Странный звонок

Евгений Кузнецов, 2022

В преддверии Дня города высшее общество Горноморска обезумело: каждый номинант почетной грамоты изъявил желание завладеть губернаторской наградой. Одно за другим происходят необъяснимые события, влекущие самые драматичные, а порой и вовсе чудовищные последствия: начальник управления культуры и искусства загремела в психушку, всеми уважаемый меценат объявила голодовку, а начальник «Курортспецхоза» ввязывается в судебную тяжбу с управлением образования – и это лишь то немногое, о чем известно руководителю аппарата городской администрации. Страшно представить, чего он не знает… Кто донимает бомонд по телефону? Зачем? Не иначе в городе объявился полоумный дегенерат, задумавший восстановить попранную справедливость.

Если у тебя звонит телефон, значит,

кому-то от тебя что-то понадобилось.

Из кладезя народной мудрости

Пролог

Так повелось, что накануне Дня города глава Горноморска и председатель городской думы награждали почетными грамотами видных горожан, представителей различных социально-бытовых сфер жизни общества. Однако двухсотлетний юбилей не был рядовым событием, и губернатор с милостивого плеча спустил одну краевую награду. Куратором мероприятия традиционно выступал аппарат городской администрации. На это подразделение возлагались не только организационные обязанности, но и распределение наград среди номинантов.

С последней задачей у руководителя аппарата и его заместителя особых трудностей не возникло. Начальники управлений образования, здравоохранения и культуры, а также начальник «Курортспецхоза», выдвинутый от управления жилищно-коммунального хозяйства, награждались думскими грамотками — тут все просто. Дальше чиновникам пришлось немного поразмышлять: оставались еще трое претендентов, двое из которых были большими людьми — бизнесменом и уважаемым общественником, а другая простой поварихой, шедшей от управления туризма и сервиса. По большому счету, последней нечего было рассчитывать на главную награду, откровенно говоря, поварихе вообще нечего было делать на награждении, но раз уж она каким-то чудом затесалась сюда, то затирать простую труженицу было бы политически неграмотно. Так что почетная мэрская грамота вполне годилась для нее, разумеется, и для общественницы тоже. Ну а бизнесу в наше время везде главная дорога.

Так было решено еще в минувшую пятницу, и чиновники на время забыли о предстоящем мероприятии. Оставалась лишь техническая сторона дела: арендовать зеленый театр, оповестить номинантов да разослать во все СМИ пресс-релизы — в общем, все то, что входило в обязанности исполнительного звена аппарата. И все шло строго по намеченному плану… ровно до тех пор, пока в приемной руководителя аппарата не раздался странный телефонный звонок.

Часть 1

Глава 1

В понедельник девятнадцатого июля в одиннадцатом часу утра от здания городской администрации отъехал серебристый седан и, проехав два квартала по центральной части города, свернул на Курортный бульвар. Вековые платаны, вытянувшиеся рядами вдоль проезжей части и затмившие своими раскидистыми ветвями небо, создавали подобие зеленого тоннеля, по которому автомобиль проехал до первого перекрестка и свернул на главную транспортную артерию города — Центральный проспект. Влившись в общий поток, он набрал положенную скорость и перестроился в левый ряд.

За тонированными стеклами в салоне автомобиля угадывались два силуэта: водитель занимался своим обычным делом — держался за баранку, рассеянно следя за дорогой, а пассажирка на заднем сиденье отрешенно глядела в боковое окно, даже не замечая великолепных видов курортного города. А между тем, Горноморск был чист и наряден как никогда: газоны аккуратно подстрижены, клумбы пестрели цветами, на мачтах фонарей городского освещения, как на флагштоках, реяли полотнища с символикой города, а над проезжей частью красочные растяжки чередовались с гирляндами из разноцветных флажков и фонариков.

На светофорах вереница автомашин то и дело замирала, и можно было более детально рассмотреть празднично украшенные витрины бесчисленных кофеен, парикмахерских, ювелирных салонов, соседствующих с ломбардами, и различных мелких конторок, что занимали все первые этажи домов вдоль проспекта. Повсюду были расклеены плакаты и афиши, приглашающие жителей и гостей курорта принять участие в торжественных мероприятиях. Горноморск готовился к долгожданному празднованию двухсотлетия со дня его основания.

Миновав круговую развязку на выезде из города, серебристый седан отделился от рычаще-сигналящего автомобильного потока и продолжил движение в северном направлении. Трасса сузилась до трех полос. Справа мелькнул дорожный указатель со стрелкой в направлении серпантина Приморского шоссе. Здесь брало начало подножие Холодных скал. Не доезжая до развилки на Псыгып и Грунтовую дорогу, ведущую через национальный природный заповедник напрямик к Кушхэтскому ущелью, седан мигнул левым поворотником и свернул на извилистую Виноградную улицу. Долго еще пассажирка на заднем сиденье созерцала высокую бетонную стену, бесконечно тянущуюся по левую сторону. Справа проплывали девятиэтажные «свечки» микрорайона Бархатные холмы.

Сбросив скорость за покосившейся автобусной остановкой, седан свернул с Виноградной улицы в узкий проулок между домами. Кидаемая из стороны в сторону, как баржа на волнах, легковушка тяжело преодолела участок с глубокими рытвинами в асфальте, заполненными густой, темной жижей, образовавшейся здесь после ночного ливня, и наконец въехала во двор жилого дома под номером тринадцать.

Привычно припарковав автомобиль на газоне, водитель, мужчина лет шестидесяти, смуглый, будто скумбрия после коптильни, и такой же блестящий от пота, заглушил мотор. В салоне снова стало душно — дорога заняла не многим больше четверти часа, но даже за это короткое время горячее южное солнце успело раскалить металл и обшивку до предела.

Водитель обернулся назад, закинув руку на подголовник соседнего сиденья — в районе подмышки темнело расползшееся пятно, — и обратился к своей пассажирке:

— Сан Санна, мне бы того… до вечера… туды-сюды, а? — В его голосе слышались заискивающие нотки.

На заднем сиденье тяжело дышала грузная, пожилая женщина. Ее одутловатое лицо раскраснелось и покрылось испариной, а дыхание было настолько шумным, что порой из горла вырывались свистящие и хрипящие звуки, как будто там вибрировал маленький органчик. Она так и продолжала с отрешенным видом смотреть в окно, никак не реагируя на обращенный к ней вопрос.

— А? — еще громче повторил водитель, тронув ее за плечо.

— А? Чего? — встрепенулась Сан Санна, точнее, Александра Александровна, как будто очнувшись ото сна, и посмотрела на водителя. На нее были направлены два немигающих глаза, близко посаженых к переносице, между оттопыренными ушами. Глупее лица, по ее мнению, трудно было даже представить. Она шумно прочистила горло: — Кхр-р-р! Это самое, Кока, в шесть тридцать заберешь нас с Козиным. Это первое, первое. Второе, значит, съезди купи, как его, освежитель для воздуха в машину. Пихту купи или эвкалипт, эвкалипт… нет, купи оба, а то запашок что-то дрянноват стал. Вот. Машину помой… — Она уже потянулась к ручке дверцы, но обернулась и обескураживающе добавила: — И пыль сдуй.

Кряхтя и отдуваясь, Александра Александровна с трудом выбралась из салона автомобиля и, тяжелой походкой ревматичного матроса, направилась к дому. Не доходя до подъезда, она остановилась напротив грязно-горчичной облезшей двери, похоже, не знавшей покраски со дня постройки дома. Под облупившейся местами краской проглядывала прогнившая древесина. Сверху донизу вся дверь была исписана нецензурными словечками и разукрашена непристойными рисунками — постаралась местная детвора. Один из рисунков, самый похабный, Александре Александровне нравился больше остальных, и она задержала на нем взгляд чуть дольше.

Справа от этой двери, на широком простенке, отделяющем ее от выкрашенной в лазурный металлик двустворчатой подъездной двери с кодовым замком, висела синяя табличка с названием организации. Однако прочесть его было невозможно, поскольку посередине таблички красовалось желтое объявление с крупными черными буквами:

«Помощь алкозависимым на дому.

Гарантированный результат.

Звонить по телефону»,

дальше был указан номер телефона. В который раз нахальный расклейщик принял табличку центра за информационную доску.

— Ну что ты будешь с ним делать… — ворчливо пробормотала Александра Александровна. — Каждый день, это самое, одно и то же.

Она нервно сорвала навязчивое объявление и скомкала его в руке. Клей был еще совсем свежим, и ее пальцы увязли в густой, липкой массе.

— Да что б тебя… — вполголоса выругалась она и резким движением стряхнула с руки желтый комок, после чего несколько раз сжала и разжала руку — каждый раз пальцы неприятно прилипали к ладони.

Александра Александровна недовольно скривилась, поискав что-то глазами вокруг себя. Ее раздражение росло. Действительно, это всегда раздражает, когда в подобных случаях в кармане не оказывается носового платка. Но ведь на то матушка-природа и снабдила человека смекалкой, чтобы он мог выкручиваться из любой затруднительной ситуации без помощи обременительных подручных средств. Не придумав ничего лучшего, Александра Александровна принялась вытирать испачканную ладонь о дверь. Украсив ее белесыми разводами, она отошла на шаг и оценивающе оглядела табличку. Вся поверхность была покрыта засохшими клеевыми потеками, намертво приклеившимися бумажными обрывками и грязными лоскутами скотча, но зато теперь она хотя бы читалась.

Надпись на ней сообщала, что здесь расположен:

«Общественный центр

засушенных пенсионеров

управления"Курортздравсервис"

г. Горноморска».

Досадная ошибка почти не бросалась в глаза, а переделывать целую табличку из-за каких-то несчастных двух буковок стоило уйму денег — целых полторы тысячи рублей! Ну какой, скажите, идиот может позволить себе такую расточительность по такому ничтожному поводу? Да и кто заметит эту ошибку? Как будто все кругом такие грамотные. Главное, что табличка есть, что она висит на положенном ей месте…

Размышления Александры Александровны прервал гулкий грохот, возникший где-то наверху дома и стремительно приближающийся вниз. Так же внезапно грохочущие раскаты оборвались глухим ударом за соседней дверью слева. Это был вход в шахту мусоропровода, где стоял мусорный контейнер. В знойном воздухе распространился гнилостный запах. Александра Александровна непроизвольно поморщилась и с силой толкнула коричневую дверь.

Глава 2

Волна удушающего приторно-сладкого аромата дешевых цветочных духов ударила Александре Александровне в ноздри, стоило ей только ступить за порог. Она остановилась в дверях и с отвращением посмотрела на находящуюся в помещении женщину. В противоположном конце тесной приемной, где вдоль стен стояли две рассохшиеся и покосившиеся выставочные витрины с какой-то ерундой под серыми от пыли стеклами да развешены малоинформативные информационные стенды, за обветшалым письменным столом сидела миловидная брюнетка с пышной шевелюрой угольно-черного цвета. Правда, присмотревшись, можно было заметить, что вся ее миловидность была старательно нанесена густым слоем яркого макияжа на вполне заурядное лицо. На вид женщине можно было дать и все сорок, и каких-то пятьдесят лет, в зависимости от того, сколько ей было на самом деле или насколько тактичным был тот, кто оценивал ее возраст.

