Роза севера. Избранники Армагеддона III

Евгений Кривенко

Это – продолжение истории Варламова и Джанет, героев романа «В землях заката». Три женщины встретятся Варламову на новом отрезке пути, и две подарят большую любовь, так что он изведает все, доступное мужчине в этой жизни. Трижды его жизнь может потечь по другому, и судьба мира сложиться иначе, но не он один выбирает, любящие тоже имеют такое право, а еще есть данное слово.

1. Московская автономия. 2059 г.

Джанет сидела в раскладном кресле, глядя, как Юджин разжигает костер. Она улыбнулась: правильнее, конечно, Евгений, но за годы жизни сначала на Североамериканских Территориях, а потом в Канаде он и сам привык к имени Юджин. Неужели восемь лет, как они женаты?

Зеленела трава, солнце коснулось розовой глади Онтарио. Костер быстро разгорался, Юджин привык к лесным бивуакам еще на родине, в далекой России. Пламя ярко осветило более резко выступающие, чем раньше, скулы и светлые волосы. Только Джанет знала, что в них появилась седина. Как талантлив ее муж: быстро освоился в Канаде, окончил университет, получил неплохую работу. Джанет подумала о доме, где они будут жить: разве она смела когда-то мечтать о семейном счастье?

Юджин словно услышал ее мысли, поднял голову и улыбнулся Джанет. Тут в палатке завозились, выбралась семилетняя Кэти и побежала к костру.

— Папа, ты утром уедешь? Не уезжай!

Варламов подхватил девочку на руки, для Джанет она стала тяжеловата.

— Надо, Катя. Вызывают на работу. Но к обеду вернусь, и сразу в путь.

Он кивнул на катер у причала. Давно планировали во время отпуска поплавать среди Тысячи островов, благо это недалеко от Торонто.

Солнце село, алая полоса протянулась над темным дальним берегом. Джанет поежилась от порыва холодного ветра.

Он ехал по пустынной дороге. Уик-энд — странно, что вызвали на работу. Увидел впереди две машины: одна наполовину съехала в кювет, а рядом полицейский автомобиль. Полицейский поднял жезл, и Варламов послушно свернул к обочине, наверное нужна помощь. Когда вышел из машины, полицейский почему-то направил жезл в его сторону. В лицо ударила едкая струя, перехватило дыхание. Последним ощущением было, что соскальзывает в темноту…

Юджин не вернулся с работы — оказалось, что его и не вызывали. Полицейские обнаружили брошенную машину, все ценное было похищено, и в полиции сделали вывод, что «мистер Варламов» стал жертвой бандитов. Безутешная Джанет добилась, чтобы в море был остановлен российский сухогруз, который привозил редкоземельный концентрат и еще не вышел из залива Св. Лаврентия. Поисковая команда поднялась со сторожевого катера и обыскала судно. Корабль был велик, простой в море при неудачном обыске предстояло оплачивать канадской стороне, и через пару часов полицейские с извинениями сошли обратно.

Когда Варламов приходит в себя, правая щека горит, как от раскаленного железа, а тело закоченело. Руки вывернуты и, похоже, связаны за спиной. Он лежит на холодном металле, и в ушах стоит нескончаемый плеск. Пробует закричать, но не может: рот забит кляпом. Темнота, боль, плеск воды — все длится бесконечно. Потом металл начинает дрожать, и спустя некоторое время возникает качка. Варламова то приваливает лицом к мокрому железу, то перекатывает на спину. Онемение в руках, ледяной холод, тошнота. Сознание снова уплывает в промозглый колодец…

Когда очнулся во второй раз, то лежал на койке, а в круглом окошке брезжил холодный свет. Похоже на иллюминатор, значит это корабль. Накатила ярость, оттеснив даже тошноту: его похитили! Он сполз с койки, добрался до двери и стал стучать, но она так и осталась запертой. К койке возвращался на коленях, упираясь руками в раскачивающийся пол. Когда дверь наконец открылась, сил хватило только повернуть голову. Человек с подносом, и еще один здоровяк маячит в коридоре. Когда поднос поставили на тумбочку, Варламов прохрипел:

— Уберите, я не стану есть. И требую капитана.

Поднос все равно оставили и ушли, закрыв дверь. Варламов стиснул зубы, его мутило, а мысль о еде усилила тошноту. Через некоторое время он собрался с силами, снял отсыревший костюм и повесил на стул. За дверцей оказался крохотный туалет, попил воды из-под крана и сразу выблевал все в унитаз. Долго стучал зубами под тонким одеялом, пока не согрелся и уснул. Когда просыпался, электрический свет всё горел и иллюминатор продолжал глядеть черным круглым глазом.

Утром (часы на стене показывали восемь) качка стала более размеренной. Снова открылась дверь, и матрос молча забрал нетронутый поднос. Спустя час вошел человек в отутюженной форме, явно офицер. Опять здоровяк торчал в коридоре. Глядя в сторону, человек в форме равнодушно сказал по-русски:

— Я капитан корабля. Мне приказано доставить вас в Мурманск. На что жалуетесь?

Значит, его и в самом деле выкрали! Варламов чуть истерически не рассмеялся: похитили, держат взаперти — и на что жалуется? Он постарался взять себя в руки, перед ним просто исполнитель. Надо разузнать обстановку, а для этого получить хоть какую-то свободу. Он сухо сказал:

— Я хочу, чтобы мне разрешили выходить на палубу. Куда я сбегу посереди Атлантики? Иначе я объявляю голодовку.

Капитан впервые поглядел на него, в глазах промелькнула усмешка.

— Ладно, — ответил он. — Только с сопровождением.

Целую неделю сухогруз пересекал океан: взбирался на угрюмые водяные холмы и падал, рассекая форштевнем белую пену. Варламов часами простаивал у борта, прикованный за руку к здоровенному моряку. Тот упорно молчал, а бежать действительно было некуда. Зачем его похитили, было непонятно. Возможно, загадка таилась в прошлом — ведь из-за чего-то его и Джанет преследовали цзин — но вспомнить не удавалось, он словно толкался в наглухо запертую дверь. От морской болезни и разлуки с Джанет бывало так тошно, что хотелось броситься в море. Варламов стискивал зубы и терпел. В конце концов, он пересекал океан уже во второй раз, может быть удастся вернуться.

К исходу седьмого дня море немного успокоилось, и показались снежные горы, вероятно Норвегия. На следующий день сухогруз обогнул какой-то мыс и пошел близко к берегу. Горы сделались ниже, снега на них меньше. Щеки Варламова горели то ли от ледяного ветра, то ли от волнения: нежданно-негаданно он возвращался домой. Хотя… дом у него теперь там, где Джанет. Вспомнились зловещие слухи о тайной полиции Московской автономии — что похищение организовано ею, он не сомневался. Вряд ли его устроили слабые власти Карельской автономии. Только зачем им это надо?

В море показалась темная точка и стала быстро увеличиваться. Отбрасывая шлейфы пены, мимо пронеслось небольшое, воинственного вида судно с невысокой мачтой, орудием на носу и какими-то контейнерами вдоль бортов. Обойдя вокруг сухогруза, оно умчалось, выкинув на мачте несколько флажков, наверное разрешение следовать дальше.

Хмурое Баренцево море уходило на восток, а корабль повернул направо и втянулся в широкий фиорд с холмистыми берегами. Варламов продрог на ветру и спустился в каюту. Не раздеваясь, прилег на койку и облегченно вздохнул: наконец-то морская болезнь оставила его. Неожиданно заснул.

Проснулся от голоса из громкоговорителя: «Внимание! Корабль встал на стоянку в порту Мурманск. Членам команды оставаться на местах по служебному расписанию, а пассажирам не покидать кают. Приготовиться к паспортному и таможенному контролю». Варламов усмехнулся, на борту он был единственным «пассажиром». Вставать не хотелось: тревожила неизвестность впереди, а узкая койка за неделю страданий от морской болезни стала почти родной. Лишь когда открылась дверь, он сел.

Вошли двое в гражданском, секретная полиция? Но выглядели довольно заурядно: ни широких плеч, ни квадратных подбородков. Один махнул каким-то удостоверением:

— Министерство государственной безопасности. Варламов Евгений Павлович? Вы арестованы.

— За что? — неприязненно спросил Варламов. Удостоверения так и не успел разглядеть.

— Угон военного самолета и подрыв тем самым обороноспособности Российского союза, — отчеканил вошедший первым. Второй помалкивал, разглядывая Варламова.

