Тень за кадром

Евгений Новицкий, 2022

Ностальгия по временам, уже успевшим стать историей. Автор настолько реально описывает атмосферу эпохи и внутреннее состояние героев, что веришь ему сразу и безоговорочно. Середина шестидесятых. У известного кинорежиссера Романа Воронова похитили дочь. Случай неслыханный и возмутительный! Не менее нелепо выглядит и требование преступника. Чтобы получить девочку назад живой и невредимой, Воронов должен к определенному сроку… экранизировать повесть Гоголя «Нос». И – ни в коем случае не сообщать в милицию. Понимая, что имеет дело с опасным психом, Роман скрепя сердце принимается за работу. Он еще не знает, что предстоящая премьера потребует новых жертв… Уникальная возможность на время вернуться в недавнее прошлое и в ощущении полной реальности прожить вместе с героями самый отчаянный отрезок их жизни.

4

Валентин

Итак, я сижу на своем любимом гамбсовском стуле и перебираю фотокарточки.

На них очень красивая девочка. Ей двенадцать. Она пропала. Ее нет уже больше месяца. И хотя о самом ее существовании я узнал лишь час назад, я уже чувствую, что это будет самое волнующее дело из всех, за которые я брался.

Тем прискорбнее, если этой девочки уже нет в живых. А такой вариант, к сожалению, не просто нельзя исключать, он даже весьма вероятен. Все дело в том, что девочка, повторяю, невероятно, неправдоподобно красива. И если она бесследно исчезла, убийство на сексуальной почве — едва ли не самое верное предположение…

Разумеется, я ничего не сказал об этих догадках ее отцу. Он и без того неприятный тип. Кинорежиссер. Я уже имел с ними дело. Гнусная порода. Хуже только киноактеры…

Но я взялся за это дело в последнюю очередь ради отца девочки и его паршивых денег. Меня покорила и тронула именно она — Азия. Признаться, если бы папаша-режиссер отказался иметь со мной дело, я все равно отправился бы ее искать… Затрудняюсь даже сказать, что происходит. Я словно бы с первого взгляда влюбился в эту девчушку. Втрескался по фотографии, как какой-нибудь слюнявый школьник…

Да, ее зовут Азия… Странное имя. Странная внешность. Чувствую, она и во всех остальных отношениях очень странная — эта Азия. Кажется, она, как принято говорить, слишком хороша для этого мира…

Неудивительно, что ее отец без ума от нее. Он рассказал мне о собственных поисках. Я просто диву давался. Папаша сделал едва ли не все возможное — тщательно прошерстил все маршруты, которыми передвигалась его дочка, переворошил всю жизнь, которой она жила…

А жила она как будто бы обычно. Школа, дом, подруги. До мальчиков дело вроде бы еще не дошло, по крайней мере, папаша в этом уверен.

Что еще? Кино, библиотека, бассейн. Негусто.

И ни одного свидетеля, который дал бы следопыту-режиссеру хоть малейшую зацепку.

Не раскопала ничего и милиция, впрочем, от этих охламонов, как водится, не приходится ждать подвигов.

Спрашивается: что тут могу поделать я?

Мой ответ: пока и сам не знаю.

Только я печенкой чую — история экстраординарная. И подходить к ней надо соответствующим образом.

Если это маньяк-извращенец, любитель маленьких девочек, то он, как минимум, не идиот. А уже одно это стоит признать экстраординарным…

Ладно, допустим, гипотетический маньяк по чистой случайности остался незамеченным, когда делал свое грязное дело. Но уж труп-то несчастной жертвы как-нибудь всплыл бы за целый месяц…

Если трупа нет, это внушает определенную надежду, что Азия жива.

Но если она сейчас живет, то в каких условиях? Быть может, ее теперешняя жизнь хуже всякой смерти… И при таком раскладе ей опять же осталось совсем недолго.

Если теоретический маньяк держит ее в плену, то он умен. А если при этом Азия — абсолютно случайная и спонтанная его жертва, то поиски этого маньяка уподобляются ловле рыбы одними зубами… Но уж коли эта рыбка попадется мне в пасть, я самолично откушу ей голову…

Хотя, по совести говоря, шанс на успех есть у меня лишь в том случае, если Азия была неслучайной жертвой.

Папаша обмолвился, что кто-то из съемочной группы может что-то знать… Откуда он это взял, ума не приложу. Тут папаша явно темнит…

А если он темнит в таком важном деле, то не замешан ли он сам? Этого тоже нельзя исключать. Да, он без ума от дочери, но как-то уж слишком без ума. Не он ли сам виновник?

