Большая игра

Евгений Петрович Горохов, 2018

Добрынин видит интересные сны. Вот он бродит по пустыне с пророком Моисеем и иудеями и убивает врагов Моисея. В другом сне он в Иерусалиме убивает Иуду за предательство Иисуса Христа, а в реальной жизни убиты священник и певец. Добрынин понимает, между его снами и этими убийствами есть какая-то связь. Ему предстоит во всём разобраться. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Облака белые и огромные, заслонили они всю синеву неба. Теперь стало небо белым, а посредине неба люстра. И глядя в небо, говорил я:

— Господь всеведущ и укажет нам верную дорогу. Спасибо Господи за любовь твою и милость!

Тимофей сидит на подушке у моей головы, и, наклонив свою бархатную мордашку, внимательно слушает меня. А на небе облака белые, белые…. Да не облака это вовсе, а потолок!

— Чёрт! Этот грёбаный египтянин мне всю рожу из пращи разбил! Как же я теперь на работу пойду?! — я соскочил с дивана.

Зеркало отражало мою всклоченную, сонную физиономию. И только! Никакого следа от удара камнем из пращи.

«Да это всего лишь сон, — подумал я, — но какой интересный».

Тимофей поев, смотрел в окно за воробьями. Я допивал кофе, когда зазвонил телефон, это был оперативный дежурный.

— Привет Гоша, — сказал он. — У нас криминальный труп нарисовался.

— Где?

— В строящемся доме на улице Аделя Кутуя, если ехать в сторону Дальнего посёлка.

— Найду, — ответил я, и положил трубку.

Солнышко сияло на синем небе, тополя шелестели сочной, зелёной листвой. Такая кругом благодать, что, не удержавшись, воскликнул я вслух:

— А здесь лучше, чем в Синайской пустыне!

— Ты что там был? — услышал за спиной печальный голос.

Оглянувшись, увидел своего соседа. Кучерявый Мишка лет на семь старше меня. В молодости много девчонок сохло по его кудрявой голове. Но годы идут, шевелюра Мишки поседела и поредела, и весь он стал какой-то рваный и потрёпанный. Это из-за того, что Мишка, мужик битый жизнью и собутыльниками. Всюду его сопровождает пудель, такой же драный, как и хозяин. Мишка постоянно тёрся возле пивнушки, стреляя деньги на пиво, и четвероногий друг при нём.

— Гошь дай двадцать копеек, — уныло попросил он.

— Держи, — выгреб я всю мелочь из кармана.

— А сигаретку дашь? — настырничал сосед.

— Не курю — ответил я и отправился к своему гаражу.

***

«Мы живём как на вулкане

И всю жизнь играем в тир

В этом тире каждый стал из нас мишенью….»

Хрипло пел Игорь Сальников в радиоприёмнике, пока я на своей «девятке» добирался до места. В последнее время этот певец стал жутко популярен. По радио, и по телевизору постоянно крутили его песни.

«Вот уж действительно какому-то бедняге не повезло, и оказался он битой мишенью» — думал я, подъезжая к стройке.

— Куда идти? — спросил у водителя дежурной машины.

— На третьем этаже найдёшь, — ответил тот, не отрываясь от газеты.

Прыгая по доскам, я кое-как добрался до места.

— Добрынин, ты живёшь в пяти минутах ходьбы, а добирался, чуть ли не час! — набросился на меня начальник уголовного розыска Минвалиев.

Фамилия у него слишком длинная, потому зовём мы его короче — Мина. С первого взгляда видно, что Мина с бодуна, потому как сильно потеет, и шибко злой. Проворчав что-то нечленораздельное, он продолжил уже спокойно:

— Плохо дело Гоша.

— Согласен с вами, нужно добираться быстрее до места происшествия, — кивнул я.

Мина пресно пожевал губами, и, вздохнув, помотал головой:

— Не в этом дело. Третий нераскрытый криминальный труп. Три убитых женщины за четыре месяца. Многовато.

— Думаете что серийщик?

