Камера абсурда

Евгений Сухов, 2014

В центре Москвы убит известный продюсер Марк Лиснянский. Столичные сыщики немедленно приступают к расследованию и вскоре задерживают главного подозреваемого – режиссера Альберта Пиктиримова, который накануне убийства, будучи в изрядном подпитии, заявил, что собирается «завалить» продюсера. Репортер Аристарх Русаков не верит, что безобидный режиссер-алкоголик мог совершить убийство. Он начинает собственное расследование и вскоре выходит на нового подозреваемого. Русаков увлечен поиском истины и даже не подозревает, что его уже приговорили к смерти…

Глава 3. Несостоявшийся поцелуй, или Допрос второй

— Вставай, соня!

Вот ведь… А мне так хотелось досмотреть до конца этот сон про мое детство и Светку Шилохвостову из пятого «Б». Она мне нравилась, и однажды я назначил ей свидание недалеко от школы, в сквере, у никогда не работающего фонтана с мраморным лебедем и чашей из облупившейся стеклянной мозаики. Я не надеялся, что Светка придет, и ждал ее так, для очистки совести. Но она вдруг пришла! Опоздав, конечно, как и положено уважающей себя барышне, почти на пятнадцать минут. Я был растерян и совершенно не представлял, что делать, что говорить, куда идти. Язык будто присох к гортани, а руки и ноги сделались ватными и непослушными, хотя мужичком я был довольно спортивным и весьма ловким.

Светка то ли почувствовала мое состояние, то ли внутри у нее включилась какая-то природная мудрость, которая имеется у всех женщин любого возраста (ее надо только уметь или хотеть включать), и она взяла инициативу в свои руки, против чего я совершенно не возражал. Мы гуляли по городу, разговаривали об учебе, учителях, о том, что нас ждет, когда мы повзрослеем. Мне было ужасно интересно с ней. Как юному человеку с человеком уже взрослым и опытным, знающим то, чего не ведаю я. Впрочем, наверное, она и была взрослей меня. С девочками всегда так…

Был уже вечер, когда мы прощались. Я проводил ее до дома, и она поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— За что? — спросил я.

— За прекрасный день, — по-взрослому ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.

Я взял ее за руку, приблизился и потянулся к ней губами. Еще миг, и я поцелую ее, и этот поцелуй свяжет нас крепко-крепко, может, навсегда, чего мне и хотелось в тот момент. Я уже чувствовал ее яблочный запах и нежность бархатистой кожи. Сейчас мои губы коснутся ее щеки, и мы со Светкой уже никогда не расстанемся…

— Вставай, я тебе говорю…

Поцелуя не случилось. Как не случилось тогда, когда я в первый и последний раз провожал Светку Шилохвостову домой… У меня с ней вообще ничего не случилось. А жаль. Могла бы получиться красивая история, которую мы бы потом рассказывали своим детям, а то и внукам. В жизни всегда так — многое из задуманного не случается, словно вмешиваются какие-то внешние силы, неведомые нам.

Я открыл глаза и увидел Ирину. Она была уже одета и держала в руке чашечку кофе.

— Пей кофе, быстро умывайся, одевайся и пошли, — заявила она, и в ее голосе прозвучали знакомые нотки маминого голоса. Мама так безапелляционно говорила, когда собирала меня в ненавистный садик. Конечно, не предлагая сначала испить кофе.

Я сел на постели, принял из рук Ирины чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был горячий, но пить можно. Удивительное дело: как это у Ирины получается именно так, как надо мне и как я больше всего люблю. Я ведь никогда не говорил ей, что мне нравится кофе такой-то температуры и такой-то крепости. Как не говорил и многое другое, что она про меня знала. Вот только откуда?