— Это Михаил Сирин поднял самолет в воздух, когда на базу напали, — хмуро ответил Варламов. — Я не знал, что он возьмет курс на Америку.

— В Следственном комитете будете объяснять, — ухмыльнулся сотрудник МГБ.

— Почему меня похитили? Я все-таки гражданин Канады.

— Ничего, российское гражданство вы тоже сохранили. Так что ответите по всей строгости российских законов. — Говорил один и тот же мужчина: лицо мелкое и непримечательное, выделялись только холодные белесые глаза.

— Встать! — скомандовал он. — Следовать за мной!

Хоть наручников не надели. Варламов молча накинул выданную ему морскую куртку (больше вещей у него не было) и вышел из каюты. Второй сотрудник следовал по пятам. На палубе в лицо ударил ветер с порывами снежной крупы. Вокруг другие суда, за их мачтами по склонам разбросаны здания. Выкрашены в яркие цвета, что смягчает впечатление хмурости: серое небо вверху и темная вода внизу. Город заметно больше, чем провинциальная Кандала, и напоминает канадский Ванкувер, только без небоскребов.

На пирсе ждала обычная китайская «Тойота». Варламова грубо толкнули на заднее сиденье, и машина тронулась. Ехали недолго, до вокзала. В России через Тёмные зоны протягивали струнные дороги, чтобы вновь связать страну воедино, но до Мурманска такая пока не дошла, вокзал высился над обычными железнодорожными путями. Варламова сопроводили на перрон, у которого стоял поезд: электровоз и несколько вагонов. Заняли первое купе, с двумя диванчиками внизу и полками вверху. Пленника поместили к окну, а МГБ-шники расположились у двери. Поезд тронулся, вскоре оставив позади россыпь разноцветных домов. Дорога шла по лесотундре: перелески, речки, озера — знакомый пейзаж. Через час с лишним замаячили покрытые угрюмыми облаками Хибины. МГБ-шники молчали, а Варламов не отрывался от окна: в этих местах он бывал не раз.

Снова лес, редкие станции, а потом сердце тоскливо сжалось — обрисовались контуры сопок над родной Кандалой. В городе простояли недолго, вышло несколько пассажиров, и поехали снова. Теперь поезд шел медленнее, колеса простучали по дамбе над синей гладью залива. Небо впереди потемнело, словно нечто выпило из него свет. Варламов вздохнул — Лимб, а за ним Тёмная зона.

Появились они после минувшей войны. Загадочный «чёрный свет» со спутников полосами прошел по поверхности Земле, изменяя материю на уровне элементарных частиц. Биохимические процессы нарушались — люди и животные заболевали, а потом гибли. Некоторые странно перерождались. Почва начинала испускать вторичное излучение, к счастью его свободный пробег не превышал нескольких метров. За пределами Тёмных зон жизнь продолжалась, как и раньше, разве что многие государства распались. Соединенные Штаты обратились в рыхлую конфедерацию «Североамериканских Территорий», не миновала эта участь и Россию…

Пути разбежались в стороны, поезд стал.

— На выход! — приказал один из МГБ-шников.

Стало понятно, почему ехали в обычном поезде: пересадка на струнную дорогу предстояла только здесь. По другую сторону маленького вокзала стояли опоры с балками поверху. Внутри них с усилием 200—300 тонн были натянуты стальные тросы, и поезда могли развивать по такой дороге более 100 километров в час. Меньше, чем на скоростной железной дороги, да и вагончиков в составе, который стоял у высокого перрона, было всего с десяток: два пассажирских и несколько грузовых. В стороне пара кранов перегружала контейнеры с обычных на платформы струнной дороги.

Не очень удобно и вдобавок дорого: в Канаде часто приходилось иметь дело с доставкой грузов, и там струнные дороги не получили распространения именно из-за дороговизны строительства и перевозок. Но в Тёмных зонах обычные дороги стали опасны и не ремонтировались, а полотно струнных дорог шло выше зоны вторичного излучения и для небольшого грузопотока и пассажирского сообщения они вполне годились. Видимо, поэтому Московская автономия и развивала их сеть. Только как ставили опоры через Карельскую Тёмную зону, ее приходилось пересекать по диагонали, и расстояние составляло более 100 километров?..

Долго размышлять не дали, подтолкнув к лестнице на приподнятый перрон. Вагончик был поменьше, но купе почти такое же. Варламова опять запихнули к окну, а МГБ-шники сели у двери. Состав мягко тронулся и вскоре словно упал в глубокую тень. Был май, время белых ночей, однако за окнами сгустился сумрак, и даже солнце сделалось тусклым. Мелькали скрюченные деревья, но рассмотреть их из-за скорости не удавалось. Несколько раз пересекли заброшенную железную дорогу. МГБ-шники скучающе поглядывали в окно. Хотя заговаривать с ними не хотелось, Варламов все-таки спросил:

— А как здесь проложили дорогу? Допустим, блоки с рельсами можно опускать с вертолета, но опоры ведь надо монтировать на земле. Роботов применяли?

Тип с белесыми глазами неприятно хохотнул:

— На исправительные работы направляли врагов государства. Если выполнят норму, спускали жратвы и водки вволю. Недовыполнят — урезанный паек. А кто не хотел работать, сжигали с вертолетов напалмом. Ударная стройка получилась, за пятилетку опоры выставили. Рельсы и в самом деле монтировали с вертолетов.

Варламова передернуло, про такое не слышал. Если конвойный не врет, немалая получалась цена за восстановление державы.

Слегка покачивало вверх и вниз, монотонно свистел ветер, и Варламов стал задремывать: сказывалось недосыпание из-за морской болезни. МГБ-шник в упор смотрел на него глазами снулой рыбы, забытой на берегу…

Возможность первая: осужденный

Он был признан врагом государства и осужден на каторжные работы. Все лето, исходя потом под защитным комбинезоном, он с другими осужденными бурил скважины, закреплял в них сваи, опускаемые с вертолетов, а потом заливал бетоном. Их бригаде приказали поставить двадцать опор с интервалом 50 метров под один путь, и столько же опор под другой. Рельсы будут монтировать на следующий год, когда опоры выстоятся за зиму. После выполнения плана обещали эвакуировать и скостить оставшийся срок вдвое.

Под конец смены Варламов страшно устал. Болели плечи, а дужка ведра, наполненного бетоном, выскальзывала из пальцев. От укусов мошкары, проникавшей под комбинезон, горело все тело. Шатаясь, он протащил ведро с десяток метров от бетономешалки и вылил в опалубку с другой стороны опоры. Сашка, бывший учитель физики, «штыковал» бетон — то есть протыкал стальным прутом, а потом раскачивал его, чтобы не осталось каверн. Еще несколько человек копошилось у соседней опоры, а другие зэки таскали щебень и песок к бетономешалке. Ею заведовал бригадир Михалыч, хмурый мужик с техническим образованием, его обещали освободить вчистую.

Прозвенел гонг. Сашка со стоном выпрямился и стал разминать поясницу. Туфта не проходила, в конце каждой смены Михалыч проверял плотность бетона специальным устройством. Если стрелка отклонялась за красную черту, прихлебатели бригадира били по морде и заставляли трамбовать вручную, пока бетон еще не застыл.

Михалыч подошел с прибором.

— Сторонись, доходяги! — глухо раздалось из-под маски.

Он обошел опалубку, держа коробочку прибора над бетоном и наблюдая за стрелкой. Сашка описывал принцип его действия, но Варламов от усталости плохо понял.

— Вроде нормально. Идите жрать.

Меся грязь, они побрели к вагончику столовой, а навстречу тащились зэки из второй смены. Было время белых ночей, так что работали круглые сутки по двенадцать часов. Повезло, что Михалыч сначала подошел к ним: не придется стоять в очереди. Сняли тяжелые комбинезоны в прихожей, вымыли руки. Хорошо бы и тело, оно отчаянно зудело — то ли от пота, то ли излучение Зоны все же пробивалось сквозь комбинезоны. Хотя вроде бы специальное металлическое напыление…

На кухне работали две девушки, Нюра и Светлана. За что попали на каторгу, не говорили — может, как родственницы врагов государства. Двигались как сомнамбулы, лица помятые, под глазами темные круги. Уставали: с утра надо готовить, а ночью вторая смена — тянулись мужики из спального вагончика. За девицами выстраивалась очередь, места в ней разыгрывали в карты, и только Михалыч с прихвостнями проходили без очереди.

