге», застигнутые врасплох. Они спят урывками, подолгу нигде не задерживаются. Всегда настороже. Всегда готовы к драке, потому что живут в постоянном страхе. Боятся лесных хищников: волков, кабанов и медведей. Но больше всего боятся людей.

— Еще шаг, и ты будешь мертв до того, как коснешься земли, — пробурчал незнакомец, не поднимая головы, когда Гунн приблизился к костру. Все-таки шум шагов его разбудил. А может, тот и вовсе не спал и только делал вид, чтобы незваный гость подошел на расстояние удара.

— Зачем же так грубо? Я всего лишь странник. — Гунн говорил с акцентом своей родины: он произносил лишь часть слова, чтобы догадливый собеседник сам додумывал окончания.

Услышав заморский акцент, чужак резко дернул подбородком и уставился на Гунна с неприкрытым удивлением из-под копны грязных темных волос.

— А ты еще кто? — В его голосе проскользнули явные нотки испуга.

— Что? Никогда не видел отступников с островов? — Гунн заулыбался.

Родом он был с далеких земель Ерруна и потому внешне разительно отличался от бледнолицых старморцев. Кожа его была смуглой, почти красной, а глаза и волосы — черные как смоль. В профиль же он походил на грифа из-за длинного горбатого носа, приплюснутого лба и необычайно широких скул.

— Признаться, впервые, — напряженно вымолвил чужак, не сводя глаз с ерруанца. — Разве что слышал про вас. И слышал о том, что ваши короли вместо корон носят шапки из перьев и разукрашивают татуировками лица.

— Ты почти прав. Почти. — Гунн растянулся в самой из своих искренних улыбок. Затем присел возле незнакомца на корточки: — Как зовут тебя?

— Лука, — нехотя произнес мужчина. Его взгляд метался. Он глядел на деревья за спиной Гунна так, словно ожидал, что оттуда появится еще с десяток человек.

— А я — Гунн. — Он было протянул руку, чтобы скрепить знакомство рукопожатием, как это делают северяне, но Лука даже не шелохнулся. — Что ж… — Ерруанец разочарованно вздохнул. — И что же ты здесь делаешь, Лука, в этой глуши?

— Пытаюсь сделать так, чтобы все оставили меня в покое, — огрызнулся тот.

— Прячешься, значит, — смекнул Гунн. Судя по отросшей, неухоженной бороде, северянин скитался по этим заснеженным лесам уже долгие месяцы. — А мы тут лагерь неподалеку разбили. Пошли с приятелем округу осмотреть, а в итоге нашли трупы, следы и тебя.

В одном Кормарк был прав: парень был диким. Казалось, что он вот-вот схватится за топор. В светлых глазах Луки читалось явное желание проломить кому-нибудь голову. В данном случае — Гунну, чье дружелюбие ему явно пришлось не по вкусу.

Ерруанец, так и не дождавшись ответа, выпрямился в полный рост:

— Раз тебя уже нашли, Лука, то, может быть, заглянешь к нам на огонек? И недругов своих запутаешь, со следа собьешь, и рану твою мы перевяжем. — После этой фразы у Луки нервно дернулось веко. — Кочевники, знаешь ли, всегда рады помочь тем, кто попал в беду. В этих диких местах надо держаться вместе. Правда, Кормарк?

Мальчик подошел к ним почти бесшумно и теперь стоял подле каменной глыбы, прислонившись к ней плечом. Он, как всегда, глядел на все с недовольством, спрятав голову под глубоким капюшоном.

— Захочешь — приходи.

Чтобы произнести эти слова, Кормарку, вероятно, пришлось приложить немало усилий. Где-то в глубине души он наверняка надеялся, что чужак не примет столь неожиданного приглашения, однако стоило им с Гунном отойти от валуна, как тот, прихрамывая на правую ногу, поковылял за ними следом, прижимая рану на груди.

— Ужасно. Парень совсем без сил, — прошептал ерруанец.

— Слабак, — тихо хмыкнул Кормарк. — Нужно было оставить его умирать. А теперь придется с ним возиться.

— Первое впечатление всегда обманчиво, — напомнил Гунн. — Даже ты мне когда-то напоминал беспомощного птенца, выпавшего из гнезда.

Ответом послужило грозное молчание и озлобленный взгляд из-под капюшона. Ерруанец рассмеялся и похлопал Кормарка по спине. Его забавляло напоминать мальчику о слабостях прошлого. Хотя бы для того, чтобы тот не мнил себя лучше всех остальных.

Путь до лагеря был недолгим, но когда впереди за деревьями замелькали огни костра, над головами начало смеркаться. От принесенного ветром запаха жареного мяса у Гунна голодно заурчало в животе.

— Что сегодня на ужин, Лохарр? — спросил он, оказавшись на поляне, заставленной палатками и шатрами.

Ответ не заставил себя долго ждать: откуда-то из темноты мигом вылез здоровый лысый мужик, закутанный в мех, и с довольным видом потряс освежеванными тушками:

— Кролики! Много! — самодовольно заявил тот, но, завидев третью фигуру, появившегося за спиной Гунна, улыбнулся еще шире: — А у вас, смотрю, сегодня дичь покрупнее!

Все, кто грелся у костра, рассмеялись.

— Кого вы привели на этот раз? — весело поинтересовался женский голос.

— А он симпатичный! — заверил второй.

И снова над поляной разразился озорной гогот.

— Да будет вам! — рявкнул Кормарк и уселся на поваленное бревно возле костра, заняв свое место рядом с Семьей.

Тем временем Лука доковылял до Гунна и остановился, беспокойно озираясь по сторонам. Остроты незнакомцев его мало волновали. Заметив коней, привязанных к импровизированному стойлу, он уставился на них огромными глазами.

— Лошади… У вас есть лошади! — удивленно пробурчал он себе под нос. Это были первые слова, что Лука произнес после посиделок у валуна.

— А где твоя лошадь? — спросил ерруанец. Больше для того, чтобы разговорить чужака, а не из интереса.

— Никогда не было.

— Никогда?

— Никогда, — растерянно повторил Лука. — Там, где я вырос, лошади считаются роскошью. А если быть точнее — редким деликатесом. В нашем селе их едят.

Брови Гунна медленно поползли вверх.

— Вот оно как. — Он махнул рукой и поманил чужака за собой: — Пойдем, расскажешь мне еще что-нибудь, пока я осматриваю твои раны.

— Гунн! — Вновь от костра послышался игривый женский голосок. — А я лампады у тебя в шатре зажгла! Все как ты любишь!

— Позже, Ханри! Не сейчас! — отмахнулся тот.

— О-о-о… — затянул Лохарр, придумывая новую шутку. — Ханри, тебя, кажется, только что променяли на нового любовничка!

И вновь всеобщий гогот разлетелся эхом по поляне. Смеялись все. За исключением Кормарка.

Гунн отодвинул полог и пропустил в шатер Луку, с кривой ухмылкой оглядев веселящуюся компанию. Не иначе, в их голосах клокотала брага, доставшаяся им после недавнего набега. Завтра с утра он явно недосчитается нескольких кожаных фляг.

— Раздевайся, — буркнул Гунн чужаку. — А я пока все подготовлю.

Ханри не соврала: лампады действительно горели. И стояли они по кругу, как он любил, не говоря уж про дымящиеся благовония возле входа. Но сегодня свет ему понадобится не для утоления плотских желаний, а для более важных дел.