Зачем ему тогда обращаться ко мне? Возможно, надеется, что хотя бы я выведу его на чистую воду. И тем избавлю от мук совести, которые его гложут… Все эти «художники» — они же такие. Ожившие персонажи Достоевского…

Впрочем, чутье подсказывает мне, что вариант с папашей куда маловероятнее, чем с умным маньяком.

Но версию про причастность съемочной группы я, пожалуй, проверю. Даже, наверное, именно с нее и начну.

* * *

Прошла всего лишь пара дней с того момента, как я узнал о существовании Азии, но в направлении ее поиска мною сделано уже немало. Точнее — не сделано, а узнано. И все благодаря Мише — осветителю из группы Воронова.

Я с ним сдружился, с этим Мишей. Славный парень. Мы почти сразу стали друг для друга Мишей и Валей.

Признаться, до этого я относился к осветителям, как к быдлу. Но Миша в одиночку опровергает любые презрительные мнения о своей профессии. Он умен, воспитан, даже по-своему интеллигентен. А главное, он чертовски наблюдателен.

— Тебе бы сыщиком стать, — сказал я ему уже через час после знакомства.

— Зачем? — пожал он плечами. — Я кино люблю.

— В режиссеры метишь? — спросил я в шутку.

— Почему бы и нет… — серьезно ответил он.

— А как тебе ваш Воронов?

— Посредственность, — поморщился Миша. — Экранизирует только классику. А что может быть легче? Найди хороших актеров, надень на них костюмы из прошлого века — и дело в шляпе. Короче, халтурщик наш Воронов…

До этого Миша подробно рассказал мне обо всех членах съемочной группы. Особенно подробно — о Юрии Никулине…

Выслушав осветителя, я пришел к выводу, что если кто в этой группе и причастен к пропаже Азии, то это ее папаша. Больше просто некому. Или же надо искать виновного в другом месте…

Но прежде я решил окончательно разувериться (или наоборот) в виновности Воронова.

— Ты когда-нибудь видел его дочку? — спросил я у Миши.

— Было дело, — хмыкнул тот.

— И какие впечатления?

— Какие могут быть впечатления? — посмотрел он на меня. — Девчонка как девчонка.

— Отец ее, кажется, сильно любит?..

— Может, и любит. Но его работе, как видишь, это не мешает.

— То есть совершенно не мешает?

— Разве что он стал еще бóльшим халтурщиком, — отвечал Миша.

— А это только твое мнение? — уточнил я. — Или кто-то еще так говорит?

— Все так говорят… Раньше еще, может, и думали, что этому Воронову есть что сказать, но теперь уж точно — баста. Халтурщик — он и есть халтурщик…

— Что же такие известные актеры снимаются у халтурщика? — усомнился я.

— А им что? Им деньги платят…

— Хм… Ну а что еще говорят про Воронова?

— Недоумевают, — сказал Миша. — Не понимают, зачем он вообще снимает этот чертов «Нос»… Вот ты, Валя, читал этот «Нос»?

— Когда-то… Уже не помню.

— А ты перечитай, — посоветовал Миша. — Галиматья редкостная…

— Будто бы? Все-таки Гоголь…

— Значит, Гоголь не в себе был, когда этот «Нос» писал… У него же у самого шнобель будь здоров был… Портрет небось видал?

— Видал… Так ты говоришь: все в группе считают, что Воронов взялся за галиматью?

— Вот именно, — подтвердил Миша. — И это, заметь, профессионалы! А что скажет обычный зритель? Короче, есть мнение, что Роме на этом конец.

— То есть как конец? — не понял я.

— Да так! Сошлют его на какое-нибудь телевидение. Или в затрапезный театр засунут. Все к этому идет. К тому, что Рома из-за этого «Носа» сам с носом останется…

— Это ты, Миша, остроумно сказал, — похвалил я, однако сам даже не улыбнулся.

* * *

Итак, Миша заставил меня еще внимательнее, нежели прежде, присмотреться к папаше Воронову.

Однако с самим папашей я не искал больше встреч.

Вместо этого я отправился прямиком к его жене, то есть к матери исчезнувшей Азии.

Мне изначально показалось странным, что Воронов решительно ничего не рассказал мне о своей жене и ее отношениях с дочерью.

— Ее можно в расчет не принимать, — только и отмахнулся он. Причем раздраженно при этом поморщился.

Из этого я в итоге сделал вывод, что именно мать Азии и нужно принять во внимание в первую очередь.

