Почему мы расстались

Дэниел Хэндлер, 2011

Однажды Мин влюбляется в Эда, а Эд – в Мин, и обоим кажется, что это навсегда. Но через несколько недель они расстаются, и вся история их отношений умещается в одной коробке: билет с первого похода в кино, коробок спичек, ярко-зеленая камера, катушка так и не проявленной пленки, сложенный из бумаги звездолет «Я не могу перестать думать о тебе»… Собирая эту коробку, Мин рассказывает о том, какой бывает первая любовь и почему иногда она заканчивается. На русском языке публикуется впервые.

Original title:

Why We Broke Up

by Daniel Handler

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

U.C.C. copyright notice on the Translation

Text copyright © 2011 by Daniel Handler

Art copyright © 2011 by Maira Kalman

Published by arrangement with Charlotte Sheedy Literary Agency. All rights reserved.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Шарлотт — вот почему мы встретились.

Д. Х. + М. К.

Почему мы расстались

Дорогой Эд,

через секунду ты услышишь глухой удар о землю. Около входной двери, которой никто не пользуется. От этого удара скрипнут дверные петли, ведь на землю, брякнув, опустится что-то очень тяжелое и важное, и Джоан оторвется от готовки. Она беспокойно взглянет на кастрюлю: отойдешь — стряпня пригорит. Я прямо-таки вижу отражение ее нахмуренного лица в булькающем соусе или каком-то другом вареве. И все же она пойдет посмотреть. А ты нет, Эд. Ты не сдвинешься с места. Наверное, ты, весь потный, сидишь один в своей комнате наверху. Тебе надо бы принять душ, но ты — я надеюсь, — убитый горем, валяешься на кровати, так что дверь откроет твоя сестра Джоан, хотя то, что ударилось о землю, предназначается тебе. Ты даже представить не можешь, что бросили у твоей двери. Ты даже не подозреваешь, почему это случилось.

Сегодня прекрасный день: светит солнце и все такое. В такие дни обычно думаешь, что все будет хорошо и так далее. Не самый подходящий день для всего этого, не самый подходящий день для нас, ведь мы встречались, когда на улице то и дело шел дождь: с 5 октября по 12 ноября. Но сейчас на календаре декабрь, небо прояснилось, и мне тоже все стало ясно. Сейчас, Эд, я расскажу тебе, почему мы расстались. В этом письме будет вся правда о случившемся. А самая главная правда в том, что я чертовски тебя любила.

О землю стукнулась коробка, Эд. Я оставляю ее тебе. Я нашла ее в подвале и забрала себе, когда наши вещи перестали помещаться в ящике прикроватной тумбочки. А еще я боялась, что мама что-нибудь найдет, потому что ее так и тянет выведать мои секреты. Поэтому я свалила все вещи в коробку, спрятала ее в шкаф и поставила на крышку туфли, которые не ношу. В коробке все до единого воспоминания о нашей любви, трофеи и обломки отношений — словно конфетти, оставшиеся в канаве после праздника, словно хлам, вышвырнутый на обочину. Я вываливаю все содержимое коробки обратно в твою жизнь, Эд, не оставив себе ни единой нашей вещи. Я бросаю у тебя на крыльце коробку, Эд, но на самом деле я бросаю тебя.

Признаюсь, звук, с которым коробка стукнется о землю, заставит меня улыбнуться. В последнее время это редкость. С недавних пор я вылитая Эме Рондле в «Небеса тоже плачут», французском фильме, который ты не смотрел. Она играет модельера-убийцу и за весь фильм улыбается только два раза. Первый раз — когда главного злодея, убившего ее отца, сбрасывают с крыши, но я сейчас думаю о другой сцене. Я думаю о финале, когда героиня наконец получает конверт с фотографиями и, не распечатывая, сжигает его в вычурной пепельнице. Девушка понимает, что все кончено, она зажигает сигарету и, стоя в роскошном зеленом платье, смотрит, как стайка дроздов вьется вокруг церковного шпиля. Эта картина так и застыла у меня перед глазами. Так улыбаются, когда в мире все снова идет своим чередом. Я улыбаюсь так же, потому что любила тебя, а теперь вышвыриваю твой хлам прочь из своей жизни, туда, где и тебе самое место. Я знаю, что тебе, Эд, этого точно не понять, но, может, если я расскажу тебе все с начала до конца, на этот раз до тебя дойдет. Ведь мне и теперь хочется, чтобы ты все понял. Конечно, я тебя больше не люблю, но все же я могу тебе кое-что показать. Ты знаешь, что я хочу стать режиссером, но ты никогда не видел, какие фильмы я проигрываю у себя в голове, и вот поэтому, Эд, мы и расстались.

На крышке коробки я нацарапала свою любимую цитату Хоука Дэвиса — он настоящая легенда, — и мне кажется, что каждое мое слово пропитано Хоуком Дэвисом, ведь это письмо я пишу, подложив крышку под лист. Пикап с логотипом магазина отца Эла потряхивает, поэтому некоторые слова выходят корявыми — вот уж не повезло тебе все это читать. Утром я позвонила Элу, и на вопрос: «Угадай, почему я звоню?» — он тут же ответил:

— Хочешь попросить меня куда-то тебя подбросить на папином пикапе.

