Казино «Бон Шанс»

Василий Веденеев, 2010

Неожиданно приехавший к Петру Меркулову старый приятель латыш Юри скончался от инфаркта. Отыскивая в его вещах паспорт, Петр обнаружил ультрасовременную шпионскую аппаратуру и оружие. Уже на следующее утро Меркулову позвонил неизвестный и предложил явиться на похороны покойного. А затем раздался звонок из Риги – Петру назначили встречу. Он понимает, что с подачи Юри попал в круг интересов очень серьезных людей. Той же ночью убит хозяин сети игорных заведений, а его подельников очень беспокоит смерть Юри, исчезнувшее оборудование и надвигающаяся война с конкурирующей группировкой…

© В.В. Веденеев, наследники, 2016

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

Глава 1

За окном медленно сгустились серенькие осенние сумерки. Ясное днем небо незаметно затянуло рваными, похожими на комья сырой шерсти облаками, тяжело набухшими то ли мелким, холодным дождем, то ли колкой ледяной крупой, готовой щедро просыпаться на мокрый черный асфальт, облезлые крыши и торопливо спешивших по улицам пешеходов. В квартире сразу сделалось как-то неуютно, по углам залегли мрачные тени и на душе невольно возникло щемящее чувство тревоги, словно в ожидании близкой, непоправимой беды. Где она и в чем заключается, — кто знает? — но, вроде бы, уже подкрадывается, настырно отыскивая лазейку, чтобы зацепиться кончиком острого отравленного когтя и рвануть душу болью…

Петр плотнее задернул шторы, но свет зажигать не стал: глаза устали от работы и хотелось немного посумерничать, предаваясь бездумному времяпрепровождению, тем более, это удавалось так редко. Он опустился в глубокое мягкое кресло и блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем…

Однако долго побыть одному не удалось: на широком подлокотнике тихо и неслышно, как кошка — только она умела это так делать, — пристроилась Ирина. Чуть приоткрыв глаза, он увидел волнующий изгиб ее крутого бедра и туго обтянутые шелковистым нейлоном круглые колени, словно нарочно выставленные напоказ из-под короткой юбки. Она знала, что у нее красивые ноги, способные сводить мужиков с ума, и никогда не забывала об этом. Ему захотелось погладить ее по колену, ощутить ладонью его упруго-податливое тепло и в то же время манящую прохладу желанного женского тела. Но вместо этого он плотно сомкнул веки и не шелохнулся, будто не заметил ее присутствия.

— Ты опять уходишь? — она ласково провела ладонью по его волосам и слегка пощекотала за ухом, как бы призывая к игре, но он вновь не отреагировал.

— Ты уходишь? — уже серьезно повторила она. — Надолго?

Отвечать не хотелось. Как было хорошо — бездумно и спокойно полулежать в кресле, пока она не появилась. Однако Ирина не из тех, кто позволяет пропускать свои вопросы мимо ушей. Придется ответить.

— Не знаю.

— А кто знает? — не унималась она. — Может быть, мне стоит позвонить отцу?

— Вряд ли и он знает, — лениво процедил Петр.

— Тогда кто? — он всегда любила добиваться своего, и эта ее черта иногда его сильно раздражала, а временами вообще приводила в бешенство.

— Наверное, только Бог и Судьба, — Петр попытался отшутиться, но она не приняла шутки.

— Опять высокопарные слова? — Ирина презрительно скривила ярко накрашенные губы. — Когда человек бросается громкими словами, невольно задумаешься: дурак он или закоренелый лицемер? Но ты, Петенька, далеко не дурак! Постеснялся бы, в наше-то время, так говорить.

Она явно начинала злиться, а это совершенно ни к чему: лучше не доводить ее до такого состояния, не то потом всем станет тошно. Уже проверено на опыте.

— Кому все это нужно?! — скрывая нараставшее раздражение, она слегка дернула его за ухо.

— России.

— Продолжаешь лицемерить? — Ирина зло прищурилась. — Сейчас все только и думают, как бы…

— Знаешь, как сказал Христос? — перебил он ее. — «Если все, значит, не Я!»

— Нашел авторитет!

— Его популярность не знает границ и не подвержена тлению времени. Он выдержал больше веков, чем нынешние авторитеты десятилетий.

— Не уходи от разговора, — она положила ладонь ему на голову, словно намереваясь повернуть лицом к себе. — Она еще есть, наша Россия?

— Угадай, чего мне иногда больше всего хочется? — все так же не открывая глаз, спросил Петр.

И тут резко и требовательно зазвонил телефон, стоявший на полу около кресла. Меркулов встряхнул головой, открыл глаза и… проснулся.

Бог мой, оказывается, все это лишь сон, только сон, не более того! Ирины и в помине нет на подлокотнике кресла, а их многолетней давности разговор просто привиделся ему, сохраненный услужливой памятью. У-ух уж эта память! Почему она у него такая, что умеет усердно хранить в себе все — плохое и хорошее, и даже то, что он страстно желал бы навсегда забыть? Мало того, она подсовывает подобные воспоминания в самые неподходящие моменты.

Ладно, оказывается, это всего лишь сон. Сон, и больше ничего. Однако резкий звонок телефонного аппарата самый что ни на есть реальный. Он сердито тренькнул и замолк.

«Сделал свое дело? — неприязненно покосился на него Меркулов. — Вдруг во сне наш разговор закончился бы совершенно иначе, чем он закончился на самом деле много лет назад? А ты не дал досмотреть и дослушать».

Он потянулся, разминая слегка затекшее во сне большое, сильное тело, и тут телефон зазвонил вновь. Петр снял трубку и привычно буркнул в микрофон:

— Да!

— Питер? — донеслось до него сквозь треск помех на линии, и сердце слегка замерло: так его называл лишь один человек на свете. Неужели? Неужели Большой Христофор^[1] перегнал свою ладью с Даугавы на Москва-реку и высадил с нее на облицованный гранитом берег доброго приятеля юных лет Ояра Юри?

— Ояр? Ты? — боясь ошибиться, чуть осевшим голосом неуверенно спросил Меркулов.

— Я, герр Питер! — коротко хохотнули в наушнике. — Не ожидал?

Петр тайком облегченно вздохнул: за те мимолетные секунды, пока он ждал ответа, сердце вновь успело замереть, как перед прыжком в неизвестность.

— Почему же, — вполне искренне ответил Меркулов. — Я не просто ждал, я мечтал услышать тебя.

А про себя думал: «Особенно после того как видел такой сон. Не мистика ли, что сразу после него, даже прерывая его на том месте разговора, который я много лет так хотел изменить, раздался звонок телефона и, сняв трубку, я услышал голос Юри?»

— Только услышать? — снова хохотнул Ояр: он всегда так смеялся, словно издавал горлом короткое петушиное клекотание. — А как насчет увидеть? Не буду тянуть, старик, скажи сразу: я могу у тебя перекантоваться пару-тройку дней? Ты один?

— Что ты имеешь в виду? Мое физическое или гражданское состояние? — выигрывая время, ответил шуткой Меркулов: со времени последней встречи с Юри он успел поменять квартиру и номер телефона, но, похоже, для Ояра, как и прежде, не существовало никаких преград. Он отыскал старого приятеля в огромном городе.

— Физическое, — немедленно отозвался Юри. — О твоих семейных делах я наслышан, но знакомиться с супругой и наследниками сейчас не время. Так как, ты можешь приютить меня? Буквально на два дня. Не хочется в казенщину гостиницы. Все-таки мы давненько не виделись.

— Да уж, — согласился Петр. Действительно давненько, минимум лет пятнадцать. И тут же все решил: — Приезжай! Буду рад тебя видеть, заодно поболтаем всласть. Адрес дать?

— Не нужно. Жди минут через сорок. У тебя там есть где приткнуть машину?

— Поставь во дворе.

— Все…

Меркулов осторожно положил трубку на рычаги и подумал: хорошо, что жена и младший сын гостят у ее родителей. Какое-никакое, а хотя бы временное ощущение полной свободы. А сейчас нужно посмотреть — есть ли чем угостить нежданного гостя?

Он зажег свет, собрал разбросанные на стульях и диванах вещи, сгреб в угол игрушки сына, заглянул в бар. Ага, бутылки водки, фляжки с коньяком и пары бутылок вина хватит на сегодняшнюю ночь к чаю и кофе, а завтра они что-нибудь придумают. В холодильнике кастрюля со свежим борщом, казанок с тушеным мясом, сыр, фрукты, упаковка тонко нарезанной свиной шейки. Хлеб тоже есть. Нормально! В былые времена они ограничивались более скудными припасами.

