Полёт журавля. Пазлы

Екатерина Леонидовна Кирасирова, 2020

Катя и Алексей случайно встречаются в маленьком клубе и их отношения начинают завязываться, переплетаясь с прошлыми отношениями в виде воспоминаний или встреч. Катя уезжает в Москву сдавать экзамены. Она останавливается у своей подруги Алисы. Алиса знакомит девушку со своими друзьями, один из расстался со своей девушкой и думает, что влюбляется в Катерину. Отношения между ними наполнены страстью, недомолвками, нежностью и намеками, но Катерина, общаясь, сдавая экзамены и все больше сливаясь с Сергеем понимает, что этот человек не тот, кто ей нужен.

Пазл номер один: адреса

Они оба стучали головой в плоскость перегородки. Он и она. С разных сторон. Но поскольку он стоял спиной и терроризировал ударами о жесткую поверхность собственный затылок, то не услышал, как вошла она, очень удивившись, вдруг обнаружив стук, не издаваемый им самим. А ей было просто все равно. Слишком все равно для того, чтобы не обратить совершенно никакого внимания на чье-то присутствие. Да и битье лбом не предполагалось. Так вышло случайно. На самом деле, из-за слез, она просто не видела куда идет. Ну а последующие удары были знаком смирения с тем фактом, что в туалетах маленьких городских клубов часто есть перегородки, закрывающие и открывающие. И это, бесспорно, очень удобно, а в данном случае вдвойне — для разрядки накала душевных переживаний. Удары были гулкими, отдавались в ушах гипсокартонным эхом. Забавно, ведь в подвальчике были более прочные бетонно-кафельные стены, об которые можно было бы набить приличные шишки. А не эта. Но судьба странная штука…

Когда первые впечатления от ошибок жизни начали отпускать, и у парня, и у плачущей незнакомки пробудился интерес к постороннему шуму. Любопытство сильная вещь. Сначала воцарилась тишина, только невдалеке на верхней площадке лестницы были слышны хлопки двери в подвальное помещение, где находился собственно туалет, в котором стояли эти двое. На верхней площадке коридор разветвлялся и вел за кулисы. Это же место пока больше никого не влекло к себе отправлением естественных потребностей. Отголоски клубной музыки, гремевшей наверху в зале, в конце длинной серой лестницы, с мертвенно-голубым освещением, ведущей отсюда, доносились тяжким гулом от усиления басов или наоборот.

–А с тобой чего? — уставшим голосом спросил парень.

— Ничего, — всхлипнули в ответ. — Какая разница?

Но удары прекратились. А через несколько мгновений из-за перегородки появилась девушка с, довольно заметным даже в полумраке, красным пятном на бледной коже лба и немного растрепанная. У нее были длинные волосы, зализанные на одну сторону лаком для волос. В качестве верхней одежды — женский вариант косухи, модно порванные выше колен джинсы. На ногах берцы. В общем вид, вполне соответствующий и рок-концерту, и самой героине, которая с виду была не старше двадцати лет.

— О, я так и знал. Девушка. — Произнес парень иронично. — Я не смотрел кто вошел, но ростом ты не вышла. Какая досада.

Он улыбался. На лицо падали оранжевые тени, ярко вычерчивая скулы. В глазах светились хитрые насмешливые огоньки, но все же в глубине их черной дырой стояла горечь.

Музыка наверху ревела вовсю, но здесь в подвале, была не очень громкой. Освещение, конечно, оставляло желать лучшего. Но даже в таком тусклом свете довольно ясно различался худой парень. Лет двадцати пяти. На нем были темные джинсы, черный свитер и берцы. Высокий. Светлые волосы, голубые глаза, приобретшие темный стальной цвет, из-за тусклого освещения. Парень, приветствуя «новую знакомую», повернулся к ней лицом, замерев на мгновение. Она нахмурилась. Он расхохотался.