— А ты хорош, — сказала я. — Почти угадал.

— Почти?

— Ладно, да, ты угадал.

— Хорошо, сейчас найду ключи и приеду.

— Они, наверное, остались у тебя в куртке со вчерашнего дня.

— Ты тоже неплохо соображаешь.

— Хочешь, скажу, куда мы поедем?

— Расскажешь в машине.

— Но я хочу сейчас.

— Это неважно, Мин, — сказал Эл.

— Зови меня мисс Безысходность, — сказала я.

— Почему?

— Собираюсь вернуть Эду его хлам, — ответила я, глубоко вздохнув, и услышала такой же вздох в трубке.

— Неужели?

— Да. Пора с этим заканчивать, правда?

— Конечно, если ты готова. Ты ведь готова?

Снова глубокий вздох, на этот раз куда более взволнованный.

— Да.

— Тебе грустно?

— Нет.

— Мин.

— Ну да, мне грустно.

— Ладно, я нашел ключи. Буду через пять минут.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Я просто смотрю на цитату на крышке коробки. Помнишь у Хоука Дэвиса? «У тебя либо есть чувства, либо их нет».

— Скоро буду, Мин.

— Эл, прости. Мне не стоило…

— Мин, все в порядке.

— Ты не должен приезжать. Просто коробка слишком тяжелая, и я не знаю…

— Мин, все в порядке. И конечно же, я должен приехать.

— Почему?

Он вздохнул в трубку, а я все пялилась на крышку коробки. Я буду скучать по цитате, которую видела каждый раз, открывая шкаф, но по тебе, Эд, я не скучаю.

— Потому что, Мин, — ответил Эл, — ключи были в куртке, как ты и сказала.

Эл — очень хороший человек, Эд. Мы с тобой познакомились у Эла на вечеринке, на которую он тебя не пригласил, потому что и тогда был о тебе невысокого мнения и не хотел видеть на празднике в честь своих горьких шестнадцати ни тебя, ни кого-то еще из твоей банды шумных качков. Я ушла из колледжа пораньше, чтобы помочь Элу приготовить песто из одуванчиков, в который мы положили горгонзолу вместо пармезана, чтобы он сильнее горчил. Песто мы вылили на клецки с чернилами кальмара, которые купили в магазине отца Эла, потом из красного апельсина приготовили заправку для фруктового салата и испекли огромный кекс в форме сердца, добавив в него шоколад с 89 процентами какао. Кекс получился такой горький, что есть его было невозможно. А вы с Тревором, Кристианом и остальными дружками завалились к Элу без приглашения, жались в углу и выпили всего-то девять бутылок горького темного эля «Скарпиас». Я была хорошим гостем, Эд, а ты даже не сказал виновнику торжества: «К сожаленью, с днем рожденья» — и не вручил ему подарок, и вот поэтому мы и расстались.

Это крышечки от бутылок горького темного эля «Скарпиас», который мы с тобой пили в тот вечер во дворе у Эла. Я прямо-таки вижу яркие колючие звезды, пар от нашего дыхания в холодном воздухе, тебя в спортивной куртке и себя в кофте Эла, которую я всегда беру у него в гостях. Эл уже достал чистую сложенную кофту, когда я поднялась к нему в комнату, чтобы вручить подарок до прихода гостей.

— Я же говорил, что мне не нужен подарок, — сказал Эл. — Достаточно того, что ты помогла мне с вечеринкой. Ты вовсе не обязана…

— Я делаю это не потому, что обязана, — ответила я: мы с Элом пользовались одними и теми же карточками с терминами, когда перешли в колледж. — Я кое-что нашла для тебя. Идеальный подарок. Открой.

Он с неуверенным видом взял сверток.

— Открывай скорее, с днем рождения.

— Что там?

— То, о чем ты мечтаешь. Очень на это надеюсь. Открывай. Не зли меня.

Эл зашуршал бумагой, наконец разорвал ее и чуть не задохнулся. Я ликовала.

— Где ты его нашла?

— Ну разве, — сказала я, — у парня на вечеринке в Una settimana straordinaria^[1] был не точно такой же?

Эл улыбался, глядя на коробочку. В ней лежал темно-зеленый галстук с орнаментом из ромбов. Я несколько месяцев хранила его в ящике с носками.

— Доставай, — сказала я. — Надень его сегодня. Правда ведь, это точно такой же?

— Когда тот парень вылезает из Porcini XL10, — сказал Эл, глядя на меня.

— Тебе в любом фильме только такие сцены и подавай. Надеюсь, галстук тебе нравится.

— Да, Мин. Очень. Где ты его нашла?

— Незаметно смылась в Италию, соблазнила Карло Ронци, а когда он уснул, пробралась в комнату с его старыми костюмами…

— Мин.

