Девочка (не) Джеймса Бонда

Евгения Халь, 2022

Стальной – его всегда называют только по фамилии. Ему сорок. Он – координатор спецслужб и атташе по особым поручениям. Единственная женщина, которой он всегда верен – его страна. Но Анна этого не понимает. Ей двадцать лет, она носит футболки с анимашками. И она просто пешка в большой игре. Она верит Стальному, который обещает сделать для нее всё, если она согласится участвовать в смертельно опасной операции спецслужб. Она верит, потому что он – ее первая любовь. Анна еще не знает, что после Стального остаются лишь боль, слезы и фигуры, очерченные мелом на асфальте. Поэтому в аду его давно ждет персональный котел. Что ждет ее в этой жестокой игре? В тексте есть: триллер, шпионские игры, эмоции на пределе, запретная любовь.

4 глава. Танк и нецелованная дурочка

Участники совещания потянулись к выходу. Рухама задержалась, собирая фотографии и документы на столе. Стальной не сдвинулся с места, внимательно глядя на нее и ожидая, пока все разойдутся. Коллеги осторожно обходили их, бросая любопытные взгляды. Когда кабинет опустел, Стальной одним прыжком вскочил на ноги и молниеносно оказался возле Рухамы.

— Ах! — громко вскрикнула она, старательно изображая испуг.

— Не ломай комедию, милая, — попросил Стальной, нависая над ней.

— Согласна. Давай будем ломать мебель, как тогда, в Париже, пятнадцать лет назад, помнишь? — страстным шепотом проворковала она, села на стол и обхватила его ногами.

При этом взгляд ее оставался жёстким и колючим.

— Чего ты хочешь? — Стальной обхватил ее за талию и погладил идеальной формы колени.

— Ты о чем? — невинно осведомилась она, запустив руку ему под рубашку.

— Зачем тебе эта девочка?

Рухама отодвинулась от него и положила ногу на ногу.

— Ох тебя и зацепило, Стальной, — насмешливо пропела она. — Седина в бороду, бес в позвонки?

— В ребро, — автоматически поправил ее Стальной.

— В ребро — это извращение, — улыбнулась она, сверля его злым взглядом.

Она не простила тебя, Стальной. Не простила. И ее можно понять. Ты был единственным, с кем она не играла. И именно ты стал ее самым большим разочарованием. Можно соврать. Сказать, что дело не в девочке, а в том, что нет времени для экспериментов и ерунды. Потому что слишком многое на кону. Но зачем? Она видит тебя насквозь. Она — единственная женщина, которая понимает тебя даже лучше, чем ты сам понимаешь себя. Поэтому врать бесполезно, угрожать бессмысленно, пугать смешно. Значит, нужно просто попросить. По-человечески. В их профессии, где все врут каждую минуту из чувства долга, искренность ценится дороже золота.

— Просто отпусти ее, Рухама. Прошу тебя!

Она замерла, удивленно глядя на него. И вдруг в ее глазах мелькнула такая боль, что она даже постарела на пять лет, как минимум.

— Отпустить? — хриплым шепотом спросила она и резко встала, отвернувшись к окну. — Отпустить? — прошептала она снова.

Повернулась лицом к Стальному, подошла вплотную, приподнялась на цыпочки, заглядывая в глаза, и горько выдохнула:

— А что же ты меня не отпустил тогда, пятнадцать лет назад? Нас с тобой не отпустил? Единственный раз в жизни я хотела всё бросить. Уйти на покой, завести маленький домик, родить детей. С тобой, Стальной, с тобой, — она стукнула его кулаком в грудь. — А ты мне тогда сказал:"Страна на первом месте!"А через пять лет у тебя появилась Яна, и ей ты так не говорил. Ей ты сказал, что она на первом месте. Почему, Стальной? Чем я хуже?

Как можно ей объяснить, что Яна научила его существовать с женщиной в одном пространстве? А ведь он о многом не догадывался.

