Пробуждение каменного бога

Евгений Панкратов (2024)

В результате таинственного катаклизма герой попадает в загадочный мир, где ему предстоит выжить в экстремальных условиях, завести новых друзей, нажить новых врагов и исполнить древнее пророчество.

Глава 3.

Дрема. Полусон. Граничное состояние между сном и явью, неизменно сопровождаемое ощущением тепла и уюта. И сознание, и тело расслаблены, приятная истома разливается по всему организму. Просыпаться окончательно нет никакого желания, но и заснуть уже не получится. Все проблемы и тревоги словно выветрились из головы.

Дрема всегда ассоциировалась у меня с небольшим мохнатым существом. Оно приходит к детям. Ляжет под бочок, приобнимет, — с ним и тепло и уютно. К сожалению, дрема не любит взрослых и чем старше становится человек, тем реже она его посещает. Я уже давно не испытывал подобного чувства.

Краем сознания, я уловил негромкие звуки. Остатки сна как майкой сдуло. Неприятно засосало под ложечкой. Почему-то я уже знал, что именно увижу, когда открою глаза. Может, из-за запаха.

Пахло кошачьей шерстью, а у меня дома кошек не было.

Я лежал на груде меховых одеял, расстеленных на полу небольшой комнаты с темными деревянными стенами. Кое-где со стен и потолка свисали пучки засушенных трав. Помещение было чистым. Свет проникал сквозь небольшие оконца, расположенные под самым потолком.

За мной следили, и мое пробуждение не осталось незамеченным, в комнату вошли двое, мужчина и женщина.

Представители этого народа действительно походили на кошек, но человеческие и кошачьи черты в них настолько переплелись, что трудно было отделить одно от другого. Нельзя было с уверенностью сказать, что голова у них кошачья, а тело человеческое, или наоборот.

Хотя к кошачьим чертам можно было отнести их заостренные высоко посаженые уши и хвост. К тому же все их тело было покрыто короткой грязно-белой шерстью. На лице, кистях рук, стопах и кончике хвоста шерсть имела черный окрас.

К кошачьим же чертам относился необычный разрез глаз и стреловидный зрачок. Однако передвигались они прямо, на двух ногах, вместо когтей на пальцах росли ногти, а у женщины были хорошо развиты грудь и бедра.

Человеческая раса отличается от остального животного мира. Нигде в природе не встретишь столь явно выраженное развитие женской груди, так красочно воспетой тысячей поэтов и художников. Да еще походка. Любое животное при ходьбе старается укрыть свои слабые места. Человек ходит иначе, оставляя открытым самую уязвимую часть своего организма — живот.

Возможно, эти существа эволюционировали от какого-либо подвида кошачьих, но удивляло наличие некоторых явно регрессивных признаков — того же хвоста.

Однако сколь не казались они похожими на людей, все это сходство рассеялось, как только я взглянул в их глаза.

В глазах было нечто необычное, загадочное и — нечеловеческое. Словно через них на меня смотрело само прошлое. Казалось, что они светятся таинственным светом, первозданной гармонией, мудростью, которой обладает разве что природа. Повеяло чем-то древним и чужим. Но все же я почувствовал некое иррациональное родство с этими существами. Появилось чувство чего-то глубоко забытого, утерянного в веках, причем не только мной, но и всей человеческой расой.

А еще в глазах чувствовалось присутствие разума: они изучали меня, глядя при этом в самую душу…

Вошедший мужчина был старым, но не дряхлым. И несмотря на то, что седина обильно рассыпалась по его шерсти, весь его облик был пронизан силой. Причем не показной, внешней, а глубокой, внутренней. Она чувствовалась в его движениях, повороте головы, осанке и взгляде. Было видно, что это существо привыкло повелевать.

Одежда его была пестрой и богато украшенной, и состояла из длинной юбки, мокасин и пышного головного убора. К элементам одежды, вероятно, можно было отнести и украшения: всевозможные браслеты, ожерелья, монисто и талисманы. Все это было выполнено очень искусно, резьба и узоры казались ажурными и утонченными. Множество подвесок и бахрома делали наряд еще более пышным.