— Ладно, я нашла его на гаражной распродаже. Давай завяжу.

— Я сам могу завязать себе галстук, Мин.

— Но не в день рождения. — Я принялась возиться с воротником Эла. — Тебя в нем просто заживо сожрут.

— О ком ты?

— О девушках. Женщинах. Которые придут на вечеринку.

— Мин, сегодня придут те же друзья, что и обычно.

— Почему ты так в этом уверен?

— Мин.

— Разве ты не готов? Я вот готова. Уже совсем не думаю о Джо. Грустить о той летней интрижке — ну уж нет. А ты? Ведь в Лос-Анджелесе ты был сто лет назад…

— В прошлом году. Вообще, даже в этом, но в прошлом учебном году.

— Ну да, а теперь начался наш предпоследний год в колледже, первый серьезный этап в нашей жизни. Разве ты не готов? К вечеринкам, к романтике, к Una settimana straordinaria? Разве ты — ну, не знаю, — разве ты не жаждешь…

— Я жажду попробовать песто.

— Эл.

— А еще жажду повеселиться с друзьями. Всё. Это самый обычный день рождения.

— Наступают твои горькие шестнадцать! Хочешь сказать, что если перед тобой затормозит девушка на Porcini как там его…

— Ладно, да, к машине я готов.

— Когда тебе исполнится двадцать один, — сказала я, — куплю тебе машину.

Эл очень медленно вздохнул, глядя на меня.

— Ты не сможешь этого сделать, Мин.

— Я могу достать то, о чем ты мечтаешь. Видишь, один раз у меня это уже получилось.

— Да, ты можешь завязать галстук. Но купить машину — это все равно что сплести аксельбант. Забудь об этом.

— Ладно, ладно.

— Но спасибо тебе.

Я пригладила Элу волосы.

— С днем рождения, — сказала я.

— Вот кофта, если замерзнешь.

— Конечно, замерзну, ведь я буду ютиться во дворе, пока ты погружаешься в мир страстей и приключений.

— И песто, Мин. Помни о песто.

Внизу Джордан включил горький плейлист, над которым мы так долго горбатились, а Лорен ходила по комнате с длинной спичкой в руках и зажигала свечи. Тишина на площадке — так ощущались эти десять минут, когда в воздухе искрилось предвкушение самого невероятного, но ничего не происходило. А потом раздвижные двери со свистом разъехались, и в дом ввалились Моника с братом и парнем, который играет в теннис. Они принесли с собой вино, которое стащили на новоселье у мамы, — бутылка еще была обернута подарочной бумагой, — сделали музыку погромче, и вечер начался. Я втихомолку искала девушку для Эла. Но ни одной подходящей я не нашла: они все были либо с блестками на щеках, либо слишком дергаными, либо ничего не понимали в кино, либо уже с кем-то встречались. А потом совсем стемнело, лед в большой стеклянной миске почти растаял, будто полярным шапкам пришел конец. Эл все говорил, что пора подавать кекс, и тут, словно песня, забытая песня из плейлиста, в доме и в моей жизни появился ты.

Ты казался сильным, Эд. Наверное, ты всегда кажешься сильным: такие уж у тебя плечи, такой уж у тебя подбородок, такие уж у тебя руки, которыми ты размахивал, проходя по комнате, такая уж у тебя шея — теперь я знаю, что тебе нравится, когда ее целуют. Сильный, вымытый, уверенный в себе, крепко сложенный, даже приветливый, но не желающий угождать. Полный сил и мощный, как боевой клич. Я сказала «вымытый». А имела в виду «изумительный», Эд. У меня перехватило дыхание, как у Эла, когда тот открыл мой идеальный подарок.

— Люблю эту песню, — сказал кто-то.

Ты, наверное, всегда так ведешь себя на вечеринках, Эд: медленно ходишь из комнаты в комнату, поводя плечами, и здороваешься глазами с каждым встречным. Некоторые гости пристально изучали тебя взглядом, кое-кто из парней дал тебе пять, а Тревор и Кристиан, словно телохранители, хотели было закрыть тебя спинами. Тревор был изрядно пьян, ты вслед за ним вышел из комнаты, скрывшись из виду, а я еле дождалась очередного припева и пошла тебя искать. Сама не знаю почему, Эд. Мы ведь встречались и раньше. Все остальные тоже видели тебя не в первый раз: скажем, ты как фильм, который все смотрели в детстве, — нет такого человека, который бы тебя не знал. Но в ту самую минуту, тем самым вечером мне вдруг очень-очень захотелось посмотреть на тебя еще раз. Прошмыгнув мимо парня, который выиграл конкурс по естествознанию, я заглянула в столовую. На стенах были развешаны рамки с фотографиями Эла: он с неловким видом сидел на ступеньках церкви. Все комнаты были переполнены, в доме было слишком жарко и слишком шумно, и я, взбежав по лестнице и постучавшись на случай, если кто-то уже занял кровать Эла, захватила кофту и выскользнула во двор. Хотела подышать и надеялась встретить тебя. И да, ты был во дворе. И что меня потянуло прийти туда, где с ухмылкой стоял ты, держа в руках две пивные бутылки, пока Тревора рвало на клумбу мамы Эла? Это зрелище точно для меня не предназначалось. «Это же не мой день рождения», — подумала я. Ни к чему мне было выходить во двор. «Господи, да ведь тебя, Эд Слатертон, — сказала я себе, — даже не приглашали».