Но бог мой, Ояр Юри! Вынырнул из тьмы небытия, бродяга! И еще этот странный сон перед его звонком! К чему бы это? Ведь много лет назад они оба ухаживали за Ириной, и поначалу казалось, что победа, несомненно, достанется Ояру, но потом, в один — трудно теперь сказать, прекрасный или нет, но, наверное, все-таки прекрасный — момент все как-то разом переменилось и она предпочла Петра…

Впрочем, хватит думать об этом, наверняка, Юри сам заведет разговор об Ирине, вот тогда можно и предаться воспоминаниям. А пока нужно хоть что-то собрать на стол и ждать появления старого приятеля…

Закутавшись в большой теплый мохнатый халат, Борис Владимирович Малахов полулежал на диване, ласково массируя кончиками пальцев край правого подреберья и, чуть прищурившись, наблюдал, как по широкой гостиной нервно вышагивал приземистый, плотный Леонид Пак. Лицо Корейца напоминало маску бесстрастного восточного божка, с чуть поблескивавшими из-под узких век темными жаркими глазами. Крепкие руки сцеплены за спиной, дорогой пиджак туго обтянул крепкие плечи, темно-вишневые лаковые туфли бесшумно ступали по ковру.

«Нервничает Ленька, — лениво подумал Малахов и перевел взгляд на уютно устроившегося в кресле Снегирева: своего советника по обеспечению безопасности и главу административно-правовой службы фирмы. — И у этого морда деревянного истукана, никогда не поймешь, что задумал».

Борис Владимирович чуть усмехнулся в ответ на свои мысли: Пак и Снегирев слишком разные, поскольку вышли из антагонистических миров, поэтому частенько не ладили, да ему это только на руку. Никогда нельзя давать слишком усилиться одному, дабы не попасть вдруг в зависимость от него и не потерять собственную власть.

— Сейчас будут звонить, — Снегирев кивнул на телефон, подсоединенный к розетке через прибор, готовый подать сигнал тревоги при прослушивании разговора. — С минуты на минуту.

— Скребутся, как мыши, — переворачиваясь на другой бок, недовольно проскрипел Борис Владимирович. — Ищут, где дырочку прогрызть, чтобы морду всунуть!

Пак тихо выругался сквозь зубы, а Снегирев согласно кивнул и ободряюще улыбнулся шефу, словно неведомым путем сумел прочесть роящиеся в его голове сомнения:

— Наверное, лучше взять трубку мне, а потом передать ее вам?

— Хорошо, — кивнул Борис Владимирович. — Ты и начни разговор. Но помягче, не педалируй.

— Почему мы должны с ними церемониться? — сунув в рот сигарету и чиркнув зажигалкой, недоуменно спросил Пак. — Отрезать напрочь и пусть катятся к… Мы сейчас сильнее!

— Никогда не стоит торопиться сжигать все мосты, — рассудительно заметил советник. — Обстановка имеет неприятное свойство изменяться.

Он склонил на бок лысеющую голову и с иронией посмотрел на Корейца. Тот ответил ему равнодушным взглядом и сел в кресло напротив столика с телефоном, жадно затягиваясь сигаретой.

— Не ссорьтесь, — примирительно заметил Малахов. — Вы оба правы, и я учту все предложения. Сначала послушаем, что нам скажут.

— И так известно, — начал было Леонид, но под тяжелым взглядом шефа осекся и замолчал.

Борис Владимирович сел и запахнул полы халата. В принципе, ему они нужны и дороги оба — и яростно-холодный, дерзкий Ленька Пак, и скрупулезно рассчитывающий ходы, обладающий множеством совершенно невообразимых связей и возможностей Александр Александрович Снегирев.

Судьба свела их вместе несколько лет назад. Тогда Борис Владимирович Малахов, имевший несколько судимостей и более известный в криминальной среде под кличкой Адвокат, искал крупное дело, желая легализовать и «отмыть» уже имевшиеся у него деньги. Он уже тогда приблизил к себе надежного и удачливого бойца Леньку Пака, чудом умудрившегося еще не понюхать зоны. Но как раз это и импонировало Адвокату — он немало знал о том, сколько сведений о себе оставляет в МВД любой, прошедший через их чистилища. А Кореец был хитер, увертлив и пока чист перед законом. Однако он не мог помочь создать крупное дело. Когда один знакомый предложил Борису Владимировичу свести его с бывшим подполковником КГБ Александром Александровичем Снегиревым, Адвокат поначалу подумал, что старый приятель рехнулся и не пора ли его, с такими-то знакомыми, отправить к Богу в рай — пусть там ангелов сводит с комитетчиками!

Потом, немного остыв и поразмыслив, он все же скрепя сердце согласился встретиться и пощупать этого Снегирева — чем черт не шутит? Ведь берут же на лапу менты, и не только берут на лапу, а этот, хоть и выкормыш чекистов, но все-таки бывший, уже оттрубивший положенное в их поганой конторе.

Встреча его не разочаровала, но заставила серьезно задуматься: Александр Александрович оказался не менее осторожным, чем сам Адвокат, не зря так прозванный среди блатной публики за знание законов, обходительные манеры, привычку расправляться с неугодными чужими руками и фантастическую алчность. Малахов хотел денег. Снегирев и Пак хотели того же. Первоначальный капитал был у Малахова, нужные связи и необходимый опыт у Снегирева, а отшибание рэкетиров и прочей публики, желающей порезвиться за чужой счет, а также разборки с конкурентами возложили на Корейца. Вскоре открылась фирма, дела которой быстро пошли в гору, но радоваться Адвокат боялся, по тюремной суеверности опасаясь сглазить удачу.

Снегирев оказался человеком не только осторожным и ловким, но и цинично-остроумным, умевшим отыскать выходы из, казалось бы, безвыходных положений.

— Единственный способ не попасть под колесо — это двигаться вместе с ним, — частенько твердил он Борису Владимировичу, оставаясь с ним наедине.

— Что ты имеешь в виду? — прикидывался недоумком Адвокат, поднимая на советника тяжелый взгляд.

— Надо поторапливаться, — потирал сухие ладошки Александр Александрович и загадочно усмехался. — Законов нет! Потому что на те, что есть, все плевать хотели. От мала до велика. Как вы понимаете, уважаемый, я имею в виду отнюдь не возраст, а должностное положение. Трагикомический факт: страна почти мертва, экономика превратилась в труп, а мы живы!

— Это что же, мы вроде червей? — кривился Малахов. — Ну ты загнул!

— Ничуть, — не смущался Снегирев. — Черви тоже жиреют, пока их не сожрут другие. Птички, например. Вот не дать им себя сожрать — наша основная задача!

— Хватит ходить кругами, — оборвал его тогда Борис Владимирович. — Дело говори, нечего юлить со своими штучками, с червями и колесиками!

— Дело? — задумчиво переспросил бывший страж госбезопасности. — У нас в стране, знаете ли, до сего времени превалирует пещерно-дикарский уровень менталитета. Так сказать, рудиментарный пережиток сознания времен тоталитаризма. Я понятно излагаю?

Малахов только бровью повел в ответ: говори, мол, и не такое слыхали. Борис Владимирович мог и сам загнуть не хуже, поскольку до первой судимости, пустившей его жизнь по другому руслу, успел получить довольно приличное образование в одном из столичных вузов. Потом тоже не терял времени зря, много читал, а цепкая, как говорят в народе, «лошадиная» память удерживала в его голове столько, что сумей Снегирев хоть краем заглянуть в нее как экстрасенс, он, наверное, не только задрожал бы от страха, но пустился бы бежать от Адвоката без оглядки. Естественно, если бы ему позволили это сделать: «ближних» Борис Владимирович любил сам провожать на кладбище, но никогда об этом не распространялся, хотя бы в силу того, что от природы был хитер и немногословен, а жизнь научила его очень многому.

— Так вот, — продолжал он, поигрывая ручкой с золотым пером: Сан Саныч вообще питал слабость к мелким красивым вещичкам, — среди компьютеров, «мерседесов» и «вольво», банков, свободного хождения доллара, а также прочих атрибутов развитого общества процветает принцип первобытности: сильный главарь и его подручные.

— Не ново! — как припечатал Малахов. — Вопрос в том, как стать, по выражению макаронников, «капо дель капо»?

Экс-гэбэшник поглядел на шефа с нескрываемым уважением и тихо произнес:

— Один такой способ есть…

— Хорошо, но долго ли продержимся?