Не догадывался, что когда она лежит рядом с ним в постели, он должен сначала убрать ее длинные и роскошные волосы с подушки, и лишь потом обнять. Чтобы не наступить локтем и не причинить ей боль.

Не догадывался, что когда у нее эти дни, ее нужно обнимать и кормить сладостями, потому что ей плохо. Ведь когда Стальному плохо, то лучше к нему не подходить. И это сразу видно по его нецензурному выражению лица.

Не догадывался, что если она истерит и плачет, то не потому, что она — стерва. А потому, что она таким образом просит о помощи. Она всё может сама, но ей важно, чтобы рядом был большой и сильный мужик, который подойдет и скажет:"Я сам!"

Она научила Стального читать женщину, как открытую книгу. Те, кто говорят, что женщина — это тайна, просто не знают женского алфавита. У них ведь всё написано на лице. Только нужно всмотреться. Женщины не знают, чего они хотят. Им не обязательно знать. Для этого женщинам и нужен мужчина. Чтобы вовремя предугадывал все их желания и немедленно исполнял.

— Молчишь, Стальной? Тебе нечего сказать?

— Яна умирала, Рухама, — тихо выдохнул Стальной. — Я сказал ей это перед смертью, чтобы она ушла спокойно.

— Врешь! — вскинулась Рухама, ее глаза полыхнули ненавистью. — Ты бы сказал ей это и так. Ей, а не мне! Интересно, что ты говоришь этой малолетней дурочке? Как ты ее оберегаешь! Аж трясешься. И это при том, что стоит на кону. Если заставить Амина Аль-Ваффу быть сговорчивее, то он может надавить на кого нужно, провести сложную многоходовку и снять с России часть международных санкций, которые душат твою страну. И что делаешь ты? Не желаешь пожертвовать одной писюхой.

Стальной присел на край стола и устало закрыл глаза. Рухама была права по сути. Европейцы не меньше России были заинтересованы в снятии или хотя бы послаблении санкций, так как устали делать бизнес с Россией с черного хода. Но внешне следовало соблюдать приличия, и, главное, конвенции, в которые, как в ловушку, европейцы сами себя и поймали. Иногда со стороны казалось, что оранжевые революции и бунты начинались с такой мелочи, что выглядели случайностью. И только контора Стального знала за сколько лет до этого были продуманы такие мелочи и какой сложный план стоит за этой случайностью.

Дипломаты и политики давно разработали сложную многоходовку, которая упиралась в согласие между непримиримыми врагами. Это как домино: толкни одну кость, стоящую на ребре, и она повалит все остальные. Проблема в первой доминошке. И этой доминошкой и был Амин Аль-Ваффа.

— Аня ничего не знает. Мы едва знакомы. Она девочка моего племянника. Поверь, это не то, что ты думаешь, Рухама.

— Не поверю, Стальной, — огрызнулась она. — Слишком хорошо тебя знаю. Понимаешь, чего я хочу?

— Догадываюсь — попытался пошутить Стальной.

— Нет, — совершено серьёзно ответила она. — Не догадываешься. Я хочу, чтобы ты этой девочке сказал то, что тогда сказал мне. Чтобы ты ее сломал так, как тогда меня. Напополам. Так что трещали кости сердца. И не говори мне, что в сердце нет костей. Я слышала, как они ломались там, в Париже, пятнадцать лет назад. Каждое твое слово отдавалось страшным хрустом в моем сердце. А тебе было все равно. Потому что ты — чертова железяка! — она подняла руку, раскрыв ладонь, и размахнулась, словно хотела ударить его наотмашь по лицу.

Стальной спокойно стоял, не двигаясь с места. Рухама опустила руку, сжала кулак и прошептала:

— Да пошел ты! — громко стуча каблуками она вылетела из кабинета.

Рухама никогда его не простит. Потому что Стальной был с ней до Яны.

А после смерти Яны ни разу не подпустил к себе.

