Хроники лечебницы

Дэниел Киз, 2009

Дэниел Киз всегда интересовался пограничными состояниями, герои с раздвоением личности, с психическими расстройствами занимали его всегда – начиная с «Таинственной истории Билли Миллигана». «Хроники лечебницы» – одна из таких книг. День Рэйвен начинается в психбольнице. У нее диссоциативное расстройство личности, и ей предстоит прийти в себя после очередной попытки самоубийства. Теперь у Рэйвен есть секрет, который может спасти тысячи невинных жизней. Глубоко в ее раздробленном подсознании схоронены детали готовящегося террористического акта против Соединенных Штатов – детали, которые похитители не могут позволить ей раскрыть. В то время как Рэйвен собирает все силы, чтобы дать отпор своим похитителям, американский агент мчится через весь земной шар, чтобы спасти несчастную девушку и найти ключ, который откроет ее запертые воспоминания, пока не стало слишком поздно.

Глава пятая

Афины

Вспышки яркого света не давали Рэйвен спать. Всю ночь. Каждую ночь. То и дело. Снова и снова. Сколько дней прошло? Нужно сосчитать. Свет возникал внезапно, и она не успевала сориентироваться, как опять темнело. Она ослабла, ее шатало. Во рту пересохло.

Как сосчитать дни (или ночи)? Нечем делать засечки на стене. Она потрогала шесть старых шрамов на животе, которые делала каждый раз, как отец сажал ее в психушку.

Вдруг прорезался свет, ослепивший ее. Показалась рука, бросившая ей фляжку. Очень вовремя. Она стала жадно пить теплую воду.

Ну, хорошо. Начиная с этого дня она будет вести календарь у себя на коже. Четыре или пять дней с тех пор, как ее похитили. Она закатала правый рукав блузки и расцарапала до крови руку в пяти местах. Запах крови убедил ее, что это не сон. Боль вернула ее в реальность.

На следующий день после того, как она выпила воду, она стала стучать в дверь.

— Выпустите меня! Я хочу писать!

Нет ответа. Она пихнула дверь.

— Я здесь набурю!

Нет ответа. Ну и черт с вами. Она стянула с себя слаксы и трусы и устроилась на корточках. Ворох одежды впитал мочу. Стянув с вешалки шарф, она подтерлась. Если хромой отец Алексия собирался убить ее, он, похоже, не спешил. Если же он хотел ее изнасиловать, чего тянуть резину? Ей нужно было не терять бдительность, чтобы выжить. Она намеревалась отбиваться от него, пока не решит, что готова расстаться с жизнью.

Щелкнул замок, и дверь открылась. Свет ослепил ее. Старик влез в шкаф со своим костылем. Он проворно раздвинул ей ноги. Она отбивалась, но он был слишком силен. Однако замешкался с молнией.

Запах собственной мочи. Уффф. К горлу подкатила тошнота. Ее вырвало ему в лицо. Он залепил ей пощечину.

— Сука! В другой раз костылем изнасилую.

— Каким концом?

— Или сперва убью тебя, а потом отымею.

— Или пришлешь сына для мужской работы.

Он ударил ее и вылез из шкафа. Она лежала, пока не заснула, чувствуя привкус рвоты.

Сколько прошло времени? Она ощупала руку. Пора делать шестую насечку. Ей хотелось облегчиться. Едва она уселась на корточки, дверь открылась.

— Боже, ну и вонища! — сказал Алексий.

— Это твой отец не пускал меня в туалет.

Он дал ей подзатыльник.

— Говори, когда спрашивают! — сказал он, после чего завязал ей глаза и повел куда-то за руку. — Иди, давай. После туалета примешь душ.

— Зачем завязывать глаза?

— Я сказал не разговаривать.

— Хороший-плохой полицейский? Думаю, ты хороший.

Он грубо усадил ее на унитаз. Без стульчака. Холодный фаянс. Когда она сходила, он поднял ее за плечи и втолкнул через занавеску в душевую. Включил воду. Холодную! И стал мыть ее.

— Получаешь удовольствие?

— Еще нет, — сказал он.

— Лучше поспеши, пока батя не опередил.

Он впихнул ее назад в шкаф и закрыл дверь. Кто-то там прибрался.

— Надень сухую одежду с вешалок.

— Это мужская.

— В темноте не видно.

— Так говорил мой отец. Если я оденусь мальчиком, меня не станут лапать мужики вроде твоего отца.

Алексий резко закрыл дверь.

— Твой отец вышиб себе мозги, идиот, вместо того чтобы защитить тебя.

— Не оставляй меня одну.

Тишина. Она нашла на ощупь толстовку и брюки и надела их.

Сколько времени прошло? У нее в памяти всплыла сцена. Выстрел. Она смотрела со стороны на себя, смотревшую, как хлещет кровь из головы отца. Алексий выводит на стене 17N папиной кровью.

«Что значит 17N?» — спросила она. «Ты узнаешь, когда я смогу доверять тебе». — «Ты уже можешь доверять мне».

Еще один день? Или ночь? Она стала колотить в дверь.

— Я хочу есть!

Нет ответа.

Она отмечала сутки. Но течение времени? Час? Два часа?

Щелкнул замок, дверь открылась, и кто-то сунул ей в руки тарелку. Она потрогала пальцем.

— Холодная мусака? Я ненавижу даже горячую. Не буду есть это дерьмо.

Алексий сунул тарелку ей в лицо.

— Как хочешь, — сказал он. — Больше несколько дней ничего не получишь.

Он резко закрыл дверь и запер ее.

Она тихо послала его, но стерла мусаку с лица в рот. С трудом проглотила. По крайней мере, она не умрет от голода. Ее здесь заперли надолго. Но он мужчина, и он захочет увидеть ее голой, когда будет готов взять ее.

Ей нужно оставаться живой, пока она не пробудит в нем желание близости, как в «Лисистрате». Она сумеет сыграть свою роль. Она заслужит аплодисменты стоя.

И тут она услышала тонкий голос у себя в голове:

«…лучше соблазни его поскорей, сестричка. или найди уже способ убить себя…»