Увидев вошедшую Александру Александровну, брюнетка поспешно спрятала в ящик стола флакончик духов «Дикая роза», из которого еще минуту назад «опыляла» всю приемную, и широко улыбнулась.

— Доброе утро, Александра Александровна, — поприветствовала она ее. — Чудная погодка, не правда ли…

Та бесцеремонно оборвала ее:

— Ритка, открой везде, это самое, проветри. А то духотища стоит, вонища. Дышать, это самое, совсем нечем, нечем.

Ритка даже не шелохнулась, чтобы исполнить поручение своей начальницы, а так и продолжала молча улыбаться.

— Что смотришь? — повысила на нее голос Александра Александровна. — Работай давай, это самое, на звонки вон отвечай… Звонил кто-нибудь?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, боятся, что вы их снова заставите работать, — пошутила Рита.

— А ну тебя к… — Александра Александровна отмахнулась от секретарши, как от мухи, и зашаркала по плиточному полу в сторону неосвещенного, узкого коридора.

Откуда-то справа наискосок пробивался луч солнечного света. Поравнявшись с открытой дверью, она автоматически повернула голову и окинула цепким взглядом помещение с тремя столами, четырьмя шкафами вдоль стен и одной узкой форточкой под потолком, откуда и падал свет с улицы.

Две пожилые женщины оторвали взгляды от мониторов и, как по команде, хором поприветствовали ее:

— Здравствуйте, Александра Александровна!

— Здрасьте, здрасьте, — недобро буркнула она в ответ и вошла внутрь.

Стол слева от нее пустовал, и Александра Александровна заняла свободное место.

— Это самое, Татьмяна Аникеевна, — непонятно к кому обращаясь, заговорила она, — не знаешь, Кальман в пятницу скинула фотографии?

— Да откуда? Она нам не докладывает, — пожаловалась женщина с фиолетовым перманентным шариком на голове, сидящая за ближайшим к ней столом.

Александра Александровна нахмурилась:

— Я уже договорилась с краем, с краем: нам, значит, первое место светит среди подшефных, а эта бездельница, это самое, все тянет с отчетами.

— Вот же паразитка какая! — За дальним монитором дернулась блестящая черная макушка.

Александра Александровна уточнила:

— А она вообще была?

Татьмяна Аникеевна сделала неопределенный жест рукой:

— Да приходила тут, покрутилась, фифа, и ушла. Надоела уже со своими бумажками. Только технику зря изнашивает. Вон опять вся краска в принтере из-за нее закончилась, не успеваем менять… — Вспомнив о чем-то важном, она добавила: — Да, кстати, Александра Александровна, сколько закалькулируем в расход на канцелярские принадлежности на следующий месяц?

— Это самое, давай сорок… э… нет, лучше пятьдесят, с тем расчетом, чтоб для ровного счета. Гы-гы-гы! — Александра Александровна зычно рассмеялась. — Вот. Значит, Татьмян, подготовь также смету на, это самое… э… Ну как его? Черт! Ну в автобусе, это самое?

— На служебную командировку? — догадалась бухгалтер.

— Да, на командировку, значит, служебную, служебную. Вот. На выходных, на выходных поедем, значит, в это самое… О черт! Ну как его? А, в Изумрудную Щель, да, в Щель, ну вы знаете. Остановимся на турбазе.

— Ой, Александрочка Александровна! — всплеснула руками Татьмяна Аникеевна. — Миленькая вы наша! Ведь и недели не прошло после Каскадных водопадов, как снова на отдых!

— Как в прошлый раз, с вечерней зорькой отсидим? — как-то совсем невпопад воскликнула из-за монитора женщина с черным каре.

— Ну конечно, Игля Коколаевна, — ответила ей Александра Александровна, — с ночевкой, с ночевкой. Ну и со всем остальным, как его, вытекающим и булькающим. — Она пощелкала пальцем по сотрясающемуся от смеха зобу. — Оформим, так сказать, круглый стол. Это первое, первое… а, нет, это еще не все, не все. Татьмян, подготовь также список для автобусника.

— На сколько персон?

— Весь актив, разумеется. Это самое, я… я, значит. Это первое, первое. Вот. Алик Михамыч, значит, тоже. Потом Куколкина, то есть ты Татьмяна, это самое, Любка Дерюжкина пусть нас поразвлекает в этот раз, Лялю возьмем — нашу «Юную труженицу». — Александра Александровна небрежно махнула рукой куда-то в сторону.

Действительно, в самом углу комнаты, за шкафом, привалившись на клюку, абсолютно неподвижно сидела иссохшая старуха, и только ее водянистые глаза злобно сверкали, бегая по сторонам — никаких других признаков жизни она не подавала. Однако за своей внешностью «юная труженица» следила ревностно до сих пор, это сразу бросалось в глаза, но будь кто в здравом уме, не стал бы в девяносто девять лет изображать из себя юную девочку.

На голове старухи, как небольшой стожок сена, был нахлобучен пышный парик темно-соломенного цвета, надетый слегка набекрень и, кажется, задом наперед, а наивно-удивленное выражение лица было реконструировано пудрой, румянами, черной подводкой для глаз, что делало ее похожей на зомби, и старательно вычерченными бровями, правда, они были корявыми, разного размера и располагались на разном уровне. Но даже эти «художества» не шли ни в какое сравнение с ее «губами», нарисованными яркой помадой на морщинистой полоске рта в форме восьмерки.

Александра Александровна обернулась к ней и, четко проговаривая каждое слово, как говорят с глухими, прокричала:

— Лялечка, поедем, это самое, встряхнем молодостью, а?

— С-с-с-с-с-с… — послышалось шипение из прорехи рта, а следом старуха не вполне внятно произнесла: — Нылуди. Усих бы замурдувати. С-с-с…

— Вот и славно, — заключила Александра Александровна. Все довольно переглянулись, и она вернулась к формированию списка приглашенных: — Это самое, Татьмян, самое главное запиши, начальник управления туризма с нами поедет. Вот. Я сейчас как раз от нее. Пригласила ее, значит, вместе с нами. С тем расчетом, что есть у меня перед ней один долж… то есть компания с ней всегда веселая. Ну, вроде все. А, нет, еще водителя нашего, как его, Коку впиши туда, Коку. Ну и Сверчкову тоже добавь. — Она повернулась к черноволосой женщине и хмыкнула: — Хм, разве можно обойтись за круглым столом без архивариуса? Да, и, как его, значит, мужчин возьмите. Как же без мужчин, без мужчин, это самое… И-хи-хи! — Александра Александровна скабрезно захихикала, показывая руками неприличный жест. — Не самим же нам жарить… шашлык, шашлык.

— А Кальман? — Сверчкова снова высказалась невпопад.

Александра Александровна возмутилась:

— А с каких пор, это самое, Кальман, значит, в активе, в активе? Не заработала она еще, чтобы отдыхать.

— Так а кто же тогда будет нас фотографировать? — поддержала подругу Татьмяна Аникеевна.

— Ах, да! Ну, этого, как его, Коку и попросим. — Александра Александровна отвернулась от женщин и вполголоса добавила: — Чтоб он провалился, этот Кока.

Она, кряхтя, поднялась со стула и уже собралась было уйти, как вдруг вспомнила о чем-то важном, обернулась и спросила:

— Да, Алик Михамыч, это самое, еще не приходил?

— Нет, Александра Александровна, — ответила Татьмяна Аникеевна.

— Хорошо. Меньше народу — меньше, как его, сероводороду, — грубо пошутила Александра Александровна. — Как придет, это самое, пусть сразу ко мне, ко мне. С тем расчетом, чтобы… э… короче, сразу ко мне!

Она вышла из душной комнатенки в темный коридор и направилась к самой дальней двери с блестящей латунной табличкой, красующейся на ней вот уже с дюжину лет. На табличке было выгравировано каллиграфическим шрифтом:

«Председатель

А. А. Липа».

Глава 3

Зайдя в просторный кабинет, председатель общественного центра заслуженных пенсионеров «Курортздравсервиса» Александра Александровна Липа заняла свое рабочее место. Роста она была невысокого, поэтому ей приходилось слегка подпрыгивать, садясь в массивное офисное кресло на колесиках. Нет, можно было, конечно, отрегулировать высоту кресла под ее росточек, но тогда она лишилась бы преимущества возвышаться над собеседниками, что садились на стул по ту сторону стола. По секрету говоря, у стула и так были слегка подпилены ножки.

Откинувшись в кресле, Александра Александровна шумно выдохнула и расслабилась в мягких объятиях прохладного дерматина. В таком положении, с запрокинутой головой, открытым ртом и закрытыми глазами, она комично смотрелась на фоне стены за ее спиной. Вся стена была сплошь увешана фотографиями. И на каждой из них без исключения, будто жирным пятном, проступало круглое, масленое лицо Александры Александровны Липы, лучащееся безграничным счастьем. Вот она в зале заседаний городской администрации с сосредоточенным видом слушает выступление докладчика. Вот пытается обнять за необъятную талию председателя городской думы, но, похоже, не дотягивается даже до копчика. А вот она со всем общественным советом города сердечно чествует нового мэра со вступлением в должность.

Две фотографии, по всей вероятности, ей нравились больше остальных, поскольку они висели на самом видном месте — прямо у нее над головой. На первой она в белоснежном платье позировала на школьной линейке во время празднования начала учебного года, держа за ручки двух сопливых первоклашек. На другой в этом же белоснежном платье вальсировала в банкетном зале гостиницы «Континенталь», уткнувшись носом в пупок долговязому военному в офицерском мундире.

На широкой стене умещалось еще очень много разных фотографий, запечатлевших Александру Александровну то на рыбалке, с огромной рыбиной, висящей на изогнувшемся удилище, то на охоте, с трофеями в вытянутых в стороны руках — невинно убиенными куропатками да кроликами, то на восхождении на Холодные скалы, то на морском прогулочном катере, то в туристической поездке в горы… — очень уж она любила активный отдых и путешествия! — но на каждой из фотографий эта фотогеничная особа непременно находилась рядом с какой-нибудь важной персоной. И что примечательно, фотографии были развешаны только за ее спиной — мол, смотрите, сравнивайте с живым прототипом в кресле, трепещите и завидуйте.

Громко всхрапнув, Александра Александровна встрепенулась и поплямкала ртом… поерзала в кресле. Чего-то ей не хватало. Она разлепила один глаз и поводила им по письменному столу. Компьютер работал еще с прошлого вечера — на мониторе была разложена проигрышная покерная партия. Несколько документов, сложенных в черный лоток на углу стола, ждали своего череда быть рассмотренными, но это было не к спеху, как всегда. Увидев пустую чайную чашку, Александра Александровна сразу поняла, что томилась от невыносимой жажды. Во рту у нее пересохло, шершавый язык царапал небо, и неприятно саднило горло. Впрочем, это было не редкостью… да что там греха таить, так было каждое божье утро.