Света наложила Варламову полную миску лапши с тушенкой и подмигнула.

— Зашел бы ночкой. Когда эвакуируют, в обычном лагере баб не будет.

Но Варламов стеснялся, да ночью и спал без задних ног.

— Устаю я, Светочка, — пробормотал он и направился в угол. Там на ящиках сидел монах в черном одеянии, выдавал водку и курево. Ляпнул про президента, что тот «бич Божий», вот и попал сюда. Но раздачу водки доверяли только ему.

— Мне двести грамм, — сказал Варламов.

— Примите, во имя Господа, — ответил тот.

Варламов поставил миску и стакан на стол, сразу выпил половину и принялся за лапшу, кормили неплохо. В голове слегка зашумело, тело начало расслабляться. Варламов не курил, но без водки выжить здесь было трудно. Он допил оставшееся, и жизнь стала казаться сносной. Вагончик наполнялся народом и табачным дымом, курили безбожно. Варламов запил лапшу компотом и вышел с Сашкой на улицу. Перед этим тщательно застегнул комбинезон и надел маску. Сашка только накинул куртку.

— Зря, — проворчал Варламов. — Схватишь лишнюю дозу.

— А, — отмахнулся Сашка. — Есть у меня сомнения насчет этих комбинезонов. Посмотри на Михалыча.

Тот видно распределил вторую смену по местам и, подходя к столовой, загодя стянул маску. Лицо землистое, одышка. Немудрено, день и ночь на ногах.

— Видел, какое у него лицо, — прошептал Сашка, когда Михалыч зашел в вагончик. — Такое бывает в начальной стадии черной немочи. Ни черта комбинезон не спасает, туфта это. Нас и подгоняют, чтобы сделали опоры, пока не сдохнем.

— Ну… — неуверенно начал Варламов. Стало зябко, самому приходила в голову такая мысль. — А что делать?

Сашка заковылял к спальному вагончику и сел на скамейку.

— Бежать, — прошептал он, дождавшись Варламова. — Помнишь, я пропадал целый день.

Было дело. Сашка вернулся к вечеру и его здорово избили, потому что норму за него пришлось выполнять другим.

— Там выше по речке есть заброшенный поселок. И по-моему, в нем кто-то живет.

— А какой смысл бежать? — горько спросил Варламов. — Все равно сдохнешь.

— Ну, некоторые выживают… — загадочно сказал Сашка.

Но Варламова неудержимо клонило в сон — сказывались тяжелая смена и выпитая водка.

— Ладно, я на боковую, — сказал он.

В вагончике было тесно. Варламов забрался на свой второй ярус, натянул вонючее одеяло на голову и сразу погрузился в сон. Снилось что-то несуразное: он почему-то в Америке, в руках снова лопата, но кидает не землю, а снег возле красивого дома с верандой…

Проснулся от ударов гонга: пора вставать, завтракать и опять на смену. Варламов потянулся и застонал от боли в суставах. На завтрак опять была лапша. Света слабо улыбнулась Варламову. Побрели к опорам — в вечном сумраке Зоны, под моросящим дождем. Отработавшие зэки не торопились к столовой, собравшись в кучу. Михалыч повернулся к подошедшим:

— Кажись, всё. Курите, а я схожу к соседям, спрошу, как у них.

Он потащился через болото к опорам, которые уже давно поставила другая бригада. Сами работяги туда не ходили — хорошо, если силы оставалось на баб. Варламов топтался на месте в тупом недоумении: неужели работе конец и не сегодня-завтра их эвакуируют? Сашка толкнул в бок:

— Пошли, посидим.

Другие зэки потянулись к столовке, там можно покурить в тепле, сыграть в карты. Варламов и Сашка присели на скамейке у вагончика: сыро, но никто не мешает. Сашка постучал по стене вагончика.

— Дерево, — сообщил он. — Многослойная фанера, а внутри утеплитель. Здорово будет гореть, если что.

— Здесь запрещено курить, — вяло сказал Варламов. — Михалыч голову оторвет. В столовке пожалуйста, она из алюминия.

— Я не об этом. — Сашка покосился направо, где виднелись опоры, поставленные до них еще в прошлом году. — Помнишь, там были следы пожара.

— Ну да. Нам объяснили, что лес вокруг трассы регулярно выжигают. Для дезинфекции и от всяких тварей.

— Ага, — вздохнул Сашка. — Что-то предчувствие у меня нехорошее…

Они посидели еще, дождик закончился, меж хмурых облаков проглянуло тусклое солнце. На болоте показалась неуклюжая фигура Михалыча.

— Пошли, — Сашка встал. — Послушаем, что скажет.

Народ высыпал из столовки. В неуклюжих комбинезонах, со стеклянными глазами масок, люди казались толпой инопланетян.

— Вот что, мужики, — глухо донеслось из-под маски Михалыча. — Соседи к вечеру кончат. Они медленнее, потому что у них одного медведь задрал. Перед ними тоже закончили. А к нам я инспекцию вызвал. Если все в порядке, назавтра общая эвакуация.

Вертолет прилетел после обеда. Распогодилось, и ядовитый зеленый блеск пролился на листву деревьев. Внизу по-прежнему царил сумрак. В небе появилась черная муха, выросла и уродливой стрекозой повисла над просекой. Инспектор спустился по лесенке, следом опустили ящик с инструментами. Зэки столпились у спального вагончика, подходить ближе Михалыч запретил.

— Смотри, — прошептал Сашка на ухо Варламову. — Комбинезон как у нас, но по нему словно перетекает свет. У наших такого эффекта нет.

Действительно, по одеянию инспектора струилось слабое сияние.

— Это от солнца, наверное, — предположил Варламов.

Сашка фыркнул.

Инспектор проверил лазером высоту и вертикальность опор, потом замерил плотность бетона в каждом фундаменте. Зэки чесались сквозь комбинезоны и привычно курили, хотя назойливую мошку сдуло ветром от винтов. Наконец инспектор сложил инструменты обратно и, не говоря ни слова, махнул рукой. Сначала подняли ящик, потом его самого. Вертолет проплыл над соседним участком и завис над следующим.

Варламов сначала считал, сколько раз он зависнет, но потом бросил: стало далековато. Но не меньше десятка раз, так что трасса удлинилась километров на десять. Наконец вертолет улетел, а небо начало хмуриться. Повезло, иначе ждали бы хорошей погоды для инспекции. Было непривычно, что не надо работать — безделье казалось блаженством. Михалыч переговорил по рации в своем закутке и сказал, что если будет погода, завтра проверят соседский участок, а потом пришлют вертолеты для эвакуации. Это казалось чудом: наконец-то оставят давящий сумрак Зоны, смогут помыться. Их ждала уже не каторга, а обычный трудовой лагерь.

Вечером облака немного разошлись, и над черным лесом протянулась кровавая полоса заката. Сон не шел, вспоминалась лукавая улыбка Светланы. Наконец Варламов не выдержал, слез с койки и пробрался к выходу. Вокруг храпели: монаху приказали выдать двойную порцию водки, так что у столовки никого не оказалось. Задняя дверь вагончика легко открылась, по сторонам прохода были фанерные перегородки. Из-за левой двери слышались возня и вздохи. Варламов знал, что Светин закуток справа, постучал, а потом вошел.

— Кто там? — тихо спросила Света.

— Это я, Евгений.

— Пришел-таки. Ну, раздевайся, слюбимся напоследок. А то надоели эти козлы.

У Варламова бывал секс: пару раз после школьных вечеринок, но всё наспех. Дальше отношения не складывались, приводить девушку было некуда, сам жил на птичьих правах. Теперь он лег в узкую койку, с наслаждением ощутив горячее женское тело своим. Лежать рядом было тесно, и Светлана сначала крепко поцеловала его в губы, а потом потянула на себя. Маленькие груди под скомканной ночной рубашкой, жесткие ребра, восхитительное скольжение в жаркую глубину… Светины пальцы впились в ягодицы, толкая в себя, и Варламова даже подбросило от сладостной судороги оргазма.

— Миленький, — прошептала Светлана, — как приятно было с тобой. Не забывай меня, ладно?

— Ладно, — пробормотал Варламов. Его переполняли блаженство и горечь одновременно.

Они лежали в обнимку, потом в дверь заскреблись, и Света с вздохом выпустила Варламова.