И это при том, что Рухаму хотели все мужчины в возрасте от восемнадцати и до восьмидесяти лет. Никто не знал ее возраста. Выглядела она лет на тридцать пять. Но судя по тем событиям, в которых она принимала участие, ей должно было быть, как минимум, в районе сорока пяти. Черная пышная стрижка до плеч, огромные миндалевидные глаза, умопомрачительная фигура с крутыми бедрами и ногами от ушей. И акцент. То ли польский, то ли немецкий. Лёгкий, ненавязчивый. И привычка растягивать слова. Но когда Рухама произносила обычную фразу, сопровождая слова внимательным взглядом завораживающих русалочьих глаз, у всех присутствующих мужчин случалась внезапная и локальная Эпоха Возрождения в одном отдельно взятом организме. А конкретно: в нижней части тела. Оживало всё. И даже трухлявый пень в весенний день.

Поэтому в профессиональных кругах Рухама считалась самой знаменитой"медовой ловушкой". Ни один мужчина не мог ей отказать. Рухама могла вытащить такую информацию, которую не мог добыть никто. Скольким странам она оказывала услуги тоже было неизвестно. Также никто даже примерно не представлял, где она родилась, сколько паспортов разных государств у нее есть и сколько языков она знает в совершенстве. Сама Рухама понимала, что иногда людям нужно рассказывать малую часть, чтобы они не полезли копать дальше. Играя и интригуя собеседников, она рассказывала, что родилась и жила в Польше, Германии, Австрии, ЮАР, СССР, Израиле, Югославии и Румынии. Это ещё больше запутывало тех, кто пытался интересоваться ее биографией. Но одно все знали точно: она была неприкосновенной.

При любом дипломатическом скандале ее имя никогда не упоминалось. Словно невидимка, она была везде и нигде. Стальному Рухама покровительствовала давно. С самого начала его карьеры. И в знак особого отношения называла его:"Мальчик мой". После только, как они первый раз переспали в Париже пятнадцать лет назад, Стальной понял, наконец, что такое быть с женщиной. Всё, что было до нее, обнулилось сразу. Поначалу Рухама вела себя, как мужчина. После бурной ночи любви она целовала его в лоб, быстро одевалась и исчезала. На его просьбы поваляться в постели, съесть вместе завтрак или прогуляться в парке, она неизменно отвечала улыбкой:

— Парниша, какая ты милашка! Я завтракаю только мальчиками. А прогуливаюсь по короткому маршруту: работа — мужчина — работа. Не грусти! Дай обниму! — она распахивала платье или блузку, брала его за волосы и прижимала его лицо к ложбинке на высокой груди.

В первый и, скорее всего, в последний раз в жизни Стальной был с женщиной, которая умела обнимать мужчину грудью. Одно время по молодости Стальной даже безумно ревновал ее к другим. И спрашивал, а сколько у нее таких мальчиков, как он? Рухама лишь смеялась в ответ и запускала длинные холеные пальцы в его шевелюру.

— Ну какая разница? Какой ты маленький и забавный! Ты — плюшевый мишка, а не Стальной. Винни Пух!

— При чем здесь это? — как все молодые мужчины Стальной ненавидел, когда его называли маленьким.

— А потому что ты тоже любишь мёд! — шептала она, расстегивая его брюки. — Мишка очень любит мёд. Почему? Кто поймет? — ее пальцы пробегали по его бедрам, и Стальной терял голову и забывал, как его зовут. — Кто расскажет почему мёд так нравится ему? — ее шепот и акцент сводили его с ума, и на этой фразе Стальной набрасывался на нее, забывая обо всём на свете.

Один раз в порыве страсти, в парижской гостинице он бросил ее на стол и любил с таким пылом, что мощный обеденный стол антикварной работы, который пережил Французскую революцию и Наполеона Бонапарта, не выдержал и с грохотом развалился на куски. На шум сбежался персонал гостиницы. Администратор молотил в двери, требуя открыть. А Стальной продолжал любить Рухаму посреди обломков, с огромной щепкой, которая вонзилась ему в спину. И лишь хрипло и бессвязно бормотал:

— Я расскажу тебе почему мёд так нравится ему!