Головной убор в основном состоял из перьев, закрепленных на налобном ремешке. По бокам свисали длинные шнуры с нанизанными на них разноцветными бусами. Сзади свисало два длинных хвоста, усеянных перьями. Перья к низу постепенно уменьшались. Сам налобный ремешок был прошит многослойным узором. Казалось, он не имеет ни начала, ни конца.

В руках у существа был небольшой посох, окованный золотыми и серебряными кольцами. Навершием ему служил чей-то череп и несколько пушистых хвостов.

Пышность одежды и обилие украшений могли говорить о высоком положении в местном обществе. Варварское великолепие и первобытные черты как-то странно сочетались с величественностью и статностью.

Второе существо было женского пола. У него… то есть, у нее была хорошо развита грудь. Соски груди были лишены шерсти, и задорно выглядывали темными кружками. Неплохо оказались развиты и бедра, слегка прикрытые узкой набедренной повязкой из темно-синей материи. Лицо можно было назвать даже симпатичным, если сравнивать с ее спутником. Уголки глаз чуть загнуты к верху, а сами глаза — глубокие и синие, как у сиамской кошки. Изящный носик чуть вздернут, губы несколько тонковаты и имеют непривычный черный цвет. Вся ее фигура в целом была более грациозная, чем у плечистого спутника.

Как ни странно, но украшений на ней оказалось совсем немного, что, опять же, свидетельствовало в пользу моей гипотезы о связи оных с положением в обществе.

Я отметил, что при свете дня эти существа уже не выглядели чем-то отвратительным или ужасным. В них была своя красота, грация и изящество, которые присущи скорее кошке, нежели человеку. Но, как говорится — красота в глазах смотрящего. Интересно, что сейчас было в глазах у этих существ? Сдается мне, что от этого вопроса будет зависеть моя дальнейшая жизнь. Вернее — от правильного ответа на него.

В целом эти существа были мне симпатичны. Появилось чувство благодарности: все же они меня вылечили. Причем вылечили полностью: от раны не осталось даже шрама.

Кошко-человек мужского пола несколько минут изучал меня, после чего заговорил. Голос у него был необычный, певучий, изменчивый. Он произнес всего две-три фразы, но тембр его голоса за это время несколько раз менялся от тенора до различных оттенков глубокого баса. Интонация так же менялась, от слога к слогу, от начала — к концу фразы.

Звуки чужой певучей речи произвели на меня странное ошеломляющее впечатление. Я только сейчас вспомнил одну важную деталь: русский язык не является стандартным языком всех племен и народов.

Мне казалось, что между нами промелькнула искорка понимания, что мы способны понять друг друга без слов, а тут выяснилось, что это далеко не так. Переход от одного состояния к другому был неприятен. Неожиданно я понял, что мне пред-стоит долгая и кропотливая работа по изучению здешнего языка и налаживанию контакта.

Как всегда, любые неожиданные препятствия, появляющиеся на моем пути, вызвали внутренний протест и испортили настроение. Словно я пришел домой после трудного дня в надежде отдохнуть, а там выясняется, что вначале надо навести в нем порядок. Привыкший работать головой, а не руками, я, как всегда, начал обдумывать обходные пути, дабы обойти преграду, а не ломиться напрямик. После недолгих размышлений, я понял, что обойти это препятствие не удастся. Вернулось спокойствие, мозг мысленно настраивал себя на долгую работу, старался найти приятные аспекты, дабы увеличить ее результативность.

Для пущей важности я произнес цветастую речь, в которой выразил свою благодарность всему его народу, а также надежду на дальнейшее благоприятное развитие наших отношений.

И чуть было не рассмеялся. Совершенно голый, сидя на груде меховых одеял, я на полном серьезе объяснял что-то существу, непохожему на человека, да к тому же не говорящего по-русски.

При этом смущения я не испытывал, было такое чувство, словно я разговариваю с собакой или кошкой. А для них, как известно, интонация важнее, чем смысл слов. Поэтому я старался говорить как можно мягче и дружелюбнее.