Что на меня нашло? Что я творю? Но тут я громко спросила тебя, что случилось.

— Со мной ничего, — ответил ты. — А вот Треву нехорошо.

— Пошел ты, — проворчал Тревор из кустов.

Ты засмеялся, и я тоже засмеялась. Ты поднял бутылки к фонарю над крыльцом, чтобы понять, какая из них чья.

— Вот, держи, из нее никто не пил.

Обычно я пиво не пью. Обычно я вообще не пью. Я взяла бутылку.

— Это же пиво твоего друга?

— Не нужно ему смешивать, — отозвался ты. — Он уже выпил полбутылки «Паркерса».

— Правда?

Ты посмотрел на меня и забрал бутылку, потому что я никак не могла ее открыть. Ты справился с этой задачей за секунду и, протянув мне бутылку, всунул мне в ладонь, словно монеты, словно тайные богатства, две крышечки.

— Мы продули, — объяснил ты.

— Что же он делает, когда вы выигрываете? — спросила я.

— Выпивает полбутылки «Паркерса», — ответил ты, и тут…

Джоан рассказала мне потом, что однажды тебя избили на командной вечеринке после провальной игры, поэтому после проигрышей ты стал приходить на чужие тусовки. Джоан предупреждала, что встречаться с такой звездой баскетбола, как ее брат, непросто.

— Ты с ума сойдешь от одиночества, — говорила она, облизывая ложку и делая песню Хоука погромче. — Помрешь со скуки, пока твой баскетболист будет разъезжать по миру и стучать мячом об пол.

Я по глупости думала, что мне на это плевать.

…И тут ты спросил, как меня зовут. Я ответила, что сокращенно меня зовут Мин, а полностью — Минерва, в честь древнеримской богини мудрости, и что меня так назвали, потому что папа получил магистерский диплом, когда я родилась, и что — нет, даже не думай, нельзя — называть меня Минни может только бабушка, потому что она сказала — я спародировала ее голос, — что любит меня больше всех.

Ты сказал, что тебя зовут Эд. Как будто я этого не знала. Я спросила, почему вы проиграли.

— Не будем об этом, — ответил ты. — Если я стану рассказывать, как все было, это заденет все мои чувства.

Мне понравилась фраза все мои чувства.

— Все до единого? — спросила я. — Правда?

— Ну, — сказал ты и глотнул пива. — Одно или два чувства у меня еще остались. Я еще могу что-то чувствовать.

Я тоже что-то чувствовала. Конечно, Эд, ты все равно рассказал мне, как вы проиграли — ты же парень. Тревор похрапывал, лежа на газоне. Пиво было отвратительным на вкус, и я потихоньку выливала его на холодную землю, а из дома доносилось пение. К сожаленью, Эл, с днем рожденья тебя — и Эл ни разу не припомнил мне, что я стояла во дворе с парнем, о котором он был невысокого мнения, вместо того чтобы смотреть, как мой друг задувает шестнадцать черных свечей на темном несъедобном торте — с днем рожденья тебя. Ты рассказывал мне про матч, оживленно жестикулируя худощавыми руками, заново переживая каждый пас. Рукава твоей куртки слегка поскрипывали при движении. Я до сих пор ничего не понимаю в баскетболе, для меня это шумная неразбериха с крикливыми людьми в спортивной форме, и хоть я тебя и не слушала, я жадно ловила каждое слово. Знаешь, что мне понравилось, Эд? Слово лэй-ап — в нем было что-то манящее. Я смаковала его — лэй-ап, лэй-ап, лэй-ап, — пока ты говорил про финты, фолы, штрафные, блок-шоты и промашки, после которых все пошло не так. Ты исполнил лэй-ап — и мяч спикировал точно в корзину, как ты и хотел, а из дома уже доносилась новая песня: И то, что он горький парень, и то, что он горький парень, и то, что он горький парень, не может никто отрицать. Я бы вставила эту песню в фильм. Она так отчетливо звучала из окна, что твои слова казались мне просто бубнежкой на спортивную тему. Закончив рассказ, ты изящным движением швырнул бутылку об изгородь и вдруг произнес:

— Могу я…

Я подумала, что ты хочешь спросить, можно ли тебе называть меня Минни. Но ты хотел знать, можно ли мне позвонить. С какой стати ты задал мне этот вопрос? С какой стати я ответила да? Я бы ответила да, Эд, и разрешила бы тебе называть меня ненавистным именем, которое я терпела только от человека, любившего меня больше всех. Но я ответила: «Да, конечно, звони, и, может, на следующих выходных сходим в кино». У желаний, Эд, есть одно свойство: ты понимаешь, о чем мечтаешь, только когда это что-то появляется у тебя перед глазами. Как галстук на гаражной распродаже — идеальная вещица в полупустом ящике. Ты запросто заявился к Элу без приглашения, но вот вечеринка закончилась, и я мечтала только о тебе, словно о самом желанном подарке. Я ведь даже никого не искала — а если и искала, то точно не тебя, — но теперь мое сердце рвалось куда-то в темноту и стучало так громко, что Тревор в любой момент мог проснуться.