Пока Лука молча стягивал с себя окровавленные тряпки, Гунн доставал необходимые инструменты из поклажи: стальные щипцы, ножницы-зажимы, шелковые нити, иглы, припарки, мази и свежие бинты.

Конечно, Гунну было далеко до настоящего врачевателя. Он не обладал нужным грузом знаний, не перенимал опыта у других лекарей, не учился за умными книжками, но практики у него было хоть отбавляй. Ведь только так можно было спасти жизнь членам своей новоявленной Семьи, которые так и норовили подставиться под стрелу или удар меча, под клыки дикого кабана или когти медведя, — людям вроде Лохарра.

Гунн разве что умел хорошо варить отвары и делать полезные обезболивающие мази. Пожалуй, именно за это его здесь и ценили.

— А ты счастливчик, да? — хмыкнул Гунн, глянув на Луку, точнее, на его раны и шрамы, покрывающие тощее тело: ссадины, порезы и синяки будто бы стали неотъемлемой частью его самого. Рана на груди до сих пор кровоточила. Была широкой, но не глубокой. Стоило промыть и зашить. — Это те парни тебя так?

— Один пошел в лоб, второй подкрался со спины, — тихо сообщил Лука. Когда он говорил, выпирающие ребра ходили под кожей. — Второго я не заметил, но успел увернуться.

— За что они тебя так?

— У меня полно врагов. — Мужчина явно недоговаривал.

— Враги, значит…

Промыть и зашить рану не составило труда — «волшебные» ерруанские мази сделали свое дело. Пока ловкая игла стягивала края раны, Лука молча изучал высокий свод шатра, где танцевали тени. По лицу сложно было понять, о чем он думает. Да и разговаривал он с явной неохотой.

— Женат? — невзначай поинтересовался лекарь.

На родине Гунна пары, решившиеся создать семью, рисовали в районе ключиц одинаковые татуировки, но здесь, на Севере, как он успел понять, вместо татуировок люди носили особенные браслеты. На руке у чужака блестел браслет из железных пластин и затупленных наконечников стрел.

— Был, — тягостно выдавил из себя Лука и замолчал.

— Позволишь? — Гунн, недолго думая, взял ножницы и срезал украшение. Чужак не сопротивлялся. — Не стоит сковывать себя дурными воспоминаниями. И тем более о них сожалеть.

Северянин кивнул. Не то в знак благодарности, не то соглашаясь со словами ерруанца.

— А с ногой что? Я видел, ты хромаешь.

— Я упал. Заживет.

Гунн с сомнением оглядел пациента. Хотел уже послать его к остальным, упиваться брагой для лучшего сна, но тут его взгляд зацепился за выпуклую черно-синюю вену, виднеющуюся под коленом через дырку на рваных штанах.

— Упаси тебя боги! — воскликнул он. — А это еще что?

Лука резко сел и недовольно скорчился, оскалив зубы.

— Показывай, — грозно потребовал Гунн. — Закатай штанину.

Смятение в глазах Луки говорило, что в нем борются все «за» и «против». Ерруанец заметил, как у того задрожали руки, а взгляд заметался из стороны в сторону в поисках топора. Но затем что-то заставило его успокоиться: северянин тяжело выдохнул и смиренно подчинился воле лекаря.

На его голени рубцевался рваный звериный укус, неестественно черный, как сама Бездна, а от него, как щупальца осьминога, расползались темные витиеватые вены.

Лука был готов откусить себе язык, лишь бы не произносить этого слова. На его лицо легла тень отчаяния и страха.

— Это… Проклятие.

Вопреки желанию, Гунн не отпрянул:

— Выглядит скверно. — Ерруанец покачал головой, изучая уродливое увечье. — Как давно?

Каждое слово давалось северянину нелегко — их словно щипцами вытаскивали. Лука кривился и скалился, будто бы воспоминания доставляли ему боль:

— Несколько месяцев назад, когда листва с деревьев опала.

— Это из-за него за тобой охотятся люди?

— Да.

— Скверно, — повторил Гунн и потянулся к поклаже за трубкой, набитой табаком. От этого зрелища ему захотелось курить. Он за свою жизнь перевидал множество ран, но эта оказалась самой омерзительной и страшной.

Лука спрятал проклятую метку и обменялся с Гунном взглядами. Теперь настала его очередь задавать вопросы:

— Как думаешь, от этого есть лекарство?

— Имеешь в виду, можно ли избавиться от проклятия? — Ерруанец затянулся едким дымом. Затем предложил трубку Луке.

— Точно. — Тот не отказался.

— Я не знаю… Но я слышал множество легенд о таких, как ты. Особенно у себя дома, на островах. Говорят, что вы дети Отца Хаоса и Порядка. Дети раздора. — Гунн не смог скрыть ухмылки, когда Лука закашлялся от первой же затяжки. — Я должен обсудить это с духами. Завтра, скорее всего, я смогу дать тебе ответ.

— Ты говоришь с духами? — все еще пытаясь откашляться, удивился северянин.

— Мы все с ними разговариваем, Лука. Но зачастую люди делают это неосознанно.

— Держи мою тайну при себе. Пожалуйста.

— Люди порочны и глупы, — хмыкнул ерруанец, перенимая трубку обратно. — И потому они стремятся уничтожить то, чего не понимают. Но не я. Я присмотрю за тобой. До тех пор, пока… Сам понимаешь. Потом тебе придется уйти. А пока можешь отдыхать и набираться сил. Они тебе пригодятся.

Вдруг полог шатра колыхнулся, напустив внутрь холодного воздуха. В проходе показалась лысая башка Лохарра.

— Вы закончили лобзаться, голубки? — Он захихикал, растянулся в пьяной улыбке от уха до уха. — У нас похлебка готова. И мы достали новую флягу. Харни хочет, чтобы вы к нам присоединились.

— И как же тут отказаться? — Гунн кивнул Луке. — Одевайся и пойдем. Познакомлю тебя с остальными.

***

Вторую ночь подряд Лука, выспавшийся и тепло одетый, ел теплую мясную похлебку, не смея поверить своему счастью. И он был не один: еще двенадцать человек с тем же энтузиазмом стучали ложками по дну деревянных мисок под истории и байки ерруанца Гунна, сидя у костра.

Пожалуй, отступник с островов был здесь единственным человеком, не потерявшим гласа рассудка. Лука мог без преувеличений сказать, что тот способен найти общий язык с кем угодно. Но остальных членов Семьи это не касалось. Все они — сброд. Праздные и ленивые, погрязшие в пороках люди, у которых нет ничего за душой. Через день знакомства Лука видел всех их насквозь: они ничего не хотели и ни к чему не стремились. Единственная цель в жизни — напиться и наесться до отвала, дожить до заката, а там дотянуть до утра. Загадкой оставалось лишь то, почему эти отбросы общества, такие же как сам Лука, слепо повиновались мальчишке с обожженным лицом.

Тот весь вечер мрачно смотрел на всех из-под капюшона. Почти его не снимал. Все время молчал, и только боги знают, о чем он думал. Наблюдая за юным Кормарком, Лука пытался вспомнить себя в двенадцать лет. Чем он занимался? Бегал по лесам и охотился. Практиковался в стрельбе из лука да помогал отцу в мастерской, пока половину жителей Амверстага не сразила заморская хворь.

