Игра воображения

Екатерина Кравцова

Это история о попаданке в прошлое. О тайнах и загадках Галантного века. И о любви, настигшей героиню так не вовремя и так неотвратимо.

3. В маленьком цветнике безумия

Невзирая на сумерки сознания, я не могла не глазеть вокруг. Этим утром нас окружали какие-то особенно пасторальные пейзажи. Не хватало разве что пастушков и пастушек, все остальное имелось в изобилии: повсюду буйно цвела свежая зелень, громко распевали неизвестные мне пташки, и вся эта идиллия освещалась теплыми лучами яркого солнца. Удивительно, как летнее цветение преображало довольно, в общем-то, суровые места.

Сонная муть постепенно выветривалась из моего организма, уступая место благонадежной умеренной веселости. Можно было на время забыть обо всем, кроме чудесного денька, и от души наслаждаться безмятежностью. Компанию мне составил Шметтерлинг, мурлычущий что-то невнятно, но с большим чувством.

Прочие представители моей личной гвардии не спешили предаваться отдыху. «Двое из ларца» бдительно оглядывались по сторонам, иногда уезжали вперед, а возвращаясь, тихо докладывали что-то Генриху — должно быть, обстановку. Он кивал, задумчиво и значительно, отдавал новые приказания, и мы продолжали путь.

Ближе к полудню лес на нашем пути сделался гораздо реже, чем навел на мысли о расположенном неподалеку человеческом жилище. Окрыленный гипотетической возможностью отдыха, поэт пропел мне краткую оду гостеприимству немцев вообще и обитателей этих мест в частности.

— Твоя правда, дружок, вот, кстати, власти городка, из которого мы тебя так вовремя забрали, отличались непревзойденным дружелюбием! — надеюсь, мой голос был не слишком ядовитым во время произнесения этой тирады.

Пиит как-то сразу сник. Вообще, невзирая на положенную ему по статусу возвышенность, временами этот юноша проявлял недюжинную практичность и смекалку.

«Двое из ларца», посовещавшись о чем-то, выдвинули предложение устроить привал. Их аргументы выглядели вполне весомо — лошадям, в самом деле, нужен был отдых, людям, в общем, тоже, и я приняла решение попросить приюта у хозяев поместья.

Генрих в ответ на мое распоряжение как-то неопределенно пожал плечами, но возражать не стал. Не то не нашел возражений, не то решил дать мне покомандовать… «Чем бы, дескать, дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось». Даже мысленная цитата народной мудрости вызвала у меня широкую улыбку: жаль, никто не мог оценить этот чисто российский перл по достоинству.

— Отчего госпожа так улыбается мне? Разве я сказал что-нибудь забавное? — ехидство Генриха было неистребимо.

Оказывается, он уже некоторое время адресовался ко мне с монологом на темы общей безопасности предприятия, а я почти весь его пропустила.

— Это аванс, — не осталась в долгу я, — за ваши несомненные достоинства. Желаете материального дополнения, или покуда морального поощрения довольно?

Генрих смерил меня одобрительным взглядом, и ответствовал в том смысле, что ему достанет всего, что бы я ему ни предложила. Фраза выглядела двусмысленно, но мне было не до пустых перепалок.

За пререканиями мы незаметно миновали главную аллею и оказались перед замком. Правда, так назвать это здание можно было лишь с большой натяжкой. Я наивно полагала, что замок — это непременно мрачное, сложенное из огромных грубых валунов строение с узкими бойницами вместо окон.

Однако в данный момент мы стояли перед белым двухэтажным домом, украшенным кружевной резьбой по камню, и высокие стрельчатые окна его ничуть не напоминали бойницы. В общем, здание было очень красивым и каким-то умиротворяющим. Однако дверной молоток был истинно замковым: я искренне засомневалась, что смогла бы приподнять его хоть слегка. Постучать мы доверили Шметтерлингу, и получили массу удовольствия, наблюдая за его стараниями. Не прошло и получаса, как ему удалось изобразить некое подобие стука.