— Не дадут полежать, сволочи. Ну, иди. Все равно не будет покоя, после водки на подвиги потянуло.

Поцеловала на прощание, и Варламов ушел. Хорошо бы погода испортилась, еще раз удастся навестить Светлану. Но солнце поднялось над лесом как багровый шар, и после завтрака, когда Варламов успел лишь пожать ладошку девушки, прилетел вертолет с инспектором. Повисел над соседним участком и отбыл.

— Всё! — объявил Михалыч. — Готовимся к эвакуации. Когда прилетят вертолеты, все в вагончик. Выходить будете по одному, начиная с первого номера. С собой ничего не брать.

Зэки разбрелись по лагерю, а Сашка поманил Варламова, глаза даже под стеклами маски лихорадочно блестели.

— Я ухожу! — объявил он. — Как сказали, что всем в вагончик, все стало ясно.

— А что? — тупо спросил Варламов.

— Не будет никакой эвакуации. Нас просто сожгут. Помнишь пожарище на месте, откуда начали? Это не лес жгли.

— Не верю, — сказал Варламов. Но в голове мучительно заныло, слишком часто Сашка оказывался прав. Например, когда белка подбежала к Варламову и забавно вытянула лапки, прося еды. Тот присел на корточки, доставая сухарь, а Сашка сапогом отшвырнул белку в сторону. Та все равно не испугалась, и тогда Сашка зажал ее двумя ветками и бросил в решетчатый ларь из-под комбинезонов. На следующий день белка почернела, стала дико верещать, вцепилась зубами в решетку, да так и сдохла с пеной изо рта.

— Укусила бы, и с тобой то же было, — сказал приятель. Все-таки образование — великая вещь.

Сашка оглянулся на зэков: — Не пойдешь, уйду один.

Варламов тоскливо поглядел на столовую, как бы предупредить Светлану?..

— Вот и удобный момент, — прошептал Сашка. — Михалыча не видно, а другие высматривают вертолеты.

Действительно, издалека послышалось жужжание. Сашка повернулся и не спеша пошел к лесу, словно решил справить нужду на природе, а не в вонючем сортире. Варламов помялся и двинул следом. У самого леса Сашка пригнулся и побежал. Варламов тоже, ругая себя за податливость: ведь это верная смерть!

Пробежали через лесок, к счастью редкий и удалось избегать ядовитых шипов. Потом через болотце, усыпанное тошнотворно розовой морошкой — от одной ягоды человек умирал в луже собственной блевотины. Сзади послышались крики. Начался подъем на каменистый холм.

— Прячемся! — выдохнул Сашка. — На открытом месте нас заметят.

Беглецы нырнули в расщелину скалы и спрятались за камни так, чтобы видеть покинутый лагерь. Двое зэков, что бросились за ними, возвращались к вагончику. У него суетился Михалыч, скорее всего изрыгая отборный мат. Вертолеты были уже близко. Михалыч затолкал последнего зэка в вагончик и остался у двери, подняв шест с белой тряпкой. Вертолеты начали расходиться.

— Это не транспортные! — закричал Сашка. Все равно в грохоте вертолетных винтов никто не услышит. — Смотри!

Действительно, вертолеты не походили на древний Ми-8, который доставил их сюда. Черные и уродливые, с какими-то бочками под короткими крылышками, они хищно опустили носы. Один нацелился на их лагерь, а другие растянулись дальше вдоль трассы. От первого отделилась бочка и стала падать прямо на вагончики.

— А-ах! — вырвалось у Сашки.

Бочка ударилась о землю рядом с Михалычем, из нее хлестнул огонь, и не стало видно ни бригадира, ни вагончика — только красное, рвущееся вверх пламя. Беглецов обдало волной раскаленного воздуха. Столовка была чуть дальше, но и ее охватил огонь. Из двери кто-то выскочил, и фигурка мгновенно вспыхнула факелом. Она задергалась и упала.

— Светлана! — закричал Варламов.

Он вскочил, но Сашка сильно дернул его за ногу. Варламов упал, ударившись головой о камень. Все поплыло перед глазами, словно во сне видел пылающие вагончики, а дальше вдоль трассы всплывали такие же огненные клубы. Издалека прозвучал Сашкин голос:

— А не зря поставили вагончики подальше от опор. Чтобы пламя опалубку не повредило.

Даже сумрак Зоны отступил от яростного света пожара, но Варламову было все равно. «Свет — Светлана, свет — Светлана…» — снова и снова повторялось в голове. Одуряющее запахло жареной свининой, как-то в день рождения президента им приготовили свиное жаркое. Откуда здесь свинина?.. Рядом послышались странные звуки — это рвало Сашку.

— Не могу больше! — прохрипел он. Встал и, покачиваясь, двинулся по склону, подальше от жара и тошнотворного запаха. Варламов вяло глядел вслед.

Сашка пересек лесок и появился на болоте. Надо бы за ним, но тело не слушалось, а в голове продолжался звон. Вертолет, который сжег их вагончики, вдруг взлетел выше, повернулся носом в Сашкину сторону и будто прыгнул вперед. Тугая волна воздуха вдавила Варламова в каменную щель. Из носа вертолета вырвалась череда вспышек, вокруг Сашки взметнулись фонтаны грязи, и он упал. Вертолет опустился ниже, еще несколько вспышек…

Потом машина приподнялась и поводила носом в стороны, будто принюхиваясь. Стороной прошла мысль, что в расселине, да еще в грязно-сером комбинезоне, его вряд ли заметят. И правда, вертолет стал набирать высоту, а потом с другими черными мухами уполз туда, откуда прилетели.

Почти тишина, нарушаемая лишь треском догорающего пламени. Сашка был прав, все сгорело быстро. Не помнил, сколько еще пролежал. Очнулся от холода и первым делом содрал маску. Моросил дождь, и капли текли по щекам — то ли вода, то ли слезы. Светлана!.. Над пепелищем поднимался белый пар, и все так же тошнотворно пахло жареной человечиной. Надо уходить отсюда!

Ноги еще плохо держали. Хватаясь за стволы березок (слава Богу, это были не ели с ядовитыми иглами!), Варламов спустился к телу Сашки. Тот лежал ничком, лохмотья комбинезона колыхались в красноватой мутной воде. Варламов постоял: что же говорил Сашка?.. Ах да, надо идти по речке вверх, там поселок и как будто кто-то живет. Но кто может жить в Тёмной зоне?

Речка текла через просеку недалеко от лагеря — от бывшего лагеря. Сколько таких, испепеленных напалмом, осталось вдоль трассы?.. Первым делом Варламов умыл горящее лицо и попил, проточная вода не давала вторичного излучения. Отсутствие маски больше не беспокоило: как и сказал Сашка, все это была туфта. С самого начала они были обречены на смерть. Потом побрел по болотистому берегу вверх по течению. Дождик продолжал идти, словно плакало само небо.

Впереди послышался шум — Варламов вышел к порожистому участку. Вода низвергалась между камней, по черному омуту плыли клочья пены, по берегам высились скалы. Вспомнилась «Калевала»: он будто в Похъеле, стране мертвых. И правда, где же еще? Может быть, здесь встретит Светлану?..

Как ни странно, от омута вела утоптанная тропинка. Варламов с трудом поднялся по ней, тропинка влилась в дорогу, а дальше были видны дома — Сашка опять оказался прав. Здания в два и три этажа, скорее городок. Варламов побрел по дороге, подташнивало, голова заболела опять. Впереди возникла человеческая фигура. Когда приблизилась, то оказалась женщиной, но странного вида: невысокая, худая, в нарядном платье. Еще ближе…

Лисье лицо, красивые голубые глаза. Но голодные, и что-то в них внушает страх.

— Не бойся, — сказал женщина. — Я Рената, и мы виделись, только не здесь. Здорово над тобой поиздевались. Но это не повторится.

— Меня зовут Евгений, — тупо сказал Варламов.

— Знаю, — отмахнулась Рената. — Юджин, Евгений, какая разница. Пойдем со мной. В городе снимешь свой дурацкий комбинезон, все равно от него нет проку. Там помоешься, я уже нагрела воды. В магазине найдется мужская одежда.

— Какой смысл? — горько спросил Варламов. — Я все равно умру.

— Ты не умрешь. У тебя Дар, только ты еще не знаешь, какой.

Она повернулась, и Варламов побрел вслед в ее сумрачный город…

Сильно тряхнули за плечи — пропал сумрак Зоны и покинутый город. Варламов глядел в белесые рыбьи глаза.

