Киннотё. Золотая Бабочка. Пробуждение

Екатерина Алферов (2024)

Если твоё тело на 95% из титанового сплава, и только на 5% человеческий мозг, можешь ли ты считаться человеком? Ты человек или кукла? Оказе Юри думала, что она всю жизнь проработает учителем литературы, состарится и умрёт на станции Сараутахико. Вот только та Юри погибла в 22 года, раздавленная между железных остовов во время сбоя в системе общественного транспорта. И теперь 浮き世へと生れ出て来し蝶々かな — «В этот плывущий мир родилась и прилетела бабочка». Странно, что именно эти строки Кобаяси Иссы всплывают в памяти. Остатки человеческого сознания, запертого в кибернетическом теле, иногда преподносят такие сюрпризы…

Глава 1

ГЛАВА 1: ВТОРОЙ ШАНС

Моей первой мыслью было: 浮き世へと生れ出て来し蝶々かな — "В этот плывущий мир родилась и прилетела бабочка". Странно, что именно эти строки Кобаяси Иссы всплыли в моей памяти.

Темнота отступает неохотно, словно вязкая жидкость, медленно стекающая с моего сознания. Я пытаюсь открыть глаза, и это простое действие кажется странно… механическим. Нет привычного трепета век, только четкая команда: открыть.

Первое, что я вижу — белый потолок медицинского отсека. Слишком белый. Слишком четкий. Каждая трещинка, каждая неровность проступает с пугающей ясностью. Я могу различить мельчайшие детали светильника, даже не фокусируясь на нем специально. Это похоже на микроскоп с идеальной настройкой резкости.

Звуки разделяются на четкие составляющие: гудение вентиляции (43.2 децибела), писк медицинского монитора (38.7 децибел), шаги в коридоре (примерно 12 метров, три человека). Мой мозг автоматически анализирует и классифицирует каждый звук, превращая привычный больничный шум в массив технических данных.

"Что-то не так", — проносится в моей голове, когда я пытаюсь пошевелиться. Тело отзывается мгновенно, без привычной утренней неповоротливости. Слишком быстро. Слишком точно. Слишком… эффективно.

— А, вы пришли в себя, — раздается голос справа. — Не пытайтесь резко двигаться, системы еще калибруются.

Системы?

Я поворачиваю голову. Движение снова получается неестественно плавным. У моей кровати стоит доктор Ямамото, его пальцы быстро скользят по голографическому экрану планшета. Я помню его — именно он встретил меня в приемном отделении после… После чего?

— Что… — я запинаюсь, услышав свой голос. Он звучит почти как прежде, но с едва уловимым металлическим призвуком. — Что произошло?

Доктор поднимает взгляд от планшета:

— Вы помните аварию на транспортном узле станции Утагава?

Память услужливо подбрасывает картинку: скрежет металла, крики, удар… Но всё это кажется далеким, будто случилось не со мной. Я помню запах антисептика в вагоне, помню, как сжимала в руках планшет с конспектами уроков, помню вкус кофе… Все эти ощущения теперь существуют только в памяти — мое новое тело регистрирует химический состав воздуха, силу давления на поверхности и температуру объектов.

— Да, я… — пытаюсь сглотнуть и понимаю, что не могу. Что не чувствую горла. Что не чувствую…

Моя рука дергается к лицу. Белая, металлическая конечность с идеально выточенными пальцами замирает перед глазами.

— Спокойно, — говорит доктор, но я едва слышу его.

Я должна испытывать панику. Должна чувствовать, как бешено колотится сердце, как перехватывает дыхание, как холодеет в животе. Но ничего этого нет. Только кристально чистое осознание ситуации и странная, механическая реакция систем: повышение скорости обработки данных, активация дополнительных сенсоров, готовность к действию.

— Ваш мозг был единственным, что удалось спасти, — продолжает Ямамото, его голос звучит мягко, успокаивающе. — Мы провели операцию по переносу в кибернетическое тело. Технология отработанная, но…

— Я должна радоваться? — перебиваю его. Это звучит резче, чем я хочу, но контроль над голосовыми модулями еще не отлажен.

— Простите?

— Я жива. Я могу видеть, двигаться, говорить. Это чудо медицины, я должна испытывать благодарность, счастье, облегчение. — Я поднимаю вторую руку, разглядывая безупречные металлические пальцы. — Но я не чувствую ничего такого. Совсем.

