На реках Вавилонских

Е. К. Зелинская, 2012

Первый роман публициста Елены Зелинской сложно уложить в жанровые рамки: здесь слишком мало деталей для семейной саги, сила художественных образов не позволяет отнести «На реках Вавилонских» к документальной прозе, реальные люди и события являют перед нами полуторавековую историю страны. Размеренная, мирная жизнь героев на окраине Российской империи, живо описанная в начале романа, не должна вводить в заблуждение читателя – реки унесут их в страшные водовороты XX века: кровавые сражения, репрессии, расправы, мор, голод – ничто не обойдет семьи Магдебургов и Савичей. Автор намеренно не упрощал сюжет. Дотошно, с указанием хронологических и географических деталей, он выделяет исторические вехи, сцены кровопролитных битв, забастовок, городской жизни. Диалоги, переданные языком авторов белогвардейских мемуаров, резко перемежаются в романе с голой исторической справкой стиля энциклопедии. Изложение дополнительных линий представлено в романе как бы невзначай, но видно, что для каждого абзаца было изучено много мемуаров, документов, свидетельств – перед нами открывается судьба видных ученых, писателей, педагогов… Уложить эти пазлы в общую картину неподготовленному читателю будет трудно, но интересно. Трудно и самому автору, и он не выдерживает – в романе появляется новый герой – публицист, потомок славных родов, который дает безапелляционные оценки событиям прошлого.

Пролог

Река Лужа, 12 октября 1812

— Славно поработали, — белозубый казак спрыгнул с коня, сняв шапку, отбросил со лба чуб и обвел усталым взглядом черные лица черниговцев, — вишь, как рылы-то позамарали. Ни дать, ни взять, арапы какие-то.

— Никакие не арапы, — усмехнулся невысокий офицер, блеснув светлыми, глубоко посаженными глазами, — я как был есаул Василий Магдебург, так им и остался!

Догоравшие обломки строений, обваливаясь, освещали вспышками округу; среди облаков, багровых в отблесках пожарища, появился месяц. В зыбком свете глядели казаки на разрушения, оставленные многочасовым боем. Ветер засыпал пеплом и сажей карабины, сабли, пики; малиновый верх круглых шапок стал черным; и малиновые шаровары тоже, и барашковые околыши. Только кушаки не изменили цвета: им по высочайше утвержденным правилам черными изначально положено быть. А лица-то, лица!

Стих грохот пушек, умолк треск ружейной пальбы, замерли неистовые вопли рукопашного боя. В Малоярославце, уездном городе Калужской губернии, наступила тишина. Только стоны раненых нарушали внезапно опустившееся безмолвие. С самого рассвета шло здесь кровавое сражение, восемь раз переходил город, почти полностью спаленный (из двухсот домов уцелело двадцать), из рук в руки — то к русским, то к французам.

«С обеих сторон густые колонны пехоты, встречаясь на улицах, поражали друг друга штыками. Артиллерия мчалась рысью по грудам тел; раненые, умирающие раздавливаемы были колесами или, не имея сил отползти, сгорали среди развалин. В пылу сражения бывают минуты, когда огнь воинский, воспламенив сердца, заглушает в них всякое другое чувство, особливо когда дело идет о независимости народной!» — вспоминал участник событий в своих мемуарах.

Погода стояла пасмурная, со слякотью и пронизывающим ветром; несмотря на глубокую осень, деревья еще зеленели — но только поутру: к сумеркам остались лишь голые черные ветви, листву снесли картечь и ядра.

Затишье охватило и площадь на восточной окраине города, перед Святыми воротами Черноостровской Николаевской обители, угнездившейся на правом берегу Лужи. При известии о подходе Наполеона братия — шестнадцать черноризцев во главе с игуменом Макарием — покинули монастырь. Белокаменная ограда со скругленными четырехугольными башенками по краям покрылась копотью, ворота — все в оспинах от картечи. Палили по ним нещадно и французы, и наши, особенно когда гренадеры 13-ой пехотной дивизии Бонапарта бросились в монастырь, а казаки Черниговского полка — следом, тесня противников и сбрасывая их в ров. Но — чудо! — нерукотворный образ Пресвятого Спаса в створе ворот остался цел и невредим.

Ночевать черниговцы устроились прямо у стен монастыря, кто как мог.

«На другой день, — пишет мемуарист, — 13 октября, ждали, что неприятель возобновит атаку. Удивление наше было чрезвычайно, когда мы узнали, что Наполеон решился отступить и направил свой путь на Смоленскую дорогу».

С покатого речного откоса, приподнявшись в стременах, смотрел есаул Магдебург, как таяли в рваном дыму уходящие колонны противника. За спиной у него курился изрытый ядрами Иванов луг.

Василий подобрал скользкие поводья, толкнул каблуком коня и, обернувшись к изумленным черниговцам, крикнул хрипло:

— Ну что, братцы, на Париж!

«Святой лик Спасителя на воротах с улыбкой добра и милости сиял утешительной надеждой».