— Рано пока об этом говорить, — пожал плечами Минвалиев. — Общего во всех этих убийствах только то, что все потерпевшие «синюшки». Будем разбираться. Ты пока возьми Шергина, и пройдитесь по ближайшим притонам.

Серёга Шергин — участковый инспектор. Сильно обрадованный этим заданием, он потащил меня прочь. Энтузиазм Шергина вполне объясним, после осмотра трупа, участковый должен отправить покойника в морг. Как он это будет делать, никого не интересует. И машину, и помощников, которые будут помогать грузить труп, участковый ищет сам. Естественно, что каждый околоточный старался избежать такого геморроя.

— Тут недалеко Светка Канус живёт, местные алкаши её Анус прозвали. У них день и ночь кто ни будь тусуется. Пойдём, может, что и про покойницу узнаем, — предложил Серёга.

Весело болтая о всякой ерунде, мы дошли до халупы напоминающую избушку старика в сказке « О золотой рыбке». Шергин толкнул калитку, и деловито вошёл во двор, я следом. Сзади, в собачьей будке послышалось ворчание, и я боязливо вздрогнул.

— Не бойся, это Шарик, — сказал, не оборачиваясь, Серёга. — Так для порядку рычит.

В маленькой комнате, тёмной как склеп, на кровати сидело существо неизвестного пола и возраста. Одето сие чудо было в чёрную телогрейку и линялые джинсы.

— Доброе утро тётя Маша, — поздоровался Шергин. — Как здоровье?

— Здравствуй Серёженька, — прошамкало чудо. — Поясница ноет. Видать к дожжу

— А где Светка?

— В хозтовары, за динатуркой побегла. А что тебе до неё Серёженька?

— Посоветоваться хочу.

Бабка не успела ничего ответить. Хлопнула дверь, и на пороге возникла сама Светка — одутловатая девица, одинаковая, что в длину, что в ширину. На вид ей было не больше тридцати лет.

— Привет Шергин, — бросила она на ходу, и полезла за печку.

— Свет, а мы к тебе.

— Ох, ты радость, какая. На свидание решил пригласить! — засмеялась та.

–С удовольствием бы, да работы много, — вздохнул Серёга. — Труп женщины нашли, и сдаётся мне, ты её знаешь. Пойдем с нами, посмотришь.

— Ещё чего, — хрюкнула Светка.

— А я тебе за это рубль дам, — соблазнял её коварный Серёга.

— Сходи Света, помоги органу, — попросила старуха.

И манимая заветным рублём, Светка проявила свою высокую гражданскую сознательность. Шергин хорошо разбирался в людях и знал к кому обратиться. Едва взглянув на труп, Светка заявила:

— Это Зинка с улицы Заслонова.

— Давно её видела? — спросил Минвалиев.

— А хрен её знает, и не упомню, — пожала пухлыми плечами Канус. — С неделю уже, наверное, не наведывалась ко мне. Она всегда с деньгами приходила. Бухло, приносила, и на жизнь плакалась, когда до пьяну напивалась.

— Где она работала? — допытывался Мина.

— Нигде.

— А деньги где брала на выпивку?

— Известно как, — засмеялась Светка, — отсосёт кому за трёшку, вот и деньги. Баба она была в самом соку — смерив Минвалиева взглядом, продолжила — Ваш брат на неё сильно западал.

Мина поправил очки, и, кашлянув, ответил:

— Я с ней незнаком.

— Мы этого знать никак не можем, Рем Ринатович, — философски заметил я.

Минвалиев зло, глянув на меня, открыл, было, рот, но опередил его Шергин.

— У кого она могла зависать? — спросил он Светку.

— Да мало ли, — хмыкнула Светка. — Хотя погодь! Третёва дня, я её в магазине с Колымой видела.

— Вот это уже кое-что! — оживился Минвалиев. — Шергин, Добрынин давайте к Колыме.

— А мой рупь?! — встрепенулась Светка.

Шергин, похлопав себя по карманам, сказал:

— Должен буду.

— Ну, никакой веры мусорам нету! — взревела обманутая, обиженная, оскорблённая Светка.