— Ха! — отмахнулся Александр Александрович. — Америку создали авантюристы, Австралию — вообще бывшие каторжники и ничего, прилично живут, значительно лучше, чем в нашей богоспасаемой, которую пытались построить борцы за народное дело. Мы рискуем…

— Чем?

— Встретиться с одним приличным человеком для переговоров.

Слово было сказано. Вскоре Снегирев познакомил шефа с грузным хриплоголосым человеком, смотревшим на мир из-под набрякших век. Он часто прикладывался к фляжке с коньяком и говорил с заметным прибалтийским акцентом. Его предложения сильно заинтересовали Адвоката, хотя он прекрасно понимал, какие денежки притекут на счета его фирмы и кому они принадлежат. И куда пойдут потом, тоже догадывался — это тебе не «грев» корешам в зону отправлять, а помогать снабжать стратегическими материалами пусть раньше родное и братское, но теперь чужое и становившееся все более чужим государство. Тем не менее предложения были очень заманчивы. Очень!

Следом появился длинноносый, угодливо-вкрадчивый, чем-то похожий на заморскую птичку марабу Арнольд Генкин. Взглянув на его руки, Малахов понял, что Арнольд Григорьевич в жизни не держал в них ничего тяжелее карандаша и что сломать он его тоже сможет в момент, как тот тоненький карандаш в своих могучих лапах, когда-то одним ударом кулака превращавших лицо противника в кровавое месиво мяса и костей. Однако такое было давно и от подобного Борис Владимирович научился воздерживаться уже много лет назад, а «ломать» предпочитал морально, но зато навсегда — так, что ни одна пластическая операция не выправит.

Генкин ему понравился — в нем было то, что нужно: осторожность, удивительная изворотливость, умение держать язык за зубами и, пусть тщательно скрытый, но животный страх перед хозяевами. Это Малахов ценил и потому одобрительно кивнул, не удостоив Арнольда даже словом.

И дело, на которое намекал хитроумный Снегирев, завертелось. Несколько месяцев спустя выправили все необходимые бумаги, нашли приличное помещение в центре, и фирма Бориса Владимировича открыла несколько игорных заведений, основным среди которых стало казино «Бон Шанс».

— Ждать да гадать — всю жизнь прождешь да прогадаешь. Вот он, наш шанс, — посмеивался Снегирев и завертелся юлой.

Нужны были опытные крупье, надежная охрана, большие деньги на ремонт, оборудование и многое, многое другое. Генкин тоже не сидел сложа руки. Пришлось потрудиться и остальным, зато потом как приятно было войти в роскошный вестибюль под горящей неоном вывеской «КАЗИНО «БОН ШАНС».

Снегирев вообще оказался незаменимым помощником и советником — в руках у него буквально все горело, а в любых сферах находились нужные люди. Возникла служба охраны: лицензированная, вооруженная огнестрельным оружием. Придирчиво отбирая людей, Александр Александрович создал некое подобие личных телохранителей президента фирмы, круглосуточно опекавших Адвоката. Появилась и специальная техника: от «друзей», помогавших финансировать предприятие, занимался ею невзрачный малый лет под пятьдесят, но Снегирев не мог на него нарадоваться.

Презентацию справили пышно. Борис Владимирович лично, сияя улыбкой перед блицами фотокорреспондентов и хрустя туго накрахмаленным пластроном манишки, красуясь сидящим как влитой смокингом, запустил первую рулетку под хлопки пробок шампанского и аплодисменты публики…

Примерно год все шло просто великолепно, и Малахов начал испытывать чувство легкого беспокойства — не может быть, чтобы на такой лакомый кусок никто не разинул жадного рта! Нет, конечно, случались «наезды» и прочие несуразицы, но с одними разбирался Ленька Пак, с другими — Снегирев, с третьими умудрялся находить общий язык главный менеджер казино Генкин. И все же…

И все же пришло то, чего Адвокат ждал и боялся. Рот разинули. Вернее, сначала показали зубы, похожие на волчий оскал, и предложили, — причем очень вежливо, — взять в долю. Хотя бы на десять процентов. Услышав об этом, человек, смотревший на мир из-под набрякших век, только молча отрицательно мотнул тяжелой крупной головой. Борис Владимирович с помощью Снегирева выяснил силу алчущих и твердо ответил — нет!

На время отстали. Но только на время. Спустя несколько месяцев вновь повторили льстиво-угрожающее предложение и уже попросили пустить или «взять» в долю на четверть капитала; причем посредником в переговорах выступил весьма авторитетный человек, которого Адвокат не мог послать как сявку в известное место с пожеланием более оттуда не возвращаться и не беспокоить дурацкими выходками. Пришлось сделать вид, что согласен подумать, и тут же выдвинуть контрпредложение — пятнадцать процентов и не более того!

Александр Александрович жарко убеждал, что противник просто ждет халявы и блефует, Пак злился, а Малахов, верный своим привычкам, выжидал — надо потянуть, потянуть еще, посмотреть. Согласиться или отказаться всегда успеешь: незачем раньше времени лезть на рожон и дразнить голодных гусей!..

Сейчас они ждали очередного звонка по поводу предложений о доле чужого капитала в казино.

Телефон тихо заурчал и Снегирев снял трубку:

— Вас слушают? Да… Одну минуту. Вас, — он передал трубку Малахов и шепотом сообщил: — Они.

— Я у аппарата, — Борис Владимирович сделал Снегиреву знак взять отводной наушник. Тот буквально прилип к нему ухом. — Да, я помню, все помню. Но сейчас такое время… В общем, нужно посоветоваться, все взвесить. Пока мы не приняли решения отказаться от ваших предложений. Всегда заманчиво расширить дело, но нужно посоветоваться. Мне хотелось бы взять таймаут.

Александр Александрович одобрительно кивнул: шеф удачно ввернул модное словечко.

— Сорок? — тем временем продолжал Борис Владимирович. — Естественно, это открывает широкие возможности, но тем более требует необходимости обсудить все «за» и «против»… Нет, не нужно меня убеждать, я прекрасно понимаю, за кем остается контрольный пакет, но и вы поймите меня правильно. Речь шла о пятнадцати процентах, а тут вдруг выплывает совершенно иная цифра. Давайте вернемся к нашему разговору через несколько дней и обсудим эти вопросы не по телефону… Да, всего доброго.

Бросив трубку он выразительно посмотрел на Корейца. Тот хищно оскалился:

— Скребутся? Мыши? Просятся? Как бы не так! Крысы! Выгрызают огромный кусок.

— Крысы, — согласно вздохнул Малахов и поморщился от боли в подреберье. — Кстати, Ленечка, аппаратик-то опять показывает, что разговор прослушивается. Ты, голубчик, прими меры, надоело мне это. Понял?

— Сегодня решу, — нахмурился Пак. — Притихли где-нибудь поблизости, радиус у аппаратуры не может быть большим.

— Чтобы больше этого не было, — Малахов тяжело поднялся. — Мне надоели эти шутки! И с нашими мышами или крысами тоже пора слегка разобраться. Подпалить хвосты!

— Я пошел? — Кореец посмотрел на часы. — А то могу не успеть.

— Иди, — милостливо разрешил Адвокат, и тут телефон вновь заурчал. Трубку снял сам Борис Владимирович.

— Это вы? — его лицо сразу побагровело. — По-моему, мы обо всем вполне цивилизованно договорились, не так ли? Что? Где будет встреча и переговоры? С вами свяжется Александр Александрович. Доброй ночи.

— Опять? — Пак остановился в дверях.

— Мать бы их… — отшвырнув телефон, выругался Малахов. — И снова кто-то висит на линии. Иди, Леня!

— Не стоит волноваться, — Снегирев встал и поддержал шефа под локоть. Обернулся к двери и позвал: — Сережа!

В гостиную заглянул дежурный телохранитель — крепкий парень лет тридцати.

— Не беспокойтесь, — усаживая Малахова на диван, ворковал Снегирев. — Сережа нас проводит и закроет двери, а потом поможет вам лечь. Не будем переживать раньше времени, все утрясется.

— Надеюсь на тебя, — похлопал его по плечу Борис Владимирович и дал знак телохранителю проводить гостей.

Через несколько минут Сергей вернулся и поинтересовался:

— Вы где ляжете, Борис Владимирович? В кабинете или в спальне?

— Пожалуй, в спальне, — решил шеф.

— Тогда я прикорну здесь, в гостиной. Приготовить пижамку?