Аленина с дочерью жили в особняке Лисянского в Мякинино, куда он перебрался от своей гражданской жены после того, как сошелся с Натальей Валерьевной. Светлана Аркадьевна также проживала в клубном поселке Рублево-Мякинино. Очевидно, Лисянский расстался с ней мирно, без битья посуды и мордобоя, иначе он не поселился бы со своей новой пассией столь близко от бывшей, хоть и гражданской, но супруги.

Нам долго не хотели открывать. Как потом оказалось, Наталья Валерьевна надеялась, что к домофону подойдет дочь, а Маша рассчитывала, что нам ответит мать. Ну всегда так!

Наконец в домофоне раздался голос Алениной:

— Вы кто?

Ирина посмотрела в камеру над входом и сказала:

— Я дочь Альберта Андреевича Пиктиримова. Со мной мой друг журналист Русаков. Нам надо с вами поговорить.

Наступило молчание. Наверное, Аленина раздумывала, пускать нас или гнать взашей, но как не пустить дочь своего режиссера? Для этого нужны веские основания, которых у Натальи Валерьевны не имелось. И калитка в воротах открылась.

Мы прошли по гравийной дорожке к двухэтажному деревянному коттеджу, исполненному в псевдорусском стиле, правда, без особых вычурностей и аляповатости, почему-то выдаваемой за национальный колорит. Очевидно, у Лисянского был неплохой вкус, если он выбрал для себя и новой семьи не чужеземные «резиденции» и таунхаусы, а добротный русский дом с гектаром земли и вековыми соснами и голубыми елями на участке.

Мы поднялись на крыльцо и подошли к дубовым дверям. Тотчас раскрылись входные двери, и перед нами предстала Наталья Валерьевна Аленина собственной персоной. На ней не было ни капли макияжа, и ее природная славянская красота идеально гармонично сочеталась с шелковым пеньюаром, поверх которого был накинут шелковый же халат. Наталья Валерьевна улыбнулась и несколько виновато произнесла:

— Простите, что заставила вас ждать. Но, согласитесь, для визитов еще немного рановато. К тому же, — добавила она, — мы с дочерью попросту еще спали…

— Это вы нас простите, что мы так рано, — улыбнулась в ответ Ирина, выбравшая для своего поведения тактику светской дамы. — Просто мы узнали, что вечером у вас съемки, вот и решили посетить вас с утра пораньше, дабы ни вас, ни нас не поджимало время.

Мы вошли в большой холл, переходящий в каминный зал, и уселись на кожаных диванах друг против друга. В конце зала возле самого окна находилась широкая деревянная лестница, ведшая на второй этаж. Гостиная была отделана в модном ныне среди небедных людей экостиле. То есть ни пластика, ни искусственного камня или плитки и прочих ненатуральных материалов не было и в помине.

— Познакомьтесь, — сказала Ирина, указав на меня Алениной, — это мой друг — телерепортер Аристарх Русаков.

— Наталья, — подала мне свою руку Аленина, и я с напускным благоговением ее пожал. Конечно, несильно, а так, слегка.

— Аристарх обладает большими дедуктивными способностями, — начала Ирина светскую беседу. — Он любезно согласился помочь моему отцу выпутаться из… сложного положения, в которое он попал в связи с убийством вашего… — Ирина сделала вид, что не может подобрать нужного слова, и в ожидании помощи посмотрела на Аленину. Наталья Валерьевна поняла этот взгляд и произнесла:

— Мужа… Называйте Марка моим мужем, ведь мы создали с ним семью. И к Машеньке он относился как к дочери…

— Спасибо, Наталья Валерьевна, — сказала Ирина и продолжила: — Так вот, мой друг Аристарх согласился помочь моему отцу в том, чтобы найти настоящего убийцу вашего мужа. Мы с Аристархом убеждены, что мой отец ни в чем не виноват…

— Я тоже в этом убеждена, — искренне, как мне показалось, сказала Аленина. — Марк и Альберт Андреевич были добрыми старинными друзьями, и это всем хорошо известно. — После этих слов Наталья Валерьевна перевела свой взор на меня и с интересом спросила: — А вы, Аристарх… э-э-э…

— Зовите просто Аристарх, — охотно помог я актрисе.