Но Кормарк — совсем другое дело. Мальчик явно выглядел старше своего возраста. И даже не потому, что по его обезображенному лицу нельзя было этот возраст определить. Всему виной взгляд, тяжелый и бесконечно холодный. Эти глаза должны были принадлежать старику.

— Гунн, а расскажи нам что-нибудь про своих богов, — с усмешкой произнес Лохарр, поставив пустую миску в рыхлый снег.

— Что, ищешь новый повод для издевок? — Ерруанец, пожав плечами, впился зубами в полоску вяленого мяса. — Не видишь? Я ем.

— Но нам правда интересно! — воскликнула темноволосая Ханри с пушистым меховым воротником. Остальные — Лука плохо запоминал имена — закивали, соглашаясь с подругой. — Ты у нас один такой. Необычный.

— Ладно, как пожелаете. — Гунн, оглядев Семью, одарил всех одной из своих лучезарных улыбок. Огонь всполохами освещал густую ночь. — Начнем с того, что у нас нет богов, как у вас. Мой народ испокон веков верует в одно: в солнце над нашими головами.

— Еретик! — шутливо выкрикнул Лохарр, заставив рассмеяться сидящих рядом с ним бородатых мужиков.

— Помолчи! — зашипела на него Ханри.

— Солнце священно, — продолжил ерруанец, благоговейно прикрыв глаза. — Оно подарило нам жизнь и огонь. Мы все рождаемся в огне страсти и покидаем жизнь, сгорая на погребальных кострах. Все появляется из огня и все туда возвращается. Мы верим, что если человек вел жизнь праведно, то после смерти он окажется в небе вместе с солнцем, а если нет — его будет ждать темное подземелье, где холодно, голодно и нет ничего, кроме камней.

— Прямо как здесь! — Лохарр всплеснул руками, спровоцировав всеобщий гогот.

— Заткнись уже, — гаркнул Кормарк из-под капюшона. — Заткнись и слушай.

К удивлению Луки, после его слов лысоголовый угомонился, а смешки резко стихли.

— У нашего народа сотни племен, и у каждого племени есть свой священный огонь. — Пока Лохарр играл на публику, ерруанец успел прикурить табачную трубку от костра, и та теперь дымилась у него в руках. — Этот огонь мы получаем раз в год во время священного праздника, где собираются все племена. При помощи изогнутого зеркала жрецы собирают солнечный свет и дарят его людям, пока вожди племен преподносят солнцу дары и устраивают ритуалы жертвоприношения.

Харни удивленно ахнула, Лохарр смолчал. В костре треснуло полено, и искры взметнулись к затянутому тучами небу.

— Этот священный огонь племена поддерживают даже в самые тяжелые времена, охраняют его от непогоды и наводнений, переносят через реки и болота; он синеватый при свете дня и багровый ночью. Мой народ никогда с ним не расстается. Поскольку огонь — это сама жизнь. Ее явление. Ее суть.

Дикари — как дети. Одурманенные хмельной брагой, они слушали сказ Гунна, уставившись на него во все глаза. Даже заморский акцент не мешал его таланту рассказчика, поскольку Семья словно цепенела от голоса ерруанца. Только фляга ходила по кругу от одного поваленного бревна к другому. Лука видел, как у всех завороженно блестят глаза, видел, как Кормарк непоседливо ерзал на месте, видел, как в огне, словно по волшебству, необычно закружились алые языки пламени, и заметил, как за спинами у кочевников что-то вдруг тревожно сверкнуло.

— Многие у вас на Севере верят, что огонь приносит только разрушение и гибель, — продолжал рассказчик. — Но я скажу обратное: огонь — это первоначальный защитник всего нашего рода человеческого. — Кормарк странно глянул на Гунна, тот поймал его взгляд. Теперь ерруанец смотрел на обгорелого мальчишку, не моргая. — Этот божественный дар солнца способен обратить в бегство любого дикого зверя, а также извлекать из мяса вкусные запахи. Огонь, если уметь его укрощать, становится твоим самым лучшим другом. Другом, который несет тепло и свет.

Лука напрягся и наморщил лоб. Теперь он, щурясь, всматривался в темноту, слушая ерруанца вполуха. Чутье за последние несколько месяцев, проведенных в бегах, никогда его не подводило: за деревьями, в густом мраке, точно был кто-то еще. Кто-то, кто двигался бесшумно. И, возможно, не один.

— Но в ваших краях нет моего бога, нет солнца, — все продолжал повествовать Гунн, выдыхая табачный дым. — Именно поэтому у вас на Севере так холодно и темно. Здесь владения ваших богов, странных для меня и необычайно жестоких.

Снова отблеск, на этот раз ближе. Так может блестеть только металл, поймавший свет всполохов пламени.

— И имена их…

«Лучник!» — испугался Лука, вглядываясь в черноту леса. Теперь он отчетливо разглядел наконечник стрелы, выбирающей свою будущую жертву.

— Мирное Небо…

Лучник целился. Но в кого?

— Мать Бездна…

Нужна лишь доля секунды, чтобы понять.

— И Отец…

— Ложись! — выкрикнул Лука и бросился на Кормарка.

В соткавшейся тишине отчетливо послышался звон тетивы, затем — свист. Что-то холодное оцарапало ухо.

— Налетчики! — где-то над головой Луки заревел Лохарр.

И тут началась суматоха: люди повскакивали со своих мест, заскрежетало оружие, зазвучали воинственные вопли и бранная ругань. Кто-то в суете перепрыгнул через Луку и помчался в лес, а он все продолжал вжимать оторопевшего Кормарка в землю, заслоняя своей спиной.

Он не прогадал. Защитил мальчишку. И от этого на душе северянина стало очень тепло и радостно.

Когда вдалеке послышались звуки битвы, Лука отпрянул от юнца и тяжело осел на снег. Его сердце продолжало бешено колотиться.

— Ты… Ты спас меня, — шепнул Кормарк, приподнявшись на локтях. Капюшон свалился с головы, являя миру его обгорелую черепушку.

— Да. — Северянин потер ухо, после чего тупо уставился на кровь, окрасившую пальцы. — Да, наверное.

Они переглянулись. Впервые ребенок посмотрел на Луку, не хмурясь, без ненависти или упрека. Его лицо в один миг изменилось до неузнаваемости. Глаза, синие, как небо, широко раскрыты, а в них — удивление, смешанное со страхом.

А затем Кормарк поднялся на ноги, молча отряхнулся и побежал в темноту на голос Лохарра, который разъяренно поносил убегающего противника на чем свет стоит.

— А ты молодец, Лука. Проклятый, но добрый.

Северянин обернулся: Гунн, вопреки ожиданиям, продолжал сидеть на том же месте, беспечно раскуривая трубку. Он был единственным, кто остался у костра и не помчался за незваными гостями. Казалось, выбери стрела налетчика его своей целью, он бы даже не дернулся.

Лука, немного поразмыслив, сел на бревно возле ерруанца, предусмотрительно прихватив с собой полупустую кожаную флягу с брагой, брошенную кем-то в снег.

— Кто эти люди? — спросил он.

Гунн, как обычно, предложил ему трубку. Тот не отказался. Закурил. И отметил про себя, что едкий дым больше не обжигал горло и легкие.

— У вас с Кормарком одна беда, — пояснил ерруанец, — наемники. Голова нашего мальчика считается ценным трофеем.

Северянин уже было хотел спросить, почему, но Гунн опередил его.