— Это был Эд Слатертон? — спросила меня Лорен, стоя с пакетом в руках.

— Где? — откликнулась я.

— Там. Не задавай глупых вопросов. Это был он. Кто его пригласил? Просто бред какой-то, что он здесь забыл?

— Ну да, — сказала я. — Никто его не приглашал.

— И он попросил у тебя номер телефона?

Я сжала кулак, чтобы спрятать крышечки от бутылок.

— Угу.

— Эд Слатертон к тебе подкатывает? Он позвал тебя на свидание?

— Вообще-то никуда он меня не звал, — сказала я. — Он просто спросил, можно ли…

— Можно что?

Пакет зашуршал на ветру.

— Можно ли позвать меня на свидание, — созналась я.

— Господь всемогущий, — выдохнула Лорен и тут же добавила: — Как сказала бы моя мама.

— Лорен…

— Мин идет на свиданку с Эдом Слатертоном, — крикнула Лорен в открытую дверь.

— Что? — на пороге появился Джордан.

Эл, стоя у кухонной раковины, ошарашенно пялился на меня, как будто увидел енота.

— Мин идет на свиданку…

Джордан огляделся вокруг:

— Правда?

— Нет, — ответила я, — не совсем. Он просто взял мой номер.

— Ну да, он это просто так сделал, — хихикнула Лорен, засовывая в пакет мокрые салфетки. — Может, он работает в телефонной компании.

— Прекрати.

— Или коллекционирует телефонные коды.

— Лорен…

— Он позвал тебя на свидание. Эд Слатертон.

— Он не позвонит, — не уступала я. — Мы просто поболтали на вечеринке.

— Не принижай себя, — сказал Джордан. — Если так подумать, у тебя есть все, что Эд Слатертон ищет в миллионах своих подружек. У тебя две ноги.

— И ты относишься к углеродной форме жизни.

— Отстаньте, — сказала я. — Он не… Он самый обычный парень.

— Вы только послушайте ее: обычный парень. — Лорен подобрала какие-то бумажки. — Эд Слатертон позвал тебя на свидание. Просто бред. Такой же бред, как «Взгляд на крышу».

— Ничего бредового в этом нет, как и в прекрасном фильме, который, кстати, называется «Взгляд на потолок». И вот еще: он не позвонит.

— Поверить не могу, — сказал Джордан.

— А тут и не во что верить, — обратилась я ко всем присутствующим и к себе самой в том числе. — Была вечеринка, на нее пришел Эд Слатертон, теперь все закончилось, и мы убираемся.

— Ну так помоги же мне, — произнес наконец Эл, протянув мне мокрую чашу для пунша.

Я вбежала на кухню и стала искать полотенце.

— Это нужно выкинуть?

— Что?

Эл показал на крышечки, зажатые у меня в руке.

— А, да, — сказала я, но, отвернувшись, сунула крышечки в карман.

Эл отдал мне чашу с полотенцем и пристально посмотрел на меня.

— Эд Слатертон?

— Ага, — ответила я, стараясь не зевнуть. Меня распирало изнутри.

— И он правда хочет тебе позвонить?

— Не знаю, — сказала я.

— Но ты на это надеешься?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Он мне не позвонит. Это же Эд Слатертон.

— Я знаю, кто он такой, Мин. Но ты… зачем тебе?..

— Не знаю.

— Ты знаешь. Как ты можешь не знать?

Я умею уходить от ответа:

— С днем рождения, Эл.

Эл покачал головой — наверное, потому, что я улыбалась. Улыбалась я, наверное, потому, что вечеринка закончилась, а у меня в кармане остались крышечки от бутылок. Возвращаю их тебе, Эд. Забирай. Как бы я хотела вернуть тебе улыбку, и тот вечер, и все остальное.

Это билет с нашего первого похода в кино. Видишь, на нем написано: «“Грета на воле”, студент, утренний сеанс, 5 октября», день, о котором я никогда не смогу вспоминать спокойно. Не помню, твой это билет или мой, но помню, что я купила оба билета и ждала тебя у входа в кинотеатр, стараясь не переминаться с ноги на ногу, как будто на морозе. Ты почти опоздал — я уже потом поняла, что для тебя это нормально. Я что-то чувствовала. Ты не придешь — вот что я ощущала, представляя, что в фильме «5 октября» камера перемещалась бы туда-сюда по улице и захватывала бы в кадр меня: одинокая я с мрачным видом болтаюсь у дверей кинотеатра. «Ну так что, — думала я. — Ты всего лишь Эд Слатертон. Приходи. Что такого? Приходи, давай, где же ты? Черт, неужели все были правы насчет тебя? Докажи им обратное. Где ты?»