— Держи, — протянул я ей металлический рубль, как-то нужно защитить честь милицейского мундира

Большую часть из своих пятидесяти лет, Юрий Малышев провёл в «зонах» и тюрьмах. Он и родился то в колымском лагере. Отсюда и кличка — Колыма. Жил он на улице Волочаевской, сплошь состоящей из бараков

— Стучаться думаю, нам смысла нет, — заметил Шергин, и толкнул оббитую дерматином дверь.

Мы пошли по длинному, тёмному коридору.

— Кого там ещё черти принесли?! — послышался визгливый женский крик из ближайшей комнаты.

— Это я Манюня, — ответил Шергин. Обернувшись ко мне, он пояснил: — Сожительница Колымы. Ты осмотри дальнюю комнату, а я кухню, и другую комнату.

Две изрядно помятые физиономии уставились на меня, едва я открыл дверь.

— Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, — продекламировал я, разглядывая их. — Доброе утро Манёк, что ж ты ночевать-то, домой не пошёл. Живёшь в двух шагах, но нет, валяешься на чужом диване.

Мучимый похмельем, Манёк старательно вспоминал моё имя. Мозг его работал на пределе возможностей, вот — вот закипит, и я, опасаясь за его разум, сказал:

— Добрынин моя фамилия. Вспомнил?

— Я понял, что ты мент, — кивнул Манёк, — а как зовут, убей, не помню.

— Убивать не буду, — смилостивился я. — Зовут меня Игорь. Может, с приятелем познакомишь? Как принято в благородном обществе.

— Нуртын, моё погоняло, — хмуро ответил тот.

— Вот и славно, а всё что мне будет нужно, я о тебе узнаю.

В комнату вошёл Шергин.

— Ну, добры молодцы, карета подана. Милости прошу в гости к нам. — возвестил он.

Оказывается, пока я мило беседовал с Маньком и Нуртыном, участковый вызвал машину.

— Ну, ехать, так ехать, — вздохнул Манёк.

Манюня с Колымой, словно королевские особы, величаво прошествовали к милицейской «буханке», следом свита, в лице Манька и Нуртына.

— Манюня сказала, что Зинка бухала с ними вчера. Все действующие лица на месте, осталось среди них вычислить убийцу, — сказал Шергин. — Кстати, Гоша, когда справку на раскрытие подавать будете, не забудьте меня включить.

Он сел в мою «девятку», я открыл дверцу водителя, и так же собирался сесть, но меня окликнула женщина вешавшая бельё во дворе:

— Молодой человек, вы Манюню с Колымой надолго забираете?

— Ничего вам пока сказать не могу, — ответил я, подойдя к ней.

— Подольше бы, — вздохнула женщина. — Надоели они со свое пьянкой. Колыма вчера в дымину был. С какой-то девахой шлялся. Упал в подъезде, и орёт: «Зинка е….твою мать, встать помоги!»

— А во сколько это было?

— Около шести вечера, — подумав, ответила женщина. — Ушли куда-то с ней, а пришёл он уже один.

К семи часам вечера все допросы были закончены. Колыма сознался в убийстве Зинки, и написал явку с повинной, а Манюня горестно вздыхая, причитала:

— Где ему Зинку зарезать, он после обеда уже на ногах не стоял. Муху убить не смог бы, не то, что эту б…ь зарезать!

Мина был страшно рад.

— Иди Игорёк отдыхай, — сказал он, довольно потирая руки. — Завтра добьем это дело.

Сам не знаю почему, но первое что я сделал, возвратившись в свой кабинет, позвонил Велесову.

— Я ждал вашего звонка Игорь Дмитриевич, — обрадовано сказал тот, едва я назвался. — Приезжайте ко мне, чаю попьем, поговорим.

Уютно у Велесова. Маленькое, удобное кресло, лампа с зелёным абажуром. Как хорошо! К тому же приятно когда тебя внимательно слушают, даже если ты просто рассказываешь свой сон. Что касается Владимира Семёновича, то он светился от счастья, слушая меня.