Как сообщил мне все тот же Миша, Элла Воронова когда-то была большой кинозвездой. Но после рождения ребенка она с головой ушла в материнство, и с тех пор о ней ничего не слышно.

— Можно подумать, что Рома держит ее взаперти, — хихикнул Миша.

И я решил как можно скорее убедиться в несправедливости или, чем черт не шутит, справедливости этой шутки.

* * *

В середине следующего буднего дня я позвонил в квартиру Воронова. Я точно знал (опять-таки спасибо Мише), что у папаши сегодня полный съемочный день, а значит, в течение нескольких часов я могу не беспокоиться о его возвращении домой.

Едва я нажал на кнопку звонка, как мне почти тотчас же открыли. Можно было подумать, что меня ждали…

На пороге стояла чертовски привлекательная женщина бальзаковского возраста. Пожалуй, она только немного уступала своей дочери. Элле немного недоставало того магнетизма, который излучала Азия со своих фотокарточек…

Именно в этот момент я подумал: «Может быть, Азия — всего лишь феноменально фотогеничная девочка?»

Но я не успел додумать эту мысль, поскольку Элла хмуро спросила меня:

— Вы что, язык проглотили?

— Что-что? — не понял было я. Конечно, я слегка замешкался с тем, чтобы представиться и объяснить суть своего визита, но наткнуться на грубость со стороны женщины через пять секунд, после того как впервые увидел ее, такое в моей практике еще не случалось.

— Ага, — заключила Элла. — Стало быть, язык вы не проглотили. Так в чем же дело?

— Тысяча извинений, — пробормотал я. — Просто я был так поражен вашей красотой, что…

–…что до сих пор не можете сообщить мне ничего внятного! — раздраженно закончила Элла. Кажется, я начал понимать, почему у нее не ладится с мужем.

— Я по поводу вашей дочери, — немедленно перешел я на деловой тон.

— Сразу бы так и сказали. — Голос Эллы помягчел. — Проходите.

Я прошел за хозяйкой в ближайшую комнату.

— Садитесь, — Элла показала на диван.

— Спасибо.

— Курите? — спросила она, закуривая.

— Спасибо, не сейчас…

— Вы из милиции?

— Не совсем.

— То есть как это?

— Я частный детектив, — смущенно ответил я. Всегда непросто это произносить. В советской действительности такое самоопределение звучит дико, если не потешно.

Элла сразу нахмурилась:

— Чувствую за этим неугомонную руку своего муженька.

— Что вы имеете в виду? — не понял я.

— Только он мог раздобыть в Москве частного детектива, да еще и направить его ко мне.

— Меня к вам никто не направлял, — покачал я головой.

— Значит, это ваша собственная инициатива? — прищурилась Элла.

— Вот именно.

— И в чем ее смысл?

Я вздохнул и начал объяснять:

— Ваш муж обратился ко мне…

— Так все-таки обратился? — перебила Элла, и глаза ее вспыхнули недобрым огнем.

— Да, иначе зачем бы я стал заниматься этим делом… Но прийти к вам — это действительно полностью моя инициатива.

— Так я повторю свой вопрос: в чем ее смысл? — Женщина уже стала раздражаться.

— Вы — мать Азии, — спокойно пояснил я. — С кем мне говорить, если не с вами?

— Да, вы правы, — снова смягчилась Элла. — Ну а мой муж… он не знает, что вы здесь?

— Вообще-то я всегда действую по своему усмотрению, — заметил я.

— Понимаю, — кивнула Элла, — но Воронов не запрещал вам со мной встречаться?

— Я не обязан следовать чьим-то запрещениям… Даже если бы что-то такое и было… Однако нет — с подобной просьбой ваш муж не обращался. И о том, что я здесь, он тоже не знает, поскольку я перед ним не отчитываюсь.

— Что ж, меня это устраивает, — слегка улыбнулась Элла. — И в то же время я не знаю, чем могу вам помочь. О нашей дочери я могу сказать ровно то же, что и Воронов.

— У вас с мужем, кажется, не очень хорошие отношения, — небрежно произнес я.

Элла приподняла брови:

— С чего вы взяли?

— Хотя бы с того, что вы называете его по фамилии.

— Это ни о чем не говорит, — поморщилась женщина. — Но скрывать не стану: наши отношения… их, можно сказать, давно не существует. То есть каких бы то ни было отношений.

— Из этого я могу заключить, — сделал я вывод, — что дочь вы воспитываете порознь. А потому…

Конец ознакомительного фрагмента.