Король Севера. Война

Евгения Минаева, 2022

Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как в сражении за престол схлестнулись два претендента. Люди, как хворост, горят в костре их амбиций. Катятся по еще недавно благополучному королевству колеса войны.В северном замке собирает свой двор оставленная королем королева. В захолустном городке строят семейное счастье юная пленница и ее калека-муж. В темных лесах и на бескрайних равнинах служит богопротивные мессы Культ, и потусторонние монстры пробираются в мир людей.Все тяжелее тучи над королевством, все холоднее людские сердца.Содержит нецензурную брань.

Фадрик

Несколько лет назад в Сильвхолл из Вольных Княжеств приехал художник. Король Таер, и без того недолюбливавший людей творческих профессий, считавший всех поэтов, художников, скульпторов и музыкантов самовлюбленными лентяями, холодно отнесся к гостю, но все же выделил один из залов дворца для выставки его работ. Это был крах. Полный провал.

Больше художник в королевство не возвращался.

Фадрик, как и большинство из знати, посетил выставку. Он пришел на нее одним из последних, по привычке избегая людных мест и блистательных сборищ. Пришел… и долго потом просыпался по ночам в холодном поту.

Приезжий творец отличался несколько… экстравагантным… вкусом. Основной тематикой его работ была смерть. Под разными личинами: то одетая в праздничные одежды, то в истлевшие саваны, то радостная и смеющаяся, то хмурая и безжалостная — но все же смерть. Художник изображал ее в виде тени, притаившейся в листве дерева над влюбленной парой, в виде кошки, лениво качающей лапкой на спинке кресла, свешивающей хвост на плечо курящего трубку старика. Она проглядывала сквозь черты невинного ребенка, одевалась в свадебное платье, украшала себя венками из весенних цветов.

От этих картин, источавших отчаянье и безысходность, шли мурашки по коже.

Но больше всего Фадрику запомнилась одна работа. На полотне размером с письменный стол в кабинете лорда Молдлейта, втиснутом в широкую лакированную рамку, была изображена девушка, готовящаяся ко сну. Она сидела на краю кровати, уже готовясь прилечь, ее матово-белые руки, занесенные над головой, расплетали толстую косу, и белокурые локоны свободно струились по спине и покатым плечам. Короткая ночная сорочка слегка сползла, полуобнажив грудь, подол чуть задрался, оголив колени, сквозь легкую ткань просвечивало молодое, налитое жизнью, невинное тело.

А позади девушки, на второй половине кровати, скрываясь в тени полога, лежал мертвец. Его разлагающуюся плоть художник написал в красно-зеленых тонах, местами обнажившиеся кости светились желтым цветом. Одна половина лица окончательно сгнила, оголив череп. Из пустой глазницы («Левой, — зачем-то все время вспоминал Фадрик, — именно левой») тянуло щупальцы черное спрутоподобное существо. Чудовище не протягивало к девушке лап, не стремилось схватить ее, причинить боль, нет. Кошмар картины был не в самом факте нахождения рядом с прекрасным телом отвратительного создания. Причина ужаса заключалась в лице девушки. Абсолютно спокойном, совершенно умиротворенном. Словно для нее обычным делом было ложиться в постель с мертвецом.

Но чем больше Фадрик вглядывался в картину, тем отчетливее понимал — она таит в себе вещи куда более кошмарные, чем можно предположить вначале. Умиротворенность в лице девушки, спокойствие лежащего с ней в кровати трупа — они словно не ведают друг о друге, не видят друг друга. Привычный человеческий мир и мир кошмаров будто совершили взаимное проникновение, и достаточно лишь протянуть руку, чтобы коснуться самого настоящего ужаса.

Ложащаяся спать девушка просто не знала, что в постели она не одна.

Отвергнутый Сильвхоллом художник, дитя Вольных Княжеств, сам того не желая обнажил самую темную глубину человеческих страхов. Он кистью сказал всем: «Вы можете продолжать ходить, есть, говорить, но хотите вы того или нет, все это время вас будет окружать потусторонняя жуть».