–…ведете собственное расследование?

— Ну, как вам сказать… — начал было я, но Ирина не дала мне договорить:

— Ведет, ведет. Просто мы это не очень афишируем.

— А как же полиция? — Аленина задала этот вопрос уже нам обоим. И Ирина ответила за нас так:

— Полиция считает отца главным подозреваемым. И пока не собирается менять своего мнения.

— Печально, — немного посмурнела лицом Наталья Валерьевна.

— Еще как, — согласилась Ирина. — Если отца арестуют, кто будет снимать фильм?

— Да, действительно? — посмотрел я на Аленину. — Как бывает в таких случаях, когда фильм запущен, а режиссер вдруг умирает, ложится в больницу или садится в тюрьму, не приведи ничего этого господь в отношении режиссера Пиктиримова, — добавил я, чтобы показать Ирине, что мои слова ни в коей мере не относятся к ее отцу.

— Тогда продюсер выбирает для съемок фильма нового режиссера, — немного подумав, ответила Наталья Валерьевна.

— А если нет и продюсера? — спросил я.

— Ну, я не знаю… — опять не сразу ответила Аленина.

Мы все трое немного помолчали, пытаясь в уме ответить на мой вопрос. И, похоже, никому в голову не пришло ничего утешительного.

— Значит, вы не верите, что Пиктиримов мог убить вашего… мужа? — задал я новый вопрос, так, для разгона, на который в отличие от предыдущего вполне можно было ответить.

— Нет, не верю, — твердо ответила Наталья Валерьевна.

— А почему? — посмотрел я на актрису.

— Потому что этого он сделать просто не мог, потому что это не в его характере, потому что смерть продюсера Лисянского режиссеру Пиктиримову попросту не выгодна, в конце концов. Ведь Марк финансировал фильм, который бы вернул Альберта Андреевича в обойму действующих режиссеров и сделал его известным и вновь востребованным, — вполне убедительно промолвила Аленина. — Согласитесь, кто же рубит сук, на котором сидит? Пиктиримов человек неглупый и очень, очень талантливый. А убить — значит поставить на своем будущем, на всех своих творческих планах, да и на себе самом крест… Нет, — сделала небольшую паузу Наталья Валерьевна и повторила: — Альберт Андреевич, вне всякого сомнения, никого не убивал.

— А кто тогда мог это сделать? Что вы по этому поводу думаете? — задал я привычный «следовательский» вопрос.

— Этот вопрос мне уже задавал следователь, — произнесла Аленина.

— И как вы на него ответили? — поинтересовался я.

— Я ответила, что не знаю, — вяло произнесла Наталья Валерьевна.

— У вашего мужа не было врагов? — спросил я.

— Наверное, были, — пожала плечами актриса. — У богатых людей всегда есть враги и недоброжелатели. Так уж устроен наш российский человек, а зависть — одна из составляющих нашего менталитета.

— То есть назвать фамилии людей, которые могли бы являться врагами продюсера Марка Лисянского, вы никак не можете? — задал я уточняющий вопрос.

— Увы, к сожалению, — ответила Наталья Валерьевна.

— Скажите, а где вы были тем злополучным вечером, когда вашего мужа… когда ваш муж встречался со своим другом и режиссером Пиктиримовым? — спросил я.

Аленина с каким-то странным и исполненным то ли негодования, то ли возмущения интересом посмотрела на меня и криво усмехнулась. На ее приятном лице на мгновение обозначились жесткие черточки, что явно выказывало ее недовольство столь нелицеприятным вопросом. Нет, это был не испуг, не растерянность и не удивление. Это было затаенное раздражение и даже, как мне показалось, некая затаенная злость.

Конец ознакомительного фрагмента.