А вот отворили нам немедленно. Дверь немного приоткрылась, и на уровне моих колен в нее просунулась морщинистая стариковская мордашка. Меня аж передернуло, когда я поняла, что перед нами не старик, а какой-то фантасмагорический уродец с фигурой ребенка и личиком столетнего старца. «Двое из ларца» неодобрительно переглянулись, физиономия пиита вытянулась, да и мне стало не по себе. Один Генрих вроде бы ничему не удивился, взглядом остановил публичное выступление, которое было у меня уже на подходе, и буднично обратился к уродцу:

— Доложи, любезный, графиня Корсакова желает говорить с хозяином.

Карлик понимающе кивнул, и шустро засеменил с докладом. Еще один лакей (на сей раз обычной наружности) в это время провел нас в гостиную. Повсюду в доме почему-то царил полумрак. Даже там, где были окна, они скрывались за плотными занавесями, и только ради нас на столике появился единственный шандал с дюжиной свечей. В их слабом свете, причудливо искажающем все вокруг, мои спутники представились мне намного благородней и значительней, чем при свете дня.

С четверть часа мы провели, разглядывая друг друга, и лишь по истечении этого времени на пороге комнаты показались два темных силуэта. В первый момент они показались мне продолжением теней, во множестве скользивших по стенам, но Генрих неторопливо поднялся, за ним вскочил пиит, и я поняла, что к нам, наконец, пожаловал хозяин.

Высокий и какой-то сивый граф не очень заинтересовал меня — прежде всего, он был немцем, дважды немцем, если не трижды. Стеклянная голубизна его глаз напоминала о музыке Вагнера, несостоявшемся торжестве арийской расы и вскинутой в одиозном приветствии руке. В общем, это был набор стандартов: жестокость, сентиментальность, пристрастие к громкому пению и пышным блондинкам.

«Истинный ариец» в ответ скользнул по мне равнодушным взглядом. Куда уж мне было до его идеалов с этим ведьмовским отливом волос, худощавой физиономией и, — как ни прячь ее — иронией в глазах…

Господин, скромно стоящий позади графа, принадлежал ко всем расам сразу… и ни к одной наверняка. Впалые щеки фанатика, тяжелые веки, нависающие над желтыми кошачьими глазами, изысканный нос английского аристократа и неожиданно яркий узкий рот, притягивающий взгляд на выцветшем гобелене его лица.

«Уста его — пурпуровая рана от лезвия, пропитанного ядом…» — я едва не проговорила стихи вслух, удержалась только из соображений приличия.

Однако сквозь безупречную маскировку внешности этого господина почти проступали страсти, снедающие все его существо… В который раз я поддалась привычке сочинять биографии всем, кто попадался на моем пути, и вздрогнула от неожиданности, поняв, что граф обращается ко мне:

— Счастлив приветствовать вас, госпожа графиня, в моем холостяцком логовище… Позвольте представиться: Фридрих фон Вольф, хозяин здешних мест. А это, — он небрежно кивнул в сторону «космополита», — Мой лекарь, Иоганн.

Только взглянув «космополиту» прямо в глаза, я поняла, что он следит за мной с того момента, как появился на пороге комнаты. Он разглядывал меня с интересом, но не мужским, а сугубо академическим, словно редкий экземпляр бабочки или жука… Я почувствовала себя неуютно под этим внимательным, непроницаемым взглядом.

Как бы там ни было, но приняли нас с подобающим почетом. Фон Вольф настоял на нашем ночлеге, лично прошелся по приготовленным для нас апартаментам, и, равнодушно облобызав мне руку, удалился. Генрих оглядел наше сообщество, проверяя наличие бдительности на лицах, и предложил вернуться в небольшую гостиную через полчаса. Мне все время казалось, что сейчас он расскажет о владельце замка нечто несусветное, и нам придется в кавалерийском темпе покидать место бивака, но этого так и не произошло.

Объяснение состоялось позже, когда моя маленькая гвардия, умиротворенная комфортом, объединилась в гостиной в ожидании обеда.

— Как вам обитатели замка? — по-моему, Генриха всерьез интересовало мое мнение.

— Лекарь бесподобен, — честно признала я, — ему место среди «псов господних», или…

— Напрасно вы не обратили внимания на владельца этих мест. Его персона куда любопытнее… и куда опаснее, кстати. Да будет вам известно, госпожа, вся болтовня здешних крестьян о «пораженных луной» не так беспочвенна, и фон Вольф — лучшее тому подтверждение. По преданию, его род ведется от оборотней, правивших здешними краями в незапамятные времена… Впрочем, это слишком долгая история, если пожелаете, я расскажу вам ее как-нибудь в другой раз.