Может быть, поэтому его работы и не пришлись в Сильвхолле ко двору. Люди не любят задумываться.

Наверное, Фадрик был единственным, за счет кого художник немного обогатился. А впрочем, быть может, нашлись и другие, те, кто втайне подошел к творцу, пугающему своим воображением, поспешно сунул ему кошелек и ткнул пальцем в понравившуюся работу. Так или иначе, юный Молдлейт купил «Девушку и труп», отвез в свой дом во Фрисм — и больше ее никогда не видел.

Но он не мог, просто не мог допустить, чтобы эта жуть и дальше гуляла по свету.

Нельзя, нельзя открывать людям такую страшную правду!

Он годами не вспоминал про картину, но теперь, взбаламученная возвращением во Фрисм память, настропаленная событиями на западе и странной встречей в «Лилии», возвратила впечатления о запредельном ужасе, пережитом при первом взгляде в мир кошмаров. Сам себя не понимая, Фадрик стремился как можно скорее войти в чулан на верхнем этаже, сорвать покров чехла с порожденного больным разумом творения, вновь встретиться с существом, чей родственник едва не отправил его на тот свет, лишь по недоразумению ограничившись пропоротой стенкой кареты.

Фадрику казалось, что, взглянув на полотно, он откроет для себя какое-то откровение, новую истину жизни.

Они приехали в город глубоким вечером.

Зябко кутавшаяся в меха Рейна с интересом оглядывала приземистые толстые стены из желтого камня, тяжелые ворота, с натужным скрипом распахнувшиеся навстречу хозяину, узкие улочки, по которым ползла карета, то и дело подскакивая на ухабах — мостить во Фрисме улицы были обязаны хозяева зданий, расположенных на них, и уж каждый старался, кто во что горазд. Фадрик невольно испытывал стыд за Фрисм — единственное место, которое он с удовольствием называл домом.

— Не похоже на север, верно?

Рейна обратила к мужу узкое лицо.

— Совсем непохоже. Север другой. Больше простора, черно-белые тона, высокие стены и замки…

— Здесь мы будем жить в доме.

— Доме? Но тут же есть замок?

— Он используется как гарнизон. Поверь, милая, жизнь в нем была бы лишена привычного тебе комфорта.

Рейна презрительно поджала губы. Что он, изнеженный аристократ, может знать о ее привычках? Большую половину жизни она провела в четырех стенах скудно обставленной комнатушки, пользуюсь услугами всего одной служанки. А совсем недавно и вовсе была пленницей.

Рейна никогда не сказала бы мужу ничего подобного, но Фадрик с легкостью читал эмоции на ее лице.

Город делился на четыре части, каждая из которых называлась «конец». Кучер, намеревавшийся было поехать через западный, по приказу лорда повернул направо — на северный. Дорога до дома так получалась немного длиннее, но зато Рейна теперь была лишена возможности в полной мере насладиться запахами Фрисма — город славился выделкой кож, и мастерские располагались именно в западном конце. Фадрик хорошо знал, какая там царила вонь.

Впрочем, остальные три конца пахли не многим лучше.

Фрисм раскинулся на небольшом участке холмистой местности, окруженной лиственными лесами. На две неравные части город разрезала река Быстринка, в самом городе отгороженная стенами — вероломная река нередко подмывала дома, стоявшие у берегов, и еще прадед Фадрика принял верное решение огородить ее русло.

Для многочисленных мастерских в черте города требовалось много воды, и практически на каждом шагу из Быстринки вытекали забранные в желоба каналы. Эти узкие водоотводы, петляя и ветвясь, струились к границам города, где чистая речная вода отправлялась на обеспечение нужд мастеровых. Потом от мастерских, мутная и опоганенная, она спускалась в самый низ города, в кварталы бедноты, откуда вновь возвращалась в Быстринку, вливаясь в нее взбаламученным потоком ниже по течению. Таким образом, устройство города делало пригодным для комфортного житья лишь его центральную часть. Знать селилась по обе стороны от стен, закрывавших русло Быстринки, да возле центральной площади, где отмечались праздники и по выходным шел оживленный торг.