К счастью, для борьбы с неприятными последствиями чрезмерных алкогольных возлияний под рукой у председателя всегда имелось надежное средство. Рядом с черным сейфом позади ее стола на тумбочке одна на другой стояли три упаковки местной минеральной воды «Хущьхэ». Липа, похоже, сама не ожидала от себя такой прыти, но только она успела об этом подумать, как уже держала в трясущихся мелкой дрожью руках изумрудно-зеленую стеклянную бутылку. Сорвав короткими, сильными пальцами металлическую крышку, она до краев наполнила сервизную чайную чашку с аляповатыми розочками шипучей жидкостью и жадно ее выпила в два глотка. Газы резко ударили в нос, щеки Липы раздулись, и на глаза накатили слезы.

Липа повторно наполнила чашку и отошла с ней к узкому оконцу под самым потолком. Некогда оно служило вентиляционным отверстием подвала, где ныне разместился общественный центр. Взобравшись на подлокотник мягкого кресла, что стояло прямо под окном, Липа открыла створку и подставила лицо под поток воздуха, ворвавшегося с улицы в кабинет. Глядя на лоскут неба, синеющий между нависшей лоджией квартиры сверху и верхушками тополей за детской площадкой, она сделала небольшой глоток и посмаковала солоноватую воду, приятно щекочущую язык. На этот раз она пила не спеша, наслаждаясь каждым глотком, чувствуя, как от шипучих пузыриков пробуждается каждый вкусовой рецептор во рту, опаленный водкой вчерашним вечером.

Ловя лицом дуновения свежего ветерка, Липа глубоко вдохнула. Однако воздушный поток резко поменял направление, и ее легкие наполнились запахом протухшей рыбы из мусоропровода. Она скривилась и с остервенением захлопнула форточку.

— Хеков подвал! — зло выругалась Липа.

Да, когда-то центр располагался в другом помещении, более просторном, в здании бывшего центрального телеграфа, прямо по соседству с городской администрацией. Однако в целях экономии средств Липа переселила общественную организацию в повал жилого дома на окраине города, тем самым, решая еще одну немаловажную проблему, связанную с назойливыми посетителями. К слову сказать, экономила Липа практически на всем: начиная от скрепок и оргтехники, заканчивая зарплатой сотрудников. Разумеется, вся эта экономия была выгодна только ей одной — уже за первые три года экономии Липа успела обзавестись новым двухэтажным коттеджем в элитном загородном поселке «Орешник» и поменять машину. Так что все свои неудобства, связанные с подвальной спецификой, с лихвой компенсировались материально.

Вернувшись к столу, Липа оценивающе посмотрела на полупустую бутылку. Решение было принято спонтанно. Она схватила ее и, облизав распухшим языком губы, опустошила прямо из горлышка. Смачно причмокнув, она утерла с подбородка капли. Через мгновение тишину кабинета разорвала громоподобная отрыжка. Остатки газа вышли вслед за ней, со звуком, отдаленно напоминающим протяжный гудок нефтеналивного танкера. Пищеварительная система наконец заработала. Теперь председатель общественного центра была полностью готова к исполнению служебных обязанностей — бодрость переполняла ее упитанное тело, а душу будоражила кипучая энергия. Липе просто не терпелось поскорее приняться за работу.

А работа впереди предстояла серьезная… Надо заметить, что не меньшая работа уже была проделана еще на той неделе. Случилось так, что в прошлую среду довелось Александре Александровне в очередной раз «по служебным делам» побывать в администрации города у председателя городской думы, своей давнишней приятельницы. И вот, пока хозяйка кабинета выходила в приемную за тортом, на глаза Липы — совершенно случайно — среди прочих бумаг в ящике ее стола попался один любопытный документик за подписью губернатора: по случаю юбилея города на ежегодном вручении городских премий наградить одного из семи претендентов краевой почетной грамотой. Неизвестно, что в этот момент перевернулось в душе Александры Александровны, какие контакты перемкнуло в ее головушке — черт ее знает? — но только она решила, что это сам Бог повелел ей заглянуть в ящик чужого стола.

Поболтав о том о сем, обжигаясь горячим чаем и давясь тортом, Липа поспешно распрощалась с подругой и опрометью ринулась на три этажа вниз, к другой своей подруге, председателю управления по туризму и сервису, к ведению которого относился и «Курортздравсервис». Хитростью и лицемерием — тут уж все средства хороши — она убедила и без того заслуженную-презаслуженную чиновницу выдвинуть на грамоту молодую повариху Люсиль Питоновну Наседкину, мол, хорошую, скромную девушку. Благо та наотрез отказалась при бракосочетании менять свою фамилию на фамилию мужа, наивно полагая себя отпрыском знатного дворянского рода, и Александре Александровне не пришлось краснеть оттого, что Люська являлась женой ее непутевого сына Леши.

Довольно удачная импровизация осталась позади. Основной план у Липы в голове уже созрел. Детали она продумала за выходные. Ну а дальнейшее — было делом техники.

Глава 4

Липа посидела с минуту-другую в полной неподвижности, сосредоточенно глядя на черный сотовый телефон на столе перед собой. Глубоко вдохнув и выдохнув, она вполголоса дала себе отмашку, по-морскому четко и коротко:

— Ну, отвалить швартовы! — и с этими словами взяла в руки телефон.

Первым делом она подключила специальную услугу — запрет автоматического определения своего номера, отправив короткое текстовое сообщение в службу поддержки компании-оператора сотовой связи. Пока все шло безупречно. Но она не стала радоваться успеху, чтобы не сглазить. Для дальнейшего шага Липе снова потребовалось утолить жажду — от волнения пересохло в горле. Вернувшись за стол с бутылкой в руке, Липа пролистала в телефоне длинный список контактов, выбрала нужный номер и, отпивая воду прямо из горлышка, терпеливо дождалась соединения.

— Алло, Люська? — спросила она.

Из динамика раздался грубый, низкий, почти что мужицкий голос — звук прокатился по всему кабинету:

— Здрасьте, теть Шур!

Липа испуганно дернулась, телефон выскочил из ее влажной руки и, проскакав по столу, грохнулся об пол. Чертыхаясь, она подняла его, удостоверилась в работоспособности, после чего попыталась отключить громкую связь. Однако что-то не сработало, и из динамика по-прежнему слышалось тяжелое, сбивчивое дыхание Люси. Сколько бы она ни нажимала на кнопку, результата не было. Ничего другого Липе не оставалось, как только зажать динамик большим пальцем и поднести телефон к самому уху.

— Люська, — зачем-то перешла на заговорщический шепот Липа, — ты там, это самое, выйди покури, не лошадь же, работать все время. А то, чего доброго, еще отощаешь.

«Жу-ж-ж, жу-ж, жу-ж-ж», — невнятно прожужжал под пальцем динамик телефона.

Регулируя нажим пальца, Липа добилась нужного звучания, точнее, жужжания динамика.

— Давай-давай, не спорь. Работа не волк, это самое, а дело срочное, срочное. Я подожду.

Под пальцем снова коротко прожужжало:

«Жу-жу».

Минуту-другую Александра Александровна, ослабив нажим пальца, с любопытством слушала в телефоне сдавленные женские аханья и вздохи, затем отчетливо различила шлепок по телу, послышалось шуршание одежды, а вслед нецензурная брань мужчины.

Вовремя успев зажать динамик, Липа выслушала жужжание и спросила:

— Это самое, как его, посмотри там, мой номер отобразился, нет?

Динамик так и продолжал жужжать в ответ на каждый ее вопрос:

«Жу-ж».

— Отлично, отлично! — обрадовалась Липа. — Как там у вас дела? Как Лешенька, не пьет?

«Жу-жу-жу-жу-жу-жу-жу-ж…»

— Смотри за ним, Люська… Смотри у меня, — перебила Липа длинную жужжащую тираду. — И корми его, это самое, получше, получше. А то уже год женаты, а он тощий, как бобыль. Узнаю, что продукты налево толкаешь, мало, значит, не покажется. Не забывай, кто тебя старшим поваром смены сделал, сделал. Вот. Это первое, первое. Второе, значит, подготовь мне, как его, данные все свои, точные, по документам. Это второе.

«Жу-жу-ж, жу».

— Так надо. Получишь от меня грамоту, это самое, губернаторскую.

«Жу-ж-жу, жу-ж».

— Зачем «зачем»? Затем! С тем расчетом, что прибавка будет к твоей грошовой пенсии… вам с Лешенькой.

«Жу-жу, жу-жу-жу».

— Ты что, забыла, кто я? Я, это самое, я все устрою, устрою. Вот. Запоминай: пойдешь на награждение, значит, от управления по туризму и, как его, сервису, сервису. Но только упаси тебя, как его, черт, значит, дернуть за язык, хоть словом заикнуться, что это я, это самое, тебя… того… это самое. Все понятно?

«Жу».

— И никому ни слова. Значит, вообще поменьше болтай.

«Жу-жу-жу, жу-жу».

— А-а, правильно соображаешь, даже Лешенька не должен знать… особенно он… В общем, кури и жди сигнала.

«Жу, жу-жу, жу-жу-ж».

— Ах, да! Значит, постирай пока, как его, платье свое блестящее, что с пуговицами, с тем расчетом, чтоб не распугала там всех своим запашищем.

«Жу-жу. Жу-жу, жу-жу-жу, жу-жу-жу».

— Да ты что?! Ни в коем случае! Не вздумай даже ничего выдумывать! Я сама потом тебя подробно про… это самое, как его, проинкрустирую. А то еще, черт тебя дернет, ляпнешь там, как в лужу… Вот, значит, такое дело… наше правое.

«Жу-жу-жу, жу-жу, жу-ж-ж-жу».

— Тьфу-тьфу! Потом поблагодаришь. Ну ладно, с этим самым, как его, с богом. Давай. И Лешеньке привет.

Отключив связь, Липа чуть слышно пробурчала себе под нос:

— Вот дурища, курица безмозглая. Думает, я ради нее, это самое… Что б он без меня делал, балбес?!

Липа отложила телефон в сторону и без сил откинулась на спинку кресла. Разговоры с невесткой никогда не отличались содержательностью и не приносили ей удовольствия. Зато в качестве жены ее беспутного Лешеньки эта невежественная стокилограммовая гренадерша в поварском халате была просто незаменима. С такой не забалуешь, думала Липа, когда присматривала по санаторским столовым подходящую невестку. И не беда, успокаивала она себя, что Люська крутила шашни с мясником. Любовники приходят и уходят, а законный супруг — один и навсегда.

Глава 5

Попрощавшись со свекровью, Люся Наседкина опустила сотовый телефон в карман белого, но слегка перепачканного на груди, животе и почему-то больше всего на спине поварского халата и задумчиво нахмурила брови. То, что задумала старая стерва, то есть мать ее ненавистного мужа, ей совсем не понравилось — это шло вразрез с ее собственным видением своего счастливого будущего. Кроме того, эта простая девушка жила не разумом, как ее меркантильная свекровь, а чувствами, ограничиваясь теми нехитрыми дарами жизни, что в изобилии приносила ей работа в столовой — едой и любовью… главным образом любовью.