Клуб был средненьким. Не совсем убитым, но и не слишком известным для того, чтобы тонкие перегородки, потрескавшиеся от времени, сколы, в бетонном полу, треснутый фаянс санитарной техники не выбивались из антуража помещения. Перегородка — «шлагбаум встреч», как ее крестили почти все входившие в верхние двери, — из-за которой появилась девушка, находилась почти перед самым выходом с лестницы и достаточно близко к нему (поэтому и останавливала, смотрящих себе под нетвердые ноги августейших особ). Она, самая высокая из всех, разделяла женскую и мужскую половины уборной. Когда-то давно этот шлагбаум, соединивший немало рук, как и все перегородки в этом месте был белым. Но покрасочные работы в помещении проводились, очевидно, своими силами и без особой любви к искусству. В некоторых местах, где краска ложилась толстым слоем, зияли внушительные дыры сколов и голый, серого цвета, гипсокартон зябко выглядывал из них. Краска, кусками падающая на пол — разлеталась. Ее убирали. А иногда не убирали.

Бетонные стены и пол, с размазанными по ним, вместо краски, цементом (при особом осмотре, можно было найти кровь, хотя ее редко кто видел. Отчасти потому, что в клубах, особенно таких, где играли просто любительские коллективы, лишь бы звучало громко и с драйвом, это нередкое явление, а отчасти — благодаря тусклому свету нескольких лампочек, укрепленных в потолке и затянутых стальными решетками).

Девушка по-прежнему молчала. Первая вспышка удивления прошла. Спускаясь сюда, она не могла видеть парня, поэтому была не готова к незнакомому голосу, на долю мгновения показавшимся ей собственным. Она перестала плакать. Потому что кто-то был рядом, а не оттого, что ей помешали. Недоверчивость во взгляде уходила. Глаза начали обретать ясность: она не была пьяной.

А он говорил. Пара фраз, и, казалось, время растянулось в половину вечности. Когда он умолк, ей почудилось, что в мире стало тихо-тихо. И тут девушка просто подошла и прижалась к парню всем телом. Обняла его руками, вдыхая запах одежды, истекающего дня так, словно это был единственный в мире человек. Словно бы их было только двое, а музыка звучала из колонок.

От парня не пахло алкоголем, и она почувствовала уверенность. Петя не пил. Ее Петя не пил никогда. Незнакомый парень не был им, и девушка это осознавала, но все-таки мелькнувшее воспоминание заставило ее проникнуться чем-то близким, теплым, но безвозвратно утерянным.

Он удивился, но в ответ обнял девушку. И, неожиданно для себя, поцеловал ее в макушку. Зачем? А не важно. Он как-нибудь потом придумает. Может, соврет, что очень общительный или обознался (интересно за кого он принял ее тогда?), а может, скажет, что она ему понравилась или он сочувствует. Эти обрывки мыслей пронеслись в голове мгновенной вспышкой и тут же погасли. Девушка не спросила, даже, казалось, не удивилась, что незнакомый человек вот так ее целует в голову. Просто он был одинок бесконечно долго. Ему показалось, что и она тоже.

Они немного постояли в молчании. Тяжелые волны басов с усилием трогали дубовую дверь наверху, но вниз по-прежнему никого не тянуло. Были слышны вопли, музыка, аплодисменты. Но все это существовало там. А здесь внизу в полумраке была другая реальность. Другое время.

— Почему она ушла? — Вдруг спросила девушка. Парень чуть вздрогнул. Не шевельнулся, не попытался отстранится. Просто стоял. Он не убрал рук, когда она спросила.

— Я не знаю. Да и вряд ли кто-нибудь это знает. Даже она сама. — Он с сожалением вздохнул.

Песня наверху сменилась другой, закончившись включившимся громом аплодисментов. — Ей захотелось свободы, а я, как она говорила вечный нытик и не пускаю ее вперед своим пессимизмом. Не развиваюсь. Обычный учитель… — Он умолк Девушка крепко обнимала его, согревая своим теплом, поэтому говорить было легко. Да и просто хотелось выговориться. Парень только сейчас это понял.

