Ты моё дыхание

Ева Ночь (2021)

Я студентка с ребёнком на руках. Ради нашего благополучия я готова на всё. Даже поработать уборщицей в сомнительном ночном клубе. Там я встретила ЕГО, мужчину, с которым мы без конца сталкиваемся лбами. Так сталкиваемся, что искры во все стороны летят! Он утверждает, что не имеет привычки помогать девам, попавшим в беду. Но когда мне тяжело, он раз за разом вытаскивает меня из очередной передряги. Опасный, циничный, бесячий. Он не принц и не парень моей мечты, но, как оказалось, без него мне никак. Потому что, когда нечем дышать, он становится моим дыханием…

Глава 6

Костя

Я не спасатель юных дев. Надо же. Ёжусь от слов, что всплыли внезапно, как подводная лодка на вражеской территории. Однажды я уже произносил подобные слова вслух. Всё закончилось тем, что Алла стала почти родственницей.

Нет, не кровной, к сожалению. Но есть узы, что гораздо крепче крови. Они сейчас за городом живут. Драконовы и Лика, тётка моя любимая. Алла ждёт второго ребёнка, а я… Наверное, слишком долго надеялся.

Нет, я ни о чём не жалею. Как говорит моя мама, у каждого своя судьба, поэтому не стоит думать, что она ко мне несправедлива. Просто уготовила другое, и я не спорю. Принимаю всё, как есть.

Я не спешу уезжать. Хочу дождаться звонка этой белокурой нимфы с синими глазами. Да, рассмотрел, пока приглядывал. Неиспорченные девочки нынче редкость. А эту обидеть — всё равно что щенка бездомного пнуть или коту к хвосту трещотку привязать.

Она не звонит. Упрямая. Чувствую, как раздражаюсь. Готов уже Михайловну набрать, когда раздаётся телефонная трель.

— Прости, пожалуйста, — голос её звучит очень тихо. — Телефон после разрядки включаться не хотел. Всё хорошо. Я дома. Езжай уже домой.

И я понимаю, что она видит, как моя машина торчит под подъездом. В окна выглядывала. Надо же.

— Спокойной ночи, — слова произношу намеренно бесстрастно и отключаюсь.

Мне бы с места сорваться и домой — упасть и уснуть, но какое-то время сижу, барабаня пальцами по рулю. Дома меня никто не ждёт, поэтому несколько минут в тишине ничего не решают. Ни в лучшую, ни в худшую сторону. Всего лишь ночная стынь и подкрадывающаяся зима за стеклом. Может, поэтому как-то пусто на душе.

Хватит на сегодня лирики. Материализм — крепкая основа бытия. Поэтому я завожу мотор и выезжаю из сонного тихого двора

Софья

— Ну, как тебе? — спрашивает Михайловна почти на пороге. Она, что называется, по стеночке движется. Трудно ей и больно, и это тревожит меня не на шутку. Она ж такая всегда бодрая и энергичная, а сейчас ей словно крылья обрезали.

— Всё хорошо, Алина Михайловна, — раздеваюсь и иду на кухню. Надо выпить горячего сладкого чая. Завтракать рано, а я голодна, оказывается. Физические упражнения даром не прошли. Может, и хорошо. Я давно даже зарядку не делаю, а тут спортивное мероприятие, считай, бесплатно. Очень полезный комплекс упражнений — наклоны и приседания, бег по пересечённой местности.

Невольно разжимаю ладонь. Надо же. Там визитка. Зажала так, что даже раздевалась — не выпустила. Кладу её на стол. Константин Громов. Ему идёт. Гром. Грррозная такая фамилия, ему под стать.

— Тебя Костичек подвёз? — бурно радуется Михайловна. — Ах, какой хороший мальчик!

Ну, да, для Михайловны он мальчик, безусловно. Но для меня Костя и «мальчик» — вещи несовместимые.

— Да, я вот, — мямлю, ставя чашки и моя руки, — телефон разрядился, поэтому такси вызвать не смогла.

— А я-то думаю, почему дозвониться не смогла! — осторожно, бочком, охая и страдальчески морщась, Михайловна пристраивается на стуле.

— Не нужно было ему звонить, — мягко упрекаю я её. — Но благодарю за беспокойство. Я же взрослая, вы знаете. Умею справляться и сама.

— Нужно, не нужно, — ворчит Михайловна, — всё ж я тебя туда отправила, так что ответственность никто не отменял, а я люблю всё под контролем держать, вроде уже и не чужая ты мне.