— Не надо, — отказался Малахов. — Я так, в халате. Завтра, когда придет утречком экономка, скажи, чтобы сварганила легкий завтрак: молочную овсяную кашку, творожок там, чайку — и поставила на стол вазочку с лекарствами, не то опять забуду. А телефон переключи на автоответчик.

— Не беспокойтесь, Борис Владимирович, — заверил телохранитель.

Заботливо поправив завернувшийся воротник халата шефа, он незаметно прилепил ему на стойку воротника маленькую черную бусинку, которая, как репей, вцепилась в ворсовую ткань. У дверей спальни Адвокат отстранил Сергея, вялым движением руки дав понять, чтобы занимался своими делами.

Тот переключил телефон на автоответчик, покосился на закрывшуюся за шефом дверь спальни и включил телевизор, убавив звук до минимума — делать все равно нечего, а спать не хотелось. Главное, нельзя пропустить момент, если хозяин вдруг встанет ночью по какой нужде: если он обнаружит тебя сонным, жди разноса.

В квартире было тихо. Едва слышно мурлыкал телевизор, мелькали на экране какие-то картинки, за окнами, закрытыми специальными жалюзи и светонепроницаемыми шторами, скрывавшими пуленепробиваемые стекла, сгустилась ночная темнота…

На ходу застегивая щегольское длинное черное пальто, Пак выскочил из подъезда и тут же увидел приземистый темный «форд», в котором лениво покуривали двое его бойцов. Рванув дверцу, Кореец плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем и жарко выдохнул:

— Ну?! Шеф уже потерял терпение!

— Засекли, — приминая в пепельнице окурок, отозвался один из подручных, сидевший сзади. — Сейчас Бриня подскочит.

— Вызовите фургон, — распорядился Леонид.

— Какой? — уточнили из душной, прокуренной темноты салона.

— Любой, хоть рафик, но побыстрее. И сделайте «Яшу»! Где Бриня?!

— Вот он.

Щупая дорогу светом фар, во двор медленно вполз старенький жигуленок: помятый, с пятнами шпаклевки на дверцах и капоте, словно покрытый камуфляжем. Из него выбрался неуклюжий человек в похожей на блин кепочке и стеганой нейлоновой куртке. Пак выскочил из машины и поспешил ему навстречу:

— Нашли? Где?

— Километра полтора, — Бриня развернул карту-схему города и показал место. — «Жигули-четверка», горчичного цвета, старая. А вот номерок.

Он сунул в ладонь Корейца клочок бумаги с несколькими цифрами и буквами. Мельком взглянув на него, Леонид в знак признательности хлопнул Бриню по плечу тяжелой ладонью и опять нырнул в салон «форда».

— В общем так. Он на Ленинградке, в районе кооператива «Лебедь», недалеко от моста через «железку» и «пьяного шоссе», ведущего к каналу и Тушино. Обкладываем как зверя и Яшку забрасываем вперед. Уйдет — головы отвинчу! Где фургон?

— Подходит.

— Связь с ним есть?

— Да. Яшка там.

— Хорошо, поехали!

Пак сунул в рот очередную сигарету, прикурил и жадно затянулся. Все разговоры о деньгах и процентах его только утомляли. Он понимал, что там решаются важнейшие дела, но пусть за них болит голова у Сашки Снегирева и самого Адвоката, а Лене Паку больше по душе действие, будоражащий кровь, дразнящий азарт погони и охоты за человеком. Вот его стихия!

Пока Бриня разворачивал свою старенькую колымагу, «форд» взревел мотором и вылетел со двора. Поворот, еще один, и под широкими шинами зашуршал асфальт Ленинградского шоссе.

— Где фургон? — не оборачиваясь, повторил Пак.

— Через пять минут будет ждать за светофором, у поворота на «Водное Динамо».

Душин торопливо сворачивал аппаратуру. День сегодня какой-то дурной, просто все валится из рук и никак не удается с первого раза сделать то, что обычно занимает несколько минут. Хорошо бы, конечно, сейчас еще потихоньку сползать к дому Адвоката, выждать, пока там все успокоится, и снять установленное на линии в распределительном колодце миниатюрное передающее устройство. Именно оно и гнало на аппаратуру Левы Душина все сказанное в квартире Малахова по телефонным проводам. Радиотелефоном перехватывать и записывать легче — эта техника у него тоже была, но ее он уже успел упаковать в спортивную сумку.

Неожиданно зазуммерил телефон сотовой связи. Левка чертыхнулся — кто там еще в самый неподходящий момент? Когда работа закончена, самое милое дело — побыстрее слинять, чтобы и следов твоих не осталось: разве только пятно-другое капнувшего на асфальт масла там, где стояла тачка. Дураков теперь нет, все имеют технику, а вычислить примерный радиус, с которого ведется прослушивание и запись переговоров, и при наличии людей и машин прочесать окрестности, постоянно сжимая круги, ничего не стоит.

Он нашарил за пазухой плоскую коробочку трубки и щелкнул тумблером включения:

— Слушаю!

— Лева? — раздался в наушнике голос Игоря Соболева. — Ты уходишь?

— Да, все! — раздраженно ответил Душин. — К дьяволу!

— Погоди, — остановил его Игорь. — Через минуту я буду напротив булочной. Тормозни на секунду, перекинешь мне сумки. Лучше уходить чистым.

— Дело! — повеселел Лева и отключился. Теперь он скидывал аппаратуру в сумки навалом: Соболев потом разберется, сейчас время дорого.

Мотор не подвел — заурчал ровненько и надежно с первого же поворота ключа зажигания. Душин потихоньку тронулся с места, не забыв поглядеть в зеркальце. Пока ничего не вызывало тревоги: где-то далеко позади сиял огнями медлительный троллейбус, мимо со свистом проносились по широкому шоссе иномарки. В некоторых за рулем сидели женщины: это всегда вызывало у Левы приступы злобы и бессильной ярости — любую женщину за рулем он считал проституткой, уровень заработка которой определялся качеством управляемого ей автомобиля. Ладно, до булочной метров триста, не больше. Только бы Игорек не задержался!

Новенькую, словно прямо с витрины, светлую «девятку» Соболева Лева заметил издали и завистливо подумал: «Везет же некоторым. А тут всю жизнь горбатишься, рискуешь шкурой и все на «четвертом» старье шкандыбаешь. Семейка — одни разверзтые рты, как бездонные ямы. И сколько в них ни брось, все сгорает, как в топке паровоза. Где уж тут думать о «девятках»?»

Слегка притормозив рядом с машиной Игоря, он опустил стекло окна и одну за другой подал ему сумки. Тот принял их, небрежно забросил на заднее сиденье — ревнивый глаз Душина не преминул отметить, что оно еще затянуто блестящей, нигде не порванной толстой полиэтиленовой пленкой, какую ставили на заводе. Соболев приветственно помахал рукой и, неожиданно резко взяв с места, сразу вырулил в левый ряд. Проскочив метров сто вперед, он лихо развернулся в неположенном месте и белой тенью мелькнул мимо слегка ошалевшего от такого нахальства Левы, уходя уже в обратном направлении.

«Резвится, мальчишка, — неприязненно подумал Душин. — Хотя чего ему, когда сам себе голова?!»

Лева так никогда не ездил: к чему лихачить, особенно вечером, когда трасса достаточно свободна? Это днем — хочешь не хочешь, а иди со скоростью потока, иначе либо ты воткнешься кому-нибудь в задок, либо тебя «поцелуют». А сейчас ребята такие, что если даже и они виноваты, а гаишника, как всегда, поблизости не случится, могут от злости челюсть набок своротить и ребра пересчитать. Этого Душин очень не любил, поскольку всегда предпочитал работать головой, а не руками. Руками он умел паять, собирать хитрые радиоприборы, но никак не считать чужие ребра.

Потихоньку двигаясь в правом ряду, он с удовольствием закурил дешевую сигарету и даже начал мурлыкать какую-то песенку. Куда теперь спешить? Дело сделано, а домой успеется. Подумаешь: на полчаса раньше или позже вернется? Особой роли это не играло. Впереди уже показался мост через железную дорогу, за ним сиял огнями кинотеатр «Варшава» у метро «Войковская». Чуть левее темнел съезд на «пьяное шоссе» — так его прозвали за неимоверное количество неожиданных крутых поворотов, ежегодно собиравших обильную дань жизней поддатых лихачей. Особенно в гололед или осенью, когда асфальт толстым ковром покрывали мокрые опавшие листья.