Мне хотелось услышать ее немедленно, останавливало только сознание того, что момент неподходящий. Повсеместное, отчасти неосознанное коварство мужчин частенько проявляется в этой мелкой пакости: заинтересовать чем-то, и отложить рассказ на неопределенный срок, дабы дама изнывала от любопытства. Однако и нескольких фраз Генриха оказалось довольно, чтобы я насторожилась. «Век просвещенного абсолютизма» все подкидывал мне сюрпризы: старые замки, легенды и растущее количество странностей вокруг больше подошли бы средним векам, но никак не Галантному столетию, в каковом я, как будто, пребывала.

Обед прошел, в общем, без приключений. Правда, пиит, задавленный старинной роскошью обстановки, постоянно нервно посмеивался, да лекарь продолжал рассматривать меня с прежним академическим интересом. Прочие отдавали должное пище и напиткам, и не особенно старались поддерживать светскую беседу. У меня осталось смутное ощущение, что Генрих знаком с хозяином поместья лучше, нежели могло показаться на первый взгляд. От этого я насторожилась еще сильнее, одновременно ругая себя за подозрительность: эти двое не обменялись и парой слов… Уже поглощая десерт, фон Вольф ненавязчиво поинтересовался:

— Простите мое любопытство, госпожа графиня, но ваше появление в здешних захолустных краях, должно быть, обусловлено очень вескими причинами?

Вопрос прозвучал как нельзя более небрежно, но мне отчего-то показалось, что графу важен мой ответ…

— Придется разочаровать вас, мой дорогой граф, — в тон ему прощебетала я, — Одно лишь любопытство гонит меня по свету. Жизнь постоянно преподносит мне сюрпризы (вот это было чистой правдой), причем иногда в самых неожиданных местах.

Моя легкомысленная отповедь не обманула фон Вольфа ни на секунду, но пришлось ему удовлетвориться сказанным. Продолжая болтать о пустяках, мы завершили трапезу, и рассредоточились по личным апартаментам. Мне заранее не нравилась перспектива провести ночь в этом странном месте, но отступать было поздно, и я смирилась.

* * *

Как нас ни приглашали направиться прямо в свои комнаты и предаться отдыху, я все-таки не послушалась, и решилась на маленькую экскурсию. Я ни с кем не делилась своими планами, дабы не быть силой водворенной на место. Генрих и без того весь вечер посматривал на меня с плохо осознанным подозрением, и промолчал лишь потому, что не имел в распоряжении фактов.

Конечно, не хватало еще мне купиться на провокационные страшилки, половину из которых можно было смело игнорировать, и только вторую половину, поделив на десять, иметь при случае в виду. Я собиралась проделать любимое действие персонажей фильмов ужасов — побродить в одиночестве по коридорам замка, сулившим такое множество интересных открытий.

Строение с наступлением ночи погрузилось в полную темноту. Казалось, никакая частичка света не в силах выжить в его стенах. Зато в них жили звуки: дружный хоровод скрипов, шорохов, тихих стуков и перезвона капающей где-то воды обступили меня, едва я выскользнула в коридор. Мне полагалось бы мгновенно перетрусить, но темнота и странные звуки внушали только веселое любопытство. Мне казалось, я непременно обнаружу что-нибудь интересное в процессе своего «индивидуального тура».

Другие обитатели дома, как сговорившись, спали, и видели каждый свои сны. Из-за дверей, выходящих в коридор, вроде бы, даже слышалось их сопение.

Я разочарованно вздохнула и отправилась в картинную галерею. Вечером я уже удостоилась чести осмотреть ее, и в роли экскурсовода выступал сам хозяин. Он добросовестно пытался развлечь меня историями из жизни предков, но я слушала его не очень внимательно. Дело в том, что я никогда не любила экскурсоводов, и возглавляемые ими культпоходы в прошлое. Общаться с минувшим я предпочитала с глазу на глаз, и возможно, именно эта наклонность заставила меня в свое время избрать такую необычную профессию. Ознакомиться как следует с изображениями местной знати я тоже решила в без посредников.

Толстенькая свечка в маленьком медном шандале давала ровно столько света, сколько нужно. Я подняла ее повыше и двинулась от картины к картине.