Один раз Стальной даже умудрился украсть ее телефон. Себя он обнаружил под именем:"Мальчик номер два". Тех, кто скрывался под именами:"Мальчик номер один"и"Мальчик номер три"он пробил по своим каналам. Вернее, попытался пробить. Но быстро понял, что телефоны принадлежат таким людям, под которых лучше не копать. Особенно под"мальчика номер один", который оказался главой правительства большой и сильной страны.

Стальной горел и пылал, пытаясь удержать Рухаму возле себя. Она лишь смеялась в ответ. А потом случилось странное: Рухама вдруг дала слабину, и они поменялись ролями. Теперь она ревновала его, следила и даже предложила жениться на ней. Но в этот момент остывший Стальной встретил свою Янку — она требовала, чтобы он называл ее именно так: Янкой. И для Рухамы больше не осталось места в его жизни.

Она сначала не поверила, что есть на свете мужчина, который может ей отказать. Отошла в сторону и просто терпеливо ждала, когда он насытится новой игрушкой. Но его голод всё никак не проходил. Насытиться Янкой было невозможно. Он прилетал к ней из любой точки мира на два часа, чтобы просто обнять и поцеловать, и снова улетал. Иногда Стальному позволяли вызвать Янку в аэропорт на полчаса. И она мчалась к нему на другой край света. Всё, что они успевали — это поцеловаться и обняться. А потом он улетал в одну сторону, а она возвращалась домой.

А Рухама всё ждала, когда это безумие закончится. Она оказалась рядом в тот момент, когда Стальной в первый и последний раз в жизни сказал Янке то, что не говорил никогда ни одной женщине. Рухама слышала всё. После смерти Янки она ждала три года, пока Стальной залижет раны. А потом прилетела к нему в Сидней. Он ничего не смог ей дать: ни тело, ни душу. А она всегда хотела всё и сразу. Не умела ждать и прощать. И до сих пор так и не научилась.

Дверь приоткрылась и в кабинет осторожно заглянул личный помощник Стального Сергей.

— Никита, у вас встреча через пять минут. Человек уже здесь, — сказал Сергей.

— Запускай, — кивнул Стальной.

Встречи, бумаги и снова встречи. До обеда он не даже не успел выйти на балкон подышать. Часы"Ролекс"на руке каждый час отмечали мелодичным сигналом. Два часа, три, четыре. Только в пять часов вечера Стальной, наконец, взял пальто и уже собрался выйти из офиса. Но в кабинет зашел тот самый юркий смуглый мужик, который сидел возле Рухамы на утреннем совещании. Он нервно оглянулся и тихо произнес:

— Слушай, Стальной, спасибо за Болгарию! Я тебе должен.

— Да ладно, Шимон! — отмахнулся Никита. — Свои люди, сочтёмся.

— Вот и я так думаю, что сочтемся. Поэтому и пришел. Слушай, я очень не люблю, когда во время совместной операции каждый начинает тянуть в свою сторону, понимаешь? Как эта ваша щука, которая с лебедем раком. Тем более, если это Рухама, которая всегда ведет свою игру. Для дела это плохо. А еще хуже, что мы все в одной лодке. И если ее раскачать, то вместе дружно пойдем на дно. Видел, что ты с Рухамой сцепился насчет этой девчонки. Так вот пока ты здесь сидел, Рухама ей документы на выезд подготовила. И билет заказала.

— Куда? — отрывисто спросил Стальной.

Его губы вмиг пересохли.

— Ну туда же, куда ты свою исполнительницу везешь, — Шимон пошел к двери, но на пороге обернулся. — Если что, я тебе ничего не говорил. Понял?

— Естественно. Спасибо тебе!

