Чекист. Тайная дипломатия – 2

Евгений Шалашов, 2022

И опять Владимиру Аксенову приходится совмещать две должности. Нужно покупать то, что требуется молодой Советской России, а еще бороться с ее врагами. А тут еще пришлось жениться и стать графом Комаровским.

Глава пятая. Выстрелы в лавре

И чего я решил съездить именно в Александро-Невскую лавру? Наверное, попал под обаяние повести о славной победе Александра Ярославовича. А по преданию, шведов разбили именно на том месте, где стоит обитель.

В пальто (кстати, аглицкого сукна) я выглядел как нэпман средней руки, а мадмуазель, наряженная в бархатную кацавейку, бархатную же шапочку и новую юбку, походила на себя самую — то есть, на учительницу из «бывших». Правда, муфточек у учительниц я не видел ни в том мире, ни в этом — перчатки удобнее, но это уж кому что нравится.

До лавры не ближний крюк, а шлепать пешком от Васильевского острова, где размещался мой госпиталь, никак не хотелось. Потому, ехать решили на извозчике.

Дядька запросил сорок тысяч. Сумма показалась мне вполне приемлемой и я уже собирался соглашаться, но не тут-то было — Мария Николаевна устроила такой торг, что в конечном итоге возчик согласился на двадцать тысяч. А ведь я, когда умудрялся выколотить из прижимистых французских капиталистов скидку в десять, а хоть бы и в пять процентов, страшно собой гордился. Нет, мне еще учиться и учиться.

Долго ехали молча. Я смотрел по сторонам, отмечая, что город потихонечку оживает. Вон, уже вместо досок заблестели витрины, появились вывески, зазывающие народ покупать мануфактуру, хлебопродукты и колбасу, а также воспользоваться услугами похоронных бюро и ювелирных магазинов. Вывески мне напомнили мое историческое время, годов девяностых, с той лишь разницей, что не было засилья иностранных слов. Еще отсутствовало слово «империя», так любимое многими моими современниками, лепившими их куда надо и куда не надо. Типа — «Империя сумок» или «Империя унитазов».

— Надо бы выбраться, — вздохнул я, кивая на угол Невского и Пушкинской улицы, украшенного старорежимной надписью «Бани. цѣна 55 копеекъ». Что-то дороговато. Читал, что до революции можно было попариться и за пять копеек, и за пятнадцать. Хотя, это же Невский проспект. А помыться бы мне не мешало. В госпитале горячей воды нет, а мыться холодной неприятно.

— Лучше вы к нам в гости зайдите, дешевле выйдет, — предложила Мария Николаевна.

— А у вас в квартире есть парная? — удивился я.

— У нас в квартире есть нагревательная колонка, — сообщила барышня. — Если пойдете в баню, с вас возьмут не меньше двухсот тысяч, да и грязно там, в общественных банях, а у нас все гораздо приличнее. — Я чуть было не завопил от радости, мол, родная, как же это здорово, но был поставлен на место следующей фразой. — Сажень дров нынче обходится в триста тысяч. Но у нас есть запас, папенька купил, можете дать тысяч пятьдесят и, пожалуйста, купайтесь.

Поначалу я слегка возмутился. Девица приглашает в гости своего потенциального начальника, но собирается слупить с него денежку. Но с другой стороны, все вполне справедливо. Ибо, как говаривал классик: «Овес нынче дорог».

— Заметано, — кивнул я.

— Что, простите? — вытаращилась Мария Николаевна.

— Заметано — значит решено, и мы с вами договорились, — пояснил я.

— Не знала, что есть такое слово, — хмыкнула девица.

— Ну, в «Словаре Ожегова» много каких слов нет, постепенно внесут, — беззаботно отмахнулся я и начал пояснять. — Революция внесла много новых слов. А есть еще социолекты. Например — в моем кругу принято говорить не «кобура», а «кабура».

— Понятно. А кто такой Ожегов и что у него за словарь? Я все-таки гимназию закончила, русский язык четыре года преподавала, но ни разу не слышала о таком^[4].

Вот те раз. А что, Ожегов еще не составил словарь? А мне-то всегда казалось, что «Толковый словарь русского языка» под редакцией Ожегова существовал всегда.

— Ожегов — мой знакомый филолог, — начал выкручиваться я. — Он молодой, но достаточно перспективный. Работает вместе с группой ученых. А его словарь выйдет в перспективе, лет через пять, может и попозже.

— Если словарь не вышел, то почему же вы на него ссылаетесь?

Вот ведь, зануда. И, не дай бог при такой сказать «кидаться тортами», вместо «тортами».