Было весьма любопытно увидеть наглядное подтверждение некоторым своим выводам. Например, дамы семейства фон Вольф, все, как одна, были пухленькими и белокурыми. Они, конечно, не были на одно лицо, но совершенно явно принадлежали к одному типу внешности. Гитлер бы просто обзавидовался, куда там его «истинным арийкам»!

В мужчинах, впрочем, тоже прослеживалось сходство. Правда, не столь явное, как у дам. Мужчины фон Вольфов могли быть атлетами или хлюпиками, великанами или карликами, красавцами или уродами-вырожденцами, но… В их лицах всегда незримо присутствовало нечто хищное, животное, чего не могла изгладить ни улыбка, ни благообразие черт. Словно следуя традиции древних племен, ведших свою родословную от зверей, фон Вольфы полностью соответствовали своей фамилии.

Я попробовала припомнить хоть что-нибудь о «пораженных луной», которых с такой опаской поминал Генрих, но, как видно эти сведения сочли бесполезными для меня при подготовке путешествия… А жаль. За рассуждениями и осмотром экспозиции сон подкрался ко мне совершенно незаметно. Только широко зевнув несколько раз кряду, я поняла, что ужасно хочу спать.

Шорохи и перестуки проводили меня до самой спальни, и затерялись где-то в глубине коридора. В полной тишине я забралась на гигантское ложе и почти мгновенно уснула.

* * *

Вся беда состояла в том, что, нагулявшись в темноте, и наслушавшись туманных намеков на разнообразные опасные чудеса, я сделалась донельзя восприимчивой к кошмарам. Чем они (кошмары) не замедлили воспользоваться. Я снова оказалась в своем незавершенном страшном сне, и снова ничего не могла с собой поделать.

…Увязая в болоте и тумане, мы с моим спутником едва-едва смогли подобраться к ребенку. Взобраться на камень нечего было и мечтать, и я протянула к малышу руки. Хотела крикнуть ему «прыгай!», но не смогла издать ни звука. По непонятной причине голос отказывался мне повиноваться, оставалось надеяться, что не навсегда.

Мальчик же сам догадался, что надо делать, и прыгнул в мои объятия. Если бы я знала, чем это закончится, поискала бы, пожалуй, другой способ спустить ребенка на землю… Которой под нами не оказалось вовсе. Как только мальчик оказался в моих руках, мы тут же начали проваливаться все глубже и глубже. Вокруг нас снова сгустилась сплошная белая пелена, в которой гасли все звуки. До моих ушей чуть слышно донеслось: «Анна, Анна!» Затем послышался волчий вой, он никак не затихал, заставляя перепуганного ребенка цепляться за меня из последних сил… Мой спутник внезапно пропал — впрочем, не он ли звал меня по имени?

Тягучий волчий вой преследовал меня и наяву, когда я села на кровати, вытирая с лица холодный пот. Некоторое время я мучительно осознавала, где нахожусь. Поняв это, я с ужасом поняла и все остальное. По коридорам замка, в непосредственной близости от наших комнат бродило нечто, завывающее в точности как матерый волчара.

И, между прочим, дверные запоры выглядели не очень-то внушительно. Правда, имелась у меня одна вещица для подобных случаев… Вспомнив, как смеялся над нею Генрих, я кинулась проверять ее наличие в ридикюле — такова уж была способность моего наемника лишать всякого смысла старания казаться круче горы вареных яиц. Выслушав пару его ехидных замечаний, я вполне могла позабыть предмет своей гордости на столе в ближайшем трактире. Слава богу, он оказался на месте — маленький дамский пистолетик английского производства, очень симпатичный. Было в этой смертельной игрушке какое-то изящество целесообразности, функциональность, доведенная до логического конца. Но от неведомого существа, бродившего по темным коридорам замка, защитить меня она не могла — разве что немного придать уверенности.

Кроме того, я втайне надеялась, что Генрих тоже проснулся от жуткого воя и в данный момент находится в полной боевой готовности. Тут я не ошиблась. Не прошло и пары минут, как в мою дверь тихо постучали. Находясь под впечатлением ночных кошмаров, я не спросила, кто там, а просто открыла запор и довольно широко распахнула дверную створку.

На пороге стоял Генрих, и ни следа страха не было на его лице. Вместо страха его физиономия выражала крайнее неодобрение.