— Марина. Она хотела славы, и ей был не нужен неудачник. Наверное так, — проговорил он, после некоторого молчания. — Не было нужно будущее, дом, дети. Мы ни разу не говорили об этом, кстати, но на хотела «жить сейчас», как призывают в популярных ныне группах и с экранов всех электронных приблуд. Хотела быть яркой, свободной, независимой и популярной. Этакой барби-миллионером, «с собственным гаражом на десять тысяч лошадиных сил». С ее слов. — Он не смог подавить смешок: — получается у нее плохо, но тем не менее я здесь, а она где-то.

Волосы девушки пахли лаком, напоминая ему того, кого бы он знал, но еще не встретил. Странное чувство, проявившегося в реальности сна. Знакомая новизна успокаивала. Косуха девушки пахла дождем, мокрой кожей, весенней листвой, и все это пронизывал тонкий, едва уловимый запах розы. «Наверное, духи с утра пахли розой. Красивая, — отметил он про себя. — И словно бы невесомая.»

— Ты хочешь ее вернуть? — спросила девушка, поднимая лицо и касаясь лбом его щеки.

— Раньше хотел. — Парень крепче обнял ее, уткнувшись лицом в волосы.

Он задумался. А хотел ли он вообще быть с человеком, который упрекал его в несостоятельности. И разве не она была инициатором знакомства. Инициатором свиданий. Да всего вместе, постоянно отодвигая его на второй план своими вечными «хочу».

— Знаешь, это сложно объяснить, — опять заговорил он. — Я привык. «Получать по морде. Боксер из меня никакой».

— Нельзя привыкать. — Сказала девушка уверенно. — Вообще ни к чему. Это очень опасно. Знаешь, ведь самое надежное иногда рассыпается в миг. — Она снова опустила голову, зарываясь носом в его свитер и вдыхая чуть пряный едва уловимый запах теплого тела.

— Знаю. — Парень улыбнулся негодующему тону девушки. — Как тебя зовут?

— Фэйри. — Серьезно сказала она.

— Так в паспорте? — парень поднял бровь, усмехнувшись ей в волосы.

— Нет. Один человек назвал меня так. Давно. Это что-то вроде клички. Как у собаки. Меня зовут Катя.

Девушка крепче прижалась к нему, обвивая руками:

— Ты только не отпускай меня пока, если можно.

— Как угодно. Этой ночью я свободен.

— Мне не нужно долго. Еще пару мгновений. Если можно.

— Хорошо.

Наверху в зале гремела музыка. Хлопнула дверь и послышались шаги. Видимо кому-то все-таки приспичило облегчить тело и душу. Показалась косматая голова сильно пьяного мужчины средних лет. Пошатываясь, он прошел в самый конец мужской половины помещения, деликатно вжавшись в потертые остатки цементных узоров на стене, чтобы не задеть парочку. Послышался звук молнии, которая не спешила расстегиваться, судя по нелитературным выражениям, доносившимся из-за дальней перегородки.

Гремела музыка: дверь наверху распахнулась, очевидно, неплотно прикрытая, и звуки композиции стали отчетливо слышны, а басы, казалось, проминали стены. Девушка вздохнула, отстранилась и повернулась, чтобы уйти. Парень взял ее за руку. Она, помедлив, обернулась. Он улыбнулся, взглянув в ее глаза. Они отливали зеленоватым и разрез был необычным. «Как у кошки», — подумал парень. Он не успел рассмотреть их раньше.

— Спасибо тебе. Теперь я не так одинок. — повысив голос, перекрикивая вопли гитары, чтобы она услышала, сказал парень.

— Не за что. Ты и не был одинок. — Почти прокричала она в ответ.