— Просто удивительно! Я даже не мог предполагать, что будет такой результат, когда погружал вас в гипноз, — ликовал Велесов. — Скажите Игорь, вы действительно не читали Ветхий завет?

— Никогда не читал, — подтвердил я. — Пионерское и комсомольское воспитание, не позволяли мне читать такого рода книги. Хотя бабка моя была верующей, и пыталась рассказывать о Библии, но я её никогда не слушал.

— Понятно, — улыбнулся Велесов. — О Пятикнижии вы так же не слышали?

— А что это?

— Иудеи называют её Тора, состоит она из пяти книг: Бытие, Исход, Книга Левит, Книга Чисел и Второзаконие. В сущности, Ветхий завет это краткий пересказ Пятикнижия.

— Понятно, — кивнул я.

— Что вам понятно? — с интересом посмотрел на меня Велесов.

— Ну, про Пятикнижие, — промямлил я.

— Я не об этом, — нетерпеливо сказал Велесов. — Интересно оказалось то, что, судя по всему, ваш предок Иексей совершил исход из Египта вместе с Моисеем, а его брат Элксай к тому же был одним из многих авторов Пятикнижия.

— Так что же мой предок был евреем?

— Иексей не был евреем, и даже не был иудеем. По той причине, что ни евреев, ни иудеев, в то время как народ ещё не существовали. Несколько тысячелетий назад, Моисей, которого те люди называли месшиах — что значит пророк, вывел некоторое количество родов или по-другому — колен, из Египта.

— Занятно, — брякнул я, что бы лишь, что-то ответить.

— Очень интересно написал об этом отец Алексей Герш в книге « О вере». По его мнению, пророк, всей своей жизнью призывает людей жить праведной жизнью. Сам Алексей Герш, для нас его современников, может считаться эталоном порядочности. Вам Игорь просто необходимо ознакомиться с его книгами. Уверен, вы во многом пересмотрите свою жизнь.

Велесов продолжал рассказывать о Герше, а я задумался. Если придерживаться теории о праведности, я, умолчав о возможной непричастности Колымы к убийству Зинки, поступаю непорядочно. Впрочем, какое мне дело до этого старого уголовника?

— Вы совершенно меня не слушаете, Игорь Дмитриевич, — слова Велесова, продрались до меня, сквозь дебри моих мыслей, — взгляд у вас отсутствующий.

— Простите Владимир Семёнович, задумался.

— О чём, если не секрет?

Сам не знаю почему, но я рассказал Велесову об убийстве Зинки, и о сомнениях в виновности Колымы.

Прихлёбывая чай, доктор в задумчивости смотрел на меня. Так долго, что мне начало казаться, что на лбу у меня узоры, а он рассматривает их. Наконец Владимир Семёнович спросил:

— Скажите Игорь, вы действительно считаете, что Колыма не виноват?

— Отвечу так: я не уверен в его виновности.

— А как же постулат: «Любое сомнение трактуется в пользу обвиняемого»?

— Это пусть судья решает, виновен Колыма или нет. Впрочем, он написал явку с повинной, думаю, что срок ему обеспечен.

— И вы считаете это справедливо?

— Ну, доля справедливости в этом есть, — кивнул я. — Этот Колыма отнюдь не праведник. Грехов за ним немало, и в том, что он сядет, есть элемент справедливости.

— Не могу согласиться с вами! — хлопнул ладонью по столу Велесов. — Справедливость и законность в данном случае смыкаются. Колыма должен понести наказание, но только за доказанные преступления. Вы же Игорь, пользуетесь законом, словно кистенём. Бьёте им первого попавшегося, что б дырки в следствии заткнуть. Не об этом ли говорил Шарапов в фильме: «Место встречи изменить нельзя»?

— Что же вы посоветуете мне делать?