— Не спать! — жестко приказал МГБ-шник. Он отпустил Варламова и сел напротив.

Варламов повел плечами — больно!

— Мне что, и спать нельзя? — ошарашено спросил он.

— Пока не полагается. — Конвоир, сощурившись, разглядывал его. — Прибудем на место, там решат.

Варламов облизнул губы, взывать к милосердию стражей бесполезно. Ладно, не скажет больше ни слова — ни этим, ни тем, кто их послал. Но что же он видел сейчас, сон? Просека, каторжники у опор… Он в тяжелом комбинезоне, бежит, его обдает жаром… Небывалое правдоподобие для сна. И голова все еще болит. Он прижался лбом к холодному стеклу.

Серый туман стлался по земле, стало темнее — поезд миновал полярный круг, и тусклое солнце скрылось за горизонтом. В купе загорелся яркий свет, и за окнами почернело. Время тянулось медленно, веки Варламова то и дело слипались, он поспешно раздвигал их, но все равно трясли еще несколько раз. Замелькали огни, поезд остановился у освещенного вокзала. Петрозаводск — бывшая столица Карельской автономии, теперь обычный губернский центр. Стояли долго, потом поезд сорвался с места и словно провалился в темный колодец. До Вологды дорога шла по малонаселенным местам.

От яркого света голова болела все сильнее. Ночь тянулась бесконечно, несколько раз стояли, но вокзалы оставались в стороне, и названий не было видно. Наконец стало светать: белый туман, смутные массы деревьев, красная полоса разгорается на горизонте. Вдали загорелись золотые искры — как когда-то над озером Мичиган, когда с Сирином подлетали к мертвому Чикаго. Только это не высотные здания, а купола соборов — временная столица Московской автономии, город Владимир.

Когда поезд остановился, города разглядеть не удалось, за открывшейся дверью вагона было гостеприимно распахнуто нутро автофургона. Варламова толкнули в него, следом зашли сопровождающие. На этот раз ехали недолго: лязг отпираемых ворот, глухие голоса. Когда открылась дверь, видны были только кирпичные стены внутреннего двора и розовый квадрат неба над головой. Повели по лестнице, потом по коридору, где стены были обшиты панелями из темного дерева. Втолкнули в дверь.

— С возвращением, господин Варламов!

Сумрачный кабинет с портретом президента Московской автономии на стене, из-за стола приподнялся мужчина в форме. Тоже низкорослый: мода у них на мелких, что ли?

— Майор Седов, — резковато представился он, — старший дознаватель Министерства государственной безопасности.

— Задержанный Варламов. — Постарался ответить в тон.

Мужчина криво улыбнулся, у него были холодные серые глаза.

— Конечно, — кивнул он. — Евгений Павлович Варламов, восемь лет назад исчезнувший из Карельской автономии при странных обстоятельствах.

— Меня увезли, — хмуро ответил Варламов. И неприязненно добавил: — В чем меня обвиняют?

Дознаватель указал на стул с высокой спинкой.

— Садитесь, куртку можете снять. Обвинение было предъявлено при задержании: угон военного самолета и подрыв тем самым обороноспособности Российского союза.

Варламов сел на жесткий стул, на дознавателя пришлось смотреть снизу вверх. Повторил сказанное на корабле:

— Это Михаил Сирин поднял самолет в воздух, когда на базу напали. Я не знал, что он возьмет курс на Америку.

Седов глянул на дисплей:

— Так и будете повторять? Бессмысленно. Сирина нет в живых, так что подтвердить ваши слова некому. А за такое преступление дают десять лет каторжных работ.

— На строительстве струнной дороги? — хмуро спросил Варламов, а на душе стало тяжело: прощайте, Джанет и дети.

— Скорее всего, — усмехнулся Седов. — Отбыть срок и вернуться мало у кого получается.

— Садисты вы, — вяло сказал Варламов. Нахлынула тоска, а тут еще усталость от бессонной ночи.

— С какой стороны посмотреть, — прищурился майор. — Зато послужите возрождению великой России.

— Такие, как вы, ее и просрали, — зло сказал Варламов. — Отец рассказывал, что было перед войной: жуткое воровство, всё развалили. Где были тогда ваш президент и госбезопасность?

Дознаватель покачал головой: — Получите дополнительный срок за клевету на президента.

— А какая разница? — передернул плечами Варламов.

— И в самом деле… — задумчиво произнес Седов, и в глазах появилось оценивающее выражение. — Хотя, что мы всё о плохом?

Он поставил локти на стол, наклонился к пленнику и задушевно сказал:

— Мы вытянули вас из Канады, Евгений Павлович, не затем, чтоб упечь на каторгу. Да и о ней вам рассказали страшилку, как раньше о урановых рудниках. Дескать, бросают в Зону без защиты, сжигают напалмом. На многих хорошо действует, сразу делаются сговорчивее. В действительности срок пребывания в Зоне строго контролируется, так что большинство возвращается здоровыми… ну, почти. Что для вас страшнее, не скоро вернетесь к семье. Вы назвали нас садистами, но для достижения благородной цели допустимы любые средства. А цель у нас благородная, государственное благо. У Московской автономии непростое положение, кругом враги. Так, на нашего уважаемого президента недавно было совершено покушение, причем скорее всего соседями из Южнороссии…

— Я немного слежу за событиями в России, — сказал Варламов. — Такой новости не встречал.

— Зачем волновать население? Я делюсь с вами секретной информацией, чтобы вы вошли в наше положение. Будь у Московской автономии «чёрный свет», соседи и Китай были бы куда осмотрительнее. А до нас дошли слухи, Евгений Павлович, что вам откуда-то этот секрет известен. Открытие было сделано в России и должно вернуться на родину…

Он еще что-то говорил, но Варламов перестал слышать. «Чёрный… свет…» — гулко отдавалось в голове, и показалось, что сознание тонет, кружась в бездонном колодце. Кое-как пришел в себя.

— Вы ошибаетесь, — голос прозвучал глухо. — Я знаю о «чёрном свете», кто же не знает, но физическая природа этого явления мне не известна. Это тщательно охраняемая тайна.

— Однако вы отреагировали странно. — Майор откинулся на стуле и постучал пальцами по столу. — Только начал говорить, что родина вас отблагодарит, даже вернетесь в Канаду. Гляжу, а клиент уже уплывает куда-то. Похоже, ничего не скажете. Ладно, если не хотите по-хорошему…

Он нажал кнопку. Вошел человек в форме (прежние двое куда-то делись), вывел Варламова в коридор и подтолкнул. Спустились по железной лестнице в другой коридор…

— Стоять! Лицом к стене!

Открылась дверь, Варламова толкнули в узкий тамбур, сзади щелкнул замок. Ожидал, что теперь откроется дверь в камеру, но ничего не происходило. Яркий свет лампы с потолка, гладкие железные стены — едва можно повернуться, а присесть вообще невозможно. Еще сильнее стала болеть голова. Сколько собираются держать здесь?

Страшно хочется спать, сознание уплывает, тело сползает по гладкой стене… Больно! Колени стиснуты в остром углу, вдобавок в железо оглушительно ударили, так что голова мотнулась к другой стене… Вот оно что! Ему специально не дают спать. Классическая китайская пытка.

В глаза словно насыпали песок, их режет. Время от времени мучительно дергаются мышцы по всему телу. Режущий свет, боль в коленях и пояснице, иногда оглушительные удары в стены. Сознание будто растворяется в багровом сумраке — ни сна, ни бодрствования. Так проходит вечность…

Какой-то новый звук. Варламов едва не падает в открывшуюся дверь, но его удерживают за шиворот и волокут по коридору. Снова кабинет с дознавателем — на этот раз усадили в довольно удобное кресло, однако запястья оказались в зажимах, а на голову надвинули какой-то колпак, хотя смотреть он не мешал. Похоже, и в России освоили технику чтения мыслей.

— Зря вы меня так… пыткой без сна, — хрипло сказал Варламов. — Тем более ничего не вспомню. Мысли путаются.

— Это ничего, — благодушно отозвался Седов, — да вас и не пытали. Это, чтобы размягчить мозги и легче было беседовать. А потом сможете поспать.