— Конечно не был, — весело хлопнул парня по плечу бородатый мужик. Он подошел к раковине. В кране не было воды и он, беззлобно выругавшись, повернулся и такой же нетвердой походкой приблизившись к лестнице, ведущей наверх, с облегченными телом и разумом, улыбаясь поднялся в зал.

Девушка хмыкнула, отстраняясь, чтобы пропустить бородача. Дверь наверху захлопнулась.

— Мы еще встретимся? — Спросил парень, не отпуская ее руки.

Она на секунду задумалась, потом сунула руку в нагрудный карман и извлекла из его недр помятый клочок бумаги.

— Мой адрес.

Парень взял протянутую ему бумажку. Сверху крупными буквами было написано «Мой адрес».

— Зачем ты носишь его с собой? — он удивленно перевел взгляд с листка на девушку.

— Просто очень многое случилось. Или не случилось. Как посмотреть. Мне хотелось поплакать. А потом я подумала, что не стоит больше делать ошибок. Я устала винить себя, после… Честно говоря, я хотела… — она замялась, явно не желая продолжать, — но рада, что встретила тебя, — наконец нашлась незнакомка. — Обниматься гораздо приятнее. — Она улыбнулась. — Просто я не нашла паспорта дома, поэтому пришлось написать адрес. Так проще при… просто проще.

— Странная ты.

— Просто отчаялась. — С лица несколько стерлась улыбка. — Знаешь, мне давно никто не звонил… поэтому, если ты все-таки решишь выкинуть его, — она указала небрежным жестом на бумажку, — не промахнись мимо корзины, пожалуйста. Здесь вряд ли убирают, а мне не хочется, чтобы пришел кто-то плохой. Прощай.

Парень кинул взгляд на бумажку, развернув ее. Номера телефона там написано не было.

— А я, по-твоему, хороший, — крикнул он вслед девушке, вскидывая подбородок.

Она уже поднималась по лестнице, но шаги замерли.

— Ты не плохой. Когда я не в косухе, ко мне подкатывают странные личности. — Крикнула она, покидая помещение, спустя мгновение, прикрыв дверь за собой.

Парень сунул бумажку с адресом в задний карман джинсов, но остался на месте. В душе воцарилось спокойствие и не хотелось нарушать его музыкой. Еще неясное, но уже ощутимое, осознание того, что все в жизни преходящее. Он решил, что настало время просто поразмыслить о том, что долгое время не давало ему спать спокойно. Первый шаг был сделан: он начал говорить об этом (что ему постоянно советовала делать Марина, а потом методично обрывала, тут же высказывая свою точку зрения, воображая себя знатоком душ человеческих).

Миновал лестницу. Мимо сломя голову пролетел какой-то подросток, ломанувшись в подвальчик.

Молодежь на танцплощадке бесновалась, что было свойственно ее натуре в любом веке. Девушки и парни двигались в такт музыке. Времена вальсов и менуэтов остались в прошлом, и все в зале просто тряслись, словно их било током. Но алкоголь придавал движениям плавность и, если присмотреться, в этом можно было найти что-то захватывающее. Парень поморщился. (В таких местах чувствуется приобщенность к квинтэссенции времени и пространства: мир не стоит на месте. Ткань его разрывается, уменьшается, натягиваясь. Оттого и движения короткие, яркие, как летние ночи. Движения тел и изрядная наполненность их хозяев хмельной жидкостью (которую продавали прямо здесь, в дальнем от сцены углу), создавали в полутемном помещении ощущение ведьмовской пляски. Пьяный ор, крики, оглушающая музыка…).

Пробравшись сквозь толпу, парень вышел на улицу.