Люся в очередной раз глубоко затянулась сигаретой и, выдохнув густую струю дыма, погасила окурок о стену, высекая сноп искр. Встряхнув кучерявой головой, как будто стараясь развеять неприятные мысли, Люся повернулась назад и что-то поискала глазами в темной подсобке столовой санатория «Золотая нива». В дальнем от нее углу на стопке деревянных поддонов, накрытых засаленной телогрейкой, как-то обыденно лежал полностью обнаженный мужчина, закинув руки за голову. Это был взрослый, сорокапятилетний, брюнет с жестким, волевым лицом и грубыми, натруженными руками. Тусклый свет, сочащийся сквозь потрескавшийся, запыленный плафон с засохшими на дне мотыльками, отбрасывал на мужчину странные тени.

Люся сплюнула через зубы, подошла к мужчине и села на импровизированную лежанку рядом с ним. Поддоны, скрипнув, прогнулись под ней. Она ласково провела пухлой ладонью по кустику волос на груди мужчины. Тот так и продолжал хмуро смотреть в потолок.

— Ну че, оно того стоило? — произнес он нарочито грубым голосом.

— Эта старая стерва хочет навсегда повязать меня со своим недоумком, — недовольно ответила Люся сиплым, прокуренным голосом.

— Че конкретно сказала? — Мужчина был немногословен.

— Сказала, что я до самой пенсии буду с ним.

— Да ну?

— Ну да. А еще сказала, что я должна буду делиться с ним деньгами.

— Какими еще деньгами?

— Ну теми, что дадут за почетную грамоту.

— Грамоту?..

Разговор о каких-то шальных деньгах и грамотах моментально пробудил в нем любопытство, и мужчина наконец перевел взгляд на Люсю. Он накрыл своей грубой, покрытой шрамами от многочисленных порезов ладонью нежное колено девушки. Люся кокетливо поправила полы халата на оголенных розовых ляжках.

— И много денег дадут? — игриво спросил он.

— Костик, это же губернаторская награда. Я думаю, очень много денег, — глядя куда-то в потолок, соврала Люся, набивая себе цену.

Костик облизал пересохшие тонкие губы и шумно сглотнул… На самом деле мужчину звали Кшиштоф, а фамилия у него была Шкурко. Но столовский народ для простоты называл его на свой лад — Костя. А некоторое звали его просто Кость, что удачно сочеталось и с его фамилией, и с профессией мясника. Но Кшиштоф не обижался на это. Его вообще мало что заботило в этом мире, кроме мяса, денег и еще некоторых вещей, приобретаемых за эти самые деньги, что тешили его гордыню и приносили чувственное удовольствие.

Двигаясь вверх по шершавому бедру поварихи, рука мясника скрылась под халатом.

— Большим людям — большие деньги, да, Люсёк?

Люся хихикнула, как гадкий ребенок:

— А что? Достойная девушка должна жить достойно.

Аппетитные формы поварихи не оставили мясника равнодушным. Он снова распалился.

— Иди ко мне. — Костик грубо обнял ее за то место, где обычно у стройных женщин находится талия, и с легкостью привлек к себе.

Люся, охнув, припала к груди Костика. Их губы слились в страстном поцелуе. Неожиданно Люся отстранилась от Костика, упираясь рукой во что-то твердое внизу его живота.

— Ты меня любишь? — капризным голосом спросила она, начав поигрывать Костикиным все более затвердевающим и распрямляющимся предметом. — Или ты любишь только деньги?

— Люсёк, да я тебя просто обожаю! Я даже без тебя… я… я не представляю себя!.. Ну а деньги есть деньги…

Костик, продолжая одной рукой бродить под Люсиным халатом по ее обширной огузочной части, свободной рукой ловко расстегнул все четыре пуговицы. Туго обтянутая халатом плоть поварихи буквально вырвалась наружу — ее небольшие, высокие груди и объемный живот как будто только того и ждали. Халат распахнулся так же, как лопается кожура на переваренной сардельке, и Костик сорвал его с Люси, скомкал и отбросил в сторону. Люся предстала перед Костиком беззастенчиво обнаженной, во всем своем естестве. Не испытывая ни малейшего стеснения, Люся, неожиданно резво для своей корпуленции, оседлала Костика верхом. Глаза мясника заблестели, жадно блуждая по интимным местам девушки. Он выбрал две самые аппетитные на его вкус части и потянулся к ним своими ужасными ручищами.

Довольная улыбка растянула Люсины раскрасневшиеся щеки. С Костиком она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ведь он был полной противоположностью ее мужа, алкоголика и размазни Леши, за которого она и вышла-то только по расчету, поддавшись на обещание своей будущей свекрухи сделать ее старшим поваром смены. Более того, Костик был воплощением ее идеала: самостоятельным, серьезным, немногословным, хмурым и неулыбчивым, даже немного суровым мужчиной, но при этом он умел быть необыкновенно нежным и ласковым… а каким неутомимым любовником он был! Вдобавок он был абсолютно непьющим — не позволяла кодировка от алкоголизма. А ведь именно такие мужчины и нравятся женщинам. Люся сразу поняла, что это тот самый мужчина, как только впервые увидела, как умело Костик управляется с огромными мясными тушами у себя в цеху. И, конечно же, она не устояла перед его брутальными чарами. И очень скоро оказалась в крепких объятиях его сильных рук, перетянутых на запястьях тяжелоатлетическими кожаными напульсниками.

Люся, закрыв глаза, простонала от прикосновений Костика, и ее бедра начали плавно совершать ритмичные движения вверх-вниз. Ей стало так хорошо и легко на душе. Все тревоги и заботы были разом забыты, и их место заняло ощущение абсолютного, безграничного счастья. Люся мысленно представила, как они вместе с любимым нагишом плескаются в кристально чистой, прохладной воде горного Камышового озера, куда они так часто любили сбегать по выходным.

— А давай на весь отпуск снимем тот домик у Камышового озера, и пошли они все к чертям свинячьим, а? — мечтательно произнесла Люся, задыхаясь от самого наисладчайшего на свете удовольствия.

Сосредоточенно сопя, Костик ответил не сразу:

— Не, нельзя.

— Как «нельзя»? — Люся не поверила своим ушам. — Ты же сам говорил, чтобы я уходила от него, — ее голос снова зазвучал сипло, а бедра прекратили свой чарующий танец.

Руки мясника так же внезапно замерли на грудинке поварихи.

— Нельзя, пока мы не получим грамоту и деньги.

— Ты же сказал, что любишь меня, а не мои деньги, — встревожилась Люся. Ей показалось, что в самое сердце вонзилась острая заноза. — А что же теперь получается?

Руки мясника безвольно опустились и застыли где-то в районе пашины поварихи, а его твердый и упругий предмет вдруг обмяк и скользнул вниз.

— Так обстоятельства же изменились. Нельзя упускать деньги.

— Но я больше не хочу жить с этим алкашом, я хочу жить только с тобой.

— Ну потерпи немного, и тогда заживем.

— Да? А как же я? А обо мне ты подумал? Что я, по-твоему, должна продолжать трахаться с этим импотентом?

— Ну зачем же? Просто спаивай его, как всегда. А пока он будет валяться по кустам да по вытрезвиловкам, мы с тобой получим деньги, и тогда ты смотаешься от него.

— А что потом? — продолжила допытываться Люся.

— А потом мы на эти деньги… мы… — не зная, что бы такого заманчивого ему придумать, Костик выпалил единственное, что крутилось у него в голове, — мы откроем котлетный цех!

Это была его заветная мечта. Навязчивая мысль организовать котлетный цех полностью завладела Костикиным сознанием, как только он устроился работать мясником в столовую санатория «Золотая нива» и сделал свою первую в жизни шабашку. Так на поварском жаргоне называлась нехитрая операция по замене части мяса для фарша бросовыми субпродуктами, если они есть, разумеется, а в случае их отсутствия, хлебом, картофелем или любыми другими продуктами, а то и вовсе тем, что находилось в баке с надписью «отходы», стоящем под покосившимся и прогнившим от ржавчины жестяным навесом на заднем дворе столовой. Сэкономленные таким образом излишки мяса, вынесенные через проходную и сданные торговцам на рынке по оптовой цене, свободно конвертировались в деньги. Однако такая коммерция не приносила мяснику максимально возможного дохода. А вот готовые полуфабрикаты — совсем другое дело.

Так уж Костик наловчился обваливать говяжьи и свиные туши, оставляя лишь голые остовы белых костей, а потом составлять фарш и делать эти самые котлеты, что просто заглядеться можно было. Как он с одной руки зачерпывал фарш другой ладонью, и мясные шарики пулеметной очередью летели из его рук прямо в гору панировочных сухарей. И как он потом играючи придавал им сигарообразную форму, катая по всему столу, и сразу по десять штук одновременно отправлял на противень с помощью мясницкого ножа с длинным, широким лезвием.

Люся сбила лиричный настрой мясника новым вопросом:

— Зачем?

— Как «зачем»? — Костик обалдело смотрел на Люсю снизу вверх. — Чтобы деньги делать.

— На кой черт нам котлетный цех чтобы делать деньги, когда у нас и так будут деньги от грамоты? — резонно заметила она.

Костик не знал, что на это ответить, и поэтому ответил просто:

— Дура! Ни черта не понимаешь в коммерции. — Он обидчиво отвернулся от Люси, снова заложил руки за голову и уставился в стену флегматичным взглядом.

Чудовищное взаимонепонимание выросло между любовниками глухой стеной. Люся резко вскочила на ноги, сжимая руки в кулаки. С ее внешностью произошла необыкновенная перемена — ласковая наседка превратилась в ядовитую змею.

— С-слушай, ты… — прошипела она, кривя маленький ротик в неприязненной гримасе и искря черными глазенками. — Ты еще пожалеешь об этом.

Отыскав на полу свой скомканный халат, она натянула его прямо на обнаженное тело. Застегивая пуговицы непослушными пальцами, Люся шумно прочистила нос и горло и сплюнула крупный сгусток метра на полтора от себя, после чего развернулась и бросилась к выходу. На ходу она достала из кармана измятую пачку сигарет, зажигалку и нервно закурила.

Костик проводил равнодушным взглядом широкую спину поварихи, оставляющей за собой в воздухе длинный шлейф табачного дыма, пока она не скрылась в темном проеме, громко хлопнув дверью. «Ну и хорошо, — подумал Костик и уставился в потолок своими поросячьими глазками, — а то от Люськи — из-за чрезмерного волнения, что ли? — уже начали исходить не самые приятные ароматы… как от той некондиционной телятины, что ждала обвалки в мясном цеху».

Это была далеко не первая их ссора. Но ведь это и есть настоящая любовь, когда двое влюбленных изо всех сил стараются направить на путь истины своего непутевого избранника.

Глава 6

После разговора с невесткой на лбу у Липы выступила испарина. Она утерла пот рукой, а руку вытерла о брючину. Вдруг какой-то странный шорох в коридоре заставил ее насторожиться. Бесшумно подобравшись к двери, Липа резко дернула ее на себя. Никого. Коридор был пуст, и только вихрь искрящихся пылинок, взметнувшихся в воздух с пола, совершал странное кружение в луче солнца, падающего наискосок из открытой двери слева. Померещилось.