Моя речь произвела на старика странный эффект — он словно оцепенел, что напомнило мою собственную реакцию на его речь. Но он быстро собрался, и заговорил на другом языке, менее певучем, но зато более разборчивом.

Я отрицательно покачал головой, дескать, все равно не понимаю. В этой ситуации могло помочь принятие спиртного, причём в количествах кажущихся немыслимыми с утра. Это средство, как известно, является универсальным переводчиком.

Но видимо, у старца были свои взгляды на жизнь. Он что-то негромко сказал своей спутнице, а затем они вместе удалились.

Я остался в полном одиночестве и замешательстве, совершенно не представляя, что мне делать, оставаться ли на месте, или попытаться выйти. В любом случае, не мешало оглядеться.

После внимательного осмотра помещения, мне удалось найти короткую меховую юбку и обувь из мягкой кожи, больше всего напоминающую мокасины. Юбка стягивалась гибким ремнем — толи из сухожилий, толи из лиан — пропущенным сквозь нашитые петли. Мокасины имели шнуровку. Их подошва крепилась к голенищу несколькими рядами тонких кожаных ниток-ремешков. Это была очень прочная и удобная обувь и мне понравилась, чего я не мог сказать о юбке. Облачившись в этот не хитрый наряд, я вышел из комнаты.

И попал в помещение с троном, на котором очнулся в прошлый раз. Комната находилась в его дальнем конце, и вполне могла являться пристройкой к основному зданию. Крышу заделали, осколки камней и доски убрали. В очаге едва теплились угольки. Похоже, кто-то жёг огонь ночью.

В тронном зале царила приятная полутьма. Сквозь множество высоких окошек проникали лучи солнца. Их свет казался белым, призрачным. Над троном в крыше располагалось приличное отверстие, но естественное, задуманное строителями, а не разгулом стихии. Свет проникал и сквозь него, словно луч прожектора, освещая трон. По наклону лучей можно было сказать, что светило либо еще не достигло зенита, либо уже перевалило через него. Чтобы узнать это наверняка, надо было выйти на улицу. Но что-то остановило меня от этого поступка. Может быть интуиция?

Осмотр помещения занял у меня около десяти минут. Меховые подстилки и солома на полу. Узкие циновки на стенах, раскрашенные в яркие, но очень хорошо сочетаемые тона. Там же развешаны деревянные лики-полумаски, головы незнакомых мне животных, гербарии из трав и темных цветов. Все это говорило о культуре, совершенно не знакомой мне ранее. Я не узнавал цветов и стилей, в которых были выполнены лики. Было во всем этом что-то чужое, созданное существами, отличающимися от людей не только обликом, но и внутренним виденьем мира.

Не найдя в помещении более ничего интересного, я уселся на трон и стал ждать дальнейшего развития событий.

Может быть, мне и стоило заняться интенсивным обдумыванием своего положения, оценить и пытаться найти из него выход. Но что б я не придумал — все это оказалось бы пустым.

Я не владею ситуацией, значит, на данном этапе от меня ровным счетом ничего не зависит. Гадать почему это произошло, где я очутился, и как это случилось — бессмысленно. Мозг способен работать автономно, независимо от сознания. Назовите это как угодно — подсознание, интуиция, связь с высшими космическими силами, ангелы-хранители — все едино. Между прочим, над этим я тоже не задумывался. Я просто отметил факт, что такое происходит.

Порою, встречаешься с необъяснимой проблемой, у которой нет видимого решения, и начинаешь портить себе жизнь ее разрешением, объяснением необъяснимого. Я в этом случае забываю о ней. А затем, по истечению времени происходит «озарение», готовый ответ и объяснение, с указанием причин, лежащих в прошлом, и последствий, скрытых завесой будущего. Все становится на свои места. Все становится понятным. Надо только уметь ждать.

А ждать я умел. «Все происходит вовремя с тем, кто умеет ждать» Поэтому я устроился поудобнее и заснул.

Проснулся я оттого, что услышал шаги. В помещение вошла все та же девушка. На этот раз она принесла глиняный горшочек с вкусно пахнущим варевом, глиняную ложку и несколько лепешек. Как видно, морить голодом меня не собирались. Это радовало.