Улица была пустынна. В два часа ночи это свойственно многим и без того тихим, если не забытым, улочкам: мусор, собранный в кучи (его, может, уберут, а может не уберут), листья, оставшиеся с прошлого года, грязь… Именно на такую выходила дверь помещения клуба. Он не имел названия, хотя был очень популярным среди «своих» — почти всех подростков из близлежащих кварталов. Подобное несоответствие всегда удивляло парня. Он часто бывал в этом месте, но так и не догадался кого-нибудь спросить. Его устраивало то, что можно было не платить за вход, а остальное уходило на второй план. Но вот за алкоголь здесь брали просто баснословные деньги. Клуб отчасти окупался благодаря этому, а отчасти потому, что когда здесь играли достаточно известные (не «звезды» конечно; те, кто просто поднялся повыше) группы, то входные билеты все-таки имели место быть. И это случалось не особо редко, поэтому клуб и жил и здравствовал, соответствуя современным стилям, современной молодежи и конечно же свои собственным желаниям.

Парень посмотрел вверх. Облаков не было, и звезды яркими огоньками освещали полотно черного неба. Они были тихими и спокойными, напоминая смертным о Вечности. Он вспомнил девушку. «Надеюсь, ты счастлива, хотя бы немного. Ну или спишь и тебе снятся хорошие сны». — подумал он. Про адрес, лежащий в кармане джинсов, он не вспомнил.

Свежий ночной ветерок обдувал кожу и развевал пряди его светлых волос. Они не были длинными, хотя стричься он не любил. Опустив голову и выйдя из проулка, парень свернул направо и зашагал в направлении сквера. Он давно облюбовал в нем тихое местечко возле небольшого прудика. Спать пока не хотелось. Его неторопливые шаги едва слышным эхом отражались от стен домов, стоявших по обе стороны узкой улицы. Светофор в отдалении, как и положено в этот час, мигал желтым. Мелькнула машина, круто развернувшись в дальнем конце улицы и миновав арку растворилась во мраке внутреннего дворика. И снова стало тихо. Мир вокруг парня сузился до маленького клочка земли под ногами и проваливаясь в небытие за его спиной. Он шел не оборачиваясь, стараясь не нарушать этой иллюзии.

Пройдя несколько домов, парень снова свернул и оказался перед изящной кованой калиткой. Главный вход в сквер или, скорее, небольшой парк, располагался севернее на пару сотен метров, через реку. В этой же части сделали небольшой вход, чтобы выгуливать местное население «с другой стороны моста». Железная решетка забора местами покосилась, а кое-где отсутствовала, но маленький вход почти сиял новизной, натертых, руками отдыхающих, светлых пятен бронзы. Показалась луна. Она медленно и величественно выплыла из-за низких облаков, собирающихся в свиту, сопровождая царицу ночи. Сквер почти пустовал. Пару раз в кустах поблизости от тропинки парень слышал хрустевшие ветки, приглушенные страстные признания, смех и звук поцелуев.

Все вокруг представлялось сказочным садом из-за невидимости людей, шорохов. Словно сказочная ария, исполняемая феями и троллями, звучала теплая тишина, освещаемая то появлявшимся из-за туч, то снова пропадающим лунным диском. Казалось, стоит подождать и появиться целый хоровод эльфов, уносящихся под неземные звуки флейт к луне. Парень удалялся от входа, устремляясь в темноту. Отблески нескольких фонарей, освещающих желтым светом путь проезжавшему мимо входа транспорту, остались позади и теперь только чудные серебристые отблески небесного тела освещали тропинку, уходившую от главной, щедро посыпанной песком и кирпичной крошкой. Маленькая тропка петляла между деревьев, поднимаясь все выше на холм. Опять проехала машина. Послышалась популярная мелодия, крики, но скоро все стихло. Ноги сами несли вперед. Взбираясь привычным маршрутом, парень вспомнил, как его бывшая упомянула раз, что влюбилась в него из-за походки. Воспоминание кольнуло. Она вообще много о чем говорила. А он слушал. Прошлогодняя листва мягко шуршала под ногами, будоража нехорошие воспоминания. Они и расстались здесь. Недалеко от этого места. Парень взобрался на вершину холма, дотронулся до одного из деревьев, что окружали пригорок, снял куртку, свернул и сел на нее, примостившись возле края деревьев.