Подумав, Владимир Семёнович сказал:

— Понимаете Игорь, мы живём в ненормальной стране. И эту ненормальность, наши доморощенные русофобы, называют уникальностью. Мы в отличие от Западного мира, застряли в феодальном строе. Вспомните нашу историю: сначала царь, который мог казнить или миловать по своему усмотрению. Потом пришли большевики, и так же не шибко почитали закон. По существу у нас преобладают воровские понятия, а не правосудие. Вот и вы руководствуетесь этими понятиями. Тут совершенно нет вашей вины, вы так воспитаны. На Западе самые инициативные и трудолюбивые, формировали класс буржуа, и именно этот класс, заставил феодальное общество чтить закон. Иначе нельзя! Без соблюдения законов не возможно предпринимательство. У нас же наплевательское отношение к законам. Зачем он нам, когда всё решает хозяин-барин. В этих условиях свято чтится только одно — быть в стаде и не высовываться. Инициатива у нас наказуема. Но поверьте, Игорь, так долго не будет. Вы же видите, что твориться вокруг. Власть понимает, что душить инициативу больше нельзя, и осторожно отходит от своих ортодоксальных коммунистических позиций. Знаете, Игорь, будущее за умными, инициативными людьми, а вы один из них, я это вижу. Поэтому-то и встречаюсь с вами. Я разглядел в вас родственную душу. За нами будущее! Поверьте в это Игорь. Скоро мы будем управлять нашей страной.

— Я очень внимательно прослушал вашу прочувственную речь, но не понял одного. Какое отношение имеет Колыма к людям будущего, к коим вы причислили меня? — с улыбкой спросил я

— Колыма, никакого. Вы же, если согласны с моими умозаключениями, должны пойти против течения! У вас отличный, от серой массы путь. Так сделайте же первый шаг!

— Какой?

— Найдите настоящего убийцу этой несчастной Зинки!

Книга батюшки Герша, оказалась настолько занимательной, что я проглотил её залпом. Размышляя о месшиахе Моисее, я незаметно задумался о своей жизни, и пришёл к печальному выводу — жизнь моя далека от праведности. К стыду своему я не всегда поступал порядочно. Но коли осознал это, значит не пропащий я! Что ж начну жить по-новому. Утро выдалось ясное и пригожее. Солнце весело светило с безоблачного неба, и воробьи громко шумели у лужи.

«Мы будем жить теперь по-новому. Мы будем жить теперь по-новому, — мурлыкал я себе под нос, шагая к гаражу. — Теперь я новый человек».

Воробьи, прекратив драку, дружно подтвердили:

–Целовек! Целовек!

***

Сразу после совещания, я вытащил из камеры Колыму. Того изрядно трясло, то ли с похмелья, то ли от перспективы оказаться под судом за убийство. Долго я пытался выяснить, что и как он делал в день убийства, никакого толку. Бедный Колыма решительно ничего не помнил. Не мудрено, пьян был в зюзю.

— Ладно, — вяло махнул он рукой. — Явку с повинной я написал. Чего ты хочешь?

— Найти настоящего убийцу.

— Зачем тебе это нужно? — посмотрел на меня исподлобья Колыма. — Отвечу за чужую мокруху. Кто знает, может это кара Божья за грехи мои?!

— Тоже мне кающийся грешник выискался! — фыркнул я. — Ты отвечай за свои грехи, я только рад буду. Не зря же сказано: «Каждому своё».

Беседа с Манюней так же не внесла ясности. Людей в тот день у них дома было много. К обеду о моей активности стало известно Минвалиеву.

— Чем ты весь день занимаешься?! — накинулся он на меня, едва я переступил порог его кабинета.

— Поиском убийцы Зинки, — ответил я, усаживаясь на стул.

— Опомнился! — всплеснул руками Мина. — Да убийцу ещё вчера задержали. Или ты не в курсе?!

— То, что Колыма написал явку с повинной, ещё не значит, что он убийца.

— А ты хорошо изучил материалы дела?! — у Мины даже очки запотели от возмущения. — Соседка пояснила, что она видела как Колыма и Зинка уходили, а возвращался тот один.

— Она лишь видела, что Колыма вернулся один. Зинка могла вернуться позже. Колыма был пьян вдрызг. До магазина он ещё мог дойти, но до стройки на Аделя Кутуя ему в таком состоянии не добраться. А уж убить Зинку, ему точно было не под силу.