— Нервы ни к черту, — еле слышно выругалась она, закрыв дверь.

Однако начало грандиозного дела было положено. Заручившись согласием Люськи, теперь предстояло совершить первый, но самый ответственный шаг, и Липа снова потянулась к телефону. Руки тряслись, а вместе с ними колотило и все тело. Причиной тому был не просто тремор, давно ставший привычным. В этот раз трепет телу придавало волнение, переходящее в страх — первобытный, идущий от самого мозжечка, безотчетный страх. Чтобы хоть немного унять дрожь в руках, Липа сцепила пальцы в крепкий замок. В подобных случаях главное — это преодолеть приступ, не запаниковать, а дальше все пойдет как по накатанной колее.

Липа мысленно сосчитала до десяти, после чего решительно загребла пятерней мобильник. Все в порядке, рука не дрогнула. Она снова бесшумно подкралась к двери и одним глазом выглянула в коридор. Никого. На носочках, чтобы никто не услышал, председатель центра прокралась в укромный закуток коридора, направо от ее кабинета. Осторожно, чтобы та не скрипнула, открыла неприметную дверь и юркнула в густую темноту за ней. Клацнув выключателем на кафельной стене, Липа задвинула щеколду и на минуту затаила дыхание, прислушиваясь. Ее сердце учащенно билось в груди, и каждое его биение отдавало пульсом в ушах. За дверью же царила полная тишина. Однако эта тишина была ей не на руку.

Отлепив ухо от двери, Липа пустила струю воды в фаянсовую раковину, и приятный шум от маленькой «Ниагары» создал необходимую звуковую защиту. Она достала из кармана брюк сложенный вчетверо лист и расправила его на бачке унитаза, что стоял справа от раковины. Фамилии, телефонные номера, названия учреждений — вся необходимая информация была выписана отдельными абзацами крупным, будто детским почерком. Телефон в руке снова предательски задрожал. Борясь с волнением, Липа набрала первый номер из списка. Соединение прошло быстрее, чем она ожидала.

— Алло, это самое, это управление образованием, образованием? — спросила Липа, но тут же испуганно зажала рот рукой, вдруг спохватившись, что ее легко могут опознать по голосу.

И действительно, ее манера говорить была хорошо узнаваема в городе. Хоть раз пообщавшись с Александрой Александровной Липой тет-а-тет или послушав ее выступление на каком-нибудь официальном мероприятии дольше пяти минут, каждый обнаруживал, что, помимо фиксированного набора из трех-четырех слов-паразитов в своем лексиконе, она имела болезненную потребность повторять некоторые слова по два раза, а то и по три. Складывалось обманчивое впечатление, что так она усиливает смысловые нагрузки, акцентирует на чем-то важном внимание собеседника или аудитории. Однако у медицины наверняка имеется более правдоподобное объяснение этому нередкому явлению, какое-нибудь мудреное вроде шизофрении или поражения мозга.

Короче говоря, с «этим самым» надо было срочно что-то делать.

— Чего-чего? — послышался через громкую связь не вовремя сломавшегося телефона удивленный женский голос.

— Простите, это самое… удобное время для звонка? — начала на ходу выкручиваться Липа, не имея сил, чтобы просто удержаться от употребления навязчивого словосочетания. — Могу я услышать, это самое… главное для меня, как его… еще называют, начальника, начальника… образования? — Липа быстро нашлась, как быть и с непроизвольными повторами. Правда, получалось немного путано, но это даже к лучшему, решила она, так ее точно не опознают.

— Что вам надо? Кто это? — обеспокоено отозвалась женщина.

— Я, это самое… могу сказать только ему, только ему… одному.

— Ей. Я начальник. Говорите.

Липа мысленно чертыхнулась: ну кто мог подумать, что Соломонкер Е-Эр окажется женщиной?

— Ага. Я, значит, заместитель, как его… так и руководителя аппарата администрации… — нагло соврала Липа, одновременно нажав на бачке унитаза рычаг слива воды, и дальше затараторила в самый микрофон, зажимая пальцем динамик телефона.

Больше ничего кроме двух «Ниагар» за дверью уборной расслышать было невозможно. В течение следующего получаса Липа совершила еще пять таких же странных звонков. Что конкретно она сообщала своим абонентам, сказать невозможно, так как слив воды в туалете производился безостановочно. Так же неожиданно, как и начался, шум водопада в закутке коридора сменился полной тишиной.

Спрятав телефон и список в карман брюк, Липа замерла посреди туалета, ни жива, ни мертва. Наконец она подняла глаза и взглянула на себя в зеркало. Крупную голову, подобно мотоциклетному шлему, плотно покрывали короткостриженные седые волосы. Две блестящие перламутровые пуговицы глаз выглядывали из-под отечных век. Сизый нос, прошитый сетью полопавшихся кровеносных капилляров, рыхлой картофелиной нависал над выпяченной нижней губой. Между этими двумя выдающимися частями ее наружности пробивались усы, с которыми Липа безуспешно боролась при помощи перекиси водорода и бритвы. Но, к несчастью, их обладательница была крайне ленивой особой, и щетина предательски торчала белой щеточкой. Вообще растительность была свойственна Липе: оголенные руки сплошь покрывал рыжеватый каракулевый пушок, а ноги… Хорошо, что Александра Александровна предпочитала юбкам брюки. Неожиданно с лицом Липы что-то произошло: глаза сощурились, обвислые щеки растянулись, и щеточка усов изогнулась дугой — это она улыбнулась.

Через минуту щелкнула задвижка, дверь открылась, и из темноты выглянуло лунообразное лицо Александры Александровны. Это лицо сияло, как… так сиять может лишь полуденное солнце над центральным городским пляжем да начищенная бляха курсанта мореходного училища. Еще бы Липе было не радоваться. Ведь ее гениальный план сработал в точности, как было задумано: эти алчные дураки поверили ей все до одного. Даст бог, думала она, направляясь к своему кабинету, и дальше все пойдет так же гладко. А иначе и быть не могло, Липа была твердо убеждена в этом. И теперь, когда она обличит исподнюю сторону гнусного фарса с награждением, губернаторская награда достанется самому достойному претенденту. И таким человеком являлась именно Люська, простая повариха, а не те, обуянные гордыней, зазнавшиеся бюрократы из администрации, до пупа увешивающие себе грудь всевозможными наградами, лицемеры и бездельники, алчущие почета, нисколько ими не заслуженного. Ну а главной своей… нет, даже не задачей, а миссией Липа видела — ни больше ни меньше! — восстановить эту чертову справедливость, которую не попирает разве что только ленивый.

Глава 7

В это время года город словно кипит и бурлит от беспорядочной людской толчеи. Вездесущие курортники, стараясь не упускать понапрасну ни одной минуты пребывания в гостеприимном Горноморске, бесконечно совершают моцион по зеленому Курортному бульвару, парку «Променад», многочисленным скверам и цветникам, шумному проспекту, бесконечно петляющим улочкам и загадочным тенистым и прохладным закоулкам старой части города.

На пересечении Центрального проспекта и Курортного бульвара, прямо напротив колоннады перед входом на центральный городской пляж, было наиболее оживленное место. Повсюду так и мельтешили разноцветные зеркальные стекла солнцезащитных очков, ставших необычайно модными этим летом на всем побережье, и пунцовые от солнечных ожогов носы под ними. Засмотревшись на витрину ультрасовременного торгового центра «Звездный» — минимум бетона и максимум стекла, — прямо посередине тротуара остановилась высокая, светловолосая женщина с хорошей фигурой и довольно привлекательной внешностью. Одета она была в дизайнерский брючный костюм спортивного покроя, пошитый из легкой льняной ткани кремового оттенка, почти такой же, какой был на манекене в витрине, но только гораздо элегантнее. За стеклом, выстроенные в шеренгу, корячились в неестественных позах и другие манекены, разодетые по последней моде. Женщина с любопытством разглядывала вычурные наряды, переводя взгляд красивых янтарных глаз от одного к другому.

Неожиданно она утратила интерес к витринам и полезла рукой в кожаную сумочку, вместе с которой держала за веревочные ручки два блестящих прямоугольных пакета с принтами всемирно известных торговых брендов. Достав трезвонящий сотовый телефон, женщина посмотрела на экран. Входящий номер не отображался.

Странный звонок, решила она, но все же, долго не раздумывая, нажала на зеленую кнопку, поднесла трубку к уху и коротко произнесла:

— Алло.

Выслушав какую-то тираду, женщина удивленно переспросила:

— Чего-чего?

Ей что-то ответили.

— Что вам надо? Кто это? — забеспокоилась она — голос звонившего человека ей страшно не понравился, к тому же его мешал расслышать шум воды, создаваемый как будто нарочно.

Женщина отошла с тротуара в сторону и остановилась в тени пальмы. Она отстранила телефон от уха и вновь изумленно посмотрела на пустой экран: номер так и не отобразился. Ее брови нахмурились, однако, это совсем не испортило ее внешности — она была уже далеко не юной девочкой, но ее лицо до сих пор хранило следы былой симпатичности.

Из динамика вновь понеслась тарабарщина, заглушаемая шумом воды.

Женщина прислушалась, после чего грубо ответила:

— Ей. Я начальник. Говорите.

Этой женщиной и была та самая начальник управления образования Ева Ревуловна Соломонкер.

Выслушав что-то еще, она вдруг улыбнулась широкой, белозубой улыбкой, а голос ее смягчился:

— А, так вы из аппарата.

После новой фразы собеседника ее голос источал мед:

— Губернаторскую? Ну конечно, хотела бы.

Дождавшись, пока мимо пройдет шумная экскурсионная группа, Соломонкер ответила:

— Всего-то? Разумеется, перезвоню… И передавайте большой привет Хануму Авдеевичу.

Ответ снова ее озадачил.

— Как это «кто такой»?.. А, вы шутите! — она звонко и непринужденно рассмеялась.

Из динамика телефона отчетливо послышался хриплый, захлебывающийся смех, больше похожий на кашель астматика.

— Хорошо. Всего доброго, — попрощалась она со странным человеком со странным голосом, предложившим ей — кто бы мог подумать! — купить губернаторскую грамоту.

Соломонкер отключила связь и спрятала телефон обратно в сумочку. Оценив свое отражение в витрине, она откинула с лица прядь длинных, вьющихся волос соломенного оттенка и, эффектно двигая бедрами, широким, уверенным шагом вошла в торговый центр через автоматические стеклянные двери. Дальше она направилась в отдел женского нижнего белья. На ее пухлых губах играла легкая улыбка — так улыбаются только абсолютно счастливые, беззаботные люди.

Еву Ревуловну даже не смутило, что заместитель руководителя аппарата позабыл имя своего начальника. Впрочем, подобная невнимательность — это обычное дело, когда чего-то очень сильно хочется. А Еве Ревуловне очень-очень сильно захотелось… нет, вовсе не получить предложенную грамоту, а повидаться со своим старым знакомым, возглавляющим аппарат администрации, которого она называла нежно и ласково — мой Ханумчик.