Перед ним, у подножья холма задумчиво дремал сквер. С утра шел дождь и деревья, и трава все еще сохраняли воспоминание о нем. Лето выдалось не жарким и не дождливым. Ласковым было это лето. Сквер, окутанный волшебством ночи и освещаемый лишь луной, уносил мысли парня далеко-далеко. Вероятно туда, где он бывал иногда только в своих снах.

Неспешная облачная свита покидала луну, собираясь встречать рассвет. На востоке забрезжила тоненькая полоска алых лучей. Часов у парня не было. «Должно быть около пяти», — подумал он, вытягивая затекшие ноги. — «я тут уже часа четыре».

Горизонт неумолимо светлел. Машины стали проезжать чаще. Слышались короткие предупреждающие сигналы — три человека перебегали дорогу напротив сквера, но не свернули, направившись через мост в другую часть города. Запели птицы. Парень поднялся, взял куртку, слегка размял ноги и стал спускаться, решив, что сегодняшний вечер закончен. Сунув руки в карманы, он нащупал бумажку с адресом Кати. Слегка сжал ее и улыбнулся.

«Она же так и не знает моего имени, — подумал он и вздохнул. — Странная она. Хотя может мы в чем-то схожи», — размышлял парень крепче сжимая листок и проходя в бронзовую арку.

***

Стучали колеса. Высокий парень лежал на нижней полке плацкартного вагона. Время перевалило за полночь и в другом конце вагона слышались приглушенные голоса и редкий смех. Ночь была темная. Мерное движение поезда, уносящего Мишу из родного города, не вызывало в нем никаких эмоций. Ночь молчала и парень смотрел в ее таинственные глубины. Маленькие звездочки мелькали за окном — должно быть поезд поворачивал, потому ускорились обычно недвижимые звезды, подчинявшиеся лишь скорости вращения земли и уплывавшие за горизонт по ее власти. В ногах Михаила стояла гитара. Это была самая ценная для него вещь, которую он захватил из дома, когда все-таки решился на побег. Отец сидел на кухне и пил. Он всегда пил. Уставшая от жизни мать иногда присоединялась к нему. Потом они дрались, после этого засыпали, а с утра вставали и шли на работу. Отец Миши был слесарем, мать — швеей. В общем они были неплохими людьми. По привычке жаловались на жизнь, по той же самой привычке, должно быть засевшей в человеческих генах, обвиняли в трудностях своего сына. Миша работал на заводе. Родители, вопреки своему поведению и жалобам на жизнь, не просили у сына денег. Никогда. Возможно потому, что они не знали о том, что парень их получает. Но Михаил точно помнил, что рассказывал им. Поэтому данную черту своих родителей он считал благородством. Алмазом, доступным для понимания не каждому. Возможным лишь в такой ситуации. Более точного определения он подбирать не решался. Особого тепла от родителей парень не получал и не рассчитывал на него, после своего седьмого дня рождения. Некая галантность, резкая сдержанность и надменность с их стороны воспитывали мальчика подобным им существом, но в груди его горел огонь, свойственный всем молодым людям. Иногда теплый, иногда обжигающий. Этот огонь и стал причиной, по которой Миша решил уехать в Москву.