Доктор вздыхает и присаживается на край кровати:

— Это нормально. Ваш мозг пока учится работать без привычных биохимических триггеров. Нет выброса эндорфинов, серотонина, дофамина. Эмоции есть, но они… иные.

— Как будто смотришь кино о самой себе, — шепчу я, и мой новый голос идеально передает все нюансы интонации. — Всё слишком ясно, слишком четко, слишком…

— Рационально? — подсказывает Ямамото.

— Да.

В металлической поверхности медицинского шкафа напротив кровати я вижу отражение лица, похожего на изящную фарфоровую маску. Моего лица. Идеальные черты, чуть светящиеся глаза, белый композитный материал с едва заметным перламутровым отливом. Волосы — чёрный парик, как у куклы Хина.

Система услужливо проанализирует моё собственное отражение: композитный материал корпуса на 64% светоотражающий, радужка глаз оснащена динамической диафрагмой, мимические сервоприводы способны воспроизвести 147 вариаций выражений. Но где-то за этими техническими характеристиками пряталось мое лицо — я помнила его черты, но не могла соотнести их с этой идеальной маской.

"Я красивая. Симметричная. Кукла", — проносится в голове. Это не эмоция, а констатация факта. Как и то, что я больше не человек.

Когнитивный диссонанс подобен трещине в безупречной логике моих новых систем. Разум говорит:"Ты спаслась". Память о человеческих чувствах кричит:"Ты умерла". И где-то между этими двумя правдами начинается моя новая жизнь.

Я вспомнила, как еще вчера стояла перед классом, чувствуя легкое першение в горле после двух часов объяснения сложной темы, как машинально поправляла выбившуюся прядь волос, как теплели щеки от оживленной дискуссии с учениками. Теперь же система просто отмечала: голосовой модуль работает на 42% мощности, сервоприводы шеи функционируют в оптимальном режиме, температура корпуса стабильна.

Доктор Ямамото развернул в воздухе голографический экран. Несмотря на потрясение от вида своего нового тела, я не могла не отметить, как четко вижу каждую деталь проекции, каждую цифру в бегущих строках данных. Зрение стало другим — более острым, с возможностью увеличивать изображение, как через объектив камеры.

— Давайте я объясню, что произошло, — сказал он, открывая какой-то файл. — Помните последний день?

— Станция Утагава, — произнесла я, и мой новый голос с легким металлическим призвуком все еще казался чужим. — Я возвращалась домой после уроков. Был сбой в транспортной системе…

На экране появилась схема станции. Красным был отмечен тот самый злополучный сектор.

— Верно. Произошел критический сбой в системе управления. Два транспортных модуля столкнулись. — Доктор помедлил. — Вы находились в эпицентре.

Я смотрела на схему, и мой мозг, теперь подключенный к компьютерным системам, мгновенно проанализировал траектории движения, скорости, углы столкновения. С пугающей ясностью я поняла, что шансов выжить у моего человеческого тела не было.

— Когда вас доставили к нам, — продолжал Ямамото, сменив изображение, — большая часть тела была… — он запнулся, подбирая слова.

— Уничтожена? — подсказала я. Странно, но я произнесла это совершенно спокойно. Никакого ужаса, никакой паники — только чистое, рациональное понимание ситуации.

— Да. Но мозг остался практически неповрежденным благодаря защитному силовому полю, которое автоматически развернулось в момент аварии. Это дало нам шанс.

На экране появилось изображение кибернетического тела — моего нового тела. Я разглядывала схемы и чертежи, и система услужливо выдавала подробные характеристики каждого компонента.

— Мы использовали технологию переноса сознания, — объяснял доктор. — Ваш мозг сейчас находится здесь, — он указал на защищенный отсек в грудной клетке. — Он подключен к центральному процессору и системе жизнеобеспечения.

Доктор вывел на экран схему нейроинтерфейса: тончайшая сеть нано-проводников оплетала мой мозг, каждое нервное окончание было подключено к центральному процессору через микроскопические преобразователи сигналов. Технология на грани фантастики.

Медицинская аппаратура вокруг теперь казалась примитивной: я могла видеть задержку в обновлении показателей на мониторах (0.3 секунды), различала мерцание люминесцентных ламп (частота 120 Гц), замечала микротрещины в пластиковой обшивке приборов. Мой новый мозг обрабатывал информацию быстрее, чем её успевали отображать экраны.

Я подняла руку, рассматривая сочленения пальцев. Движение вышло слишком резким, и я услышала тихий механический звук. Сервоприводы, услужливо подсказала система.