Глава 8

Странный звонок застал начальника «Курортспецхоза», предприятия, напрямую подчиняющегося управлению жилищно-коммунального хозяйства, в шашлычной «Адские угли», когда Тимур Русланович Бабосов — так звали этого степенного, упитанного мужчину — расправлялся с третьим по счету шампуром жареного на углях мяса. Он поспешно стянул зубами со стальной шпажки последний кусок баранины, вслед за ним отправил в рот жменю колец репчатого лука, а жирные пальцы вытер о тонкий лаваш, как о салфетку. Недолго подумав, он засунул в рот и лаваш, после чего взял со стола пронзительно трезвонящий и пляшущий от вибрации сотовый телефон. Тот, как нарочно, так и норовил выскользнуть из руки, но Бабосову все же удалось нажать зеленую кнопку.

— Алло, слушаю, — произнес он с туго набитым ртом и лениво откинулся на спинку стула.

На том конце что-то спросили.

То ли массируя, то ли почесывая свой объемный живот, Бабосов ответил:

— Да, это я, говорите.

Глаза Бабосова округлились, и рука на животе замерла.

— Что-что? — переспросил он.

После ответа рука вновь пришла в движение.

— А, из аппарата? Ну и?

Выслушивая длинную тираду, Бабосов все больше расплывался в улыбке, а его рука опускалась все ниже и ниже, и сейчас она почесывала уже почти в самом паху.

— Грамоту? Губернаторскую? Конечно, хочу!

И опять улыбку на лице Бабосова сменило выражение крайнего удивления.

— Сколько-сколько? — недоверчиво переспросил он.

Ему повторили, и Бабосов возмущенно воскликнул:

— Эй, я не понял, ты своими фигурами речи со мной шутки шутишь, что ли?

На самом деле Бабосов не ослышался. Ему действительно предложили купить губернаторскую почетную грамоту, как за пять минут до этого предложили то же самое начальнику управления образования Еве Соломонкер. Было ли это шуткой? Конечно же, нет. Лишь названная сумма вызвала его недоумение, но и это не было фигурой речи.

Будучи человеком опытным в подобного рода делах, Бабосов что-то смекнул в уме и вкрадчиво поинтересовался:

— Слушай, а почему именно такая сумма?

Бабосов хитро прищурился.

— Ах, во-он оно что? Значит, Соломонкер предложила? Угу, перезвоню, перезвоню, конечно, перезвоню, — заверил он и поспешил распрощаться: — Всего хорошего.

Задумчиво нахмурив широкие брови, Бабосов отложил телефон в сторону, а другой рукой машинально потянулся к блюду, где лежали еще два нетронутых шампура, засыпанные луковыми кольцами… Нет, Бабосов не был ни гастрономистом, ни булимистом, ни, того хуже, простым обжорой, как могло бы показаться на первый взгляд. Он был мыслителем, человеком крайне рассудительным, а еда, точнее, сам процесс поедания пищи позволял ему сосредоточиться. Предпочтение мясу он отдавал тоже чисто прагматически, а не из-за его вкусовых качеств, потому что оно дольше пережевывалось. И пока оно пережевывалось — тщательно, размеренно, монотонно, — он погружался в состояние близкое к трансу, когда ничто не отвлекает от обдумывания какой-либо проблемы. А проблем, судя по его грузной фигуре, у Бабосова было хоть отбавляй.

Стянув зубами кусок баранины, Бабосов принялся методично работать челюстями… Своим обыденным видом, а одет начальник «Курортспецхоза» был в пеструю гавайскую рубашку навыпуск, короткие синие шорты, карманы которых распирали пухлое портмоне и толстая записная книжка, и сланцы на босу ногу, он мало чем отличался от остальных посетителей шашлычной. Вообще люди часто принимали его не за того, кем он являлся в действительности. Например, многие, кому посчастливилось не быть достаточно близко с ним знакомым, считали его мягкотелым добряком, почти что тюфяком. Однако напрасно они так считали. Бабосов грамотно выстроил свою работу. Позволяя многочисленным неплательщикам накапливать колоссальные долги за вывоз твердых бытовых отходов, он тем самым получал в руки рычаги для манипулирования ими. Угрожая впоследствии судебным преследованием и взысканием крупных штрафов, он добивался порой невероятных результатов, комбинируя возможности сразу нескольких должников.

Когда Бабосов управился с последним шампуром, окончательное решение заполучить губернаторскую грамоту было принято, а также было понятно, как этого добиться с минимальными денежными потерями. Да, речь шла о сущих копейках — за эти деньги даже не пообедаешь в «Адских углях», — но дорог был сам принцип коммерции: зачем переплачивать целую тысячу, когда можно вежливо намекнуть конкуренту, чтобы он отказался от своих претензий и отошел в сторону?

Сунув в рот деревянную зубочистку, начальник «Курортспецхоза» снова откинулся на стуле и набрал в телефоне какой-то номер.

После соединения он поспешно заговорил:

— Алло, Янина Яновна… — Да-да, спасибо, и вам тоже доброго утра. Янина Яновна, посмотрите, пожалуйста, сколько нам задолжало управление образования? — Нет-нет, перезванивать как раз не надо, я подожду у телефона.

Бабосов отстранил трубку от уха и чуть слышно произнес, будто размышляя вслух:

— Поторопитесь-поторопитесь, дело важное, безотлагательное.

Орудуя во рту зубочисткой и поцикивая поочередно каждым зубом, Бабосов приготовился ждать доклада своего секретаря.

Глава 9

После странного и, как ей показалось, тревожного звонка из аппарата администрации начальник управления культуры и искусства в одно мгновение утратила душевный покой. И было отчего — тут любой бы растерялся, что уж говорить о столь утонченной натуре, какой являлась Нора Адонисовна Дебальзюк, — ведь ей открытым текстом предложили купить губернаторскую почетную грамоту, как какую-то открытку в «Союзпечати».

Дебальзюк бережно опустила телефонную трубку на рычажки аппарата, машинально смахнула несуществующую пыль с гипсового бюстика своего любимого писателя и почти что однофамильца, поправила на плечах сползшую шаль и отошла от письменного стола к открытому окну. На газоне зеленела сочная трава, покачивая на легком ветерке зелеными нарядами, водили хоровод молодые ивушки, а в клумбе под самым окном над разноцветными шарами соцветий гортензии роились трудолюбивые пчелы — ничего этого Дебальзюк не замечала, отрешенно глядя перед собой пустыми глазами.

В ее душе боролись противоречивые чувства, но ни одно не побеждало. С одной стороны, она была немного обижена на местные власти за то, что ее управление вечно игнорируют. Но, с другой стороны, сама мысль заплатить за грамоту была ей противна. К тому же ведь это противозаконно, а после недавнего громкого скандала, связанного с ее амурной связью с юным дарованием — шестнадцатилетним солистом детского хора городского дома культуры, — и вовсе опасно. А ну как узнается, что начальник управления культуры купила грамоту? Случись подобный конфуз, она бы этого уже не перенесла.

Но все-таки эгоистичные страхи не могли заставить Дебальзюк принять отрицательное решение: с какой стати ей было отказываться от вполне заслуженной награды, которая, казалось, сама плыла в руки, как будто дарованная судьбой? Ведь никто из претендентов, большинство которых она знала как облупленных, не был достоин даже пальцем прикоснуться к почетной грамоте, чтобы не замарать ее чистоты. Особенно этот склочник Бабосов, начальник «Курортспецхоза», в прошлом году взыскавший с нее через суд крупную сумму штрафа, и все из-за ее решительного отказа переводить его племянницу с должности библиотечной буфетчицы на должность заведующей центральной городской библиотекой.

А от нее всего-то и требовалось, что просто позвонить в аппарат и предложить совершенно смехотворную сумму — три тысячи рублей, то есть на одну тысячу больше ненавистного Бабосова, и дело в шляпе. Но как решиться на этот отчаянный шаг? Ведь это и подло, и низко — культурные люди так себя не ведут. Да, но в противном случае награда достанется Бабосову, и тогда справедливость будет поругана. Но ведь справедливость неподкупна — это и есть ее высшая ценность. Но она также не терпит попирательства и нуждается в восстановлении… О, Боже! Боже! Боже!

От всех этих противоречивых мыслей у Дебальзюк закружилась голова. Она вернулась к столу, села в офисное кресло и, устало откинувшись в нем, театральным жестом прикрыла глаза рукой… Между прочим, мир искусства был далеко не чужд Норе Адонисовне Дебальзюк, ведь она когда-то училась в театральном. Но так сложилась судьба, что долг призвал ее на госслужбу, и вот теперь она здесь. А так, быть может, Шекспира могла бы играть: и Офелию, и Джульетту, и Клеопатру, и Дездемону, и… да и самого Шекспира тоже.

Глава 10

Странный звонок застал начальника управления здравоохранения на дежурстве, прямо во время приема пациента. Так совпало, что после недавнего назначения на новую должность, заведующая психоневрологическим диспансером, врач-психотерапевт Нелли Скулаповна Глик еще не успела сдать дела своему приемнику, заведующему диспансерным отделением, доктору Шейнису, и поэтому совмещала сразу две: медицинского работника и чиновника администрации.

Окончив разговор, Глик отложила в сторону мобильный телефон, сняла очки и устало помассировала переносицу. Это была женщина лет тридцати пяти или пятидесяти трех, трудно сказать точнее. Ее внешность отличалась редкой неказистостью: гладко зачесанные назад светло-русые волосы были собраны на макушке в тугой, жидкий хвостик, а узкое лицо с бледными щеками, усеянными рытвинами от оспин, выдавалось вперед, как мордочка хищного зверька. Косметикой Глик не пользовалась.

Напротив нее сидел прилично одетый молодой человек и беспокойно озирался по сторонам. Кроме них двоих, в тесном кабинете кое-как умещалось минимально необходимое количество мебели и оборудования: напольная вешалка возле входа, высокий металлический шкаф у стены, письменный стол, занимающий большую часть пространства, два стула, кушетка и умывальник в углу. Вот и все. Стены, потолок, инвентарь — все было выкрашено в стерильный белый цвет. Лишь плиточный пол разбавлял больничную гамму мозаикой приятного рыжего оттенка. Единственное окно выходило на лесистый склон Холодных скал, отчего в кабинете царил таинственный изумрудный полумрак.

Глик снова надела на нос узкие очки в золотой оправе и посмотрела поверх них на посетителя своими серо-зелеными глазами русалки.

— Так-так-та-а-ак… — задумчиво произнесла она вполголоса.

Глик прекрасно осознавала, что перед ней сидит посетитель, и надо бы поскорее его отпустить. Однако после телефонного разговора со странным заместителем руководителя аппарата доктора больше всего заботила чисто профессиональная проблема: что все эти законченные психопаты, вместо того чтобы лечиться в ее диспансере, свободно разгуливают по городу. Мало того, они еще каким-то чудом умудряются проникать даже в администрацию! Тревога за весь Горноморск завладела ее душой: ну как тут спокойно жить и работать, когда кругом такие дегенераты!

— Так-так-та-а-ак… — снова произнесла Глик, глядя сквозь парня.