— Я разговаривал с духами, Лука, — сообщил он как-то без особой радости. — И я сомневаюсь, что есть лекарство от твоей болезни. По крайней мере, здесь, на Севере. Они сказали мне, что его следует искать на Юге.

— Я так и намеревался, — не без разочарования хмыкнул Лука, вернув дымящуюся трубку владельцу. — За мной на Юг преследователи не сунутся. Это далеко и дорого.

— Кормарк! Подойди сюда, — воскликнул ерруанец. Мальчик показался из темноты, как всегда мрачный, а за ним на свет костра вышли остальные члены Семьи, включая довольного Лохарра с окровавленным топором. — Нашему новоиспеченному герою нужно попасть в какой-нибудь порт, чтобы оттуда отправиться на Юг, в Астеросс.

— Хм… — мальчишка прошел мимо костра, даже не глянув на своего спасителя. — Лучше всего это будет сделать от Вэст-Моррона или Тортейма. Я нарисую карту.

Когда Кормарк вернулся, у него в руках были письменные принадлежности и свертки из старой кожи. Лука от удивления подавился брагой.

— Стойте, откуда у вас все это?! — закашлявшись, вымолвил он.

— Кормарк у нас особенный мальчик. Образованный. Больше, чем все мы, вместе взятые, — процедил Гунн и загадочно улыбнулся.

— А что тебя удивило? — поинтересовался мальчишка, прищурив глаза. А потом до него дошло. — Ты… Не умеешь писать.

Возможно, если бы это произнес кто-то другой, северянин сказал бы, что его пытаются унизить или пристыдить, однако в голосе мальчика не было и намека на издевку. Скорее сожаление.

— И читать, — признался Лука, глядя на Кормарка снизу вверх. Странные закорючки на бумаге на протяжении всей жизни вызывали у него панический ужас. — Мне это не положено. Я был простым охотником в своем селении.

В Амверстаге, в этой глуши, как помнил Лука, читать и писать умели лишь привилегированные люди. Вроде отца Кейпы и его подпевал. Его самого никто этому не учил, однако он слышал, что в более развитой части Стармора, ближе к столице королевства, этими навыками владеют все люди без исключения.

— Как это не положено? — Хоть Кормарк и был весь покрыт ожогами всех цветов и оттенков, его лицо обладало исключительной выразительностью. Лука видел, как в его чертах одна эмоция сменяется другой. Не мальчик, а открытая книга. — Я могу… — Юнец внезапно замялся, смущенно опустил взгляд. — Могу научить тебя. За свое спасение. Возможно… эти навыки тоже однажды спасут тебе жизнь.

Не веря своим ушам, северянин медленно сполз с бревна на снег:

— Ты это серьезно? — Подобный дар в его понимании был выше любой благодарности.

— Серьезно, — кивнул Кормарк, продолжая сжимать в руках сверток. — Времени у нас хватит. Я научу тебя основам, чтобы ты смог читать надписи на дорожных указателях. Так не потеряешься. — Затем мальчишка оглядел всех собравшихся у костра и громогласно заявил: — Завтра же с утра мы сворачиваем лагерь и направляемся в сторону земель Солхейма! Настало время ограбить пару деревень!

— Кормарк, может, повременим пока с набегами? — воспротивился Гунн. — Припасов у нас пока хватает!

Но его никто не услышал. Народ на поляне радостно заулюлюкал: Лохарр стал размахивать окровавленным топором над головой, Ханри, красуясь перед Гунном, в опасном танце заскрежетала короткими клинками, а бородатые северяне с парой не особо юных девиц стали лобзаться в пьяной страсти на виду у всех.

От вида этого зрелища было не спастись. Оно пронзило северянина озарением, наполненным искрометным блеском, поразившим его самого. Возможно, подумал Лука, Кормарк окружал себя уродами — людьми, которые гораздо хуже его, чтобы больше нравиться самому себе.

Лука впервые увидел, как на устах мальчишки от этого безобразия заиграла легкая ухмылка.

— А ты ему понравился, — вздохнув, шепнул Гунн, не сводя глаз с танцующей плутовки Ханри. Она была гибкой и хлесткой, а бедра двигались в такт ударам клинков друг о друга. — Солхейм, если ты не в курсе, находится южнее, а значит, ближе к столице Стармора. Оттуда и до Серого моря недалеко. Кормарк решил тебя проводить.

— Вот оно что. — Тут Лука поднялся на ноги и залпом допил содержимое фляги. И не для того, чтобы лучше спалось, а чтобы развеять наваждение: горячий танец Ханри пленил его взор, и теперь воображение, сыграв с ним злую шутку, рисовало волнующие формы под ее теплой одеждой. — Я, пожалуй, прилягу.

В ответ Гунн только рассмеялся.

***

Когда отступают холода и приходит время месяцев оттепели, дождь начинает пахнуть надеждой. В нем нет необратимости потерь, как в осадках других времен года. И оттого Лука беззаботно шагал по раскисшей дороге, хлюпая сапогами по грязи. Хоть вода и лилась ему за шиворот, капая с волос, это не портило приподнятого настроения. Сегодня его ждал важный день. А может, он просто обнадеживал себя, думая так.

— Тор… тейм… — запинаясь, прочитал Лука с деревянного указателя, поросшего мхом, и тонкие губы расползлись в еще более широкой ехидной улыбке.

А ведь еще полгода назад он просыпался в объятиях своей Кейпы в полупустой холодной нищенской халупе на краю мира и знать не знал, что существует другой мир, где жизнь течет рекой, а не замирает, словно муха в янтаре. Ему было страшно признаться самому себе, но то время он теперь вспоминал как кошмарный сон.

Чем дальше Лука уходил от Амверстага, тем больше он начинал ненавидеть свои родные края, в которых ничего не было, кроме вечной мерзлоты, темноты и обоюдной людской ненависти. В Амверстаге снег лежит по девять месяцев в году, сковывая льдом все дороги, надежды и мечты. Амверстаг — ледяная ловушка для тех, кому не повезло там родиться.

Мать Луки, ныне почившая в объятиях Мирного Неба, всегда любила приговаривать, что в таком снежном краю люди должны держаться сообща и помогать друг другу, поскольку главный враг для них — это зима. Но, к сожалению, немногие в Амверстаге придерживались ее мнения. Будь матушка жива, думал Лука, она бы наверняка схватилась за голову от ужаса, узнав, какие интриги плели друг против друга амверстагцы, устраивая кровавые распри с соседями в попытке занять себя хоть чем-нибудь до наступления тепла.

И лишь когда из-за туч показывалось Мирное Око, а с Нармового моря сходил лед, в Амверстаг забредали редкие торговцы и заходили караваны. В эти дни деревушка расцветала, оживала, и каждый вечер на главной площади устраивались пышные пиры и танцы. Караванщики радушно улыбались амверстагцам, а те, пусть и поневоле, начинали улыбаться в ответ. «Последнее слово остается за сталью, так?» — посмеивались торговцы, обменивая железо и оружие на теплые шкуры и кости, добытые за долгие месяцы охоты.

В детские годы появление вереницы каравана заставляло Луку прыгать от счастья. Этого он ждал больше, чем праздника солнцестояния. Торговцы, помимо железа, привозили крупу и зерно, приправы и соль. В дни оттепели местная еда переставала быть пресной, а в обиходе жителей деревни появлялись новые истории о невиданных краях и землях. Жизнь била ключом. Но стоило первому снегу припорошить дороги, как караванщики тут же сворачивались и в спешке уезжали на скрипучих телегах восвояси. Веселье заканчивалось, и в Амверстаге не оставалось ничего, кроме снега, льда и дикого зверья.