Дом Молдлейтов располагался чуть вдалеке от центральной площади, в двух десятках шагов от старого замка, где последние пятьдесят лет находились гарнизоны городской стражи. Русло Быстринки в этом месте было полностью упрятано под землю, и получалось, что замок практически стоит на воде. Его нижние подвалы вплотную подходили к руслу реки, что позволяло в случае нужды покинуть гарнизон на лодке.

Правда, со времен последней войны делать этого никому не приходилось, а вот сырость в здании из-за соседства с водой стояла страшная.

Все это Фадрик успел рассказать жене, пока карета подъезжала к месту, которое он надеялся сделать ее домом.

Рейна вылезла на улицу и осмотрелась.

Дом встречал их льющимся из окон светом, у самых дверей стояло несколько слуг. Рой Алмулби — кастелян Фрисма, управлявший городом в отсутствие Фадрика — спускался с крыльца. Он почти не изменился — все тот же вечно средний возраст, кряжистая широкая фигура, растрепанные волосы светло-русого цвета, бледно-зеленые глаза навыкате. За годы, что Фадрик не видел Роя, в том поменялся лишь объем талии — видно в последнее время тот сильно налегал на пиво.

— Рой!

— Ваша милость! Добро пожаловать! — Кастелян подошел к карете и поклонился, переводя взгляд с милорда на женщину подле него. — Миледи.

— Рой, знакомьтесь, это моя жена, леди Рейна, урожденная Артейн. Рейна, не смущайся, с Роем у нас все по-простому.

— Я люблю по-простому, — улыбнулась Рейна, хотя весь вид ее говорил об обратном. Фадрик мысленно пожал плечами — Рой имел свойство не нравиться женщинам, одни боги знали, почему. — Приятно познакомиться, эр Алмулби.

— Приятно видеть, какая красавица стала женой нашего лорда. — Рой изо всех сил пытался казаться галантным, и Рейна не оставила его попытки без внимания. Еще одна, слабая, но более настоящая, чем первая, улыбка тронула ее губы. — Пожалуйте в дом, миледи.

Фадрик ревниво следил за тем, как жена поднимается по ступеням к дверям, как оглядывает прислугу. Слуги беспокоились, кланялись, скрывая изумление. Рейна вошла в просторный холл, где стены пестрили портретами предков Фадрика. Ее провожали долгими недоуменными взглядами, и Фадрик ощутил легкий укол обиды — никто, даже собственные слуги, и не предполагал, что такая женщина выйдет за него по своей воле. А Рейна, не обращая ни на кого внимания, шла по дому, внимательно рассматривала каждую вещь, каждую мелочь и, казалось, выносила о ней собственное суждение, и Фадрик с запоздалой ясностью сообразил, что всю дорогу в Фрисм он боялся, отчаянно боялся, что здесь ей не понравится. Но, когда он совсем отчаялся, она обернулась к нему с сияющим лицом и сказала:

— Тут прекрасно.

И тогда Фадрик понял: она, как и он, готова если не навсегда, то на очень долгое время, назвать Фрисм своим домом.

Фадрик освободился от дел лишь глубоким вечером. Все заботы по обустройству на новом месте взяла на себя Рейна, которой, похоже, понравилась идея быть во Фрисме полновластной хозяйкой. Фадрик ей не мешал. Он видел, что жена в состоянии разобраться со слугами, и с облегчением переложил эту обузу на ее плечи. Но на его долю по-прежнему остался кастелян.

Рой пришел в кабинет сразу же за Фадриком. Его радость от приезда лорда постепенно уступала место некоторой обеспокоенности. Словно оправдываясь перед Фадриком, непрозрачно намекавшим на желание отдохнуть с дороги, он проговорил:

— Я б не отвлекал, милорд, только предупредить хочу. К вам завтра явится один человек, которого вашей милости желательно бы было принять.