Разговор пошел странный. Дознаватель расспрашивал Варламова обо всем: о сумасшедшем перелете с Сирином на североамериканскую территорию Ил-Оу, о бегстве в Канаду, о работе. Когда Варламов стал клевать носом, принесли крепкого кофе (по этому случаю правую руку отстегнули), а потом беседа продолжилась. Странно, зачем МГБ-шникам знать такие подробности, вплоть до того, с кем учился в университете Торонто? Впрочем, был в полудремотном состоянии и отвечал машинально. Наконец его отстегнули от кресла, куда-то повели, и он ткнулся лицом в жесткую подушку…

Дознаватель выходит из-за стола и вытягивается перед портретом президента. Тот вдруг меняется: только что лицо было гладкое, а теперь становится морщинистым. Вместо отеческой заботы в глазах недоверие.

— Скрытый допрос и чтение мыслей не выявили искомого, — молодцевато докладывает Седов. — Но в психике выявлены две заблокированные области, предположительно связанные с информацией о «чёрном свете». Одна может быть работой канадских специалистов, нам в общих чертах известен их алгоритм. Он весьма эффективен, при попытке ментоскопии носитель информации наверняка погибнет. Вторая область очень странная, у наших специалистов нет даже догадок о механизме блокирования. Все попытки что-то узнать… уходят в никуда, иначе не скажешь. Конец доклада.

Раздается скрипучий голос:

— Есть кто еще, кроме ваших хреновых спецов?

— Есть такой, или точнее такая. Но потребуется экстренный поезд струнной дороги. И она несговорчива, надо припугнуть. У нее вроде общины.

— Достаточно. Поезд разрешаю. В случае отказа уничтожить, сколько понадобится.

— Будет выполнено! Имя — Рогна.

Возможность вторая: коммерсант

Ненадолго он просыпается: серая тень стоит у койки, и будто ледяные пальцы трогают мозг. Потом снова засыпает и видит сон. Хотя смутно понимает — это не сон. Не бывает таких детальных снов.

Он вернулся в Россию, по делам фирмы. Пересек Атлантику на сухогрузе, который доставил в Канаду редкоземельный концентрат и возвращался обратно. В порту Мурманска из трюма извлекли «ровер» Варламова, и после таможенных формальностей он поехал на юг. Ушла назад темная гладь залива, остался позади Мурманск, и Варламов увеличил скорость. Дорога стлалась по лесотундре, то взлетая на холмы, то спускаясь в заросшие мелколесьем долины.

Справа замаячила горная цепь Монче-тундры с пятнами снега, и появилось странное ощущение, что недавно ее видел. Только не из машины, а из окна вагона, несущегося над лесотундрой. Дежа вю?.. Шоссе подошло ближе к горам, и показался город: дым из высоких труб и безлесные холмы вокруг. Здесь выплавляли редкие цветные металлы, часть отправлялась даже в Канаду. Но Варламову поручили исследовать возможные рынки дальше.

После города слева долго тянулось озеро Имандра, дорога в Кандалу пересекала пролив по дамбе. Варламов вел машину, поглядывая на волны по сторонам, и через километр выехал на сумрачный Ермостров. Слева все так же плескались волны, а справа на фоне ельника показалась темная фигура с поднятой рукой. Варламов скрипнул зубами, сбавляя скорость. Подвозить никого не хотелось, но помнил, как Джанет попросила остановиться ради Эмили. Та их и спасла…

Сначала проехал мимо, разглядывая хайкера. Темная одежда до пят, похожа на подрясник. Бледное лицо, длинные волосы, бородка — священник или монах. Рука поднята неуверенно, а вид голодный. Варламов вздохнул, остановился и приспустил стекло. Путник подбежал рысцой и искательно заглянул в машину:

— Христа ради, подбросьте до города. Звать меня отец Вениамин.

Вид изможденный: щеки впалые, острый кадык. Варламов пожал плечами:

— Садитесь. А меня Евгением.

Как-то забыл, что в России принято по имени-отчеству. Попутчик забросил котомку назад и сел на правое сиденье. Варламов поморщился (разило немытым телом), а потом тронул машину.

— Куда путь держите?

Странник неопределенно повел плечами:

— Вообще-то отец-настоятель на Соловки отправил, на послушание. Но не знаю.

— Пешком? — удивился Варламов. Хотя как-то слышал, что Соловецкий монастырь вновь стал местом ссылки для неугодных священнослужителей. Покосился на пилигрима:

— Есть хотите?

Тот несколько секунд крепился, потом молча кивнул.

Варламов снова остановил машину, на всякий случай выключил зажигание и вышел. Из багажника достал термос с кофе и бутерброды.

— Ешьте, — протянул все попутчику. — Только у меня бутерброды с колбасой, а сегодня среда, у православных вроде постный день.

— В дороге позволительно, — и странник запихал в рот половину бутерброда.

Поехали снова. Возвращение в Кандалу прошло обыденно: Варламов свернул с трассы и въехал на улицу между пятиэтажек. На рябинах едва проклюнулись листочки, машин было побольше, чем в прежние времена, появились и светофоры. Увидев церквушку, отец Вениамин попросил остановить: надеялся найти приют на ночь. Договорились, что потом Варламов заедет за ним.

Вот и родной дом — двухэтажный особнячок, скромный на фоне просторных домов Канады, а рядом канцелярия градоначальника. Варламов знал, что теперь им сводный брат Семен. Не стал звонить из Мурманска, хотел нагрянуть неожиданно, но сюрприза не получилось, дверь открыла незнакомая женщина — как оказалось, жена Семена.

— Мы вас ждали, — улыбаясь, сказала она, — нам сообщили, что приедете. Ваш брат сейчас на работе, можете зайти к нему. А отец вышел на пенсию и живет с… — она запнулась, наверное вспомнив, что Марьяна приходится Варламову мачехой. — Он и Марьяна Петровна живут неподалеку. — И сказала адрес.

Еще одно разочарование — обе сестры вышли замуж и уехали из Кандалы: одна под Петербург, а другая на юг. Варламов побрел по указанному адресу, но нашел в квартире только постаревшую Марьяну.

— Отец на рыбалке, — заявила она, неприязненно оглядывая Варламова. — Завтра вернется, хотел тебя повидать.

— А что с Ирмой, не знаете?

— Любовь твоя бывшая? Тоже вышла замуж и уехала куда-то.

Марьяна предложила чаю, но Варламов отказался. Вышел под мелкий дождик и огляделся. Все знакомо: пятиэтажки, невысокие рябины вдоль улицы, сопки с пятнами снега. Он не испытывал радости, все скучно и серо. Надо переговорить с Семеном — есть ли возможности для канадского бизнеса в Кандале? — а завтра встретиться с отцом и ехать дальше. «Ровер» придется погрузить на платформу струнной дороги, заодно познакомится с возможностями перевалочного узла.

Семен не был занят и принял Варламова. Кабинет не изменился, только появился портрет президента Московской автономии. Лысый череп, морщинистое лицо, пронзительные глаза. Похоже, влияние Москвы на Карельскую автономию за последние годы усилилось.

Братец за эти годы заматерел: лицо стало почти квадратным, а серые глаза водянисто-холодными. Он расспросил о жизни в Канаде (Варламов привычно полез в бумажник за фотографиями Кэти и Ивэна), немного рассказал о своей. Градоначальнику в Кандале сейчас приходилось нелегко. С достройкой струнной дороги морской порт почти потерял значение, из производств оставался только алюминий, разведение семги и обслуживание струнной дороги, так что половина населения города уехала в южные Автономии. Похоже, особых возможностей для бизнеса не просматривалось.

Семен предложил переночевать у него, и Варламов после некоторых колебаний согласился: вряд ли еще побывает в родном доме. До конца рабочего дня оставалось много времени, так что сел в «ровер» и бесцельно поехал по знакомым улицам. Остановился напротив порта: вода синела по-прежнему, но крупных судов не было, только несколько сейнеров. Зимой море покрывалось льдом, так что для логистики порт особого интереса не представлял.

Варламов поехал дальше. Дорога пересекла реку, где между камней еще таяли льдины, и пошла в гору. Похоже, он машинально выбрал путь, по которому когда-то покинул Кандалу, а затем и Россию. Ну что же, вспомним былое… Опять сосны, голубой простор моря, вот и перевал. Каменистые склоны поднимаются к языкам снега в ложбинах, вдали синеют сопки с тускло белыми верхами, там уже Тёмная зона. «Ровер» легко покатился вниз и вскоре достиг участка, где раньше была плохая дорога.

