Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов

Екатерина Кубрякова, 2023

Старинные дома – свидетели судеб. Они хранят множество историй. И если вы готовы услышать, им, бесспорно, есть что вам рассказать. 37 домов, 37 разных историй и переплетений судеб, счастья и горя, успеха и забвения, рождения и смерти. В этой книге Петербург во всем своем многообразии «говорит» с читателями голосами его жителей, впуская их в мир, обычно скрытый от посторонних глаз. Книга основана на дневниках, художественных произведениях, публицистике и архивных материалах. Внутри вы найдете как современные фотографии фасадов, так и исторические фотографии, и иллюстрации. В этот раз вы перенесетесь во времени и узнаете: • судьбу дочери Александра Пушкина, ставшей прообразом Анна Карениной; • станете свидетелем триумфа Дмитрия Шостаковича; • переживете голос и страх блокадного Ленинграда вместе с маленькой девочкой, ждущей свою маму; • посетите вечера у первых евангелистов и полюбуетесь на легендарную малахитовую комнату; • послушаете выступление Марлен Дитрих вместе с Паустовским и др. Выходит при информационной поддержке книжной сети Санкт-Петербурга «Буквоед». В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Доходный дом

(1882 г., архитектор А. И. Поликарпов)

Верейская ул., 12

«Единственно, чем Д. С. был не совсем доволен в нашей первой квартире, — это ее местоположением: это был очень недурной, не старый дом на Верейской улице, № 12, в третьем (по-русски) этаже. (В пятый Д. С. особенно не желал меня поселять). Эта Верейская улица — почти переулок — была действительно далеко и от центра… и ехать надо было, на тогдашних извозчиках, весьма долго.

Квартирка была очень мила. Ведь так приятно всегда вдруг очутиться среди всего нового, чистого и блестящего. Очень узенькая моя спальня, из которой выход только в мой кабинет побольше (или салон), потом, на другую сторону, столовая, по коридору — комната Д. С., и все. Ванны не было, но она была устроена на кухне, за занавеской.

Мне понравились цельные стекла в широких окнах. У меня были ковры и турецкий диван. Помню лампу на письменном столе (керосиновую, конечно, как везде) — лампу в виде совы с желтыми глазами.

Было тепло, уютно, потрескивали в каждой комнате печки. Марфа отворила нам дверь (она была солидная, и я ее сразу стала немного бояться), подала самовар. И тут все новое, незнакомое, — приятное. И я принялась разливать чай…

Д. С. был очень горд своим устройством (воображаю, как бы он справился без матери) и доволен, что все это мне нравится.

Ведь он даже добыл откуда-то рояль (он знал, что я привыкла играть) — должно быть, мать отдала свой. Он был не новый, но хороший, длинный»^[24].

Сюда, в небольшую уютную квартиру на Верейской улице, повез свою молодую жену, девятнадцатилетнюю поэтессу Зинаиду Гиппиус ее новоиспеченный супруг, двадцатитрехлетний литератор Дмитрий Мережковский. Пара познакомилась всего семь месяцев назад, в июне 1888 года, в Боржоме. Зинаида тем летом уговорила свою едва сводившую концы с концами мать снять на горе небольшую дачу, а Дмитрий, сдав кандидатскую диссертацию и опубликовав первую книгу стихов, как раз путешествовал по Закавказью и, по совету случайных попутчиков, заехал в Боржом. Деньги на путешествие дала любимому сыну его заботливая мать (отец не позволил бы), которая тем летом лечилась в Виши и вела постоянную переписку с юношей, сообщая новости о своем здоровье. За этими-то письмами и зашел в боржомскую почтовую контору Дмитрий, уже собираясь уезжать из хмурого дождливого города. Начальником конторы оказался знакомый Зинаиды, увлекавшийся литературой. Услышав, что гость требует письма на имя Мережковского, служащий вспомнил, что читал его стихотворения в газетах, уговорил поэта остаться в городе и познакомил с кружком местной культурной молодежи, в котором, конечно, состояла и Гиппиус.

Дмитрий мгновенно стал центром компании — он был самый взрослым и самым интересным собеседником среди наскучивших Зине гимназистов. Пара стала встречаться ежедневно — в парке, на музыкальных вечерах, в гостях того самого почтового начальника. Почти все встречи, однако, заканчивались ссорами — Зинаида ругала стихи поэта, а Мережковский рассказывал о своем романе с местной барышней. Так продолжалось две недели, пока в середине июля, ночью, сбежав с душного танцевального вечера в прохладу безлюдного парка, молодые люди не решили пожениться. Традиционного предложения не было, оно и не было нужно — Зинаида и Дмитрий оба знали, что должны быть вместе, хоть с момента знакомства не прошло и трех недель.

Свадьбу играли через пять месяцев в Тифлисе, и тоже по-своему. Вместо белого платья невеста надела костюм темно-стального цвета, а вуаль заменила маленькая шляпка на розовой подкладке. Жених явился в церковь в сюртуке с пелериной и бобровым воротником, который испуганный священник, впрочем, потребовал снять. Не было ни певчих, ни толпы гостей. После быстрой церемонии, отметившись на устроенном матерью свадебном завтраке, молодожены провели остаток дня, читая в комнате Зины вчерашнюю книгу.

Затем — короткий «медовый месяц» в Москве, и, наконец, домой, в Петербург. Впрочем, домом этот город был лишь для Дмитрия. Зинаида, рожденная под Тулой, все последние годы прожила с матерью и сестрами в Тифлисе, а столицу знала лишь по детским воспоминаниям — когда-то Гиппиусы квартировали здесь с отцом, бывшим тогда товарищем обер-прокурора Сената. Однако воспоминания эти были не радужные — собственная болезнь, болезнь отца, вскоре унесшая его в могилу, сырость и снег…

Молодожены прибыли в Петербург январским утром 1889 года. После нескольких лет жизни на юге город даже в ранний час казался сумрачным и неприветливым. Дмитрий решил не портить впечатление Зинаиды от новой квартиры на Верейской, заботливо обставленной его матерью. В такое «мутное петербургское утро» она могла показаться уставшей после дороги девушке недостаточно привлекательной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

24

Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951.