… И сплетен Морры.

Кажется, сегодня во сне Лука снова видел лицо глашатая. С каждым разом оно все больше теряло прежние узнаваемые черты. Остались лишь глаза, молящие о пощаде, слезящиеся от страха, и багряная рваная рана на шее, которую он безуспешно пытался зажать.

Северянин тряхнул головой, отгоняя назойливое видение, и огляделся вокруг: куда ни глянь, кругом цвело и пахло. Молодая листва, напоенная солнечным соком, только появилась на ветвях, окрашивая лес в зеленый цвет. Все цвело, жизнь наполнялась красками, и Лука был свободен, как никогда. И плевать он хотел на накрапывающий дождь. Его теплые капли не могли сравниться со снежной амверстагской вьюгой, чьи снежинки резали щеки, словно осколки битого стекла.

Поправив поклажу на плече, мужчина побрел в сторону города. Далекие остроконечные сланцевые крыши так и притягивали взор. Сколько этажей? Два или три? Таких высоких домов Лука не видел отродясь, как и толстых, покрытых плющом каменных стен, окружавших Тортейм.

— Стой! Кто идет?

Северянина так и передернуло от голоса стражника у городских ворот — тот напоминал скрип старой двери, чьи петли долго не смазывали. Этому бородатому мужику было лет пятьдесят, не меньше. На голове — стальной шлем, в руках алебарда. На груди начищенного до блеска нагрудника красовался герб с изображением лошади. Вероятно, это был символ правящей семьи Тортейма.

— Я путник. Странствую, — хмыкнул Лука, не теряя прежнего спокойствия.

— И откуда путь держишь?

— Из Хорбы, — соврал он.

На деле же Хорба была первой деревней, которую Кормарк с Семьей за время путешествия обошли стороной, посчитав ее слишком бедной. «У них, поди, и выпивки нормальной нет, — сетовал тогда Лохарр, оглядывая жалкие лачуги, раскинувшиеся в низине. — Грабить нечего».

— А-а, — протянул стражник, с сомнением оглядывая Луку маленькими свинячими глазками. — Бывал я в тех краях. Очень давно. До сих пор коров пасете?

— Пасем. — Лука пожал плечами, искренне надеясь, что страж пропустит его в город. Но нет.

Воцарилось неловкое молчание. Страж все продолжал разглядывать чужака, опершись на древко алебарды.

— А ты, случаем, зверя по дороге сюда не видел? — наконец вымолвил страж, грозно сощурив глаза.

— Зверя? — Что-то внутри Луки вдруг боязливо екнуло.

— Ну да. Поговаривают, что в окрестностях города с неделю назад видели огромную зверюгу. Под два метром ростом! Она весь скот пожрала нашим козопасам да пару человек загрызла. Представляешь? Прямо-таки растерзала! Этих несчастных пришлось по кусочкам соскребать. Потому-то нас тут и поставили. Мокнуть под дождем да людей допрашивать, не видели ли они чего подозрительного. — Стражник посмотрел куда-то в сторону: — Правда, Эммет?

— Ага, — сонно отозвался голос.

Второго городского стража Лука и не приметил. Тот дремал, припав спиной к стене, спрятавшись за разросшимся кустарником.

— Ну, я никаких зверей не видел. Да и сам на зверюгу не похож.

— Ага, — вновь зевнул Эммет. — Тощеват.

— Иди уж, путник из Хорбы, — сварливо бросил бородатый страж. — Счастливого тебе дня.

— Стой! — Эммет резко дернул подбородком. По блуждающему, заплывшему взгляду любой бы понял, что тот успел пригубить кружку-другую. — А как же плата за вход? Пять серебряников с каждого!

— Да хоть золотой! — недовольно сплюнул бородач. — Ты посмотри на этого бедолагу! И так понятно, что он с воды на хлеб перебивается. Беден, как мышь! С него брать нечего. Давай уж подождем, пока какой-нибудь разодетый петух припрется, его и оберем…

— Счастливого дня. — Лука учтиво поклонился, благодаря судьбу, что не пришлось прорываться в Тортейм силой, и прошел в открытые ворота, оставив стражей спорить наедине.

Широкие улицы города пустовали. То ли дождь распугал всех горожан, вынуждая сидеть в тепле и уюте, то ли все работали в порту. Лишь немногочисленные люди сновали туда-сюда, от одного дома к другому, и никому не было до Луки никакого дела. Возможно, из-за закрытых ставней за ним сейчас и наблюдала дочь какого-нибудь торговца, сидя на подоконнике, но это — все. Он был волен делать все, что хочет.

Шаркая сапогами по вымощенной камнем мостовой, Лука удивленно озирался вокруг, изучая высокие помпезные здания и развевающиеся над головой синие флаги королевства. Лишь на миг он задержался возле постоялого двора, чтобы прочитать его название на вывеске, но затем ноги понесли его дальше в поисках еды и временного убежища.

Видели боги, Лука бы отдал все, чтобы провести ночь в сухой и теплой постели да еще с набитым брюхом. Но он не должен был появляться в людных местах и привлекать к себе внимание. А все потому, что в последний день пребывания с Семьей Кормарка, Лохарр, как беглый преступник, разыскиваемый по всему Стармору, взялся учить Луку жизни.

— Значит, слушай сюда, малец, — сказал тот, подсев к Луке на бревно подле костра, поигрывая в руке кинжалом. — Вот тебе краткий свод правил, благодаря которому ты останешься цел и невредим. Я-то уж знаю. Первое, запомни: люди очень любят золото. Его звон и блеск. Не знаю, как у вас, но за пару золотых аланцев в моем городе, на землях Кайпинки, любой готов мать родную продать. Первое твое оружие — это деньги. Второе — это угрозы и убеждения. И третье, если остальные два не работают, — это разящий клинок. Но упаси тебя боги! Убивать людей в черте большого города нельзя. Там полно стражи и зевак. Это в деревне нормально: чик по горлу — и в канаву. Но не там.

Насчет денег Лохарр мог не волноваться: Лука, вспоминая его слова, похлопал себя по карманам куртки, набитым серебряными и золотыми монетами. С Семьей он расстался еще с месяц назад на пепелище разграбленного селения, над развалинами которого витал запах едкого дыма, сохранившийся даже после того, как огонь погас. С тех пор ему хватило времени, чтобы «подзаработать», если так можно было назвать то, каким способом Лука доставал деньги. А именно — вынимал их из карманов трупов, обчищая неудачников до нитки.

Преследователи не оставили северянина даже после нескольких недель путешествия с Семьей. Только слабоумный надеялся бы на это. Наемники, посланные крепким словом Лангена, отцом Кейпы, появились спустя день после того, как Лука остался один.

И поплатились за это жизнями.

Да, первые убийства давались ему нелегко. Еще несколько месяцев назад, плутая в снегах и расправляясь с наемниками, Лука задумывался над тем, что у них наверняка есть семьи: матери, любимые жены и дети, ждущие дома своего кормильца. Но теперь эти пагубные мысли отступили на второй план. Убийство превратилось в обыденное дело. В ремесло. В способ выживания. Либо ты, либо тебя. Третьего не дано.

И он начинал входить во вкус.