Неожиданно впереди замигал светящийся жезл гаишника, приказывая остановиться. Сердце Душина нехорошо сжалось: он же ничего не нарушил? Неужели ни за что, ни про что придется расстаться с новенькой купюрой из-за того, что очередной Яшка, — как презрительно прозвали водители сотрудников ГАИ, — вышел на ночной промысел? Или не останавливаться?

«Но это же гаишник! — успокоил себя Лева. — Побазарит и отвяжется, все равно придраться ему не к чему».

Мимо все так же проносились «Волги» и иномарки, шустро проскакивали юркие жигуленки, а далеко позади успокаивающе мирно мерцали огни троллейбуса, подруливавшего к остановке.

Душин прижался к бордюру и остановился, но мотор не выключил и из машины не вышел: если Яшке нужно, пусть сам к нему тащится. И тот не заставил себя ждать. Средних лет, в помятой заношенной форме и замызганной куртке с давно потерявшими цвет погонами, он не спеша направился к машине Левы, по-хозяйски похлопывая жезлом по голенищу сапога. Душин опустил стекло и миролюбиво спросил:

— В чем дело, командир?

Гаишник сначала поглядел на передний номер, покрытый грязью, потом недовольно спросил:

— Чего крадешься, как нищий по обочине? Выжрал, что ли?

Он слегка наклонился и подозрительно втянул широкими ноздрями воздух в салоне. От Яшки пахло крепким табаком и дешевым одеколоном. Морда его показалась Леве протокольно-скучной, но не злой. По всему выходило, что на «трубу», для определения трезвости гаишник его не потянет, а ограничится небольшим базаром и отвяжется.

— Я, как стекло, командир! — угодливо улыбнулся Лева. — За рулем ни-ни!

— Права давай, «стекло», — Яшка требовательно протянул руку и неожиданно быстро и сильно ткнул Душина растопыренными пальцами в глаза.

Лева взвыл от жуткой, режущей боли. Ему показалось, что он вообще ослеп, но тут дыхание перехватило от нового ловкого удара по шее. Душин обмяк и кулем повалился на баранку. Яшка быстро распахнул дверцу и с помощью двух подскочивших парней вытащил Леву из машины. Все произошло так быстро, что никто из проезжавших мимо не обратил на случившееся никакого внимания.

Фыркая мотором, задним ходом подкатил небольшой фургончик, его двери распахнулись, и Лева очутился внутри, брошенный на покрытый ковриками пол, как куча тряпья, напрочь лишенная костей. За руль его машины быстро уселся один из парней и погнал ее совсем не туда, куда собирался ехать Душин — не через мост к «Войковской», а на пресловутое, слабо освещенное «пьяное шоссе»…

Почувствовав на лице мокрое и холодное, Лева с трудом разлепил огнем горевшие веки. Все перед глазами плыло и качалось, в голове гудело, словно в трансформаторной будке, и сквозь этот гул дошли резкие слова:

— Куда дел свои шарманки?

Душина встряхнули и посадили, прислонив спиной к сиденью. Сквозь тонированные стекла фургона было видно, как мимо медленно проплыл так успокаивавший Леву троллейбус, сияющий огнями полупустого салона. О, чего бы он сейчас только ни отдал, чтобы оказаться там, в салоне троллейбуса, а не здесь!

— Я спрашиваю, где твои шарманки? — недовольно повторил все тот же голос. — Успел передать? Где второй, на белой «девятке»? Где его найти, кто он?

Душин тяжело помотал головой и поглядел на спрашивавшего. Боль в глазах немного прошла и он увидел — правда, сквозь пелену постоянно набегавших слез и какие-то плавающие черные пятна — плотного молодого мужчину в черном пальто, устроившегося на сиденье позади водителя. Лицо его было каким-то немного странным: то ли глаза раскосые, то ли татарин, а может быть, так кажется после того, как чуть не оставили слепым?

— Ты меня слышишь? — мужчина в черном пальто закурил сигарету. — Не прикидывайся глухонемым. Куда ушла белая «девятка»? Отвечай!

— М-м-м… Не знаю, — с трудом ворочая непослушным языком, промычал Лева. Он уже понял, что влип в очень дурную историю и, наверняка, попался тем, кого он подрядился прослушивать. Хорошо еще Игорек успел забрать у него аппаратуру, не то каюк! А так есть шанс выкрутиться.

— Знаешь, — засмеялся мужчина в черном пальто. — Знаешь и расскажешь. Куда тебе теперь деваться? Все расскажешь.

— Мне нечего говорить, — с трудом выговаривая слова, попытался ответить Душин. — Это ошибка, страшная ошибка. Отпустите меня, я никому не буду рассказывать.

— Врешь, расскажешь, все расскажешь! — чуть подался к нему мужчина. — Мне ты все расскажешь. Я Леня Пак!

Это имя Лева слышал не раз и потому почувствовал, как внутри у него все задеревенело от страха…

Разворачиваясь, Соболев молил всех богов лишь об одном — только бы не нарваться на какого-нибудь лихача, на бешеной скорости летящего по свободной трассе к «Речному вокзалу» и дальше, на Питер. Сейчас у многих сильные импортные тачки с мощнейшими движками — скорости аховые, лишь свистит, когда проскакивают мимо. Столкнись с таким — и мигом очутишься на небесах, а туда Игорек не торопился. Однако обошлось, и, ерзая от нетерпения, Соболев погнал «девятку» мимо бывшего магазина «Речник», а потом, почти не снижая скорости, резко свернул во двор и проскочил через узкий, едва заметный в темноте проезд. Здесь он почувствовал себя уже в относительной безопасности.

Бешено вертя баранку, он лавировал между огромными железными мусорными баками и детскими площадками и вскоре очутился в соседнем дворе. Там, показав чудеса фигурного вождения, он вырвался сквозь подворотню на улицу, пересек ее и опять нырнул в темноту дворов. Еще несколько минут — и показался огромный трейлер, на прицепе которого в два этажа стояли новенькие машины. Соболев еще больше повеселел и лихо притормозил прямо у кабины трейлера. Из нее шустро выскочили два мужика. Один держал в руке отвертку, а другой — большое ведро. Они моментально сняли с «девятки» Игоря номера и несколько раз окатили ее грязной водой из лужи.

— Все при тебе? — небрежно забросив снятые номера в салон, спросил первый мужчина.

— Да-да, — возбужденно подтвердил Соболев.

— Ложись на пол у переднего сиденья и ни гу-гу!

Дважды повторять не пришлось. Игорь нырнул в «девятку» и скорчился на полу. Лязгнули замки, откинулись узкие борта, и мужики, матерясь и крякая, вкатили «девятку» на свободное место — последней в нижнем ярусе. Заперли двери, накинули на машину рваный полиэтилен, защелкнули замки. Через минуту заурчал дизель, и огромный трейлер, неуклюже разворачиваясь, выполз на улицу…

— Ее нигде нет, — сипела рация в руках Пака. — Мы все обшарили.

— Ищите! Прочешите всю трассу! — настаивал Кореец…

А Соболев тем временем ехал лежа на полу «девятки», качавшейся на ярусе трейлера, который пер по Ленинградке к центру, чадя выхлопами мазута и натужно ревя дизелем. Мимо в обе стороны проносились легковушки, в том числе с бойцами Пака, но никто из них не мог даже заподозрить, что разыскиваемая ими белая «девятка» стоит на эстакаде дизельного мастодонта.

Улыбаясь в ответ на свои мысли, Игорь нашарил за пазухой трубку телефона сотовой связи. Извернувшись, улегся на спину и набрал номер. Несколько долгих, показавшихся томительно долгими, гудков, и хриплый голос ответил:

— Морг.

— Анзора попросите к телефону, — сейчас Игорь был сама вежливость.

— Щас погляжу, — пообещал обладатель хриплого голоса и наступила тишина. Но вот трубку взяли вновь:

— Слушаю.

— Анзорчик? — На всякий случай переспросил Соболев и, получив подтверждение, сказал: — Сегодня! Ты понял?

— Я все понял, дорогой, — заверил Анзор. — Не волнуйся.

Спрятав телефон, Игорь блаженно прикрыл глаза, попытался расслабиться и хоть немного вздремнуть, чтобы восстановиться: сегодня пришлось изрядно понервничать. Но теперь все покатится дальше без его участия, и грех не использовать момент, поскольку пилить ему взаперти еще не меньше часа…

Анзор повесил трубку и обернулся к стоявшему рядом грузному лысому мужчине в несвежем белом халате с закатанными рукавами, поверх которого у него был надет длинный клеенчатый фартук с темными подтеками.