— Добрынин ты случаем не забыл, что работаешь опером, а не адвокатом?!

— Нет, не забыл. Помню я так же то, что каждое сомнение трактуется в пользу обвиняемого, а тут их слишком много.

— Хватит демагогии! — хлопнул кулаком по столу Мина. — Улик против Колымы достаточно. Тебе больше не зачем заниматься этим делом. Что за опера пошли?! Раньше делали то, что нужно без всякой самодеятельности, и порядку было больше.

— Конечно, опера были покладистые, — усмехнулся я. — Добывали нужные улики, а ненужные уничтожали.

Удар был ниже пояса. Мин хлопал ртом как рыба на берегу, а сказать ничего не мог: три года тому назад, случился у нас в районе квартирный разбой с убийством. Воры влезли в квартиру, и обнаружили там не ходячую бабульку. Они ударили её гантелью по голове. Случай из ряда вон выходящий. Само собой, Москва взяла на контроль это дело. Тогда удалось быстро выйти на двух отморозков: Кощея и Зайца. Опера немного опоздали, Кощея за день до ареста, зарезали в пьяной драке, а Заяц на допросах пошёл в полный отказ. В день, когда был совершён разбой, он с язвой желудка валялся в сельской больнице. Была даже справка в деле. Её-то Мина и настойчиво посоветовал оперативнику Печорину из дела изъять.

Быстро отчитались перед Москвой о раскрытии преступления. К тому времени Заяц повесился в камере, а вскоре задержали на квартирной краже одного уркагана по прозвищу «Халявый», это был двоюродный брат Кощея. Он-то и поведал нам, что были они вдвоём с Кощеем в этой злосчастной квартире. Именно Кощей и тюкнул бабку гантелью по голове.

Заяц из камеры отправился на кладбище, а в неё взгромоздился оперативник Печорин. Мина же на голубом глазу заявил, что про справку из деревенской больницы слыхом не слыхивал, и куда она делась, не знает. Отгрёб Печорин бы реальный срок, но начальнику отдела Газитуллину, должны были присвоить полковника, и ЧП с кадрами ему было ни к чему. Спасая свои полковничьи погоны, он ужом вывернулся, но дело замял, и Печорина из камеры выдернул.

Страсти улеглись, и Печорин со временем стал заместителем Мины. Внешне они вели себя друг с другом благопристойно, но разок по пьянке, Печорин сильно начистил рожу Минвалиеву. Историю эту я услышал от самого Печорина.

Удар по яйцам всегда эффективен, а моё упоминание об этой неприглядной истории имело для Мины такие же последствия. Долго он не мог очухаться, и хлопал губами. Наконец овладел собой на столько, что мог связно говорить, процедил сквозь зубы:

— Ладно, занимайся Колымой, если считаешь нужным. Иди!

Мина уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор закончен. Ну вот, я в новой жизни приобрёл первого врага. Впрочем, невелика проблема! Пока же я получил карт-бланш. Правда, только на сегодняшний день.

Я еще раз опросил Нуртына, Манька и Манюню. Куча народа побывала в тот злополучный день у Колымы, и пришлось всех вытаскивать. Большую помощь оказал мне в этом деле Шергин. Но итог неутешителен: никто из них не мог убить Зинку.

Пришлось начинать всё сначала. И тут, Нуртыну и Маньку надоело на нарах чалиться, они зашевелили мозгами и вспомнили, что был ещё один, кого я не опрашивал. Звали парня Витёк, он якобы даже запал на Зинку. Но кто это такой, и где живёт, никто не знал. Где его теперь искать?

Опять помог Шергин, прошерстив всех алкашей и блатных, он в девять часов вечера позвонил мне.

— Нашёл я этого Витька! — возбуждённо орал он в трубку. — Заезжай ко мне в опорный пункт.

Щуплый, рыжий Витёк снимал комнату в старых домах на улице Патриса Лумумбы. Держался он нагловато, но его бегающие, лисьи глазки, выдавали страх.