Девушка остановилась, увидев меня на троне, но потом все же решилась подойти. Может, подействовала моя жизнерадостная улыбка? Вообще, если бы мне представился выбор, то я лучше бы пообщался с ней, а не с ее спутником. Но чувствуется, что серьезной беседы с ним мне не избежать…

Еда оказалась вполне съедобной, хотя и непривычной на вкус. Пока я ел, девушка стояла в сторонке; потом забрала посуду и удалилась плавной походкой, слегка покачивая бедрами.

Проспал я от силы часа два, наклон лучей не сильно изменился.

Через несколько минут послышались шаги, и в комнату вошла процессия, состоящая из девяти персон. С ними пришел и известный уже мне старик.

Кошкочеловек, вошедший первым, увидел меня сидящим на троне и резко остановился, так, что идущий следом врезался в его широкую спину. Может, я занял чужое место? Ничего страшного, мне не привыкать.

«Пробка» быстро рассосалась, и процессия чинно проследовала к трону.

Одеты они были весьма нарядно. По количеству перьев, мехов и украшений, а также по величественности походки и властности манер, они вполне могли сойти за здешнюю элиту. На некоторых были надеты короткие меховые накидки. И все они были вооружены, хотя оружие было столь обильно украшено, что вероятнее всего являлось парадной частью наряда. Смешнее всего в них была странная робость, которая проступала даже сквозь величие.

Вперед выступил самый пестрый представитель делегации. Я подавил в себе желание встать, подойти к нему и протянуть руку со словами «Очень приятно, царь», так как он мог не оценить шутку. Точнее сказать — не мог оценить. Да и — свято место пусто не бывает. Это я о троне.

Между тем, парламентер начал говорить.

Говорил он долго, с чувством и интонацией, нередко делая паузы, давая мне возможность оценить услышанное. По всему его виду можно было понять ответственность данного момента. Разглагольствовал он минут пятнадцать, а затем замолчал, вероятно, ожидая моего ответа.

Да, ну и ситуация сложилась! Они явно от меня чего-то ждут, вот только чего? Отправить бы сейчас этих вояк, скажем, завоевывать Казань. От греха подальше. Огорчает одно: Казань уже взяли. Не отдавать же обратно, правильно?

Тишина стала давящей, слышно было даже, как учащенно бьется чье-то сердце. Или это мое разыгравшееся воображение? Минут через пять они стали нервничать, то и дело я ловил подергивание хвостов и кончиков ушей. Хотя лица оставались абсолютно непроницаемыми и невозмутимыми, словно были вырезаны из камня.

Все смотрели на меня в ожидании ответа. Главный вождь смотрел, смотрел старик, смотрела свита вождя. Как писал Моэм в своем «Театре»: «Взял паузу, так держи ее любой ценой, чего бы это ни стоило» Кстати, писателем Моэм стал по совместительству, а основным его занятием была разведка и контрразведка. Старичок знал цену паузам…

Так прошло еще минуты две. Атмосфера накалялась все больше и больше. Тянуть «кота за хвост» дальше было опасно.

Поэтому, тяжело вдохнув, я опять блеснул своим красноречием. Я довольно-таки долго и обстоятельно объяснял присутствующим о важности того, что космические корабли бороздят просторы оперного театра и о других, не менее значимых вещах. Естественно, что никто кроме меня ничего не понял.

Они, сдается мне, очень удивились. В задних рядах послышался негромкий шепот. Вождь изумленно переводил взгляд то на меня, то на старика. Потом он заговорил, глядя на старца. Голос его постепенно набирал силу и наливался, как мне показалось, угрозой.

Старик по-прежнему глядел на меня.

На тираду вождя он ответил всего двумя спокойно произнесенными фразами, даже не посмотрев на него при этом. Глаза у последнего заметно округлились, он со страхом взглянул на меня, потом куда-то вверх, а затем, стараясь сохранить достоинство, удалился. За ним ушла и вся его свита. Последним ушел старик. Перед этим он хитро посмотрел на меня, и улыбнулся.

Ну что же, как сказал однажды Александр Невский: «Лед тронулся, господа крестоносцы!»

Лёд тронулся.