— Так надо же мне было на что-то сослаться, — хмыкнул я. — А «Толковый словарь» в однотомном издании крайне необходим. Сколько томов у моего тезки? Шесть?

— У Владимира Ивановича Даля словарь содержит четыре тома.

— Вот видите. Представьте, какого рабочему человеку таскать при себе целых четыре тома?

— Рабочий человек, как и любой другой, должен осваивать знания, чтобы пользоваться ими, не заглядывая в словари.

К счастью, мы подъехали к стенам Александро-Невской лавры. Извозчик, с жалостью посмотрел на меня, взял деньги и тихонько сказал:

— Слушай, парень, я бы такую бабу давно убил. И как ты ее терпишь?

Я только развел руками, подумав, что убить Марию Николаевну — не самый плохой вариант. Женщин еще ни разу не убивал, но можно на ком-то потренироваться.

Сойдя с коляски, я огляделся. Место вполне себе узнаваемо. Конечно, нет памятника самому князю, отсутствуют многоэтажные дома, обрамлявшие площадь, но стены, маковки церквей — все на месте. Даже зеленый цвет куполов не слишком-то блеклый. Заметив, что Мария Николаевна, прикрыв глаза, беззвучно молится, я и сам быстренько осенил себя крестным знамением, а потом зашнырял глазами по сторонам — не видел ли кто? Хорош чекист и коммунист, крестящийся на храм… Возможно пара дряхлых старух, беседующие с бородатым монахом и видели, ну да кому какое дело? Да, а разве обитель до сих пор действующая? А я-то думал, что иноков выгнали еще в восемнадцатом году. Не знал.

Надвратная церковь, дорожка, вымощенная булыжником, стены. Справа «Некрополь мастеров искусств» или, как она нынче именуется? А вот ворот почему-то нет, равно как и кассы. Напрасно. Церковь уже давно на хозрасчёте, иноки могли бы хоть какие-то денежки зарабатывать. Зато сами саркофаги стоят гораздо теснее, чем мне помнилось. Верно, далеко не все памятники пережили двадцатый век. Деревья пониже, зато кустов больше. И не одни мы здесь, тут и другие люди ходят. Даже странно, что на четвертом году Советской власти кого-то интересуют могилы великих и выдающихся.

— И как пойдем, в какую сторону? — поинтересовалась девушка.

— Справа налево.

Конечно же, справа налево, к могиле Достоевского. Постоять бы в тишине, так нет же, начинают задавать вопросы.

— И какие произведения Федора Михайловича вы вспоминаете? «Идиота»? «Братьев Карамазовых»?

Хотел сказать, что, то самое, в котором герой убивает женщину топором, но ответил честно:

— «Записки из мертвого дома».

Пока Мария Николаевна обдумывала очередной заковыристый вопрос, я отошел к надгробию Жуковского.

— Здрасьте, барышня, — услышал я незнакомый, чуть хрипловатый голос.

Обернувшись, увидел двух мужчин. Один помоложе, в солдатской шинели, с горлом, обмотанным шарфом, второй постарше и покрепче, в кожаной куртке, из под которой выглядывал треугольник тельняшки. Интересно, как это они подошли так неожиданно? Расслабился я, отвлекся на созерцание памятников. Хреново, что отвлекся. А если бы не отвлекся, чтобы это изменило? Увидев двух незнакомых людей, схватил бы за руку девицу и убежал, или полез в карман за кольтом? Вот-вот.

Молодой, хотя и выглядел более хлипким, отчего-то представлялся мне более опасным, чем тот, что покрепче.

— Вот видите, товарищ Леонид, как мы удачно зашли, — радостно пробасил гражданин в кожанке. — Говорил же я, что может тут контра водится. Я эту барышню еще вчера зыркал, она валюту продавала в Катькином садике.

— Я вчера только одну американскую десятку и продала. А больше у меня нет, и не было, — попыталась оправдаться Мария.

— Да кто вам поверит-то, фифочка? Там где одна, там и вторая, и третья, — хохотнул «комиссар», а хриплый наставительно добавил:

— Валюта, дорогая гражданочка, советской власти нужнее, нежели частным лицам.

— А кто тут представляет советскую власть? — поинтересовался я, оценивая ситуацию. Кольт вытаскивать из кармана труднее, нежели браунинг, но я вчера потренировался. Плохо, что девица стоит на линии огня, но хорошо, что меня — точнее, мой правый, слегка оттопыренный карман, закрывает.

