Время одуванчиков

Евгений Гиренок, 2023

Начало 90-х… Убийство библиотекаря в провинциальном городке потянуло цепь событий, которой оказались скованы самые разные люди. Мелкого преступника Джема нанимают отвезти загадочного старца. Они встречают Янку, бывшую наркоманку, пытающуюся изменить свою жизнь. Капитан госбезопасности Степанов идет по следу убийцы, увязая в липкой паутине интриг и секретов. У каждого из них свой путь, но все дороги ведут в Крым, где совершено еще одно похожее убийство. Магические артефакты, тайные общества, древние легенды – каждому герою предстоит прикоснуться к необъяснимому и познать свою суть. Смогут ли они объединиться, чтобы противостоять жестокому убийце?

14. Светлицкий

Он так и просидел в кресле с прикрытыми глазами почти всю ночь, не вставая. Ему нравилось ощущение отсутствия пространства и времени. В такие моменты оно появлялось само, безо всяких усилий, перенося в другую реальность, где привычные и кажущиеся незыблемыми вещи вдруг становились эфемерными и теряли свои очертания.

Светлицкий давно уже разобрался, что на самом деле означают слова средневекового поэта и богослова: «Вы принадлежите к миру измерений, но пришли вы оттуда, где нет никаких измерений. Закройте первую лавку, пора открывать вторую». Бессмысленно щупать слона в темноте, по маленькому фрагменту не составить представления о целом. Можно знать в совершенстве свой кусочек мира, но при этом общая его картина так и останется тайной.

Почему-то вспомнился взгляд Лонгина во время их недавнего разговора. Зачем он пытался его убедить? Ведь знал, что Лонгин не встанет на его сторону. Они шли по Москворецкой набережной, на реке еще стоял лед, хотя в воздухе отчетливо пахло весной. Глядя на красные стены Кремля, Светлицкий рассуждал:

— Брат, здесь все давно перевернуто. Люди верят, что сами хотят определенных вещей. Верят, что нуждаются в этих вещах. Верят, что сами делают свой выбор. Но на самом деле их желания сформированы тем, кто управляет ими.

Лонгин заботливо поддерживал его под локоть, чтобы он не поскользнулся.

— Анри, это не их вина, это их беда. Они не видят истинный мир и даже не задумываются о том, что все может быть по-другому.

— Вот именно, брат. У них нет стремления, нет желания постигать красоту и гармонию такой, как ее задумал Мастер.

— Да, — соглашался Лонгин. — Они лезут на гору и считают, что ее вершина и есть цель их жизни. И верят, что с этой горы увидят то, что даст им силу. И возможность жить вечно. Но рано или поздно большинство сознает, что эта гора выдумана.

— Лонгин, в том-то и дело, что ничего они не сознают. Они все больше превращаются в стадо. Но уверены, что это прогресс. Они считают, что смысл их существования — приятные эмоции и бесконечное потребление благ.

— Брат, вспомни Моисея. — Лонгин немного снисходительно, но по-доброму улыбался. — На Синае он услышал Muse ke, по-арамейски — слушай, Моисей. Слово «музыка» оттуда, с горы. Откровение свыше имеет свой ритм и тон, свою мелодию. Чтобы их услышать, надо преодолеть плоское восприятие жизни.

— Так и я про это. Пока Моисей слушал музыку на вершине, его народ поклонился золоту. Люди не хотят жить музыкой откровения, для них это сплошная фальшь. Мир давно наполнен какофонией, в которой уже не разобрать ничего. Они страдают и ненавидят, и чем больше страдают от своей ненависти, тем больше ненавидят.

Лонгин внимательно смотрел в его глаза.

— Брат, мы видим одни и те же проблемы, но делаем противоположные выводы. Я думаю, у каждого человека свои отношения с Творцом и это только их отношения. Никто со стороны не может вмешиваться в них. А ты думаешь, что вправе давать им оценку, судить их и перекраивать этот мир под свое понимание.

— Я не согласен с тобой, Лонгин. Когда-то я действительно считал мудрость абсолютным добром и целью всех устремлений. Но понял, что, если бы человек стал совершенно мудрым и полностью избавился от невежества, эта мудрость разрушила бы его. И невежество дает возможность поддерживать существование. Оно чередуется с мудростью, как день и ночь, и дополняет друг друга.

Светлицкий немного помолчал и продолжил:

— Но баланс давно нарушился, ночь почти не прекращается, а редкие проблески дня воспринимаются как легенда. Изменить это можно только уничтожив ночь. Потому что тогда взойдет новая заря и наступит новый день, и новый мир будет именно такой, каким его создал Мастер.