Вот черт! Стальной в ярости ударил кулаком по столу и оперся на него, тяжело дыша. Как невовремя это всё! Думал, что хоть в этот раз обойдется без авралов. Ну Рухама! Ну стерва! И на кой детородный шланг тебе мужики, если у тебя бубенцы больше и крепче, чем у них? Аж звенят на бегу, как русская тройка. Вопрос: кто из нас двоих Стальной?

Да хрен со свеклой по советскому ГОСТу тебе на весь макияж! Придется девочку при себе держать, чтобы Рухама не обошла его и не пристроила в дело. Единственный выход — тащить малолетку в Италию. Но как ее вывезти? У нее же семья, мама, отчим, семейные обеды. И еще соска во рту. Пластиковая. Розовая в цветочек. А не та, о которой сразу подумают испорченные люди.

Японский бог! Стальной, ты совсем офонарел! Куда тебе сейчас этот детский сад?

Давай рассуждать логически: координатор международной операции — ты, и при том, что авторитет Рухамы весит столько же, сколько"Боинг", решать тоже будешь ты. В крайнем случае, отстранишь ее. В конце концов, она не имеет права перебегать тебе дорогу. Это может поставить под угрозу всю операцию. Как же тяжело с ней! С кем он только не работал. Но с Рухамой каждый раз коса находила на камень.

Стальной был уникальным специалистом, который координировал самые сложные операции, требующие объединения спецслужб разных стран. Он вычищал целую армию кротов от"Аль-Каеды", которая вгрызлась в структуры Кадырова, пытаясь поссорить его с Россией. Он не раз контролировал группы агентов, которые должны добраться до Аль-Ваффы и перевербовать. Но все попытки провалилась. Стальной воспринял эти неудачи, как пощечину. Морально уничтожить Аль-Ваффу было делом чести Стального. Убивать нельзя. Иначе он станет мучеником и героем. Сегодня человека не нужно убивать физически, чтобы лишить власти. Достаточно опозорить его в соцсетях, и его авторитету конец. Сегодня правительства свергают не во дворцах, а в"Фейсбуке". Позор и забвение хуже выстрела в голову. Бин-Ладен был первым, кто это понял, поэтому старательно создавал в соцсетях образ неуловимого мстителя. Он первый сообразил, что любая информация мешает абсолютной власти. В мире, где главы правительств фотографируют свои завтраки, полная недоступность и закрытость в интернете означают могущество и тайну. Тайна — это власть. А власть — это страх.

Люди боятся того, что не видят и не знают. Если раньше ужас, летящий на крыльях ночи, изображали как демона с черными крыльями, то сегодня ужас ужасный — это человек, которого нет в цифровом пространстве. Амин Аль-Ваффа свято соблюдал принцип Бин-Ладена: не показывай ничего личного, и этим напугаешь до смерти.

Стальной вышел из офиса и сел в машину. Он сейчас поедет пообедает и поужинает заодно, а потом еще две встречи в городе. В конце концов, при чем здесь ты, Стальной? Ну, не повезло Анке-пулемётчице. Попала в эпицентр событий, о которых только в книжках читала. Или в кино смотрела. И если ей жизнь сломают, то ты не виноват. У тебя своих грехов хватает. Так что монописуально тебе, Стальной. У каждого свой опыт в жизни. Рано или поздно мы все падаем лицом в грязь. И никто не застрахован. Даже ты. Как тогда, когда ты, который всю жизнь расставлял ловушки, сам попался в мышеловку один-единственный раз в жизни. И три месяца сидел в Арктике, на международной пересылочной станции для агентов, которых едва не спалили, замаскированной под научно-исследовательскую базу.

Ты был ранен. За окном бушевала снежная буря. Тебя окружали небритые морды злых мужиков, которых с мясом едва выдрали из переделок и теперь сунули на передержку, как бездомных котов, пока всё успокоится. Пока дипломаты тихо не договорятся об обмене, а коллеги из конторы занесут бабки журналюгам, чтобы те не раздули шпионский скандал. И первые три дня ты подыхал от болей. А вертолет с медпомощью не мог сесть в таких погодных условиях. И всё, что у тебя было — это голос Янки, которая часами держала тебя на телефоне, на грани между умопомешательством и болевым шоком.