Последние пару недель Лука старался убивать преследователей таким образом, чтобы как можно меньше запачкать кровью их одежду. В конце концов, он должен был выглядеть неприметно в здешних краях, ведь любому незнакомцу в накинутой на плечи волчьей шкуре и с топором в руках пришлось бы наслаждаться изрядной порцией ненужного внимания любопытных горожан.

Итак, разжившись крепкой кожаной курткой и добротными штанами, Лука направился прямиком в город, уверенный в том, что у него еще есть пара-тройка дней до того, как пред ним вновь предстанут очередные преследователи, жаждущие его крови. Поэтому за следующие сутки он должен был покинуть Тортейм. И сделать это так, чтобы у людей Лангена не оставалось никаких зацепок.

— Эй, не хочешь поразвлечься?

Она проскользнула мимо него словно призрак, как соблазнительное, чарующее видение. Сочные алые губы, ямочки на щеках, большие светлые глаза. Едва Лука обернулся, сраженный наповал ее лукавой улыбкой, незнакомка в намокшем дорожном плаще уже успела скрыться в темном переулке.

Он проследовал за ней и увидел то, чего очень боялся — бордель. Застыв перед дубовыми дверьми, продолжая мокнуть под дождем, Лука окинул тоскливым взглядом занавешенные бархатом окна. Так близко — только руку протянуть. Вся прелесть и сладость публичных домов в том, что на каждого покупателя найдется свой товар. Денег у него хватило бы на целый вечер в компании самой развратной путаны. Но он не мог переступить порога столь желанного заведения. Опять же, из-за слов Лохарра.

— Если за тобой хвост, — приговаривал тогда он, — обходи за милю все увеселительные места. И не потому, что тебя там будут искать в первую очередь. Это само собой. В городах, помимо стражи, нам с тобой больше всего следует опасаться торговцев информацией. Их, поверь, как грязи развелось. Даже в самой захудалой пивнушке найдется подобная чувырла.

— Торговцы информацией? — переспросил Лука, тупо захлопав глазами.

— О, а ты не знаешь? Счастливчик. — Лохарр наморщил лоб. — Эти сукины дети гнали меня от самой Кайпинки до Нармового моря. Смекаешь? Я улепетывал от них через все королевство. Прятался, заметал следы, но у них повсюду есть глаза и уши. Их люди находили меня везде, говорили своим хозяевам, а потом торговцы передавали информацию тем, кто жаждал отправить меня за решетку. Ну, или на виселицу. Тут без разницы.

— А за что тебя так? — полюбопытствовал Лука. Какие-то мифические торговцы его мало волновали.

— Про резню в Шейне не слышал?

— Нет.

— А зря. — Лохарр кровожадно ухмыльнулся, отчего у северянина сердце местами с кишками поменялось.

Лука резко сменил тему:

— А Кормарка почему ищут? — Он хотел еще сказать что-нибудь про его обожженное лицо, но вовремя спохватился. — Вроде неплохой малый. Смышленый.

— Помимо того, что сжигает каждую деревню, на которую натыкается? — Бугай рассмеялся. — Ладно. Тут, признаться, и я не знаю, в чем дело. Гунн давненько говорил что-то такое… Будто мальчишка наш перешел дорогу какому-то знатному роду. Причем сильно так насолил. Наемники ищут его, а он в отместку деревни сжигает. Хорошо еще, что до городов не добрался. Боюсь представить, что будет, когда он подрастет…

Оставшиеся полдня Лука потратил на то, чтобы досконально изучить улочки города да набрать еды и припасов. И лишь с наступлением темноты он нашел себе убежище: его выбор пал на старый, обветшалый дом подле самой крепостной стены, спрятанный подальше от любопытных глаз и главной дороги. Конечно же его успели обнести. Внутри не осталась ничего, кроме бесполезной домашней утвари, разбросанной по углам, и мышиного дерьма.

— Зато не дует, и дождь на башку не льет, — шепнул Лука сам себе, обустраивая спальное место в одной из комнат.

Однако перед тем как лечь спать, он набрал дождевой воды в лохань и принялся обрезать волосы и сбривать надоевшую бороду. После всех неприятных процедур Лука еще долго изучал свое отражение в воде на дне лохани — этого человека он не узнавал. С водяной глади на него смотрел тощий, остервенелый незнакомец с крайне непривлекательным, как ему казалось, лицом. Кожа бледная, как снег, а вид болезненный, усталый и голодный. Темными синяками под глазами пролегли все бессонные ночи, проведенные в пути.

И где он свернул не туда? Что делал неправильно? От прежнего Луки остались лишь воспоминания. За эти полгода он успел постареть чуть ли не на два сразу.

Засыпал северянин с зажатым в руке кинжалом, позаимствованным у одного из неудачливых преследователей. При всей мертвецкой усталости и ломоте в ногах, он очень долго не мог уснуть. Все думал о разных вещах, о которых люди думают только по ночам, погружаясь в пучины собственной тревоги. О Кейпе, о Лангене, обо всех, кто желал ему зла. А когда уснул, то провалился в сон так надолго, что лишь к вечеру следующего дня пришел в себя.

Позавтракав несколькими кусками хлеба, он направился в городской порт. Воздух там был густо пропитан морской солью и запахами кипящей смолы. В небе галдели чайки. И во всем этом Лука обнаружил для себя что-то очень необычное — гавань была средоточием жизни Тортейма.

Куда ни глянь, всюду перекликивались матросы, нагружавшие и разгружавшие трюмы кораблей, чьи высокие мачты чуть кренились от ветра. На причалах шла торговля тем, что имело спрос: яблоки, крупы, ткани для парусов, прочные веревки, холщовая одежда. Куда-то спешили носильщики с корзинами. Кто-то сбивал цену у торговца фазанами, крича на весь порт о том, что товар не свежий. Под ногами у взрослых путалась малышня, играя в догонялки. За ними никто не следил, как и за собаками — те вынюхивали еду среди гор отбросов, гниющих на жаре.

Сегодня действительно было жарко. Даже несмотря на то, что Око Мирного Неба медленно опускалось к морю, окрашивая горизонт в розово-желтые цвета.

Море. Лука так и замер на причале, в оцепенении разглядывая водную гладь, которой не было ни конца, ни края. Отблески солнца превращали воду в блестящие слитки золота и серебра. Было в этом что-то одухотворяющее, свободное. Линия горизонта так и манила к себе, к новым краям и путешествиям. Северянин никогда не помышлял о морских странствиях, но теперь, вглядываясь вдаль, сильно об этом пожалел.

— Надо найти тех, кто поможет убраться отсюда.

Когда Лука был один, он всегда разговаривал сам с собой. А если не один, то делал это так тихо, чтобы никто этого не слышал.

Возможно, он бы уплыл из Тортейма этим же вечером, но судьба распорядилась иначе. В толпе горожан Луку словно стрелой пронзило — он увидел девушку, столь прекрасную, что ноги подкосились. Солнечный луч выхватил ее из темноты и пробежался по скулам, тронув податливые полные губы. На ее тонкой шее блестела янтарная нить, в каждой бусине — отблеск заката. Белокурые локоны струились водопадом по плечам. А фигура…

В этот миг в нем что-то щелкнуло, надломилось. Лука напрочь забыл про погоню и тщедушное проклятие. Ему хотелось одного: находиться с ней рядом, прикасаться, терзать и мучить. Он возжелал ее с какой-то безудержной яростью, затмившей собой даже солнечный свет.