— Ты действительно думаешь, что эти жезлы помогут исправить мир?

— Так написано в Книге Разиэля. В них скрыта энергия Мастера. И я соберу все три вместе.

— Анри, я думаю, в твоей музыке есть фальшивая нота, а ты сам ее не слышишь. Энергия Мастера может преобразить твою Вселенную, а остальной мир оставь ему самому. Это его творение, мы призваны помогать, а не переделывать на свой лад.

— Лонгин, брат, пойми, Мастер спит. Мы должны его разбудить. В этом наше призвание…

Они разошлись без злобы, крепко обнявшись на прощание. Даже если Лонгин не хотел принять его образ мыслей, он не переставал быть его братом, другом, сотаинником. Просто ему не дано было услышать откровение об истинном предназначении Первого круга.

Сейчас все должен решить звонок Кренделя, но как раз его и не было. Забранное вертикальными жалюзи окно уже посветлело, ранний весенний рассвет вставал над городом. Светлицкий чувствовал, как растет внутреннее напряжение. Если Крендель не выходит на связь, то, возможно, поиски еще не закончились. Оставалось только ждать.

С Кренделем они познакомились лет восемь назад в Крыму у подножия Карадага. Крендель был из иудеев-крымчаков, но от древней веры своих предков у него остался такой винегрет, в котором не разобрался бы и сам Мастер. В нем отлично уживались Тора и Тор, Вальхалла и Гадес, а к ним примешивались исламские мотивы. В начале восьмидесятых Крендель полтора года провел в Афганистане, но из его путаных рассказов не всегда было понятно, на чьей стороне он воевал — иногда даже закрадывалось подозрение, что он просто ходил с караванами контрабандистов.

Крендель безошибочно узнал в высоком седом путешественнике не праздного туриста, а посвященного, который точно знал свою цель. И предложил свои услуги проводника, взявшись провести к месту силы на вершине горы.

Карадаг во все времена притягивал знающих людей. Не зря его объявили заповедником, чтобы отсечь потоки туристов. Тот, кто не ощупывает в темноте хобот или уши, знает, что Карадаг — это последнее пристанище Гермеса Трисмегиста, Трижды Величайшего.

Труды Гермеса, или Меркурия, как его называли в Риме, были хорошо известны на заре христианства. На них ссылались и блаженный Августин, и Климент Александрийский. А в средние века трактаты Гермеса были настольными книгами всех алхимиков и магов — в них подробно объяснялось устройство мира духов и способы взаимодействия с ними. Мусульмане знают Гермеса как пророка Идриса.

Они с Кренделем тогда заночевали на горе, и это действительно была особенная ночь. Кренделя, который тащил на себе все их вещи, сон сморил сразу после нехитрого ужина, а Светлицкий почти до самого рассвета простоял, вглядываясь в бесконечное звездное небо, нависшее над бескрайней чернотой моря. Сухой ветер со стороны степей щекотал ноздри неповторимыми ароматами лета. Трещали цикады, и туго хлопали крыльями ночные птицы. И именно тогда ему открылся весь механизм до последнего винтика. Он выбрал свободу стать Мастером.

Тихая трель белой трубки радиотелефона нарушила тишину в офисе. Светлицкий даже затаил дыхание и, нажав кнопку, нетерпеливо спросил:

— Нашел?

Голос Кренделя был безрадостным:

— Сгорело все, Андрей Сергеевич. Дом сгорел полностью.

Он почувствовал, как в глубине души что-то оборвалось, но тут же взял себя в руки, еще задавал вопросы Кренделю, но сам уже думал о другом. Придется идти кружным путем, но его это не пугало — он все решил.

— Встретишь меня сегодня в Москве. Попозже созвонись с Костей, он возьмет билеты на самолет, сообщит номер рейса.

— Понял, Андрей Сергеевич.

Закончив разговор с Кренделем, он набрал номер Кости. Тот долго не брал трубку, но, наконец, ответил заспанным голосом:

— Слушаю вас, Андрей Сергеевич. Доброе утро.

Он коротко приказал:

— Мне нужен билет на самолет до Москвы. И два билета из Москвы в Симферополь, на меня и Кренделя. На ближайшие рейсы, сам там определись, что к чему.

— Понял, Андрей Сергеевич.

— В Крыму нам нужна будет машина. Без водителя. И еще, придумай, как отравить в Крым мои стилеты. На самолете опасно.

— Можно поездом, но тогда только через сутки после вас там будут.

— Хорошо. Это приемлемо. Давай, увязывай все.

Светлицкий положил трубку и задумался. Все принимало очень странный и опасный оборот. Лавина постепенно ускорялась и набирала силу, сметая все на своем пути.