— Попробуйте согнуть пальцы медленно, — посоветовал Ямамото. — Представьте это так же, как двигали обычной рукой.

Я попыталась. На этот раз движение получилось плавным, почти естественным. Почти.

— Все системы подключены к вашему мозгу через нейроинтерфейс, — продолжал объяснять доктор. — Со временем управление станет интуитивным. Вы будете двигаться, не задумываясь о механике процесса, как раньше.

— Как раньше, — эхом повторила я. — Но это никогда не будет как раньше, верно?

Ямамото покачал головой:

— Нет. Это необратимо. Но у вас есть шанс жить дальше. Другой жизнью, но…

— Жить, — перебила я его. — Интересный выбор слова. Я же, технически, уже умерла? То, что было мной — мое тело, мои органы, все биологические процессы — все это прекратило существование. Остался только мозг, подключенный к машине.

— Ваше сознание сохранилось, — мягко возразил доктор. — Ваша личность, воспоминания, знания — все это по-прежнему с вами.

Я снова посмотрела на свое отражение в металлической поверхности шкафа. Тёмные глаза-фоторецепторы, белый композитный материал корпуса, изящные линии искусственного лица. Красиво. Функционально. Чужое.

— А что случилось с моими эмоциями, доктор? — спросила я. — Почему я так… спокойно реагирую на все это?

— Большинство гормонов, влияющих на эмоциональное состояние, вырабатывались в вашем теле — в надпочечниках, кишечнике, других органах. Сейчас ваш мозг учится работать без этих биохимических триггеров. Эмоции останутся, но они будут… другими. Вы привыкните.

Я кивнула. Движение вышло точным, выверенным — как и все в этом новом теле. Совершенном. Мертвом. Живом. И где-то между этими противоречиями мне предстояло найти новую себя.

Я помнила, как после долгого рабочего дня ныли мышцы, как приятно было вытянуться на диване, чувствуя, как отпускает напряжение. Теперь усталость измерялась только в процентах заряда батареи и температуре процессора. Даже поза на больничной кровати была идеальной — сервоприводы поддерживали точно выверенное положение тела, не допуская ни малейшего дискомфорта. И почему-то именно отсутствие этого дискомфорта казалось самым неестественным.

Доктор Ямамото ещё некоторое время изучал показания на своём планшете, потом взглянул на часы и поднялся.

— Сейчас к вам придёт технический специалист для первичной калибровки систем. Постарайтесь относиться к этому как… к обычному медицинскому осмотру. — Он помедлил у двери. — Я понимаю, это сложно, но вам нужно научиться воспринимать ваше новое тело не как чужое, а как усовершенствованное.

Не успела я обдумать его слова, как дверь снова открылась. В палату вошёл худощавый мужчина в сером техническом комбинезоне, с планшетом и небольшим кейсом диагностического оборудования.

— Добрый день, меня зовут Сато Рейджи, — представился он. — Я буду проводить вашу первичную калибровку.

Его движения были быстрыми и точными, как у человека, привыкшего работать с механизмами. Впрочем, теперь я тоже была механизмом.

— Для начала давайте проверим базовые системы, — сказал он, разворачивая в воздухе сразу несколько голографических экранов. — Попробуйте сесть.

Когда Сато коснулся моего плеча, система выдала точные данные о силе давления и температуре его руки. Но где было то человеческое ощущение прикосновения? Та смесь тепла и легкого дискомфорта от чужой руки? Теперь все свелось к цифрам и графикам.

Я отдала мысленную команду телу. Движение получилось резким, механическим — сервоприводы сработали на полной мощности, и я буквально подскочила на кровати.

— Не так быстро, — поморщился Сато. — Представьте, что вы все еще человек. Ваш мозг помнит, как двигаться плавно.

Я попыталась снова, на этот раз осторожнее. Медленно приподнялась, опираясь на руки. Металлические пальцы слегка смяли простыню — я все еще не контролировала силу.

— Лучше, — кивнул техник. — Теперь обратите внимание на индикаторы в вашем поле зрения.

Я сфокусировалась на полупрозрачных значках, парящих на периферии зрения. Раньше я их игнорировала, но теперь, когда Сато обратил на них мое внимание, система услужливо развернула подробную информацию.

— Это ваш внутренний интерфейс, — пояснил он. — Здесь отображается состояние всех систем. Уровень заряда, температура процессора, загрузка нейросети… Видите красный индикатор справа?

— Да, — ответила я. — "Калибровка систем стабилизации: 47%".

