Заучка

Ева Миллс, 2021

На крыше высотки волею случая встречаются двое. Она – тошнотворно хорошая девочка, Он – думает, что любит только себя. Обоим придется измениться, чтобы спасти друг друга.

Пролог

Когда нам с Джошем было одиннадцать, мы целую весну провели у бабушки и дедушки. Нам не было скучно, наоборот, очень весело, но когда мы вернулись домой, все переменилось. Это замечала только я — брат уже тогда был толстокож и был счастлив в любом месте, где можно играть в футбол, но я…

Я видела, что мама другая.

Там, в Уэстбруке, я как-то сорвала тюльпан и неловким движением нечаянно повредила стебель, практически оторвав бутон — бабушка, глядя на мои слезы, ловко закрутила в прозрачную пленку, заверив меня, что теперь будет держаться.

Таким же красивым и надломанным цветком, завернутым в целлофан, казалась мама.

В один из дней Джош, пылесося пол и препираясь со мной — «а почему всегда я», вдруг неловко задел локтем туалетный столик. Хрупкая конструкция, перегруженная баночками и кистями, пошатнулась, этот увалень успел-таки сориентироваться и подхватить, но любимое зеркало мамы упало на пол и разбилось с противным звоном. Я уставилась на виноватого Джоша испепеляющим взглядом, но было уже ничего не исправить.

Мама услышала из кухни, прибежала. Присев на корточки, подняла пластиковую розовую рамку — кусочки осколков поехали вниз. Прямо руками она стала подбирать стеклянный мусор, складывать поверх остатков зеркала. Она рассказывала как-то, что это старое двустороннее зеркало досталось ей в пятнадцать лет от бабушки. Одной стороны у зеркала давно не было, осталась только увеличительная. Я не понимала, как можно вообще смотреться в вещь, которая безжалостно тебя уродует и высвечивает каждую черную точку на носу, но мама любила этого монстра, и сейчас слезы крупными каплями покатились по ее лицу.

— Мам? — с опаской спросил Джош. — Ма-ам, прости, я куплю тебе новое зеркало.

От его слов мама заплакала сильнее. Этот носорог никогда не понимал женщин! Я подбежала к маме, крепко обняла ее, одновременно крича на брата:

— Дурак! Маме не нужно твое новое, она любила старое! Вечно ты все портишь!

Ева на мгновение отстранилась, вытерла слёзы ладонями, села на край кровати, а потом снова прижала меня к себе, подозвала и Джоша:

— Иди к нам. Никто ни в чем не виноват. Я не сержусь, сынок.

— Тебе просто жалко, да, мама? — Мы обхватили её своими руками с обеих сторон, вдыхая родной запах, которым не пах больше никто. Мама снова начала горько плакать, и мы жалели ее, не понимали, почему ей так грустно, но грустили вместе с ней, потому что любили больше всего на свете и хотели, чтобы она улыбалась. Я гладила ее по волосам, как она гладила меня, когда мне было плохо и отчетливо видела, как снимаю с нее этот целлофан, сминаю в руках, выбрасываю прочь.

В какой-то момент мама повалила нас с Джошем на кровать:

— Чур, я булочка!

И тогда я поняла, что все хорошо. Она не цветок и не сломается. Я радостно откликнулась на пароль игры, которую сама же когда-то и придумала. Упала на маму сверху:

— Я — сосиска!

Джош, специально встал на кровати, чтобы набрать высоту, и свалился на обеих, выбив дыхание:

— А я — сыр!

Мы хохотали и обнимались в этой куче-мале, когда наконец-то пришел тот, кого еще только и не хватало.

— А почему как обычно кетчуп самый последний? — и папа с разбега прыгнул на нас, вызвав дружный счастливый стон расплющенного сэндвича.

Булочка, сосиска, сыр, и кетчуп. Что еще надо для хорошего хот-дога?

Восемь цокающих лап заинтересованно кружили вокруг кровати и, папа, зажав маме рот, шепнул нам:

— Быстро! Я не смогу ее долго удерживать!

И под мамин сдавленный вопль «не на чистую постель», мы с Джошем синхронно скомандовали только и ждущим повода поучаствовать в веселой свалке собакам:

— Бэтмен, Эльза, ко мне!

Спустя минуту.

— Я придумал! Эльза будет салатом, а Бэтмен — кунжутом!