— Слушай, Степаныч, ты тут один покрутишься часок-другой?

— Опять бабские дела? — вытряхивая из мятой пачки «Приму», беззубо осклабился пожилой санитар. — Ладно, дуй! Но с тебя причитается!

— Вах! Какой разговор? — Анзор весело прищелкнул пальцами. — Конечно, дорогой, конечно! Только ты это…

— Молчок, — солидно кивнул Степаныч. — Будь шок!

Быстро пробежав по коридору мимо холодильников с телами и привычно не обращая внимания на каталки со «свеженькими», стоявшие вдоль стен, — он вообще не любил смотреть на них, особенно раздражали намалеванные Степанычем грубые фиолетовые номера на синеватых бедрах, и бирки, привязанные к большим пальцам ног, — Анзор добрался до бытовки, скинул халат, переоделся и, перепрыгивая через две-три ступеньки, поднялся из подвала мертвецкой во двор больницы. Поеживаясь под летевшей с темного неба моросью, — не то холодный дождь, не то мелкая снежная крупа, тающая, не успев достигнуть земли, — санитар отыскал свою машину, скромно приткнутую около мусорных баков, открыл дверцу, сел за руль и начал прогревать мотор. Скоро в салоне стало тепло и он включил магнитолу — из динамиков рванулись торжественно-просветленные звуки хоралов Баха: современную музыку Анзор слушать не любил. Медленно выезжая со двора, он вдруг вспомнил, как его хороший знакомый по фамилии Молибога однажды глубокомысленно заметил, когда они заговорили о современной музыке:

— Тут ты, Анзорчик, несколько недопонимаешь. Рок — это хорошо, поскольку он отвлекает молодежь от политики. Беда только в том, что наши дубоголовые правители пропустили момент, когда рок сам начал становиться политикой…

Да, Алексей Петрович Молибога — мужик заметный, с юмором и много повидал в жизни. Поговорить с ним на разные темы иногда весьма интересно, но сейчас нужно думать о другом.

Машина выскочила на Ленинский. Развернувшись, Анзор погнал к «Октябрьской», миновал светлый уродливый куб здания МВД и покатил по Якиманке, стараясь не превышать скорость и не нарушать правил движения — гаишников здесь, рядом с их родовым гнездом, хоть пруд пруди, а терять время и деньги при объяснениях с ними не входило в его планы. Не доезжая до кинотеатра «Ударник», он свернул на набережную и вскоре выехал на Пятницкую, где снимал квартиру в перестроенном после капитального ремонта доме.

Оставив «жигули» во дворе, Анзор поднялся к себе и взял заранее приготовленные две большие тяжелые сумки. Расстегнув молнию одной, он вытащил свитер, теплое белье, шерстяную шапочку и непромокаемый комбинезон с капюшоном. Быстро переоблачившись, забросил сумки на плечо, спустился вниз и через несколько минут опять сидел за рулем, держа путь на Ленинградку…

Магнитола щелкнула, орган смолк, автореверс перевел кассету на новую дорожку, и полилась музыка Вивальди. Анзор вел машину уверенно, по знакомому маршруту. Он все хорошо заранее изучил и теперь ничуть не волновался: беспокоило лишь одно — только бы сегодня не сорвалось! Всегда лучше сделать дело сразу, иначе потом неизбежно начинают возникать разные мелкие неурядицы, и в результате все идет наперекосяк или вообще ничего не получается. Поэтому пусть сегодня ему сопутствует удача!

Свернув направо перед «Речным вокзалом», он проехал несколько кварталов, потом вновь свернул в темный проулок и остановил «жигули» в заранее присмотренном тупичке между домами — здесь автомобиль со стороны трудно заметить, зато, выезжая, он мог выбрать целых три или даже четыре маршрута, если учитывать дорогу по кольцевой. Пока все шло как нельзя лучше. Взвалив на плечо сумки, низкорослый, жилистый Анзор запер машину и отправился дальше пешком.

Миновав проходной двор, он пробрался через дыру в заборе на территорию очередного, давным-давно замороженного долгостроя. Здание зияло пустыми провалами окон, но его успели подвести под крышу — плоскую, залитую черным гудроном, а внутри имелись лестницы. Правда, без перил, однако это обстоятельство Анзора ничуть не смущало. Он смело влез в окно, подсвечивая себе под ноги синим фонариком, отыскал лестницу и поднялся на крышу.

Погода не радовала, но выбирать не приходилось. Осмотревшись, он определил нужное место, расстелил на мокром гудроне кусок брезента и бережно поставил на него вторую сумку. Расстегнув ее, достал специальный прибор ночного видения и проверил его работу, наведя на стоявший напротив жилой дом — до него было не больше сотни метров. Лучшего и желать нечего. Следом из сумки появился приемник. Анзор повесил его на грудь и сунул в уши миниатюрные наушнички. Присоединил их к приемнику и прислушался — наушники молчали. Удовлетворенно усмехнувшись, санитар вынул лазерный прицел и обмотанный черными тряпками автомат АК-47. Умело присоединив прицел к оружию, Анзор лег на брезент и, приложив приклад к плечу, поймал темным глазом в перекрестье прицела одно из окон стоявшего напротив жилого дома. На стекле отразилось маленькое розовое пятнышко.

Перевернувшись на бок, он пошарил в сумке, вытащил рожок «магазина» и коробку с патронами. Снаряжая «магазин», обратил внимание на несколько странную конфигурацию головки пуль — разрывные, что ли? Или специально подпилены для увеличения убойной силы? Хотя, кажется, его предупреждали об этом, как и о том, что стрельба очередями крайне нежелательна: все следовало решить только одной пулей, по-снайперски. Что же, постараемся, лишь бы не подвели техника и неизвестный напарник.

Кто он, тот, что взялся помочь в столь страшном и опасном деле? Зачем ему это — деньги очень нужны, ненависть сильно одолела или не осталось иного выхода, кроме как предать? Впрочем, какая разница, главное, лишь бы помощник не спасовал в последний, решительный момент. А дальше его судьба в его руках — Анзор никогда не видел этого человека, ничего о нем не знал, и не желал ничего знать: у каждого своя дорога в жизни, и совершенно не обязательно собираться на ней в случайные компании.

Присоединив снаряженный «магазин» к автомату, он передернул затвор, загнал патрон в казенник и поставил оружие на предохранитель. Поправил наушники, натянул на голову капюшон, поудобнее пристроил прибор ночного видения, переложил в боковой карман радиотелефон и лег на брезент, прикрыв глаза, чтобы дать им отдохнуть. Его руки в тонких кожаных перчатках на меховой подкладке уверенно держали оружие. Все приготовлено. Оставалось набраться терпения и жать столько, сколько потребуется…

Плотно прикрыв дверь спальни, Борис Владимирович тут же сбросил маску всеведающего и всезнающего босса и словно разом постарел на десяток лет, превратившись в пожилого, больного и откровенно испуганного человека. Ему хотелось хоть немного расслабиться, когда никто не сможет увидеть выражения его лица, и мысленно обсудить с самим собой ситуацию — без ложного фанфаронства, пустых поз, угроз в адрес противников и лицемерия по отношению к союзникам. Ну их всех! Хорошо бы хоть ненадолго отрешиться от докучавших дел и отдохнуть, поправить здоровье, да разве дадут вырваться из заколдованного круга? Когда-то он сам смело шагнул в него, не задумываясь над смыслом старой присказки, что вход стоит рубль, а выход — сотенную? А потом, поднимаясь все выше и выше по скользким от крови ступеням власти в незримой и страшной криминальной империи, он вступал внутрь все более тесных и тесных кругов, где вход и выход оценивались уже совершенно по-иному. Чего уж теперь…

Не зажигая свет, он прошаркал к широченной, застеленной пуховым одеялом кровати и, скинув тапочки, повалился на нее, подсунув одну подушку под голову, а другую под правый бок: может, хоть так немного полегчает? Что-то все эти хваленые импортные патентованные лекарства, широко известные во всем мире, не очень ему помогают. Впрочем, они могут быть не рассчитаны на людей, много лет хлебавших тюремную баланду и считавших верхом наслаждения шашлык из воробышков…

Случалось, болезнь надолго отступала, он веселел, устраивал шумные пирушки для приближенных, и тогда по ночам это ложе делили с ним роскошные женщины, считавшие за счастье служить ему, всесильному Боре Малахову, хозяину процветающего комплекса казино «Бон Шанс», где только за входной билет полагалось отдать приличную сумму в твердой валюте.