— Именно поэтому у вас проблемы с плавностью движений. Системе нужно время, чтобы настроиться под особенности вашего мышления.

Сато подключил к порту на моей шее тонкий кабель диагностики. По телу пробежала легкая вибрация.

При подключении диагностического кабеля мой интерфейс заполнился каскадом уведомлений:

[Внешнее подключение обнаружено]

[Проверка безопасности… Выполнено]

[Доступ разрешен: Технический специалист Сато Рейджи, уровень доступа B+]

[Инициализация диагностических протоколов…]

Сато протянул мне стакан воды — очевидно, проверяя точность захвата. Я видела, как поверхность жидкости колеблется с частотой 3.2 Гц, могла определить её точную температуру в 21.4°C, но не могла почувствовать ни прохлады стекла, ни влажности конденсата на стенках стакана. Вода больше не утоляла жажду — она стала просто еще одним набором параметров для анализа.

— Сейчас я запущу базовые тесты, — предупредил он. — Вы можете почувствовать странные ощущения.

"Почувствовать"было неточным словом. Я не чувствовала — я получала данные. Системы докладывали о последовательной активации узлов, о проверке контуров, о калибровке датчиков. Это было похоже на чтение технической документации, только информация поступала прямо в мозг.

— Попробуйте встать, — скомандовал Сато после нескольких минут тестов.

Я осторожно спустила ноги с кровати. Пол казался очень близким — мои новые сенсоры мгновенно определили точное расстояние до него, температуру покрытия, коэффициент трения. Информация была избыточной, отвлекающей.

Раньше я бы почувствовала прохладу пола босыми ногами, ощутила бы напряжение в мышцах при поддержании равновесия. Теперь же я получала точные данные о температуре поверхности (18.3°C), степени сопротивления материала (0.35 μ), нагрузке на сервоприводы (23% от максимальной мощности). Цифры заменили ощущения, но не могли заполнить пустоту их отсутствия.

Первый шаг вышел неуверенным. Второй — чуть лучше. На третьем колено вдруг заклинило, и я покачнулась.

— Вот здесь видите? — Сато указал на один из экранов. — Сервопривод требует дополнительной настройки. Такие проблемы будут возникать регулярно.

— Что вы имеете в виду? — спросила я, возвращаясь на кровать.

— Ваше тело — сложный механизм. Ему требуется постоянное обслуживание, калибровка, обновление программ. Раз в месяц нужно проходить полную диагностику. Раз в полгода — менять некоторые компоненты. Это как… регулярные визиты к врачу, только теперь вам нужен еще и механик.

Я посмотрела на свои руки. Идеальные, белые, с легким перламутровым отливом. И абсолютно искусственные.

— А если я пропущу обслуживание?

— Начнутся сбои. Сначала мелкие — проблемы с координацией, ошибки в работе сенсоров. Потом серьезнее — отказ систем, повреждение нейроинтерфейса. В конечном итоге это может привести к критическому сбою и… — он замялся.

— И моя смерть станет окончательной, — закончила я за него.

Сато промолчал, сосредоточившись на показаниях приборов. Я наблюдала за бегущими строчками данных на экранах, и мой усовершенствованный мозг мгновенно обрабатывал всю информацию. Теперь я могла читать и понимать технические характеристики, которые раньше показались бы тарабарщиной. Но эта новая способность пришла вместе с осознанием полной зависимости от технологий, которые я теперь понимала слишком хорошо.

Больничный запах антисептика, который раньше вызывал легкое головокружение, теперь превратился в химическую формулу. Система определяла точную концентрацию веществ в воздухе, но не могла воспроизвести то инстинктивное отторжение, которое я всегда испытывала в больницах. Интересно, смогу ли я теперь наслаждаться ароматом цветущей сакуры, или он тоже станет просто набором молекулярных соединений?

Когда-то ябыла просто учителем литературы. Теперь мне предстояло стать экспертом по собственному телу — телу, которое было всего лишь машиной, требующей постоянного обслуживания. И это знание было таким же холодным и механическим, как мои новые руки.

Я прокручивала в голове предстоящий день: нужно будет позвонить в школу, объяснить ситуацию Акико-сан, поговорить с Юкио… Но эти обычные заботы теперь казались далекими, будто принадлежащими другой жизни. Интересно, смогу ли я все еще читать своим ученикам стихи этим новым голосом? Поймут ли они теперь метафоры о трепете сердца и тепле солнца на коже — я сама больше не могла их прочувствовать.