Тут ожидал сюрприз: дорога в прекрасном состоянии, но дальше — «кирпич»! Скорее всего, военный аэродром еще в строю. Нет бы, повесили при выезде из города. Варламов в замешательстве остановил машину и огляделся. Слева из леса выходила насыпь железной дороги, когда-то она вела в обход сопок к базе атомных подводных лодок. Поговаривали, что от дороги отходит ветка к странному месту, заброшенному руднику, куда в прошлую войну был нанесен ядерный удар. Однако те немногие, кто видел рудник, клялись, что постройки там остались целы и невредимы.

В прошлом Варламов несколько раз пытался разглядеть рудник с сопок вокруг Кандалы, но тщетно. А интересно, пройдет ли «ровер» по железнодорожному полотну? Его как раз пересекает разбитая лесовозная дорога… Варламов свернул, «ровер» без труда взобрался на насыпь и бодро покатил по шпалам. Рельсы давно сняли, наверное на металлолом, а мелкая поросль не была помехой.

Вернулось мальчишеское возбуждение, вот и поищет ответ на старую загадку! Чуть позже пришло отрезвление: а вдруг попадется разрушенный мост или другое препятствие? Ведь «роверу» не развернуться на узкой насыпи. Но делать уже нечего. Долина между сопок постепенно расширилась, и через полчаса Варламов достиг разъезда. Тут рельсы сохранились, и «роверу» пришлось попрыгать через пути, к счастью вездеходные качества были на высоте. Станционные здания оказались заброшены, а железная дорога здесь раздваивалась: левый путь уходил вдоль речки к мурманской магистрали, а правый…

Варламов озадаченно смотрел на дисплей навигатора. Виден разъезд и все детали рельефа — правая долина постепенно сужается, и ее все теснее обступают сопки, — но не показан ни рудник, ни железная дорога. Их словно нет! Настолько засекречены, что не нанесены на карту? Ладно, раз уж так далеко забрался…

Вдоль железнодорожного полотна вела заброшенная дорога. На нее нанесло песка, и временами пересекали ручьи, но для «ровера» это не было проблемой — покрытые снегом сопки становились все ближе. Постепенно стало казаться, что он снова в поезде и едет с мамой к ледяному морю. Слегка закружилась голова…

Варламов вздергивает ее — это надо же, едва не заснул за рулем! — хорошо, что дорога широкая. Затем несколько раз моргает. Бесполезно… Словно холодные пальцы пробегают по спине. Варламов останавливает машину и, стиснув зубы, осматривается: только что была робкая северная весна, а теперь зима! Снег присыпал дорогу, снег укутал деревья белыми пеленами, снег курится из оврагов по склонам. Сопки высятся угрюмыми белыми горбами. Кажется, слышен далекий свист пурги.

Что случилось, куда он попал? Разве может так медлить зима? И сумрачно кругом — то ли опускаются зимние сумерки, то ли заехал в Лимб.

По спине Варламова словно протекает ледяная струйка. Он неуверенно трогает машину, хотя лучше бы развернуться и ехать обратно… А дорога-то хорошо накатана! По обочинам снежные валы, будто периодически проходит грейдер. Только вот дисплей пуст! То есть карта на месте, но больше не сдвигается, показывая тот же разъезд и местность вокруг него. А зачем сдвигаться: стрелки, обозначающей положение «ровера», тоже нет. Словно спутники исчезли с орбит, или Варламов оказался на другой планете.

Как высоки здесь деревья, будто это все-таки Лимб! Заснеженные ели почти смыкаются над белой дорогой, словно туннель ведет в зачарованную страну. Но вот он размыкается, а деревья заметно ниже. Наверное старая гарь, из сугробов торчат обугленные стволы. Потом появляются темно-серые насыпи, похоже на отвалы горных выработок. Ну да, здесь же был рудник.

Дорога поворачивает к речке, и тут из леса выныривает железная дорога — мост оказывается общим и для нее, и для автотрассы. Конечно, светофор не работает, «ровер» въезжает на мост, и становится жутковато: у моста нет сплошного покрытия, и сквозь решетку видно, как внизу несется темная вода с барашками пены.

За мостом машина съезжает на обычную дорогу, и над железнодорожными путями вырастают угрюмые фабричные здания. За рельсами низкий перрон, в тени фабричного корпуса прячется небольшое здание вокзала с темными окнами. Варламов выворачивает руль, и бедный «ровер», прыгая козлом, выбирается на перрон. Струи поземки бегут по серому бетону. Варламов разворачивает машину, но медлит ехать обратно. Когда здесь в последний раз были люди?

Не глуша мотор, он выходит, и ледяной ветер обжигает лицо. На путях несколько вагонов, у вокзала автобус со спущенными шинами, а рядом с Варламовым — статуя сидящего человека. Что-то странное: зачем поставили статую посереди перрона?.. Варламов делает несколько шагов. Голове и так холодно в легкой кепке, но теперь затылок будто стягивает ледяная корка. Что за сумасшедший изваял эту статую?

Воин в латах — железная юбка касается бетона — сидит, широко расставив ноги и уперев руки в колени. Наплечники делают фигуру почти квадратной. Из-под стального шлема смотрят узкие глаза, углы рта опущены, словно в жестокой гримасе, а на поясе два меча. Статуя японского самурая — будто охраняет заброшенный рудник в Карельской автономии. Варламов ежится: воин глядит так пристально, будто вот-вот заговорит. Боязливо протягивает руку и, не осмеливаясь коснуться лица, дотрагивается до пальцев. Облегченно вздыхает — холодный металл.

Еще некоторое время глядит на статую — ветер завывает среди железных конструкций, снежинки холодно касаются лица, — потом поворачивается, чтобы идти к «роверу»… И застывает: перед ним стоит человек, в одном темном халате, несмотря на мороз. Лицо узкое и белое, и такая же белая рука лежит на рукояти меча. Глаза то ли прищурены, то ли слегка раскосые. Опять самурай, только на сей раз живой! Варламов судорожно вздыхает и пятится, пока не упирается спиной в ледяной металл статуи. Раздается голос, будто скрежет железа по стеклу:

— Ты отступаешь, не открывая спину? Это благоразумно. Но я не вижу у тебя оружия, а это глупо.

Колени Варламова становятся ватными, в этот раз он безоружен.

— Кто ты? — сипло спрашивает он. — Хотя постой, я узнаю тебя.

— Мы встречались на другом континенте, — тонкие губы слегка кривятся. — Но не в этом мире, а в том, что вы называете Тонким.

— Темный воин? — шепчет Варламов. — Но то был персонаж из виртуальной реальности…

— Пожалуй, тебе пора познакомиться с моим мечом, — следует насмешливый ответ. — Твоя шея почувствует, реально стальное лезвие или нет. Впрочем, не обязательно спешить, перед смертью люди бывают занятными собеседниками. Чего-нибудь выпьем для начала, здесь есть буфет.

Обходит Варламова, задев его ножнами меча, и идет к вокзалу. Какой буфет? Тридцать лет прошло, как здесь кто-то обедал. Но делать нечего, и Варламов плетется следом. Дверь со скрипом отворяется, внутри пыльно и сумрачно. К его удивлению, загорается тусклый желтый свет. Самурай берет со стойки два стакана и ставит на столик, а из-под полы халата достает фляжку.

— Позаимствовал тут у одного, — неопределенно говорит он, — хотя жуткая дрянь. Садись!

Варламов садится на стул, сиденье ледяное.

— Выпьем за твою смерть, — поднимает стакан собутыльник. — Согласись, она будет поэтичнее, чем в каком-то американском отеле. На твоей родине, под летящим снегом.

Шутник хренов. Варламов скрипит зубами, однако пьет, не хочется праздновать труса. От жидкости дерет горло, похоже на сырой спирт. И закуски нет.

Самурай пьет медленно, двигая кадыком. Ударить бы по нему ребром ладони, но видно, что другая рука на эфесе меча. Небось, того и ждет.

— Хотел спросить у тебя, — собеседник ставит стакан. — Когда всё наконец закончится: поколотите друг друга, снова придет Распятый. Что дальше? Будете петь Ему осанну? Не слишком ли скучный конец?

— Не понимаю, — тупо говорит Варламов.

— Я про конец времен. — Глаза его недруга походят на перламутровые раковины с черными дырочками зрачков. — До него осталось всего столетие или два, хотя ты не доживешь. Армагеддон и прочая библейская чепуха. Но многое действительно сбудется.