— Почему вы не спросили, кто хочет войти к вам среди ночи? — строго спросил он меня.

— Это же были вы, — растерянно откликнулась я.

Вообще-то, он правильно на меня взъелся: только абсолютно неграмотная в области личной безопасности девица могла поступить так, как мое бестолковое сиятельство. Сейчас, глядя на мою растерянность, он только махнул рукой:

— Вашу неосторожность мы обсудим позже. Надобно поскорее собрать наших людей, и постараться выбраться отсюда. Не ожидал я, — добавил он, как бы обращаясь к самому себе, — что все случится уже сегодня…

— Что случится? — мои зубы стучали от страха, и произносить вслух даже очень короткие фразы являлось для меня нешуточным испытанием.

Генрих коротко и как-то зло усмехнулся.

— Разве вы проснулись не от этого воя? Хозяин здешних мест вышел на охоту раньше, чем я предполагал, и теперь никто в замке не может чувствовать себя в безопасности.

Никакой испуг не заставил бы меня утратить быстроту реакции. При нужде я могла почти мгновенно приходить в состояние боевой готовности, что и продемонстрировала Генриху не без тайной гордости за свою персону. И как всегда, безрезультатно.

Он деловито кивнул, поняв, что я готова, и направился к двери. (А комплименты, а восхищенные взгляды, а что-нибудь, вроде: «Вы очень мужественная женщина, я горжусь знакомством с вами»?.. Ничего подобного, видно, не приходилось ждать от моего наемника. Ничего, кроме вечной иронии.)

Остальные представители нашей разношерстной компании вели себя в полном соответствии со своими характерами. Раупе и Краваль, как две беззвучные тени, появились из-за дверей своей комнаты, едва мы вышли в коридор. Оружие они держали наготове, и вид имели решительный, невзирая на все страшилки здешних мест.

— Вы не боитесь? — полюбопытствовала у них я.

Они отрицательно покачали головами. Синхронные до умиления — ни дать, ни взять, персонажи из сказки, уже мной помянутые.

— Бояться следует обыкновенных, живых людей, госпожа, — почтительно откликнулся за них обоих Краваль, — именно в них Сатана обычно помещает зло этого мира.

— Да ты философ, парень, — Генрих дружески усмехнулся, и мне показалось, что «двое из ларца» моментально расслабились.

Действие, которое оказывал на них Генрих, было сродни хорошей порции валерьянки. Уж очень укоренилась в них привычка во всем доверять своему командиру.

Чего никак нельзя было сказать о Шметтерлинге. Видно, стойкость перед лицом опасности не входила в число его добродетелей. Когда мы вошли в его комнату, стук зубов почти оглушил меня. По-моему, он был слышен и в коридоре.

— Ч-чт-то п-происходит, господа? — испуганно вопросил пиит, как только завидел нас на пороге.

Он забился в самый угол кровати, натянув одеяло до кончика носа — видно, не на шутку опасался за свою персону. Мне так и не стало ясно, кого он боится больше: хозяев замка или членов нашей странной компании.

— Не хотим злоупотреблять гостеприимством здешних хозяев. Поднимай свою задницу, и пошли, — в устах Генриха эта краткая сводка прозвучала довольно угрожающе, и юноша счел за лучшее поскорее исполнить то, что ему велят.

Мы уже стояли в дверях, когда Генрих зачем-то взял со стола маленькую свечку, дававшую освещения ровно столько, чтобы сумрак не завладел помещением полностью. Зачем ему понадобился этот слишком уж маломощный светильник, я недоумевала недолго.

В абсолютной темноте парадной лестницы нас встречали два красных огонька. Они поблескивали во мраке так безразлично, что я не сразу уразумела: встречи с голосистой зверюгой избежать не удалось, это ее глаза блестели в темноте. Крупный зверь, похожий на волка, смеривал нас, как потенциальную пищу, цепким и совершенно бесстрастным взглядом. Я чуть было не начала покачиваться, как под взглядом змеи, и сама не заметила, как заговорила вслух:

— Кыш, волчок — серый бочок! Мы все ужасно невкусные, можешь поверить на слово. Особенно…

Договорить мне не дали. Твердая, как камень, рука Генриха встряхнула меня, вроде бы даже оторвала от земли, и поставила к оборотню вполоборота.