— Мы, гражданин нэпман, из Чрезвычайной комиссии. Вы ж нэпман, правильно? А коли не нэпман, так ни один ли хрен? — прохрипел «товарищ Леонид». — Повторяю, в первый и последний раз, что валюта советской нужнее, чем вам. Так сами отдадите или вытрясти?

Успев потихоньку вытянуть из кармана пистолет, спрятал его за спину и сделал шаг вперед, поближе к Марии Николаевна. Наметив, в какую сторону откинуть девушку, стал убалтывать «чекистов».

— Если мандат покажете, то с превеликим удовольствием. А не то, вы, товарищ… — сделал я паузу, сообразив, кто стоит передо мной, — да, товарищ Пантелеев, или Пантелкин, как правильно? и вы, товарищ Гаврилов, больше на гоп-стопщиков похожи.

Кто-то скажет, что не стоит говорить бандитам, что вы их знаете. Мол, в этом случае они вас в живых не оставят. Но зная, кто стоит передо мной, можно было не сомневаться — эти нас в живых не оставят. А ведь как действуют-то нагло. Посреди бела дня, в людном месте.

— Ну ни х… себе, — выматерился ближайший сподвижник легендарного Леньки Пантелеева, бывший красногвардеец Гавриков. — А ты нас откуда знаешь?

— Да мне пох…, откуда он нас знает, — прохрипел Пантелеев.

— Мочить все равно обоих придется, — пробурчал Гавриков, засовывая руку за отворот куртки.

Неожиданно в воздухе что-то мелькнуло, раздался предсмертный вопль — уж его-то ни с чем не спутаешь, а Мария Николаевна полетела в сторону.

В долю секунды успел увидеть, что Ленька Пантелеев валится на землю, его подельник замешкался и открыв рот в недоумении смотрит на своего атамана, вскинул кольт и выстрелил в Гаврикова.

Твою же мать! И на самом деле, выстрел из кольта на короткой дистанции — убойная штука. Стрелял бы из браунинга, в черепушке бывшего красногвардейца появилась бы небольшая аккуратная дырка, а «толстенькая» пуля американского пистолета вынесла Гаврикову едва ли не половину черепа.

Ладно, это потом. Что там с Ленькой Пантелеевым, отчего он вопил? Уже не скажет, мертвехонек — у легендарного бандита проломлен висок. Чем это его так?

Убедившись, что оба злодея мертвы, протянул руку Марии Николаевне. Могла бы, разумеется, и сама встать, но я человек воспитанный.

— Не ушиблись? — заботливо поинтересовался я, посмотрев на надгробную плиту Жуковского. Вроде бы ничего, не пострадала. — Чем это вы его?

Вместо ответа девушка отмахнулась и подбежала к кустикам. Тошнит бедняжку. Как-никак, питерская интеллигенция. Кто другой бы прямо на памятник опустошил желудок.

Проблевавшись, Мария Николаевна вернулась и недовольным тоном заметила:

— Не нужно было так сильно пихаться, я бедро ушибла.

— Бывает, — хмыкнул я. — Прошу прощения, рассчитать в такой момент трудно, а оттолкнуть нужно было. Чем это вы его? Кистенем?

— Угу, — кивнула девушка, подбирая с земли муфточку и что-то увесистое, вроде гирьки, на кожаном ремешке.

Точно, мышка-норушка. В муфточку, стало быть нужные вещи запихиваешь.

Мария Николаевна, посмотрев на кровь, прилипшую к гирьке, отбросила муфточку и кистень в сторону, а сама снова метнулась к кустику. Я быстренько поднял муфту с мокрой земли, продел в нее руку с пистолетом, второй ухватил девушку и рявкнул:

— Блевать потом станешь, ноги уносим!

Надо было побыстрее уматывать. Вон, народ, услышавший выстрел, рванул кто куда — испуганные в сторону ворот, а кто посмелее, те к нам. Сейчас сюда еще монахи прибегут, потом, глядишь, тутошняя милиция нагрянет.

К воротам уже и на самом деле спешили трое монахов и четыре старушки. Протискиваясь сквозь них, я довольно-таки убедительно изобразил испуг:

— Там два бандита друг друга порешили, мозги у них вылетели, а третий с револьвером по кладбищу бегает.

Не прошло. Один монах, что покрепче, зачем-то попытался схватить меня за рукав, еще один перегородил дорогу. Американский пистолет рявкнул, выбивая из-под ног иноков весеннюю грязь и кусочки старых камней, и народ отшатнулся от нас, расчищая дорогу.

— Маша, возьми меня под руку. Идем быстро, без суеты.