Мимо осторожно прошла проводница, Михаил скосил на нее глаза, но женщина не обратила на это внимания. «Должно быть к подруге», 0 решил он. И точно: в конце вагона, который Михаил не мог видеть, хлопнула дверь, грянул женский смех, но скоро стих и больше не повторялся. Через полчаса или чуть раньше, проводница прошла обратно. Светлые завитки ее волос на затылке были чуть примяты. От нее пахло чем-то сладким и напоминающим детство. «Ромовая баба, — хмыкнул про себя Михаил, — слегка ромовая, слегка баба». Он улыбнулся этому простому проявлению жизни. А то масса, масса! Живя в Орле, Михаил насмотрелся всякого, но чтобы это была масса он сказать не мог. «Надо ходить с завязанными глазами очень долго и все равно различишь звуки, характеризующие одного из тысячи. Другого из тысячи. Десять тысяч не похожих друг на друга, с разными судьбами, разными голосами. Наверное, тот кто сказал это — смотрел с возвышенности. С трибуны, например…».

Далеко-далеко справа среди на мгновение отступивших деревьев показалась алая полоса встающего ото сна солнца. Михаил осторожно спустил ногу, вытянул ее, потом осторожно, чтобы не задеть гитару, вытянул другую, разгоняя застоявшуюся кровь. Ногами нашарил ботинки, надел и пошел в тамбур, аккуратно положив свое сокровище поверх простыни.

Миша любил рассвет. А еще он любил голоса. Сотни голосов, которые он различал по разному тону, тембру, особенностям речи. Слух у него был музыкальный, но в школу искусств его взяли не только из-за отсутствия инструмента, который Михаил, уже после, купил себе сам. Сделал подарок на совершеннолетие. Но и из-за отсутствия слуха и усидчивости. Сейчас об этом вспоминалось с улыбкой. Парень решил, что все недостающее ему — маленькие недочеты в жизни, которые осуждали и над которыми смеялись — развились сами по себе: слух, гитара. Квартиру он тоже пробовал снимать. В прошлом году.

В тамбуре было не накурено. «Сонные мухи, — подумал он, глядя на затоптанные фантики, окурки. — Мухи». Где-то в углу, ответом на его мысли раздалось тихое жужжание. Парень достал сигарету и прикурил. Проснувшаяся муха пролетело мимо, стукнулась в окошко, полетела обратно. Миша следил за ней глазами. Насекомое ползало по дальнему от него стеклу. «Муха летала по кухне, махая крыльями, — с улыбкой подумал он. — Круг и еще круг, и снова, и вот опять», — складывались в его голове пришедшие на ум слова.

За окном пролетали деревья, маленькие домики, озерца. Где-то, там куда не доставал взгляд, лежали горы, воспеваемые в песнях и стихах людьми, вынужденными пребывать среди них. «Может и не сложилось бы столько прекрасных творений, не будь на этом свете ссылок», — думал он, затягиваясь. Деревья с пронзенными солнцем верхушками, рассматривали замедляющий ход поезд. Сонные люди, вернувшиеся из снов, устало и недовольно собирали нехитрый скарб. Проводница проходила по вагону, отвечая на один и тот же вопрос, на который отвечала уже очень давно. По крайней мере, так показалось вернувшемуся из тамбура Михаилу — женщина с темными прямыми волосами работает проводницей не меньше пяти лет. Он сложил белье, собрал спальное место и поставил гитару напротив себя собеседником. Солнце ласково освещало землю. Приближалась Москва.

***

— Ты думаешь, если ты путаешься с парнями, значит взрослая?! Стерва малолетняя! — Кричала женщина лет сорока с красным лицом и выпученными глазами.

Рада смотрела на нее в упор, немигающим усталым взглядом. Скандалы ей давно были не в новинку.

— Да как ты могла! А о матери ты думала, когда решила детей заводить?! Чем их кормить, скажи мне пожалуйста! — Женщина все еще бесновалась. Ее дочь сидела у окна и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Поплакать она сможет потом, когда останется одна. Когда мать выгорит наконец и уйдет в свою комнату. Когда наступит новый день… Когда-нибудь.