— Чему вас учили, госпожа? — от его торопливого шепота несло холодом, как из морозильной камеры, — Нельзя смотреть вервольфу в глаза. Опаснее только говорить с ним.

Пока он спешно вразумлял меня, время от времени встряхивая за локоть, я поняла, что наваждение исчезло.

— Ну ладно, а вы-то, господин всезнайка, что собираетесь делать? — сердито спросила я, поеживаясь от жесткости пальцев, все еще сжимавших мою руку.

— Сейчас, — откликнулся он, направляя в сторону вервольфа пламя свечи.

Он быстро чертил в воздухе маленьким язычком пламени, так быстро, что между нами и оборотнем как будто повисали непонятные знаки. И они произвели на зверя удивительное действие. Он коротко тявкнул, как будто пытался отвернуться от гипнотических скачков пламени, и не мог. Потом поджал хвост, как простая дворняга, и начал отступать вглубь дома, не отводя от свечи взгляд.

— Скорее, уходим, — скомандовал Генрих в полный голос, и мы полетели к выходу.

Должно быть, вышел рекорд: не прошло и минуты, а мы уже вскочили в седла появившихся словно из-под земли лошадей. Все это сопровождалось дробным стуком зубов Шметтерлинга, который не мог ни успокоиться, ни выражать свой испуг более цивилизованными способами.

— Да что это, черт побери, такое было? — выразила я общее изумление, когда мы благополучно выбрались за пределы поместья.

Отчего-то нас никто не пытался удержать, возможно, в расчете, что удерживать будет просто некого.

— Скоро полнолуние, — лаконично отозвался Генрих, не переставая бдительно оглядываться вокруг.

— Ну и что из этого? — нетерпеливо подогнала его я.

Я никак не могла понять, что творится в странной усадьбе, а Генрих, похоже, полагал, что уже выдал мне всю необходимую информацию. Услышав следующий недоуменный вопрос, он раздраженно передернул плечами.

— Я же говорил вам о вервольфах, госпожа. Сила их прибывает вместе с растущей луной. Я надеялся, что мы успеем покинуть замок, не познакомившись со вторым лицом графа, но, как вы видели, ошибся.

— Вы… ч-ч-что же… полагаете, что это господин г-граф изволили так завывать? — заикаясь от пережитого ужаса, встрял в разговор Шметтерлинг.

— Скажи спасибо, что они не изволили тебя сожрать, — ответствовал Генрих, сосредоточенно пришпоривая лошадь, — У вервольфов прекрасный аппетит. Кроме того, возвращаясь в человеческий облик, они не помнят, что вытворяли, находясь в волчьей шкуре. Так что их сиятельство впоследствии даже не мучила бы совесть.

«Двое из ларца» на это синхронно усмехнулись. Похоже, их следовало понимать так, что никакая нечистая сила их напугать не в состоянии. Однако их парная усмешка получилась довольно жалкой. Из нашего маленького войска, вроде бы, одна я сохраняла некое подобие спокойствия, и то потому, что до конца не понимала, с чем мы имеем дело.

Впрочем, что касается Генриха, то он тоже выглядел скорее озабоченным, нежели испуганным. Но он-то отлично сознавал все нюансы встреч с оборотнями накануне полнолуния. Можно подумать, он вырос в сторожке какой-нибудь колдуньи, хотя на самом деле вряд ли такой вариант соответствовал действительности.

Едва мы отъехали от ворот поместья, как Генрих тут же вывел меня из задумчивости простейшим способом.

— Куда мы теперь направляемся, госпожа? — спросил он, против обыкновения почтительно.

— В сторону герцогского двора, — мрачно откликнулась я, — И самой короткой дорогой!

Сердилась я, разумеется, прежде всего на себя. Вместо того чтобы оперативно разведать обстановку, и поскорее завершить свое предприятие, я вот уже несколько дней разъезжаю по германским землям, как самая тривиальная туристка. Неудивительно, что Генрих не всегда относился ко мне, как к полноправной нанимательнице. Пиит, и тот не слишком утруждался проявлениями почтения, что же до Раупе и Краваля, то они и вовсе старательно делали вид, что их командир — Генрих, а я так, сбоку припека. Весь этот мужской шовинизм раздражал до невозможности, но возразить на него, откровенно говоря, было нечего. Оставалось уповать, что мне еще представится случай завоевать уважение своего маленького специфического коллектива.