— Никогда не задумывался, — тоскливо отвечает Варламов. Голова слегка кружится от выпитого зелья, а тут еще этот бред.

— Так подумай, — насмешливо советует собеседник. — Пока есть чем.

Юмор висельника, хотя висельник-то скорее он, Варламов. Что бы сказать этому липовому самураю? Что-нибудь из литературы того же сорта, благо почитывал после встречи с Морихеи… Вот оно, о «Великом пределе»!

Варламов откашливается и говорит:

— Один японец писал, что события имеют в себе скрытую тенденцию к противоположности. Она особо проявляется, когда явление достигает своего апогея, Великого Предела. После этого обычно следует провал в противоположность. Так что, если настанет рай на Земле, то возможно он каким-то образом обратится в ад. Или что-то подобное. Вы-то наверное увидите.

— Гм, — собутыльник ухмыляется. — Интересная мысль. Пожалуй, я дам тебе меч, умрешь как воин.

Толку от этого. А собеседник выпрямляется гибко как кобра… и тут же садится обратно.

— Ну вот, — говорит невесело. — Только хотел поразвлечься…

Легкий шелест в воздухе. Аромат роз или иных цветов — Варламов не помнит такого запаха. Женщина вдруг оказывается за столом, и сердце приостанавливается, а потом начинает стучать с перебоями.

— Это опять Ты? — хрипло говорит он, пытаясь разглядеть лицо женщины, но оно словно скрыто жемчужной вуалью. Черные глаза мимолетно смотрят на Варламова, и он испытывает будто удар. Тотчас женщина отворачивается.

— Вы забыли про меня, мальчики, — голос колеблется как струна, и насмешка слышится в нем. — Особенно ты, Тёмный. Я не хочу тратить время, подбирая сотрудников взамен убитых тобой.

— У тебя, и мало времени?

— Не имеет значения, Тёмный, — высокомерно отвечает незнакомка. — Кстати, когда ты не можешь орудовать мечом, то опускаешься до булавочных уколов.

Слышен скрежет — не сразу понятно, что это скрип зубов.

— Пожалуй, я оставлю вас, — тот, кого назвали Тёмным, вскакивает со стула. — Приятного свидания!

— Еще одна шпилька, — тихо смеется гостья. — Как по-женски!

Дверь хлопает, едва не слетев с петель, и Варламов остается один на один с женщиной. Какое свидание, у него вот-вот остановится сердце! По всему телу выступает холодный пот.

— Ты пьешь с исчадиями ада, — укоризненно звучит голос, — но не со мной. Налей мне и себе.

Она кивает на фляжку, оставленную на столе. Хотя рука Варламова дрожит, он кое-как разливает спирт. Поднимает свой стакан.

— Постой, — женщина касается его руки.

Будто электрический ток пронизывает тело. В тонкой белой руке оказывается небольшой кинжал и надрезает палец Варламова. Женщина больно стискивает его над стаканом, и туда падает капля крови — слабая розовая муть… Незнакомка берет этот стакан и подносит к губам.

— За тебя, — говорит она. — И за Джанет. Она сделала выбор. Точнее, сделает, но это неважно.

Варламов тоже пьет, и это не спирт: лучше вина он никогда не пил. Голова сразу идет кругом.

— До свидания, — слышит он, и еще некоторое время не может прийти в себя.

Наконец унылый свист ветра проникает в сознание, а цепенящий холод — в тело. В полутьме виден замусоренный пол, помещение пусто. Варламов с трудом встает на затекшие ноги и идет к двери. «Ровер» на месте, двигатель работает. Варламов делает шаг к машине и…

Проваливается в глубокий снег. «Ровера» нет, как нет железнодорожных путей и вокзала. Вокруг ели, а выше белеют склоны сопок. Ущелье впереди смутно знакомо: по скалам карабкаются деревья, одетые снегом. Сильно болит голова… Что же с ним сегодня происходит?!

Какая-то хижина среди елей, над ней дымок: охотники или рыбаки? Варламов пробирается по колено в снегу и дергает дверь.

Это не хижина! Роскошный стол из темно-зеленого камня, в центре серебряный канделябр, и на нем горят свечи. У стены камин, пламя облизывает поленья. Он уже был здесь, в далекой теперь Америке — только в реальности, или в бреду? Стены уходят ввысь, кое-где картины, вдоль стен шкафы, ручки ящиков поблескивают серебром. Полная тишина, потом раздается стук. Все повторяется!

— Войдите, — устало говорит Варламов. Неужели снова Лилит?

От сквозняка клонится пламя свечей, и входит женщина, но другая. Не нагая, а одетая в темный плащ, на суровом изможденном лице светятся голубые глаза. Не блудница, а скорее ведьма.

— Евгений Варламов, — хмуро представляется он. — Здравствуйте. Это ваш дом?

— Ты забыл, что он твой! — голос женщины режет уши Варламова, свист пурги слышится в нем, и мурашки бегут по спине. Как при встрече с Ренатой…

— У тебя Дар, — с трудом выговаривает он. — Что ты сделала со мной?

— Вспомнил Ренату? А меня зовут Рогна. Предложи, наконец, даме сесть.

— Садитесь, — Варламов отодвигает тяжелый стул.

Женщина садится, и снова колышется пламя свечей. Странно — их то с десяток, то не сосчитать.

— Все-таки, зачем я тебе?

— У тебя плохая память. Ты забыл, что находишься в тюрьме Московской автономии, и у тебя выпытывают секрет «чёрного света». К счастью, его ты тоже забыл.

— В тюрьме? — Варламов оглядывает роскошную обстановку.

— Ну да. Твое тело дрыхнет на тюремной койке, а твою мелкую душонку я выдернула сюда, чтобы разглядеть получше.

Наверное, следует обидеться, но не выходит.

— Это все сон? То-то я…

— Это реальность! Первая и самая плохая, к счастью, тебя миновала. Этот вариант не состоялся. Ты видел его как бы во сне, в поезде струнной дороги. Сейчас ты пережил свое возвращение в Россию, каким оно могло быть. Эта реальность самая лучшая, но она тоже утеряна, хотя кое с кем из нее ты встретишься. Теперь у тебя осталась только одна — обычный средний путь! А здесь… Это твой вечный дом, и можешь остаться в нем навсегда.

— А как же Джанет?

— В этом все дело. Именно поэтому и был создан ваш мир.

— Не понимаю, — устало говорит Варламов. — И зачем я тебе? Ты можешь тасовать реальности как карты, а почему-то возишься со мной… Хотя понятно, тебе приказали выпытать секрет «чёрного света». Похоже, я знал его когда-то.

— Ты бываешь догадлив. Но мне никто не приказывает! — От ярости в голосе Рогны у Варламова ноют зубы. — Просто у меня свой народ, и я должна заботиться о нем.

— Я не должен был оказаться в этом ущелье, — вспоминает Варламов. — Никогда больше. Все-таки, ты нашла дорогу сюда.

— Секрет здесь, — кивает Рогна. — Но я не могу его раскрыть. Тут пусто, только скалы, ели и снег. Дорога закрыта даже для меня. Нужен…

Она медлит.

— Ты не так прост, как кажешься. Ты видел Владычицу. Я смотрела, как Она выпила вино с каплей твоей крови, и неважно, в какой это было реальности. Она выбирает место и время, и сделанного уже ничто не отменит. И Рената правильно увидела твою судьбу… «Любовь… — передразнила она голосок Ренаты. — Старое слово, холодное слово, печальное слово». Но помни! — на этот раз у Варламова заныли кости. — Люди ошибаются, когда думают, что любовь это хрупкий цветок. Любовь — страшная сила, именно ею Всевышний творит миры. Ты отмечен Хозяйкой Сада, ты можешь открыть запретную дверь. Даже когда все будет рушится, ты можешь коснуться источника всеначальной энергии, и мир послушно замрет над пропастью. Тебе надо лишь захотеть — всем сердцем и всею силою своей души…

Наваливается безмерная тяжесть и холод. Сердце едва трепыхается в груди. Перед глазами опускается темная завеса, комната с канделябром исчезает. Потом волосы мягко касаются лица Варламова, прохладные пальцы трогают лоб, и слышится тихий речитатив:

«Через душу мою молчаливо

Изливается неба поток,

Сохнут разума скорбные нивы,

И найти я дороги не смог,

Чтобы стать, как ребенок, счастливым»¹

Волны укачивают его, унося в сумрак…

Примечания

1

Гийом Аполлинер