Девушка твердо решила, что не будет рожать. «Для кого? Зачем?» — два вопроса, которые уже приелись своей неизменностью и постоянством. Две гранитные глыбы, маячившие возле самых глаз. Они постепенно таяли, открывая внутреннему зрению необъятные дали будущего. Другого будущего — без Паши, без ребенка…

— Посмотрела бы я на этого козла, который захотел стать папашей! — Кричала мать. Жилы на ее шее вздулись, и женщина почти задыхалась. Глаза налились кровью, руки тряслись и слегка полное тело, казалось, увеличивалось в размерах, словно мать превращалась в большого злого тролля, готовящегося сожрать и дочь, и подоконник, на котором она сидела.

— Он ушел, мама. — Спокойно проговорила девушка, когда словесный водопад иссяк. Женщина переводила дыхание.

— Так тебе и надо! — С ненавистью глядя на дочь выплюнула женщина. — Вот и сиди тут на этом месте! Рыдай, идиотка! Твой папаша также тебя кинул. — Женщина, повернувшись направилась в свою комнату, и девушка услышала, как она зло кинула «дура». Она не обратила внимания. Время слез уже давно забылось в детстве.

***

Курский вокзал. Сонные торговые ряды, залитые светом, полупустая площадь, все еще непроснувшиеся люди, с чемоданами, направляющиеся на остановки, исчезающие в столичной подземке или вызванивающие такси. Стая голубей, заглушающая проходящий транспорт, настойчиво следующая почти за каждым проходящим. Городские голуби не пугливы, давно привычные к непростой жизни. Они очень напоминали людей, или люди, становились похожими на птиц — без цели, без радости, вечно либо спешащие, либо скучающие. Проводящие жизнь в маленьких заботах.

Михаил не знал куда ему идти, а спрашивать не хотелось — он был гордым голубем. Шагая по Земляному валу, повесив на спину гитару, он рассматривал красивые старые дома, с выбивавшимися из антуража маленькими магазинчиками и большими вывесками на их фасадах. Что не говори, а Москва не зря была столицей! Конечно ее сделали, конечно вокруг нее висел в воздухе неизменный ореол собранный из бахвальства и самомнения, присыпанный сверху пафосом, словно огромный пончик сахарной пудрой. И внутри этого пончика-тора жили обыкновенные люди, с самыми обыкновенными слабостями и желаниями. Отличающиеся может быть одеждой и уровнем достатка, но со слабостями, описанными в книгах, когда тор-пончик был не таким плотным, гораздо меньше. Когда еще не было так много вокзалов и железных дорог, тянущихся от него и к нему и распространявших фантастические слухи, вытекающие из него приторной начинкой.

Длинна, широкая улица шла вниз. Река, спрятавшаяся под мостом, и горделиво и боязно несла себя к Москве-реке, хвастаясь и желая скорее встретиться со старшей сестрой. Река напоминала жмущихся друг к дружке холодным вечером голубей. Зажатая бетоном и асфальтом со всех сторон, текшая в котле несвободы и уставшая по дороге. Нехорошо так было думать о реке, человеку, выросшему в городе, через центр которого протекала одна из известнейших рек, крупнейший приток еще более известной и полноводной реки. Наверное, Миша скучал по ней, как по любимой девушке, оставленной вынужденно. И словно маленький мальчик из прекрасной книги не хотел признавать красоту никакой другой реки.

Лет пять назад парень услышал про знаменитую улицу Старый Арбат. Он внимательно изучал карту в тот день, давая себе обещание когда-нибудь обязательно побывать там. Зрительная память не подводила Мишу. И в это солнечное утро, меряя шагали Земляной вал, любуясь старыми строениями, провожающими стеклами окон идущих, к которым он питал невероятно теплые чувства, Миша дошел до Таганской площади. Он пересек небольшую стайку белых полос на проезжей части, сверился с висевшей возле метро картой. В кармане кротом просвистел будильник. Телефон показывал 8 часов утра, вспомнив про оплаченный интернет, Михаил нашел на карте улицу, на которой он находился, улыбнулся своей забывчивости и зашагал к музею Высоцкого, свернув в проулок между домами.

***