И вдруг ты, похлопав меня по плечу, снова появился в моей жизни из ниоткуда. Твои непросохшие волосы были зачесаны назад, и ты улыбался — наверное, волновался. Или, как я, почти не дышал.

— Привет, — пропищала я.

— Привет, — сказал ты. — Прости, что опоздал, если опоздал. Забыл, в какой кинотеатр мы идем. Сюда я обычно не хожу. Думал, мы в «Интернэшнл» собирались.

— В «Интернэшнл»? — «Интернэшнл» и «Карнелиан», Эд, это разные вещи. В «Интернэшнл» по кругу показывают британские фильмы по одним и тем же романам Джейн Остин и экологические документалки. — И кто же тебя ждал у «Интернэшнл»?

— Никто, — ответил ты. — Мне там было очень одиноко. Здесь мне больше нравится.

Мы стояли совсем рядом, и я открыла входную дверь.

— Значит, ты здесь никогда не был?

— В восьмом классе нам здесь показывали что-то про Вторую мировую. А до этого папа водил нас с Джоан смотреть какой-то черно-белый фильм. Это, кажется, было еще до того, как он встретил Ким.

— А я здесь чуть ли не каждую неделю бываю.

— Отлично, — сказал ты. — Теперь я знаю, где тебя искать.

— Угу, — пробурчала я, упиваясь твоими словами.

— Ладно, напомнишь, что мы сегодня смотрим?

— «Грета на воле». Шедевр П. Ф. Мейлера. Его редко увидишь на большом экране.

— Мм, — протянул ты, оглядывая полупустой холл. Зрителей было мало: только завсегдатай-бородач, который снова пришел в кино один, еще влюбленная парочка — наверное, студенты — и старушка в красивой шляпе, на которую я засмотрелась.

— Я возьму билеты.

— Я их уже купила, — сказала я.

— А, — ответил ты. — А мне тогда что купить? Попкорн?

— Обязательно. В «Карнелиане» его умеют готовить.

— Отлично. Возьмем с маслом?

— Бери какой хочешь сам.

— Нет, — сказал ты, дотронувшись до моего плеча. Ты, конечно, этого не помнишь, но я почти растаяла. — Возьмем, что хочешь ты.

Я уже получила то, чего мне хотелось. Мы сидели на моих любимых местах в шестом ряду. Выцветшая роспись на стенах, липкий пол. Бородатый мужчина, как всегда, сел на задний ряд — его привычки всегда были одинаковы и вымеренны, как углы прямоугольника. Сбоку и чуть позади от нас устроилась старушка: она сняла шляпу и положила ее на соседнее сиденье. А рядом со мной сидел ты, Эд, и, когда погас свет, ты обнял меня — и у меня внутри все перевернулось.

Занавес открывается, и «Грета на воле» начинается с яркой, блистательной сцены. Лотти Карсон играет хористку. У нее на подбородке ямочка — благодаря ей актриса стала любимицей Голливуда и любовницей П. Ф. Мейлера. В книге «Когда гаснут огни: краткая иллюстрированная история кино» на фотографиях с роскошных вечеринок Мейлер крепко обвивает Лотти руками. В этом фильме она чуть старше меня, в руках у нее кружевной веер, на голове — крошечная шляпка; в сопровождении оркестра она исполняет песню «Ты просто прелесть, милый», а с потолка на веревках свисает картонное блестящее яблоко. Майлз Де Ла Раз с напомаженными усиками, сидя в ложе между угрюмыми телохранителями, не может отвести от Лотти глаз, а ты, забыв о попкорне, сжимаешь мою ладонь обеими руками, теплыми и словно наэлектризованными.

За кулисами Майлз показывает, какой он поганец, словно одних усов было недостаточно, чтобы мы об этом догадались. «Грета, я тысячу раз просил тебя не разговаривать с этим уродом-тромбонистом», «О, мы с Джо всего лишь друзья» и так далее. Потом, наверное, был еще диалог и еще песня, но…

…ты меня поцеловал. Это было неожиданно, хотя, мне кажется, нет ничего неожиданного в том, чтобы поцеловать кого-то на свидании, особенно если ты Эд Слатертон или, раз уж я решила написать всю правду, если ты Мин Грин. Отличный первый поцелуй: нежный и прерывистый; я и сейчас, сидя в пикапе отца Эла, чувствую его на шее так же отчетливо, как солнечный свет и тряску машины. «Что же ты сделаешь дальше?» — подумала я, а потом под ра-та-та автоматов в переулке, под свист пуль, вонзающихся в футляр для инструментов, и под крики Лотти Карсон, одетой в норковую шубку, сама поцеловала тебя.