Фадрик, не знавший никого во Фрисме, кто мог бы навязать ему свое общество, не стал скрывать удивления.

— Что за человек, Рой? К нам кто-то прибыл из столицы?

— Вроде того, милорд, вроде того. — Кастелян огорченно вздохнул и без приглашения уселся в кресло. — Тут такое дело…

В ту ночь Фадрику долго не удавалось заснуть. Сладко сопела Рейна, уткнувшись носом в подушку, чистые прохладные простыни приятно пахли розой, тишину на улице не нарушал ни один звук, в спальню не проникал посторонний свет… Ему не спалось. Мешало раздражение, тугой пружиной свернувшееся в груди и грозящее вот-вот вырваться наружу.

Он достаточно знал о реформах своего короля, чтобы относиться к ним с неодобрением. В глубине души он прекрасно понимал причины этих реформ, но вот смирить благородный норов знатного человека не мог. Впрочем, не он один за глаза поносил Линеля и его эдикт, предписанием которого создавалась тайная служба под руководством любимчика короля — Байярда Зольтуста.

Знать выводило из себя не столько то, что за ними будет кто-то наблюдать, сколько сама оторванность службы от двора. Одно дело, когда по распоряжению короля на твою землю идет наводить порядки равный тебе благородный лорд. Совсем другое, когда ты должен давать отчет безродным выскочкам. А именно из безродных выскочек и состояла королевская служба. И возглавлял ее также безродный выскочка.

Теперь один из таких выскочек появился и во Фрисме.

Он приехал с месяц назад и первым делом явился к Рою. Представился, предъявил кастеляну грамоту с самой что ни на есть подлинной королевской печатью и затребовал дом для размещения своей службы. То есть, себя.

Рой не осмелился возразить, и Эффсину Шарху выделили небольшой домик в центре, в двадцати минутах ходьбы от жилища самого Фадрика. Первое время соглядатая было не слышно и не видно, лишь из окна его кабинета то и дело вылетали голуби, а потом Шарх принялся появляться в поле зрения Роя. Доходили слухи: человек Зольтуста бродит по городу, мало говорит, но много спрашивает.

Словно незримое, но внимательное око раскрылось в небе над Фрисмом.

А день назад безродный выскочка вновь явился к кастеляну и вежливо осведомился, не изволил ли приехать благородный лорд Молдлейт. Услышав отрицательный ответ, он только усмехнулся и велел передать, что в случае прибытия лорда немедля же поспешит засвидетельствовать ему свое почтение.

А Фадрик весьма желал бы избежать подобного почтения. И в случае чего твердо решил: если этот невесть что возомнивший о себе простолюдин осмелится явиться к нему на порог, он поступит так, как поступил бы его отец.

А лорд Уолдер спустил бы собак.

В доме Молдлейтов не любили завтракать рано. По усвоенной еще от отца привычке юные лорды начинали свой день с работы. Линнфред обычно шел на конюшню или ристалище, Даггард либо составлял ему компанию, либо наведывался в арсенал. Фадрик садился за письменный стол. Первые, самые ранние часы утра он посвящал чтению и письму. Женитьба не изменила его привычек — Рейна предпочитала подстраиваться под мужа, поэтому время, когда семья собиралась за столом, приходилось обычно на девять-десять утра.

Так было и сейчас.

Фадрик, полночи проведший без сна, чувствовал себя утомленным. Даже утро, на редкость ясное и чистое, не поправило его настроения. Еще и в столовой, проветренной перед завтраком, стоял холод. Одно из окон до сих пор было приоткрыто. Хорошо хоть, трудовые запахи Фрисма до центра города не долетали.

Рейна, умиротворенная, утепленная шерстяным пледом, мечтательно улыбнулась супругу.

— Я позвала твоего кастеляна, ты не против?

— Ничуть, — улыбнулся Фадрик. — Тебе тут нравится?