— Проглоти меня Бездна, — сглотнул Лука, глядя вслед незнакомке в струящемся платье. Посмотрел на корабли, потом на нее. И проклял себя за то, что вчера не завернул в бордель.

Следующей день он занят был тем, что следовал за девушкой повсюду, чувствуя себя при этом глупым четырнадцатилетним мальчишкой. Чем дольше он притворялся тенью незнакомки, тем страшнее ему становилось. Как это, взять и просто к ней подойти? Кто он, а кто она? Лука был уверен, что если он предстанет перед девушкой во всей своей красе, она испугается и отшатнется от него, как от прокаженного. Ему нужен был повод, чтобы завязать знакомство. И за этим поводом он наведался в ближайшую таверну, наплевав на все предостережения Лохарра.

«Разливухи», как их называли в народе, очень отличались от мест увеселения в Амверстаге. В родном селе люди приходили в таверну лишь для того, чтобы упиться до беспамятства, но здесь, в Тортейме, все обстояло иначе. За прилавком зачастую сидели люди, ожидающие легких денег и работы, что сама летит в руки.

— Парни. — Лука подошел к трем ребятам, бурно что-то обсуждающим и на вид очень грозным: у одного над глазом красовался шрам, у второго вся шея была покрыта татуировками, ну а третий напоминал широкий шкаф и по размерам превосходил обоих своих товарищей. — Не желаете ли подзаработать?

Выслушав план Луки, они зашлись хохотом на всю таверну, заглушая песню местного барда и звонкие струны лютни.

— Ты серьезно? — гогоча, пробасил здоровяк. — Что, героем решил заделаться? А так подойти и познакомиться кишка тонка, я прав?

— Отчасти, — согласился Лука и выложил им на стол три золотых аланца.

О, лица этих троих были бесподобны. Один позеленел, другой — побледнел, а третий алчно выпучил глаза на драгоценные монеты, после чего сгреб их здоровенной ручищей.

— Дашь еще столько же, и мы в деле, — хмыкнул боров.

— Конечно.

— Когда? — серьезно спросил татуированный наемник, подняв голову. Один его глаз жутко косил, отчего было непонятно, куда и на кого он смотрит.

— Сегодня вечером, — хмыкнул Лука и поделился с троицей всеми деталями своего замысла.

Так и случилось. Когда город застлали сумерки, а на улице зажгли фонари, наемники подкараулили белокурую девушку на одной из тесных улочек Тортейма.

— Слышь, красотка. — Татуированный выплыл из темноты вальяжной походкой. — Ты пойдешь с нами.

В этот момент двое других отщепенцев окружили ее со спины, а Лука засел на крыше ветхой лачуги, дожидаясь своего «выхода».

— Никуда я с вами не пойду! — испуганно воскликнула она.

Лука на миг прикрыл глаза. Не голос, а песня, чарующий и звонкий.

И тут все пошло наперекосяк: никто не ожидал, что незнакомка ловко выхватит из наплечной сумки нож и всадит его прямо в глазницу татуированному мужику. Кажется, в тот самый глаз, который вечно глядел в сторону.

— Вот дерьмо! — выругался Лука и полез вниз с крыши, слушая предсмертный визг охотника за легкой наживой.

Двое оставшихся наемников остолбенели. Стояли и смотрели, как их товарищ продолжал вопить, бессильно рухнув на колени. Игры закончились. Девушку нужно было спасать.

Первым очнулся парень со шрамом. Не раздумывая, обезумев от гнева, он кинулся на нее, занеся руку для удара. Но не успел: Лука оказался проворнее и уже в следующий миг полоснул его по горлу излюбленным кинжалом. Толстяк тоже проблем не доставил — медлительность стоила ему жизни. И уже через минуту все трое лежали ничком в грязи, захлебнувшись собственной кровью.

Вытирая лезвие клинка краем куртки, Лука украдкой глянул на испуганную девушку. Она смотрела на него не моргая. Впервые заметила его. Глаза светлые, большие и ясные, как у Кейпы.

— Спасибо, — шепнула она, и голос ее испуганно дрогнул.

— Я не мог иначе. — Лука, нервничая, продолжал вытирать кинжал. Его затрясло от волнения, как от лихорадки. Во рту пересохло, а сердце застучало в ушах. — Эти парни ограбили меня. Я следил за ними. — Спрятав клинок, он нагнулся к здоровяку и достал у него из внутреннего кармана три золотых, которые сам же ему дал. — Вот.

Девушка понимающе кивнула.

— Как тебя зовут?

— Чейзен, — соврал Лука.

Пока он странствовал, у него хватило времени и фантазии придумать себе много новых имен. Старое имя, данное при рождении, вгоняло его в тоску и напоминало о прошлом, от которого он жаждал отречься.

— Я Удриан.

Следующие пару дней прошли как во сне. После скорой потасовки девушка привела его в свой дом и представила братьям как героя, спасшего ее от уличных бандитов. Старший брат оказался бородатым и мощным, как медведь, а второй — хилым молокососом, едва научившимся бриться. Ее семья отблагодарила Луку добротным ужином с жареной свининой и предложила пожить у них, пока в порт не прибудет его корабль.

Наверное, эти дни стали для Луки самыми счастливыми с момента побега из Амверстага. Ведь теперь он узнал имя своей избранницы, дышал с ней одним воздухом и слушал ее звонкий, удивительный смех.

Каждое утро они прогуливались по главной городской аллее, разговаривая о всякой ерунде. Удриан все говорила и говорила, а он, едва ли слушая подругу, вожделенно смотрел, как капелька пота блестела алмазом на ее пышной груди. Вечерами же Лука уводил свою возлюбленную в амбар, подальше от посторонних глаз, где гладил ее по роскошным волосам, вдыхал ее запах, целовал в шею и городил всякую чушь: о чем думал и о чем думать не успевал, обещая свернуть ради нее горы.

Но счастье Луки вмиг оборвалось, когда на третий день старший брат Удриан вернулся домой и встревоженно сообщил, что по улицам рыщет компания чужаков в поисках «проклятого» и ломится в каждую дверь. От услышанного у Луки кишки завернулись в тугой узел. И он, дождавшись нужного момента, незаметно покинул дом Уд, ни с кем не попрощавшись.

Выхода у него было два: либо вновь бежать за стены Тортейма и сражаться там, либо в порт и проситься на первый отчаливающий корабль. Так как прятаться в лесах Лука больше не желал, ноги сами понесли его к гавани по окольным, вонючим полупустым улочкам, где бегали крысы и гнили отбросы. Видели боги, Лука душу бы продал, лишь бы остаться с Удриан, будь его желание осуществимо. Но Отцу Хаоса только дай посмеяться над человеческим счастьем: на последнем повороте к порту Луку уже поджидали. В переулке перед ним выросли трое мужчин, и лицо одного из них, до боли знакомое, вселило в душу северянина леденящий ужас.

— Ланген, — выдохнул он, отступая назад.

Сам старейшина пришел за ним, чтобы отправить в Бездну — призрак далеких воспоминаний.

— Это он! Я же говорил, что он здесь! — взревел отец Кейпы. — Держите его!

Всю свою жизнь Лука охотился в амверстагских лесах на дичь, мелкую и крупную, но теперь этой дичью был он сам. Он понесся от вооруженных прихвостней Лангена, спотыкаясь о неровно вымощенную дорогу, вдоль бедных халуп и одиноких прохожих, жадно глотая воздух. Мир умалился до каменистой полосы между его сапогами и сапогами преследователей, и это пространство неуклонно сжималось.