Мы вышли, оказавшись на площади. Эх, жаль, что метро нет, зато на том месте, где сейчас станция, стоял одинокий извозчик. Кажется, тот самый, что привез нас сюда. Видимо, не так и много желающих воспользоваться услугами транспорта.

Завидев нас, извозчик собрался тронуть кобылку с места и сбежать, но я помахал ему рукой с муфтой:

— Пятьдесят тысяч, торговаться не станем. На Кирочную, там где кирха…

Уже в коляске, слегка успокоившись, Мария Николаевна спросила:

— А почему мы убегаем?

— А по той же причине, отчего ты не стала требовать с директора выходное пособие, — доходчиво пояснил я. — Зачем мне лишние заморочки? — Не дожидаясь, чтобы девушка стала придираться к словам, спросил. — А кистень откуда? Брат подарил?

— Да ну, брат, — фыркнула барышня. — Мне же частенько по вечерам ходить приходится, а там разное бывает. Насиловать, или убивать-то, положим, не станут, но раздеть могут. Вот и придумала. Я ведь книжки люблю читать. И про воинов, и про разбойников, которые на большую дорогу с кистенем выходили.

— А пользовались раньше?

— Один раз довелось, — призналась девушка. — Правда, по голове не била, а стукнула по локтю. Дурак один пьяный пристал — ладно бы ко мне, а он хотел башмаки с меня снять. Мол, скидывай, девка. чоботы, не я, так другие все равно снимут. Уронить хотел, ну я его и треснула, от всей души. А в локте у него аж хрустнуло. А здесь как-то само-собой получилось. Я и не думала, что насмерть убью.

— Мария Николаевна, Маша… Ты сегодня не только себе, но и мне жизнь спасла. Ты же внимание бандитов на себя отвлекла. Если бы не мы их, то они нас.

— Слышала, что убить первого человека — самое тяжелое. А дальше легче пойдет.

— Надеюсь, Мария Николаевна, что второго такого случая в вашей жизни не будет, — совершенно искренне ответил я. И не из жалости к девушке, а потому, что в ее дальнейшей судьбе, в той, что ей была уготована по моему плану, трупы не просто излишнее, а провал всего дела.

Мы замолчали. Я раздумывал — случайность это, или нет, что на кладбище нас попытались убить и ограбить? Решил, что это все-таки случайность. Был бы за нами «хвост», заметил бы. И Ленька Пантелеев, сколько помню его биографию, не сразу стал грабить квартиры совбуров, а поначалу занимался разбойными нападениями. И мышке-норушке повезло, что ее не ограбили вчера, в момент продажи десяти долларов. А почему не ограбили? Ну, мало ли, почему. У Гаврикова другие планы были, какие-то обстоятельства.

М-да, кто бы мог подумать, что будущую легенду преступного мира убьет на кладбище простая девушка, причем, случайно. Забавно. С другой стороны, нет Пантелеева, так и не станет множества проблем.

— У вас все лицо грязное… — Мария Николаевна поделикатничала, не грязь это. Не иначе, самого Леньки. — Дайте-ка, попробую очистить.

Девушка взяла у меня муфточку и принялась чистить мое лицо. Фу, какой мокрый и противный мех, но я терпел.

— Вот теперь лучше, — заметила девушка. Повертев муфточку в руках, решительно сбросила ее с пролетки.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я девушку, упихивая в карман пальто пистолет.

— А до Кирочной вполне бы тридцати тысяч хватило, переплатили вы, — заметила она с укоризной.

Если о деньгах вспомнила, значит, ожила мышка-норушка. И не стала спрашивать, почему до Кирочной, а не прямо на Шпалерную.

— Меня знобит, — пожаловалась Мария Николаевна.

— Это нервное, — уверенно сказал я, словно врач, ставящий диагноз. А что еще могло быть? Она, хоть и не вызывает симпатий, но молодец. И неизвестно, как бы пошли события, если бы не она и не ее кистень. Получается, что меня снова спасла женщина?

Сделав над собой некоторое усилие, придвинулся ближе и обнял девушку.

— Владимир Иванович, а давайте сейчас и вы к нам, на Шпалерную? — предложила девушка.

— Хорошо, — согласился я, хотя и так собирался не только довезти девушку до дома, но довести ее до квартиры. Если точнее, то до дверей.

— Вы ванну примете, и я заодно искупаюсь, — пробормотала Мария Николаевна. А потом, стеснительно сказала: — У меня бутылка водки есть. Настоящая, не самодельная. Я ее хотела папеньке подарить, но ему вредно, лучше вам…

Примечания

4

И правильно, что не слышала. Словарь появится в 1949 году.