Лотти Карсон нужно уезжать из города, а мы остаемся на своих местах. Верный соратник Майлза Де Ла Раза, лысый тип, игравший простуженного очкарика в «Полночном ужине», сажает Лотти на поезд, а она швыряет норковую шубку прямо в его недовольное лицо. Но ты, наверное, не помнишь эту сцену, потому что мы были заняты французским поцелуем: твой влажный рот источал тончайший аромат мятной зубной пасты. Как-то однажды мы с Элом смотрели «Грету на воле» и «Хватай пушку» у него дома и угощались пиццей с холодным кофе, от которого на меня напала болтливость, а на Эла — тревожность: у него тряслись колени и он не знал, куда девать руки. Так что эту сцену я видела. Боже, как же Лотти пожалеет о том, что выбросила шубку, ведь поезд едет все дальше и дальше на север. На большом экране склейки сцен смотрятся еще лучше, края изображения затуманены, и мы видим названия городов: «Буффало! Следующая станция Буффало!» — а затем становится только интереснее: «Вустер! Бадвуд! Чокипонд! Даксбриз!» — и так пока Лотти не приезжает в Юкон, где ее на собачьей упряжке встречает укутанный Уилл Рингер, который готов увезти Лотти еще дальше и спрятать… А твоя рука скользит по моей шее, и я не знаю, станешь ли ты трогать меня за грудь через почти самую любимую мою блузку со странными жемчужными пуговицами, из-за которых ее приходится стирать вручную, или же ты просто подержишь меня за талию, прежде чем опуститься еще ниже, и расскажешь ли ты кому-то, если я захочу тебя остановить, и прошло всего двадцать минут от нашего первого фильма на первом свидании, а ты уже вовсю прикасаешься ко мне. Я отнимаю свои губы от твоих и вижу, что Лотти Карсон одна спит в иглу, а Уилл Рингер — у него заиндевела борода; он сбреет ее по просьбе Лотти, которую он любит, — спит с собаками. Затем мы, едва держась за руки, спокойно сидели в темноте до конца фильма, а потом на экране был долгий-долгий поцелуй, а потом мы, моргая, стояли в холле, и я спросила, что ты думаешь о фильме.

— Хм-м, — протянул ты, пожал плечами, посмотрел на меня, снова пожал плечами и покачал ладонью вправо-влево — мол, фильм так себе, — а мне захотелось схватить тебя за запястье и прижать твою руку туда, куда совсем недавно я бы тебя не пустила. Мое сердце, Эд, бабахало, требуя, чтобы это случилось прямо 5 октября в кинотеатре «Карнелиан».

— Ну, мне фильм понравился, — сказала я, надеясь, что не покраснела от собственных мыслей. — Спасибо, что посмотрел его со мной.

— Угу, — буркнул ты и добавил: — Всегда пожалуйста.

— Всегда пожалуйста?

— Ты поняла, о чем я, — сказал ты. — Прости.

— Прости?

— Нет, — ответил ты. — Я хотел спросить: чем теперь займемся?

— Хм-м, — задумалась я, а ты посмотрел на меня так, словно забыл свой текст. Чем с тобой можно заняться? Я рассчитывала, что ты сам что-нибудь предложишь, потому что я позвала тебя в кино. — Есть хочешь?

Ты слегка улыбнулся.

— Я играю в баскетбол, — отозвался ты, — так что ответ всегда «да».

— Понятно, — сказала я, мечтая о чае. Смотреть, как ты ешь? И это весь день, всё 5 октября? У меня в голове до сих пор блистал образ Греты, и мне хотелось, чтобы мы сделали что-то такое…

А потом я вздохнула, вздохнула по-настоящему. Мне пришлось вести тебя — ведь ты не мог вот так сразу все понять — к началу истории, благодаря которой «5 октября» стал бы таким же чудесным фильмом, как тот, что мы только что посмотрели. К чему-то большему, чем старушка, что прошла мимо, чему-то большему, чем все, что могло попасться тебе на глаза обычным серым днем. В моих мечтах перед нами открылся занавес, и я взяла тебя за руку, чтобы показать тебе что-то большее, чем поцелуи двух влюбленных студентов в кинотеатре, что-то лучшее, чем чай для девушки и обед для спортсмена, ведь это случается в любой другой день с любыми другими людьми, я хотела показать тебе нечто волшебное на большом экране, нечто сверх, нечто…

…необычайное.

Я вздохнула и махнула рукой в нужном нам направлении. Я устраивала приключения прямо у тебя под носом, Эд, но ты их не замечал, пока я их тебе не показывала, и вот поэтому мы и расстались.

У меня разрывается сердце оттого, что приходится отдавать тебе этот мини-постер, но твое сердце тоже разбито, так что, думаю, мы в расчете. Да и все равно я по понятным причинам больше не могу видеть Лотти Карсон, поэтому, не верни я этот постер тебе, он сгнил бы где-то на свалке, а так ты заметишь его, как только откроешь коробку, и расплачешься, глядя на ее улыбку, на ее роскошную улыбку, на знаменитую улыбку Лотти Карсон.

— Что? — спросил ты, глядя на старушку, которая шла вниз по улице.