— Очень. Лучше, чем в столице. Знаешь, здесь я чувствую себя свободной.

Вошел Рой, и Рейна обратилась к нему:

— Знаете, эр Алмулби, я только что говорила мужу, как мне нравится Фрисм.

— Приятно слышать, миледи. — Дождавшись приглашающего кивка, кастелян уселся за стол, служанка немедленно поставила перед ним вареные яйца. — Фрисм — дом лорда Фадрика, не Сильвхолл, если кого-то интересует мое мнение.

— Он большой? Я имею в виду город.

— Не очень, миледи. За пару часов обойдете. Всего один храм — для всех Пятерых сразу, одна торговая площадь. Много мастеровых, тут гильдии большую силу взяли, да… Я тут, признаться, намучался без милорда Фадрика держать их в узде…

Рейна слушала пространную болтовню кастеляна, улыбаясь. Она выглядела свежей и счастливой, и Фадрик, откинувшись на стул, с удовольствием наблюдал за ней: за тем, как она ест, аккуратно поднося ко рту ложку, как отламывает хлеб, берет масло. Казалось, умиротворение на несколько минут снизошло на столовую с находившимися в ней людьми.

— Лорд Фадрик. — В столовую вошел слуга. — Вас человек спрашивает. Эффсин Шарх.

Умиротворение растрескалось, посыпалось, опало ошметками. Рейна вопросительно взглянула на мужа. Рой Алмулби, усиленно жевавший, громко сглотнул.

— Я предупреждал вас, мой лорд…

И Фадрик разозлился. Вот так всегда, стоит немного успокоиться, свернуть на ровную дорогу жизни, как находится кто-то, вторгающийся в твой быт, вскакивающий в твою жизнь не спешиваясь! Будто право на это имеет!

— Скажи ему, чтобы шел вон, — промолвил Фадрик. — Лорд занят и не намерен его принимать.

Но только слуга развернулся…

— Погоди! — Алмулби выглядел встревоженным. — Милорд, не следовало бы! Не такой это человек, чтобы запросто его отсылать!

— Не такой человек? — едва сдерживался Фадрик, чтобы не закричать. — А какой это человек, эр Алмулби? Может быть, это благородный лорд вроде меня? Нет? Молчите, эр? Кто, я спрашиваю, кто этот человек вообще такой, если позволяет себе появляться в моем доме незванным?

— Никто, милорд, — смиренно пробормотал Алмулби. — Совсем никто. Но он опасен — за ним стоят сильные люди. Сам король за его спиной. Всеми пятью богами прошу вас, не ссорьтесь с ним.

Фадрик молчал. Его гордость коробил этот визит, но еще неприятнее было замечание кастеляна. Молдлейт должен бояться какого-то простолюдина! Какого-то ничтожества!

Но Рой был прав — ничтожество, или нет, но Эффсин Шарх обладал властью, врученной самим королем. А уж перед королем Фадрик был бессилен.

— Ладно, — сказал он наконец. — Я приму эра. Но не раньше, чем окончу завтрак. Пусть ждет.

Был этот простолюдин ставленником короля или нет, за свой стол Фадрик приглашать его не собирался.

Эр Шарх ожидал Фадрика в кабинете. По всему облику пришельца было видно — ожидание в течение часа, что милорд Молдлейт изволил провести за столом, его порядком взбесило. Оставаясь в доме лорда, простолюдин все же не набрался смелости взять с полки книгу, скрасив ожидание, как сделал бы благородный. А потому нежеланный гость просто просидел все положенное время, косясь на часы и молча ненавидя лорда Молдлейта.

Когда Фадрик вошел, Шарх встал и почтительно поклонился.