Странное поведение специфического доктора действовало на нервы впечатлительному молодому человеку. Он отвернулся в сторону и стал изучать белый металлический шкаф с тканевыми занавесками вместо стекол, стараясь больше не встречаться взглядом с женщиной в белом халате — что-то в ее глазах его не на шутку встревожило. Тягостное молчание все затягивалось. Через некоторое время посетитель искоса посмотрел на доктора, но ее пристальный, немигающий взгляд был по-прежнему направлен на него. Тогда он с озабоченным видом посмотрел на наручные часы, как бы демонстрируя тем самым, что спешит. Прошла еще минута, за которую он успел еще трижды встретиться взглядами с доктором. В кабинете царила полная тишина. Лишь за окном летний ветер шуршал в зеленой листве деревьев, тени от которой складывались на белых стенах и полу в замысловатые узоры.

Наконец посетитель решился прервать молчание.

— Доктор, у вас, наверное, обед? Так я могу позже, — наигранно беззаботным тоном произнес он.

Притворный мужской голос вернул Глик к действительности.

— Жалобы на здоровье есть? — задала она стандартный в таких случаях вопрос.

Ничто не предвещало дальнейшего жуткого развития событий.

— Эм-м-м… нет, — отрицательно ответил посетитель после короткой заминки.

Богатейший профессиональный опыт и без того подсказывал доктору Глик, что здоровых людей не бывает, а бывают только невыявленные больные, однако, глядя на беспокойного посетителя, было просто очевидно, что с ним что-то неладно. Короче, еще один дегенерат на свободе.

— Ну как же «нет»? — не поверила Глик. — Простой вопрос, а вызвал у вас замешательство. Значит, есть какие-то проблемы, есть, — с уверенностью заключила она.

— Я хотел сказать, по вашей части нет. Просто я немного разволновался, — зачем-то начал оправдываться парень. Зря.

— Волнуетесь? Это хорошо. Поищем причину вашего волнения? — С этими словами Глик достала из верхнего ящика стола чистый лист и положила его перед собой, приготовившись что-то записывать.

Поскольку кроме этого невротика других пациентов на прием записано не было, в докторе Глик пробудился профессиональный интерес к его личности, и она решила исследовать его психическую деятельность, чтобы выявить все имеющиеся у него патологии и девиации.

— Женаты? Дети есть? — спросила она, внимательно глядя на парня поверх очков, как бы оценивая его.

— Нет, — покачал он головой, — в разводе.

Глик как будто воодушевилась:

— А дети?

— Мальчик.

— Живет с вами?

— Нет, с бывшей.

— Очень хорошо! — живо одобрила она. — Итак, что вас беспокоит?

— Ничего. Как раз наоборот: мне нужна справка в гибэдэдэ для продления прав.

Плохо скрывая волнение, парень заерзал на деревянном стуле, больше похожем на дыбу, тщетно пытаясь удобнее устроиться на нем. Однако ему все никак не удавалось найти наиболее комфортное положение — то спинка давила хребет и ребра, то острый бортик сиденья больно врезался в бедра.

Глик так и продолжала внимательно наблюдать за каждым движением «пациента», с горечью думая: «Этому дергунчику только машины не хватало…»

— Вы можете сидеть спокойно или вам все время хочется двигаться? — спросила она.

Парень не ответил прямо на ее вопрос:

— Доктор, у вас, наверное, много настоящих пациентов и разной другой работы, стоит ли на меня тратить столько времени и сил? Дайте мне справку, и я пойду.

Глик проигнорировала его слова.

— Вы не ответили на мой вопрос, — она устало вздохнула. — Знаете, что это значит?

— Нет, — насторожился парень.

— А я вам объясню. То, что вы сейчас делаете, называется «негативный коммуникативный сценарий». Все дело в том, что вы от меня что-то скрываете.

— Почему я должен от вас что-то скрывать, доктор? — удивленно переспросил он.

— Ну вот опять, видите? — Глик чуть склонила голову набок и хитро прищурилась.

— Ничего не понимаю, что здесь происходит? — растерянно пробормотал парень, а затем, имитируя пальцами жесты сурдопереводчика, видимо, для лучшей доходчивости, четко и внятно произнес по слогам: — Мне нуж-на справ-ка в ги-бэ-дэ-дэ о том, что я здо-ров.

Глик как будто не слушала его и спокойно спросила:

— Дорогой мой, а вы не хотели бы пройти полное обследование в нашем стационаре?

— А-а-а, — выдохнул парень, и его выражение лица изменилось, как будто он о чем-то догадался или его посетило озарение, — понимаю, вы пишите диссертацию, и вам нужен подопытный для исследований?

— Хм, ну что вы, — ухмыльнулась Глик и невозмутимо продолжала: — Это наш долг перед обществом. Мы вас понаблюдаем, подлечим. У нас очень квалифицированный персонал. Я сейчас выпишу вам направление.

— Спасибо, но не стоит. Мне бы лучше спра…

— Будет вам справка… в свое время, — строго перебила она, а сама перешла на невнятное бормотание: — Какой беспокойный пациент… Еще права захотел.

Глик стала выбирать нужный бланк из кучи разных бумажек в ящике стола.

Парень запаниковал, следя за действиями доктора.

— Да что же это такое?! Я совершенно здоров! Здоров!!! Понимаете, доктор?! Мне всего-навсего нужна справка об этом.

— Психиатрии не знакомо такое слово, — почти пропела Глик, не отрываясь от археологических раскопок в столе.

— Доктор, перестаньте шутить. Дайте мне справку, и я пойду в гибэдэдэ, — потребовал парень и слегка хлопнул ладонью по столу. — И так уже опаздываю.

— Нет, справку я вам не дам, пока не пройдете полное обследование, — ласково сообщила Глик. — Вы же не велосипед водить собираетесь, а автомобиль. Мы должны быть уверены в вашей адекватности.

Найдя наконец нужный бланк, она склонилась над ним, заполняя множество граф. В возникшей тишине было слышно, как поскрипывает перьевая ручка. Когда оставалась незаполненной самая верхняя строка, Глик подняла глаза и спросила:

— Как ваша фамилия?

Парень смалодушничал. Мысль о побеге посетила его сразу, как только стало понятно, что доктор заводит на него медицинскую карточку и теперь так просто ему не отвертеться. Можно было, конечно, попытаться пригрозить жалобой в край, но, честно говоря, он не на шутку испугался за себя. Во-первых, скандаля в этом специфическом заведении, можно мгновенно перейти из разряда тихих психов в разряд буйных помешанных и, вместо добровольного обследования, угодить в психушку на принудительное лечение. Однако основной причиной было то, что впечатлительный молодой человек уже почти поверил доктору Глик — настолько она была убедительна, — что с ним действительно что-то может быть не так. А вдруг и в самом деле ему необходимо обследоваться? Ведь врачи редко ошибаются. Последнее пугало больше всего, а страх, как известно, хороший стимул к бегству.

— А ну, стой! — заголосила вдруг Глик. — Куда побежал? Сестра-а-а!

Это было последнее, что услышал ее несостоявшийся пациент, поскольку уже летел сломя голову по коридору психоневрологического диспансера, не дожидаясь, пока его скрутят сильные руки медсестры, спеленают в смирительную рубашку, завяжут прочный узел за спиной и уведут в изуверские казематы с мягкими войлочными стенами и намертво прикрученной к полу кроватью.

Наверное, здесь это было не редкое зрелище — мчащийся по коридору псих с дикими, вытаращенными от ужаса глазами и с немым воплем из перекошенного рта. Из зарешеченного окошка регистратуры беглеца провожали безразличные, немного затуманенные гляделки пожилой медсестры.

Глава 11

Марию Степановну Тщеслаеву, прославленного на весь город общественного деятеля и всеми уважаемого мецената странный звонок из аппарата администрации застал не в самый подходящий для телефонного разговора момент. Однако, несмотря на свою крайнюю занятость, она все же ответила на звонок, не глядя.

— Как-как вы сказали? Из аппарата? — переспросила Тщеслаева у витиевато выражающегося собеседника.

Довольно приятный голос Марии Степановны звучал немного сбивчиво, как будто она, запыхавшись от выполнения спортивных упражнений или какой-то физической работы, пытается наскоро восстановить дыхание. Чем конкретно занималась Тщеслаева в своих апартаментах днями и ночами напролет, никто из ее подчиненных не знал и даже не догадывался, так как она всегда запирала дверь на ключ. Вот и сейчас из-за плотно закрытой двери слышались лишь мерные поскрипывания да тяжелое дыхание — ее и мужское.

— Губернаторскую грамоту? — снова переспросила Тщеслаева сдавленным голосом, почти что простонала.

Скрип на минуту стих.

— Ну разумеется, хочу, — ответила Тщеслаева, а следом подбодрила кого-то сладким полушепотом: — Давай-давай, Жуаник, не останавливайся.

Скрип вернулся к прежнему ритму.

— И это все? — продолжала Тщеслаева телефонный разговор. — Конечно, не выдам. — И вам всего хорошего! — Было слышно, как она положила сотовый телефон на какую-то деревянную поверхность.

— О, Жуан! — простонала Тщеслаева уже в полный голос.

Через четверть часа размеренный, четкий скрип, все нарастая и нарастая, сменился серией коротких, агонизирующих скрипов, после чего сошел на угасающие, вялые поскрипывания… Конечно, всем хорошо известно, что подслушивать нехорошо. Но ох уж это человеческое любопытство! Как же невыносимо трудно… да что там кривить душой, просто невозможно заставить себя отлепить ухо от двери в такой щекотливый момент.

Так вот, звуки постепенно стихли, и за дверью отчетливо послышался мужской голос с характерным южным акцентом:

— Мэри, тайм-аут.

— Не-е-ет, еще ра-а-ано, — капризным голосом запротестовала Тщеслаева. — Мэри еще не наигра-а-алась.

Голоса стихли, и вместо них снова зазвучал усиленный скрип.

Через десять минут скрип стих, и мужчина строго произнес:

— Так, все, теперь в душ.

Послышался всплеск рук, как будто кто-то поймал кого-то в объятия, и Тщеслаева игриво просюсюкала:

— Не отпущу-у-у, игрокам назначено дополнительное вре-е-емя.

— Но я больше не могу! — воскликнул мужчина, теряя самообладание.

— Все ты можешь! — так же нервозно возразила Тщеслаева. — Надень кольцо!

Что-то поскрипело еще совсем недолго, но уже без былой страсти, как будто просто для вида, после чего мужчина произнес просительным голосом:

— Маш, ну правда, не могу больше. Пойдем в душ, а?

После этих слов скрип прекратился.

— Ну не капризничай, Жужа. Давай я сама, — не сдавалась Тщеслаева.

Послышалась какая-то возня, и затем мерный скрип возобновился с удвоенной силой.

— О не-е-ет… — страдальчески простонал мужчина. — Ведь сутки уже… подряд.

— Ничего-ничего-о-ох… потерпи еще немно-ох-ожко, — задыхаясь, ответила ему Тщеслаева. — Меня награжда-ай-ают… и я должна выглядеть хорошо-о-о-ох-х-х…

Мерный скрип все больше и больше набирал интенсивность, и вдруг сквозь него послышалось звонкое восклицание Тщеслаевой, почти выкрик:

— Ты чувствуешь, как это хорошо?