Со временем к женщинам он становился все более и более равнодушен — возраст и болезни брали свое, хотя иногда ретивое взыгрывало так, что в казино потом несколько дней шептались по углам. Однако сейчас не до воспоминаний о прекрасных гуриях…

Спать совершенно не хотелось, и Борис Владимирович стал раздумывать над создавшейся ситуацией. Того, кто так настойчиво стремился проникнуть в его налаженный и крайне прибыльный бизнес, он знал лично, поэтому был полностью уверен — Чума не отвяжется! Он вновь и вновь начнет выходить к нему с разными предложениями, отыскивая лазейку — вернее, требовать пустить его к лакомому куску пирога, — а когда его терпение иссякнет, или он убедится, что уговоры напрасны и безрезультатны, перейдет к открытым военным действиям. Кстати, Чума имел в мире Малахова еще одну характерную кликуху — «Молотов», полученную скорее всего за настырность, умение «сохранять лицо» даже в самых неприятных и непредвиденных обстоятельствах, способность добиваться компромиссов на желаемой им основе и собачью преданность более сильным вожакам, как некогда его тезка был предан своему хозяину. Кстати, преданность и предательство, кажется, от одного корня?

Впрочем, все могло быть значительно проще — уголовный мир не столь умен и затейлив на выдумки, как сам пытается это представить, и какой-нибудь «умник» мог прозвать Вячеслава Михайловича Чумакова «Молотовым» только за полное сходство в имени и отчестве с министром иностранных дел сталинского времени. Но, как бы там ни было, Чума, он же Чумак, он же Молотов, просто так не отвяжется, и надо ждать новых, неожиданных ходов с его стороны. Противный малый! Он был моложе Бориса Владимировича, не признавал старой дружбы, плевать хотел на авторитеты и нахраписто пер напролом.

Да разве один Чума сейчас такой? Империи и огромные могучие государства рушились и распадались не раз, когда сдвигались гигантские пласты истории. На памяти Бориса Владимировича его теневой мир, его криминальная империя тоже не раз делилась и рушилась, разрываемая кровавыми внутренними междоусобицами. Хотя бы в период революции, а потом после ликвидации нэпа. Этого, правда, Малахов не застал, но некоторые послевоенные дела помнил, а сейчас и говорить нечего. Видно, скоро наступит время, когда авторитеты — «воры в законе» — перестанут играть главенствующую роль, а все начнет распределяться по национально-территориальному признаку.

Малахов перевернулся на спину и уставился невидящими глазами в потолок: нужны ли этому доказательства? Сколько «жоржиков» из Закавказья жировало на просторах России и блатовало в столице! А потом пошло-поехало, когда начался распад Союза, а с ним и неизбежный раздел сфер влияния в криминальных сообществах. Вот тебе, пожалуйста, в офисе малого предприятия «Водолей» чеченские боевики расстреляли из автоматов Амирама Квантришвили и самарского авторитета Федю Бешеного. Несколько раньше погиб в Грузии убитый милицией отчаянный Толя Бец, носивший кличку Котовский. «Жоржики» сами его «сдали» и подвели под автоматы ментов. Война разгоралась не на шутку: тяжело ранили одного из старейших закавказских авторитетов Авила, а потом в Тбилиси из автоматов расстреляли известного «вора в законе» Джамала Микеладзе по кличке Арсен. А вскоре в машине в подмосковном Зеленограде нашли лежавших с простреленными головами молодого грузинского вора Гогу Пипия и его брата, связанных с Арсеном.

У дверей своей квартиры на Осеннем бульваре в Москве убили директора фирмы «Варус-видео» Томаза Топадзе и его племянника Георгия Ильнадзе, работавшего у дяди консультантом. У Краснопресненских бань тремя выстрелами отправили в мир иной знаменитого Отари Квантришвили, потом ранним утром расстреляли в собственной квартире вместе с женой и ребенком известного вора Квежо — Автандила Чиквадзе. Не пощадили даже почти семидесятилетнего авторитета Гайка Геворкяна по кличке Гога Ереванский. А сколько еще легло в землю и с той, и с другой стороны? Страшно вспомнить!..

Опасаясь покушений и непредвиденных разборок, Борис Владимирович установил на окнах своей квартиры специальные стекла, завел импортные жалюзи и светонепроницаемые шторы. Снегирев обеспечил его круглосуточной вооруженной охраной. Но разве не было ее у Отари? Чем больше процветало и давало доход казино, тем чаще Малахов непроизвольно втягивал голову в плечи, выходя из автомашины или входя в подъезд — так и чудилось, что вот-вот, сейчас клюнет в спину или затылок свинцовая пчела. Но обходилось, и все, вроде бы, шло вполне мирно и спокойно, — не считая обычных мелких дрязг, — пока не выплыл вдруг со своими наглыми предложениями-требованиями Славик Чума!

Истинную цену всем сборкам и толковищам, съездам воров и третейским судам авторитетов Малахов знал давно и теперь напряженно искал способ, как избавиться от настырного Чумы-Молотова. Может, потянуть, выдвигать разные условия и оговорки, а тем временем встретиться с человеком с набрякшими веками и вместе со Снегиревым обсудить создавшееся положение?

Борис Владимирович откинул подушки и рывком сел: чего опять лицемерить, чего тут обсуждать?! Пора нанимать надежного киллера или поручать это дело Леньке Паку. Только так можно разрубить узел, завязанный неугомонным Чумой! Он же не отстанет, особенно если кто-то, пока неведомый, постоянно подталкивает его, пиная в загривок. Все, решено! Утром он переговорит с Сашкой Снегиревым, и Пак получит новое важное задание.

На душе сразу стало легче, но зато вновь вцепилась боль в подреберье. Дьявол ее раздери, вроде, не позволял себе ничего такого, что могло привести к обострению, даже спиртного в рот не брал. Борис Владимирович нашарил ногами тапочки, поднялся с постели, осторожно приоткрыл дверь и выглянул в гостиную.

Телохранитель, сидевший в кресле напротив телевизора, тут же встрепенулся и вопросительно поглядел на него:

— Что-нибудь нужно, Борис Владимирович?

— На кухне, в холодильнике «Смекта». Принеси, а то покоя не дает… Хотя я сам, не надо.

На экране телевизора мелькали кадры какого-то зарубежного фильма: сейчас их только и крутят. Днем без конца сериалы, по ночам боевики и детективы. На телевизор у Малахова времени не хватало, только изредка он мог позволить выкроить час-полтора и посмотреть по видео нашумевший в мире фильм, но искусство кино его занимало мало.

«Хорошо бы устроить все так, чтобы Чуму пришибли другие его конкуренты, — шаркая на кухню, думал Борис Владимирович. — Надо Сашку Снегирева настрополить, он дока в таких делах. А мы, вроде, окажемся ни при чем, но деньги на дело можем вьщелить. Чего уж в таких случаях скупердяйничать? Но сроку на то, чтобы убрать Славку, больше недели отпускать никак нельзя. Никак!»

Тенью следовавший за ним телохранитель незаметно опустил руку в карман и нащупал маленькую коробочку с кнопочкой. Ладонь стала мокрой от нервного напряжения — нажмешь, обратного хода уже никогда не будет. Хотя его и сейчас уже нет. И он нажал на кнопку.

— Зажечь свет, Борис Владимирович? — войдя на кухню и остановившись у дверей, спросил Сергей.

— В городе никогда не бывает темно, — ворчливо ответил Малахов.

— У нас светонепроницаемые шторы и жалюзи, — напомнил телохранитель.

— Не важно, — буркнул Адвокат. — И так найду.

Он подошел к огромному японскому холодильнику, стоявшему в проеме у окна, и открыл его дверцу, бормоча что-то о ненавистных болячках, прилипчивых, как чума. Слабый свет внутренней лампочки холодильника высветил его слегка горбоносый профиль и прядь изрядно поседевших волос, небрежно упавшую на лоб.

— Где же она, — недовольно проскрипел Борис Владимирович. — Вроде, была здесь?

С замирающим сердцем телохранитель Сергей Клариков вновь опустил руку в карман и трижды нажал кнопку…

Услышав в наушниках зуммер сигнала, Анзор встрепенулся и приник к прибору ночного видения, наведя его на окна жилого дома. За одним из них мелькнули неясные тени. Мелькнули и пропали — впечатление такое, словно он смотрел мутный, плохо проявленный фильм-негатив. Получится ли все? Те, кто учил его обращаться с техникой, уверяли, что все получится как нельзя лучше.