Я задыхаюсь от её слов. Слёзы на глазах выступают. Пытаюсь дышать, чтобы не дать себе расплакаться, потому что её неравнодушие дорогого стоит. Это и неожиданно, и приятно. А ещё горько. Есть на то причины, но я стараюсь их не вытягивать на свет божий. Мне нужно быть сильной, иначе рассироплюсь, а потом будет во много раз больнее.

— Ты это, позвони, — кивает она на визитку. — Раз дал, просил же?

— Ах, да-да, — суечусь, подключаю шнур питания. Мой старенький телефон, как назло, упрямится, включаться не желает. Я даже думать не хочу, что будет, если он вдруг заартачится и не захочет работать. Сейчас лишние траты мне не по плечу.

Всё случается одновременно: чайник закипает, телефон включается, а мне опять приходится выбор делать. Я в окне машину Громова заметила. Стоит, ждёт, а я тут…

Чувство вины стискивает горло. Он устал, спать хочет, а я его задерживаю. Вот же — обязательный какой. Не удивлюсь, если поднимется и за шкирку оттреплет. Поэтому я хватаюсь за телефон, отчитываюсь. Точнее, оправдываюсь. А в ответ вежливое, но холодное:

— Спокойной ночи.

Да я и не жду от него чего-то особенного. Всё правильно. Но почему-то стою у окна, смотрю и гадаю, почему он не уезжает. Про чай забыла. А машина всё так же стоит, как хищник, что затаился и ждёт. Чего, спрашивается?

Когда он наконец-то вырулил, я поняла, что затаила дыхание. Вот же. Гипноз какой-то. Но, наверное, это всё от чувства вины. Из-за своей несобранности заставила человека ехать неизвестно куда.

Но долго сокрушаться мне некогда. Отмираю. А Михайловна всё так и сидит на стуле, сверлит меня внимательным взглядом.

— Костик хороший, — говорит она, в глаза мне заглядывая. — Такой… надёжный. Отличный парень. И не из этих стрекозлов, у которых ветер в голове. Вот у меня Богдан такой же — правильный. Только, зараза, не женится никак. Нет для него девушки достойной. Может, как и для Константина. Они, видишь, постарше, мудрее, жизнь нюхали. Им вертихвостки даром не нужны. А правильные девочки нынче редкость. Хоть и встречаются, да.

Слишком уж она пристально меня разглядывает. Становится неуютно и неловко. Я вряд ли тяну на неземной идеал, поэтому даже слышать не хочу, что там Михайловна придумала или нафантазировала.

— Чай будете? — спрашиваю, чтобы сбить её с прицела ненужных мыслей и выводов.

— Буду, конечно! — охотно кивает головой. — И хлебушка подрежь, и колбаски с сыром. Что-то я проголодалась. Сейчас мы чаю, бутербродов, сушек пожуём! Мёд тоже доставай!

Отличное начало дня. Спать только некогда. Но после быстрого душа жизнь снова наладилась, а после посиделок с чаем — вдвойне. Чай у Михайловны хороший, душистый, крупнолистовой. Сплошное удовольствие. Одно плохо: на сытый желудок глаза сами по себе закрываться начали.

Но если кто и сдаётся, то не я. Я вон «Лагуну» выдержала, а выспаться могу и позже.

— Ну что, не испугала тебя работа-то? — хитро жмурит глаза Михайловна. — Пойдёшь ещё раз туда?

— Пойду, — киваю, помешивая кашу. Я для Вовки овсянку варю. Он её любит. С маслом, с яйцом, с белым хлебом.

Знаю: нам бы немного ограничиться нужно. Он уже в весе перебирает, но никак не могу уговорить себя быть построже. Я всё ещё помню его впалые щёки и голодный взгляд, и поэтому позволяю ему есть, а себе — эту слабость: кормить его хорошими продуктами, впрок, даже зная, что в садике у ребёнка ещё один завтрак будет, от которого мой Вовка никогда не отказывается.

— Вот и молодец, — радуется Михайловна.

— Вы должны были мне сказать, что это за место, — всё же решаюсь Михайловну пожурить.

— Меньше знаешь — лучше спишь! — изрекает она, совершенно не чувствуя себя виноватой. — Пойду, может, усну наконец-то.

Кряхтя и охая, она поднимается со стула. Я помогаю ей. Шаг за шагом, осторожно, веду её в спальню и помогаю снять халат, лечь в кровать. Михайловна наконец затихает, а я ухожу. Загружаю стирку, мою посуду — делаю мелкие домашние дела, чтобы не уснуть. У меня впереди очень долгий день, поэтому лучше не присаживаться и глаза не закрывать. А то пиши пропало.