Фадрик медленно оглядел эра Шарха с ног до головы. Одетый в чистую, весьма приличную одежду, гость пытался выглядеть солидным, в чем-то даже вальяжным… Не получалось. Сорочка, тонкая, белая, из полотна, идущего по серебряной монете за отрез, не желала сидеть на нем как положено: воротник уползал то вправо, то влево. Темно-коричневый камзол топорщился в самых неподходящих местах. Чисто выбритые румяные щеки гостя старались заявить о хорошем здоровье своего обладателя, но неприятного вида мешки, набрякшие под глазами, прямо вопили о том, что дело обстоит иначе. Растрепанные волосы неопределенного цвета говорили о простолюдине как о человеке весьма ординарном — только блеклая, совсем обычная личность могла иметь такие волосы. К тому же, как-то неопределенно подстриженные: мужская мода предписывала либо носить длинные волосы — ниже плеч, либо стричься совсем коротко, но цирюльник Шарха, по всей видимости, имел свои представления о стиле — волосы его клиента топорщились над ушами, немного успокаиваясь на затылке, имея длину с пол ладони. Но самым отталкивающим в визитере были глаза. Мелкие, блеклые, неопределенного водянистого цвета, они не вызывали ни малейшего желания встречаться с их обладателем взглядом.

«Крыса, это же просто большая неряшливая крыса, — посетила Фадрика неожиданная мысль. — У него облик крысы, повадки крысы и мысли крысы… И подчиняется он тоже крысе… крысе с золотым ключом».

— Как приятно, что Вы согласились принять меня, лорд Фадрик! — Голос Шарха оказался неожиданно твердым, диссонируя с внешностью — Фадрик ожидал противного крысиного писка.

— Эффсин Шарх, если я не ошибаюсь? Чем обязан?

— Визит вежливости, милорд, визит вежливости, не более того, уверяю Вас!

Шарх сел на тот же стул, на котором провел в ожидании последний час.

— Считайте, вы его нанесли. Что-то еще?

Шарх улыбнулся, и Фадрик ощутил, как неприятно екнуло в животе. Такая улыбка, тонкая, многозначительная, не могла принадлежать обыкновенному человеку, каким казался Шарх.

— Вы ведь приехали с женой, милорд?

Гнев всколыхнулся в душе Фадрика, но он подавил его усилием воли и ответил спокойно:

— Ваши сведения верны.

— И король вам не препятствовал? Леди Артейн…

— Леди Молдлейт. Не знаю, как там у простонародья, а у знати женщина входит в род мужа при замужестве.

Шарх проглотил намек. Со стороны казалось, он его даже не задел.

— Ну разумеется, милорд, просто ваша свадьба, она случилась так недавно… Кто бы мог ожидать, что вы так скоро покинете столицу… Его Величество такого никак не ожидал.

— Не ожидал его величество или лорд Зольтуст?

Шарх снова улыбнулся:

— Они оба, ваша милость, они оба… Вы уехали, никого не уведомив…

— Я и не должен никого уведомлять, эр Шарх! Я благородный лорд и волен в своих действиях. Как и в своей жене.

— О, ну разумеется, разумеется. — Шарх комично замахал перед собой руками. — Я лишь имел в виду, что в столице расстроены отъездом леди… Молдлейт.

— Печально, — приторно улыбнулся Фадрик, показывая, что понимает намеки гостя, но продолжать разговор на эту тему не намерен.

Шарх немного поерзал на стуле. Было видно: он пытается найти подход к заносчивому лорду, но не знает, с какой стороны лучше начать. Наконец он спросил:

— Как долго вы намерены оставаться во Фрисме, милорд?

— Сколько мне будет угодно, — все с той же улыбочкой сказал Фадрик. — У вас все, эр Шарх? Простите, дела…

Глаза Байярдовой крысы потемнели. Но голос его, когда он вновь заговорил, оставался все таким же подхалимски-ласковым.

— Ну разумеется, разумеется, милорд. Оставляю вас вашим делам… и вашей супруге… Уверен, мы с вами еще увидимся… по роду моей деятельности… так сказать…

Шарх пятясь вышел прочь из кабинета.

И только неприятный смешок, который он позволил себе напоследок, еще долго отдавался в ушах Фадрика колокольным звоном.