— Лотти Карсон, — ответила я.

— Кто она?

— Она была в кино.

— Да, я видел, она сидела за нами. У нее еще такая шляпа.

— Да нет же, это Лотти Карсон, — сказала я. — По крайней мере мне так кажется. Она была в кино. Грета.

— Правда?

— Ага.

— Уверена?

— Нет, — ответила я. — Конечно, я не уверена. Но все может быть.

Мы вышли на улицу, и ты прищурился и нахмурился.

— Она совсем не похожа на актрису из фильма.

— Фильм сняли сто лет назад, — возразила я. — Включи воображение. Если это Лотти, значит, она тайком пришла в «Карнелиан», чтобы посмотреть на саму себя, и об этом знаем только мы.

— Допустим, это она, — не уступал ты. — Но как это проверить?

— Это невозможно проверить, — ответила я. — Точно не сейчас. Но знаешь, я кое-что почувствовала. Во время долгого поцелуя в конце.

Ты улыбнулся, и я поняла, о каком поцелуе ты думаешь.

— Да, ты кое-что почувствовала.

— Я не о том поцелуе, — сказала я и снова почувствовала, как ты обеими руками нежно отводишь мои волосы назад. — Я про поцелуй в фильме.

— Подожди немного, — сказал ты и вернулся в кинотеатр.

Дверь за тобой захлопнулась, и я смотрела на тебя сквозь мутное стекло, словно ты был на пленке без фокуса или на поблекшей гравюре. Ты быстро приблизился к стене, чуть нагнулся, а потом поспешно вышел на улицу, взял меня за руку, и мы на красный свет перебежали Десятую авеню к химчистке. Я посмотрела на часы над вешалкой, которую работники химчистки крутят, чтобы найти одежду клиентов. Фильм оказался коротким, и у меня было полно времени до часа, к которому я обещала маме быть дома и к которому условилась созвониться с Элом, чтобы рассказать ему о свидании во всех подробностях. Вещи в пластиковых чехлах кружились друг за другом, словно им устроили учебную пожарную тревогу, но вот вешалка остановилась, и неказистое платье упало в объятия морщинистой женщины. Но ты, положив теплую руку мне на щеку, повернул мою голову, и я поняла, что ты хочешь мне показать. Из книги «Когда гаснут огни: краткая иллюстрированная история кино» я знала, что это называется мини-постер — его-то ты и стащил из «Карнелиана». Судя по цветовой гамме, ты держал в руках настоящий классический образец постера, на котором были и ямочка на подбородке, и улыбка. На фоне метели красовалась любимица Голливуда милашка Лотти Карсон.

— То есть, по-твоему, — спросил ты, — эта актриса и вон та женщина — один и тот же человек?

— Посмотри на нее, — сказала я и взялась за уголок постера. У меня перехватило дыхание, когда я до него дотронулась. Я держалась за один уголок постера, ты — за другой, в третьем углу виднелся логотип Bixby Brothers Pictures, а четвертый уголок, как видишь, оторвался и остался висеть на кнопке в холле кинотеатра, когда ты сорвал постер, чтобы мы вместе могли рассмотреть Лотти Карсон.

— Если это Лотти, она, наверное, здесь живет, — осенило меня. Старушка в пальто и шляпе уже успела дойти до середины улицы. — Ну, то есть в этом районе. Неподалеку. Это было бы…

— Если это, конечно, Лотти, — сказал ты.

— Глаза точь-в-точь такие же, — ответила я. — И подбородок. Посмотри на ямочку.

Ты взглянул вдаль, потом на меня, потом на постер.

— Ну, — сказал ты, — это точно Лотти. А вот старушка может ею и не быть.

Я отвела взгляд от старушки и посмотрела — боже, как же ты был прекрасен — на тебя. Я поцеловала тебя. Я до сих пор помню твои губы, я прямо сейчас ощущаю то же, что и в ту минуту, хоть у меня уже и нет чувств.

— Даже если это не Лотти, — прошептала я после поцелуя и уткнулась тебе в шею, но мне тут же пришлось отпрянуть от тебя, потому что женщина из химчистки кхм-кхмыкнула на нас и прошла мимо, перекинув через руку устало повисшее неказистое платье, — мы должны за ней проследить.

— Что? Проследить за ней?

— Пойдем, — сказала я. — Сможем проверить, Лотти это или нет. Ну, и…

— Это лучше, чем смотреть, как я ем, — ты прочитал мои мысли.

— Ну, можем и пообедать, — сказала я. — Или, если тебе нужно, пойдем по домам.

— Нет, — ответил ты.

— Нет, ты не хочешь идти домой, или нет, тебе не нужно идти домой?

— Нет, то есть да, пойдем за ней, если хочешь.

Ты стал переходить на ту сторону улицы, по которой шла старушка, но я схватила тебя за руку.

— Нет, останемся здесь, — сказала я. — Нужно соблюдать безопасную дистанцию, — это я знала из «Полночи в Марокко».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Необычайная неделя (итал.).