Анзор снял автомат с предохранителя и положил палец на спусковой крючок — раньше он был призовым стрелком и промаха не опасался: лишь бы видеть цель!

В ушах резко прозвучали три зуммера сигналов, принятые висевшим у него на груди приемником. И Анзор вдруг увидел цель! Через усиленные, сверхпрочные стекла, импортные жалюзи и светонепроницаемые шторы он различил неясный силуэт человека, согнувшегося около какого-то шкафа или холодильника. Скорее всего, около холодильника, поскольку на фигуру падала подсветка внутренней лампочки. А на воротнике человека яркой ало-желтоватой точкой светилась крохотная звездочка, словно притягивая к себе лазерный целеуказатель. Когда почти невидимый лучик лазерного прицела коснулся ее, она будто вспыхнула бенгальским огнем, беззвучно крича — бей сюда, сюда! Я здесь!

Анзор медленно повел стволом чуть выше и правее — туда, где неясно виднелся силуэт головы, и, тщательно прицелившись, плавно нажал на спуск. Сухо стукнул выстрел. Заранее надетый на затвор эластичный нейлоновый мешочек мягко принял выброшенную гильзу…

Хлопнуло, будто открыли бутылку шампанского, и Малахов с громким стуком осел на бок, словно рассыпался-раскатился развязавшийся мешок с картошкой. Клариков испуганно замер, боясь шевельнуться. Наконец он сделал шаг вперед и вытянул шею, чтобы лучше видеть.

Из неплотно прикрытой дверцы холодильника падал слабый свет на распростертую на полу фигуру Бориса Владимировича. Вернее, на то, что еще секунду назад было всесильным Борисом Владимировичем Малаховым по кличке Адвокат — задней части черепа у него просто не стало. Там масляно и жутко блестело кровавое месиво, и Кларикова чуть не стошнило от омерзения и страха. Никаких сомнений — шеф мертв! Чуть заметный сквознячок легко шевелил светонепроницаемую штору на окне, а из дырочки, оставленной пулей, пробившей усиленное стекло, тонко тянуло сырым холодком. И этот легкий холодок показался Сергею вестником загробной жизни, пришедшим из неведомых, потусторонних миров, напоминанием о быстротечности всего земного.

Он вдруг вспомнил: нужно подать неизвестному киллеру сигнал, что покушение удалось и хозяина казино больше не существует. Телохранитель торопливо опустил руку в карман, нащупал роковую коробочку с кнопкой, хотел нажать ее и вздрогнул, пораженный внезапно пришедшей ему в голову мыслью — а вдруг его сигнал послужит для наводки ствола киллера на другую, уже новую цель? И этой целью станет не кто иной, как он, Сергей Клариков? Невидимый радиосигнал долетит до засады убийцы, тот передернет затвор и даст веером очередь по всей кухне, чтобы оставить там лишь кусочки человеческого мяса, щедро нашпигованного свинцом… Кому нужны лишние свидетели? Мертвые всегда молчат и точно никому ничего не разболтают! Пусть потом найдут в кармане убитого телохранителя, валяющегося рядом со своим шефом, миниатюрное устройство радиомаячка: на доброе здоровье! Кто дал ему эту коробочку с кнопкой, покойник уже никогда не признается. Что делать? Что?!

Медленно, страшно медленно, боясь сделать хоть одно резкое движение, Сергей попятился и шустро юркнул за угол, в коридор — здесь несущая опора дома, стена толстая, даже пушкой не прошибешь. Вытащив из кармана коробочку, показавшуюся ему зловещим пропуском в ад, он лег на пол, вытянул руку с коробочкой по направлению к кухне и, слегка выставив ее из-за угла, пять раз подряд нажал на кнопку: это был условный код.

Каждое движение пальца, вдавливающего кнопку в корпус, вызывало невольную нервную дрожь, и он ждал рокота очереди или тупого шлепка пули в стену, за которой прятался, но… ничего не произошло. Обратной связи со снайпером не было — с его стороны только прилетали пули. Однако он не стрелял. Немного выждав и осмелев, Клариков выдвинул руку дальше и снова подал сигнал — сейчас ему уже хотелось узнать: угрожает ли опасность его собственной жизни? И опять тишина.

Тем не менее он решил больше не проводить рискованных экспериментов и остался в коридорчике, ведущем в кухню. Теперь о том, чтобы вздремнуть, не могло быть и речи. Выкуривая одну сигарету за другой, телохранитель сидел, привалившись спиной к стене, и тупо глядел на медленно ползущую по циферблату наручных часов минутную стрелку. Ужасно хотелось выпить стакан водки, а еще лучше — два и забиться в какую-нибудь щель, но впереди еще были важные дела и, самое главное, неизбежная встреча с Паком и Снегиревым: дышать на них перегаром — смерти подобно. И так придется вертеться как ужу под вилами.

Насколько велико терпение киллера, сколько он еще будет ждать и, главное, будет ли? Этот вопрос ужасно волновал Сергея, а ответа на него не было. Наконец, просидев почти до четырех утра, он решился ползком выбраться на кухню. Свет не зажигал, боялся пользоваться даже зажигалкой, однако пришлось — иначе как найти и снять с халата убитого похожий на черную бусинку маячок?

Малахов являл страшное зрелище. Преодолевая страх и брезгливость, телохранитель одной рукой чиркнул зажигалкой, а другой начал шарить среди сгустков крови и осколков костей, упорно отыскивая то, что вечером прилепил к стойке воротника халата ныне покойного шефа.

— Эк его размолотило, — подбадривая себя, бормотал Клариков. — Неужто разрывной? Да где же эта проклятущая штука?

На поиски маячка ушло почти полчаса. За это время он дважды прерывался и отползал назад отдышаться и перекурить. На измазанные кровью пальцы уже не обращал внимания. И вот победа — бусинка лежала на ладони.

В ванной он тщательно вымыл ее, выскоблил щеткой руки и мокрой тряпкой протер раковину и потом щеткой вычистил свою одежду. Взяв старую газету, положил на нее коробочку с кнопкой и бусинку, прикрыл сверху другим газетным листом и с остервенением начал топтать каблуками. Раздался тонкий хруст: электроника не выдержала бешеного напора. Свернув все в ком и проверив, не осталось ли осколков, Сергей осторожно приоткрыл крышку мусоропровода — дом был старой постройки и люк мусоросборника находился прямо на кухне. Мгновение — и ком с раздробленными в прах уликами полетел в черную вонючую темноту. Теперь можно вздохнуть свободнее.

В гостиной телохранитель подошел к телефону и, немного подумав, набрал номер Пака — как ему казалось, с ним несколько легче разговаривать, чем с вечно подозрительным Снегиревым.

— Добрый вечер, с вами говорит автоответчик, — раздалось в наушнике после пары долгих гудков. — К сожалению, сейчас никто не может подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение. Включаем запись. Говорите…

— Срочно позвони шефу, — срывающимся голосом сказал Сергей. — Сейчас на моих часах три пятьдесят восемь.

Раз Корейца не оказалось на месте, — кто знает, где и по каким делам его носит, а может быть, просто отключил телефон? — пришлось позвонить Снегиреву, но по его номеру шли только долгие гудки: Александр Александрович ночью предпочитал отдыхать, даже не включая автоответчик. Для дел наступит утро…

Услышав условные пять зуммеров, Анзор удовлетворенно усмехнулся — дело сделано! В прибор ночного видения плохо разберешь, что там творится, но раз дают сигнал, значит, порядок. Шлепать того, кто наводил на цель, у Анзора приказа не было, поэтому он быстро собрал снаряжение, разрядил и спрятал оружие, скатал брезент, уложил все в сумки и спустился с крыши.

Машина терпеливо ждала его именно там, где он ее оставил. Забросив сумки в багажник, Анзор включил магнитолу, вновь поставив записи Баха, и медленно выехал из тупичка. Он решил убраться отсюда другой дорогой — правда, придется немного поплутать по переулочкам, потом проехать по кольцевой и свернуть на Дмитровское шоссе. Зато очень удобно: оно выведет на Садовое кольцо, а там до Пятницкой подать рукой. Разгрузиться, быстренько умыться и переодеться, а потом опять за руль — нельзя оставлять Степаныча долго томиться в одиночестве…

Примечания

1

Большой Христофор — легендарный паромщик на Даугаве из латышского эпоса.