— Требую адвоката, — твердил он как заведённый.

— Ты даже не знаешь, о чём мы с тобой хотим поговорить, а уже адвоката просишь, — усмехнулся я.

— Что очко взыграло? Вину, какую за собой чувствуешь? — ласково поинтересовался Шергин. — Если это так, ты покайся, легче станет.

— Ни чего я не чувствую! — закричал Витёк, но на всякий случай отодвинулся подальше от Серёги. — А знаю одно, просто так менты по ночам в квартиру не вломятся. Небось, дело, какое пришить хотите!

— Ну, зачем так грубо говоришь, — картинно всплеснул я руками. — Ничего мы тебе шить не будем. Только скажи, зачем ты Зинку убил?

Вопрос этот Витька не удивил, он лишь грустно усмехнувшись, сказал:

— Я ж говорил, шьёте! Плевать я хотел на эту х..соску.

От этих слов меня озарило, и я, рассмеявшись, спросил:

— У тебя там, на стройке не встал?

Вообще-то я медленно соображаю, а тут непонятно как это у меня с языка слетело. Реакция Витька была молниеносна, как вспышка.

— Тварь подколодная! — завизжал он. — Эта сука сказала, что ещё никогда такого маленького стручка не видела! Ещё ржала как лошадь, мразь!

— И за это ты её ножом потыкал? — спросил я.

— А вы докажите! — орал Витёк.

— Докажем, — пообещал я. — Всё докажем.

Опергруппа, которую мы вызвали, изъяла свитер со следами крови и нож.

***

Поспать мне в эту ночь почти не удалось. Собственно даже сном это назвать нельзя. Снились обрывки допросов Колымы, Манюни, Манька. Однако утром я был бодрым и полным сил. Придя на работу, первым делом поднял к себе из камеры Витька.

— Ну чего тебе ещё от меня нужно? Я же сознался во всём? — заныл он, едва сел на стул. — Всё же рассказал!

— Согласен, — кивнул я. — Но сейчас расскажи, как на пустыре за старым аэропортом ты убил гражданку Тимофееву.

— Какую ещё Тимофееву?!

— В миру более известную как Рамона. Грубиянка она знатная, лично был знаком с покойницей. Нахамила тебе что ли?

— На х.. послала. Я её весь день поил, а она сучка за базаром не следит.

Витёк опомнился, а потом махнул рукой:

— А семь бед один ответ! Давай бумагу, явку с повинной писать буду. А эта старая сволочь Рамона, смерть свою заслужила. Ещё о ком спрашивать будешь?

— Буду, — кивнул я.

Перед обедом Минвалиев вызвал меня к себе.

— Ну, Гоша ты и завернул комбинацию! — воскликнул он, потирая руки. — Два висяка за какие-то три часа раскрыл.

— Что тут скажешь, талантлив, — скромно заметил я.

— Ну, ты нахал! — хохотнул Мина. — Если нет горящих материалов, иди, отдыхай. Заслужил!

— Далеко собрался? — спросил меня Шергин, встретив у отдела.

— Мина дал мне выходной.

— На пенсии отдохнём, — рассмеялся Серёга. — Мне за раскрытие убийства выговор снимают, так что скоро капитана получу. С меня простава, пошли!

— Хорошо, — кивнул я. — Только с начала машину в гараж поставлю.

До шести вечера мы пили водку с Шергиным, в его опорном пункте, а потом я отправился домой.

«Приму душ, и завалюсь спать», — решил я.

Сидя на краю ванной, я смотрел на поверхность воды. Струя из крана упруго врезалась в воду, а на поверхности воды колебалось моё отражение. На секунду я закрыл глаза, и когда открыл их, страх клещами сжал моё сердце. С поверхности воды на меня смотрела мерзкая физиономия какого-то старикашки.

«Это ещё кто такой?!» — вздрогнул я.

Я открыл рот, и противный старикашка разинул свою беззубую пасть.

— Это что я что ли?! — покрываясь холодным потом, завопил я.

За спиной у меня раздался скрипучий смех.