— Расскажи мне что-нибудь, — просил ты.

— Что рассказать, Стальной? — голос Янки едва был слышен из-за того, что операторы мобильной связи использовали по несколько переадресаций звонков, чтобы скрыть его местоположение.

— Да хоть таблицу умножения. Мне однофаллосно! — кричал в трубку он, рыча от боли.

— Дважды два — я тебя ненавижу, Стальной, потому что люблю и не могу выбросить из головы, — начинала отсчет Янка. — Дважды три — шесть машин стоят сейчас под моим окном. Дважды четыре — восемь. Ровно восемь раз было у нас тобой в прошлый раз.

— Девять, врушка, — через силу улыбался он. — Вечно ты преуменьшаешь мои заслуги.

— В последний раз мы заснули посередине, так что не считается, Стальной, — возражала она. — Дважды пять — десять. Вот это был рекорд, когда ты любил меня в первый раз, и до сих пор ты ни разу его не побил. Потому что ты — старый и немощный.

— Ну, подожди, Янка. Мы сочтёмся. Дай только добраться до тебя! За все оскорбления ответишь! — угрожал он, смеясь, и боль отступала.

— Конечно, отвечу! — радостно подтверждала она. — Вот приедешь, буду тебя кашкой кормить, дедуля. Плед подтыкать, чтобы не замерз. В поликлинику водить. А ты будешь ревновать меня к молодым медбратьям. Потому что все будут любоваться моей красотой.

— А обещала хранить верность, — вздыхал Стальной.

— Так я и храню, до твоего приезда. А потом буду просить у тебя совета насчет мужиков. Потому что у тебя же опыт, а я его не пропьешь. Если изменить рядом с тобой, так это не считается. Я же с твоего согласия. Будешь лично одобрять всех любовников. А если тебе кто-то из них не понравится, то клянусь, даже близко к нему не подойду.

— И почему мне всегда нравятся стерляди? — вздыхал Стальной.

— Потому что ты сам старая стерлядь! — парировала Янка.

— Ну с этим не поспоришь, — соглашался Стальной. — А еще потому, что мой покойный папа всегда говорил:"Нужно жениться на стерляди, чтобы она, перебесившись, стала хорошей женой. А не на хорошей девушке, которая взбесится и потом станет стерлядью".

Стальной завел мотор. Машина ожила, включился музыкальный центр

Но если есть в кармане пачка сигарет

Значит не всё не так уж плохо на сегодняшний день

Стальной вспомнил, как Анка важно сказала, что знает Цоя, потому что слушала папины кассеты, и улыбнулся.

— Папа их со собой по горячим точкам возил, — грустно прошептала она.

Возил — в прошедшем времени. Значит, она тоскует по умершему отцу, а живет с отчимом, которого явно не любит. И Цоя слушает. Что она понимает в Цое? Эти мелкие — они не секут фишку 90-х. Хотя ей и не нужно, Стальной. Эти кассеты всё, что от отца осталось. Как она сегодня смешно ела у него в кухне! И есть ей явно не хотелось, и отказаться боялась. Через силу запихивала в себя завтрак и смотрела на него, как кролик на удава. И ведь было четко видно, что она его боится, но всё равно не сдавалась и спорила. Анка-пулеметчица! Стальной припарковался возле любимого ресторана. С тоской посмотрел на вывеску. Вышел из машины, взялся за ручку двери и остановился. Тьфу ты, чёрт! Она ж дура нецелованная! А по ней танком проедут. Разве можно танками по детям? Только не говори, Стальной, что тебе однописуально. Ни черта подобного! Он сел в машину и снова завел мотор. Где там она живет? Он напряг память, вспоминая адрес элитного поселка. Скрепы, говоришь? Ну посмотрим, мелкая чебурашка, что там у тебя за семейные скрепы.