— Слушай, мне херово, — слабеющим голосом пожаловался мужчина в ответ. — Кружится голова… Тошнит… Не могу пошевелиться…

— Так, а ну-ка, перестань ныть! — строгим тоном приказала Тщеслаева.

Мерный скрип так и продолжал звучать из-за закрытой двери личных апартаментов Марии Степановны Тщеслаевой еще довольно продолжительное время… до тех пор, пока за ней не раздался истошный женский вопль. Несколько женщин бросились от двери врассыпную.

Глава 12

Странный звонок из аппарата администрации взволновал ее. Девушка повесила трубку телефона и, мотнув головой, сдула непослушный огненно-рыжий локон, упавший на глаза. Смазливое личико юной особы было не по годам серьезным. Она взяла со стола простой карандаш и задумчиво постучала обратной стороной с ластиком по передним зубам… Погрызла его… Покрутила карандаш в пальцах… Слова заместителя руководителя аппарата ввергли девушку в замешательство: кто бы мог подумать, что администрация открыто торгует почетными грамотами? С подобным случаем она сталкивалась впервые в своей жизни. Но вовсе не мысль об очевидной незаконности предложения нагнала тень задумчивости на ее привлекательное веснушчатое лицо. А вопрос, как лучше преподнести эту новость своему шефу, которому и предназначалось поступившее предложение.

С одной стороны, он был бы счастлив услышать, что можно подстраховаться и гарантированно получить губернаторскую награду, на которую и так вполне мог рассчитывать. Но ведь девушке, прежде всего, надо было учесть свои собственные интересы. И поэтому ей никак нельзя было допустить того, чтобы разделить участь несчастной Кассандры, окажись этот звонок глупым розыгрышем. В то же время, оскандалься начальник с покупкой грамоты — такой расклад был бы желателен для нее. Но как это подстроить? Короче, задача была не из простых, ведь на кону была ее собственная карьера.

С самого раннего детства эта непоседливая малышка, усеянная тысячью конопушек, в очках на резинке вокруг головы, с коррекционными скобами на зубах и со смешными рыжими косичками, играла в начальника и подчиненного — придумывала разные трудные задачи и сама же их решала. Например, как убедить младшего брата признаться в исчезновении целой банки варенья, чтобы родители передумали дарить ему велосипед, а подарили бы его ей. Таким образом, к восемнадцати годам у нее уже имелся богатый опыт менеджмента.

Университетские годы прибавили ее характеру пару дополнительных черт, необходимых для взрослой жизни — настырности и упертости. А еще, что немаловажно, ее несуразная внешность чудесным образом преобразилась: жидкие косички расплелись, и теперь вместо них на плечи ниспадали пышные, блестящие солнечным отливом локоны, легкое сходящееся косоглазие больше не было так заметно, а безупречно ровные и белоснежные зубы восхищали своим здоровым видом.

И вот после окончания факультета госуправления, обзаведясь за время учебы кое-какими связями, эта обаятельная куколка сначала заняла место простого секретаря, а ровно через полгода выдержка и настырность, а так же хитрость, изворотливость и коварство — все эти ценные качества помогли ей стать заместителем начальника Управления торговли и предпринимательства города Горноморска.

Справедливости ради надо заметить, что трудолюбием она отличалась необыкновенным. Любую повседневную работу она никогда не воспринимала как рутину. И за это ее нынешний шеф мирился с ее высокомерной заносчивостью и некоторой жесткостью. Просто эта рыжеволосая фурия мечтала добиться как можно большего успеха в жизни, и поэтому свое назначение она воспринимала лишь как очередной этап на пути к более масштабной цели — как минимум самой возглавить управление предпринимательства… ну а там и до краевого министерства экономического развития рукой подать.

Наконец девушка решилась действовать: все сомнения покинули ее душу, а их место заняло чувство уверенности в своих силах. Ее изумрудные глаза горели холодным огнем, когда она извлекла из многофункционального телефонного коммуникатора небольшую кассету с записью последнего разговора и спрятала ее в верхний ящик стола, а потом решительно подняла трубку и, нажимая кнопки карандашом, набрала номер с кодом краевой столицы.

— Алло, это из управления торговли и предпринимательства Горноморска, — представилась она. — Попросите к телефону Капиталлова. — После минутного ожидания она заговорила притворным голосом: — Давид Оскарович? — Добрый день, Давид Оскарович. Это Гелла Фури́я вас беспокоит. — Да, да, да, мне тоже очень-очень приятно вас слышать. — Ох и мастер же вы засмущать скромную девушку! — Гелла рассмеялась хрустальным смехом. — Ловлю вас на слове… Давид Оскарович, я, собственно, что звоню: тут кое-что назревает… В общем, наш дурачок покупает губернаторскую грамоту. — Предложение поступило от зама руководителя аппарата администрации. — Да, я тоже так считаю. — Да, похоже, пришло его время. — Угу, постараюсь записать. — Спасибо, Давид Оскарович. — Да, до скорой встречи, Давид Оскарович. — И я…

Гелла положила трубку и сразу нажала карандашом на кнопку селектора.

— Алло, Яков Львович, найдете минутку? — холодно спросила она после недолгого ожидания.

— Геллочка, ты же знаешь, я всегда свободен для руководителя моей канцелярии, — грудной, бархатистый голос мужчины звучал из динамика переговорного устройства как будто заискивающе.

Гелле были приятны слова начальника, но она восприняла их как должное. Она молча отключила связь, встала из-за стола, расправила складки на юбке и блузке и направилась к массивной дубовой двери справа от себя.

На двери сверкала латунная именная табличка:

«Бабу́ин

Яков Львович».

Доклад занял не больше пяти минут. Еще пять минут ушло на дополнительные вопросы начальника и безмолвные паузы его размышлений.

После очередной затянувшейся паузы он дал Гелле распоряжение:

— Гелла, Лешу сегодня ко мне направь.

— Хорошо, Яков Львович.

Тот снова замолчал. Гелла в очередной раз обвела неодобрительным взглядом кабинет и поморщилась.

— Это все? — спросила она через минуту, нарушая молчание.

— Ну и в аппарат позвони, разумеется.

— Невозможно, Яков Львович. Просили вас лично.

— Ну лично так лично, — недовольно буркнул Яков Львович, но спорить с Геллой не стал.

Гелла молча кивнула и покинула прокуренный кабинет, обстановку которого терпеть не могла, оставив начальника в глубокой задумчивости.

Глава 13

Этим же утром в зале заседаний городской администрации подходило к концу очередное собрание думы города.

–…Коллеги, на этом предлагаю заседание завершить. Берт Альбертыч, к завтрашним слушаниям подготовьте, пожалуйста, доклад по имущественным спорам. А на сегодня всем спасибо, — завершила свою речь председатель думы.

Поднявшись из-за стола президиума, эта рослая, румянолицая женщина, чья пятая точка от многолетней сидячей работы приобрела катастрофические габариты, а верхний плечевой пояс от недостатка физической нагрузки так и остался слаборазвитым, собрала со стола листы, испещренные какими-то пометками, и спешно покинула зал.

Ее примеру последовали двенадцать мужчин, негромко переговариваясь друг с другом о чем-то отвлеченном. Только зал опустел, как вдруг в дальнем углу что-то зашевелилось — со стула поднялся невзрачный, ничем не примечательный с виду субъект. Казалось, он только что проснулся и, еще не вполне понимая, где находится, поводил глазами по сторонам и зевнул во весь рот. Был он невысок ростом, сутул и щупловат, достаточно молод, но с уже заметными залысинами на высоком, узком лбу. Нет, это не был человек-невидимка. И дело даже не в безликости, которой отличался этот молодой человек. Просто его темно-синий костюм сливался с синим портьерным бархатом на окне, делая его незаметным, как какое-нибудь насекомое-мимикрист.

Еще раз зевнув и убедившись, что остался один, сонный молодой человек украдкой вынул из нагрудного кармана пиджака небольшого размера черный продолговатый прибор, нажал на нем какую-то кнопку и быстро спрятал обратно. После чего поспешно покинул зал заседаний, притворив за собой двустворчатую дверь.

Спустившись на лифте в светлое фойе, молодой человек распрощался за руку с охранником в униформе и быстрым шагом вышел из здания администрации. Лавируя между клумбами с агавами и худосочными пальмами с кронированными макушками, он пересек площадь Вождя и вышел прямо к стоянке такси. Сев на переднее сиденье белой иномарки, он захлопнул дверцу, и машина покатила в западном направлении.

Попетляв по узким улочкам старого города, такси, скрипнув тормозами, остановилось на автомобильной площадке перед входом в тринадцатиэтажную зеркальную пирамиду с вывеской:

«Сити тауэр».

Молодой человек в синем костюме взбежал по ступеням, вошел через автоматические двери в фойе бизнес-центра и, не выбирая дороги, привычно направился вдоль вереницы кофе-машин и торговых автоматов прямо к кабине лифта. На тринадцатом этаже он без стука открыл деревянную дверь и скрылся за ней. Рядом с дверью на стене блестела золотом латунная табличка с гравировкой:

«Муниципальное учреждение

"Управление торговли и предпринимательства

администрации г. Горноморска"».

В приемной, расположившись спиной к окну, за серебристым столом сидела молоденькая девушка с морковными губами, фиолетовыми веками и копной ярко-рыжих вьющихся волос.

Молодой человек привычно поприветствовал ее:

— Привет, Гель. Ну че, эт самое, посидим седня в «Парусе», а?

Гелла злобно сверкнула на него холодными зелеными глазами.

— Меня зовут не Гель, а Гелла, — грубо ответила она и добавила: — А для тебя я Гелла Цезаревна… Давай сюда. Некогда мне с тобой болтать. — Гелла протянула руку.

Молодой человек послушно достал из нагрудного кармана тот самый черный прибор. Это был современный диктофон с монохромным дисплеем и множеством серебристых кнопок. Вертя его в руках, он начал то там, то тут поддевать что-то обкусанным ногтем.

Гелла не выдержала:

— Ну что ты вечно ковыряешь ногтем? Сколько можно повторять, просто нажми, и карта сама выскочит! Тупица!

— Да ладно, Гель, ты че, эт самое, сегодня сама не в себе?

Повозившись, он кое-как извлек из гнезда сменную карту памяти и молча положил ее на стол перед надувшей губы Геллой.

— На вот, «эт самое», — явно передразнив парня, Гелла положила рядом другую такую же карту, а ту, что принес он, опустила в чистый белый конверт и написала на нем сегодняшнюю дату.

Пауза затянулась, и Гелла подняла голову, вопросительно глядя на молодого человека.

— Ну и?

— А-а, да… — опомнился тот, засмотревшись на золотые локоны Геллы, сияющие в солнечном свете от окна. — Значит, эт самое, слушания по биджету. Утвердили смету зимнего сада.

— «Биджету»? Будьжету, грамотей, — издевательски поправила его Гелла, записав информацию на конверте, и кивнула подбородком в сторону двери справа от себя. — Зайди к шефу, он хотел тебя видеть… Эй! Куда побежал? Возьми, передашь ему сам.

Конец ознакомительного фрагмента.