— С дороги!

Какая-то тучная старуха с корзиной яблок преградила Луке путь. Не сумев увернуться, он налетел на нее, и они вместе повалились на землю.

— Нахал! Нахал! — истошно завопила она. — Поди прочь!

— Стой, ублюдок! — рявкнул кто-то из преследователей.

Но Луке было плевать как на старуху, так и на наемников. Поднялся и рванул дальше, улепетывая от них без оглядки. Сам того не ведая, он привел неприятелей к тому самому полупустому амбару, где еще вчера миловался с Удриан, и резко осознал, что бежать дальше некуда.

Пора было остановиться и дать им последний бой.

Сколько можно было все это терпеть? Люди, посланные Лангеном, полгода гоняли Луку по бесконечным долинам и лесам, через реки и горы. Заставляли цепляться израненными пальцами за скалы, усыпанные щебнем, и карабкаться на кручи, где камни из-под ног срывались в пропасть. Они вынуждали его бежать целые дни и ночи, без отдыха и сна.

Сколько можно? Конец бегству, конец уловкам.

Лука остановился у дальней стены амбара, где через крышу пробивались яркие, теплые солнечные лучи. Он обратил лицо к свету, дожидаясь, пока вся троица, включая Лангена, предстанет перед ним, оголив оружие. В этот миг Луке подумалось, что, возможно, сегодня он видел свой последний рассвет.

— Набегался, паскуда? — А вот и Ланген в компании своих подопечных. Все запыхавшиеся, с красными лицами и кривыми ухмылками. — Я долго этого ждал.

— Не поверишь, старейшина, но я очень рад, что все так сложилось, — ответил Лука с необычайным спокойствием. Рука его медленно легла на рукоять кинжала, прикрепленного к поясу.

— Неужели готов умереть?

— Нет, Ланген. Я чрезмерно рад, что сбежал из вонючей амверстагской дыры. Рад, что успел увидеть другую часть Стармора, где люди не живут, как забившиеся в нору крысы. И я уверен, что меня ждет еще много приключений.

— Рот свой закрой и сдохни, — осклабился Ланген, и на его изборожденное глубокими морщинами лицо упали лохматые седые патлы.

— Я не могу себе этого позволить.

Быстрее, чем это было возможно, безукоризненно гладкое острие вонзилось в заросшее щетиной горло ближайшего наемника. Тот даже вскрикнуть не успел. Только забулькал.

До сего момента Лука еще лелеял надежду, что покинет Тортейм тихо и без особых трудностей, но, как обычно с его надеждами, эта засохла и плода не принесла.

Вновь высверк обнаженной стали, шелестящий хрип. Клекот последнего, сиплого вздоха. Второй наемник пал ниц, не сумев уклониться от разящего и точного удара Луки.

— Сражайся или умри! — Северянин ожег взглядом обескураженного Лангена. — Один на один! Давай закончим с этим!

Что-то не дало Луке покончить с ним так же быстро, как было с его неумелыми бойцами. Боги, где он их набрал? Так же ходил по тавернам и корчмам, обещая деревенским простакам несметные богатства за голову Луки на блюдечке? Они вообще хоть раз участвовали в настоящих боях? Умели обращаться с оружием? Скольких людей Ланген приговорил к смерти в погоне за своей местью?

Они закружили по амбару, словно в танце, выставив перед собой ножи, которыми то и дело пыряли воздух, будто проверяя, с какой стороны сподручнее бить. У Луки не было сомнений насчет отца Кейпы: он был смелым и опытным воином, который однажды разорвал волчью пасть голыми руками. Но хватит ли у него сил в его-то преклонные года выдержать этот бой? И хватит ли Луке смелости и воли убить человека, что когда-то заменил ему отца?

«Танец» тянулся мучительно долго. Ланген не подпускал противника к себе, но и в нападение не рвался. И тут Лука осознал почему — тот его изводит. Озарение пришло к нему со вспышкой солнечного света, отразившегося от вспыхнувшего лезвия старейшины. Нож сверкнул перед глазами Луки, оцарапав переносицу.

Охнув, северянин сам перешел в наступление. Поймал нож Лангена, отведя его в сторону — лезвия поскребли друг о друга, — а затем врезался в старика плечом и повалил вместе с собой на землю.

Они рычали и отплевывались друг другу в лицо, так близко, что Лука разглядел красные жилки в белках выпученных от ярости глаз; они хрипели, надрывали до дрожи все мускулы. Снова заскрежетали лезвия. Каким-то образом Лангену удалось оставить порез на щеке противника, но тут все закончилось: кинжал Луки вошел старейшине в живот по самую рукоять.

На миг северянин даже не поверил, что у него получилось. Он испуганно отпрянул от Лангена, пополз назад, но картина, возникшая перед глазами, не исчезала. Он пырнул отца Кейпы ножом. В самые кишки. Или в желудок. От таких ран люди не выживают. На белой рубахе старика медленно очерчивалось кроваво-красное пятно и с каждой секундой становилось все больше.

— Нет, — шепнул Лука.

И тут же услышал в голове холодный, поучающий голос Лохарра: «Не поддавайся их отчаянию, не сопереживай им. Они тебе не станут».

Сплюнув на землю, Лука встал на ноги и подошел к лежащему старику, что уже пускал кровавую слюну. Каждый его вдох вырывался из груди с влажным хрипом. Светлые глаза безвольно таращились в потолок.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал северянин и без особой жалости вытащил из Лангена полюбившееся оружие. Обмотанная рукоять кинжала пропиталась потом. — Нужно было просто оставить меня в покое.

И закончил мучения Старейшины, пырнув того под кадык.

Когда Лука вновь направился в сторону гавани, нервно поглядывая по сторонам, в его голову закралась нехорошая мысль. «А что, если с Лангеном пришло куда больше людей?» — спрашивал он сам себя, и от этого ему становилось дурно.

Но никто его больше не поджидал. Ни в переулке, ни в самом порту. Луке не составило труда вычислить капитана отбывающего корабля, который, все еще стоя на причале, отдавал приказы своей нерадивой команде.

— Сколько, говоришь, заплатишь? — поморщив нос, хмыкнул капитан торгового судна — светловолосый чопорный мужчина в коричневом дублете.

Лука вложил в его ладонь три золотых аланца.

— Все, что есть, — солгал он.

Капитан отвернулся и в раздумьях пожевал нижнюю губу.

— Хорошо, — нехотя согласился тот, поглаживая чисто выбритый подбородок. — Но до самого Астеросса ты будешь надраивать палубу.

— Как скажете.

И вот, расправив паруса, словно крылья, судно под названием «Шепот червя» отправилось в путь. Лука, непривычный к морской качке, вцепившись в ограждения на корме, наблюдал, как медленно между ним и Тортеймом образуется пропасть, полная морской воды. Город радостно сиял в лучах Мирного Ока, но Лука не улыбался — его терзала глубокая, непомерная печаль, выжигая в груди дыру.

Когда ветер, полный соленых брызг, начал хлестать его по лицу, на причале вдруг появилась белокурая Удриан. Она была слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо, но при виде знакомого силуэта сердце Луки мучительно сжалось, и он отвернулся.

— Будь я проклят, — сказал он сам себе, но больше одного раза проклятым не станешь.