Хроники лечебницы

Дэниел Киз, 2009

Дэниел Киз всегда интересовался пограничными состояниями, герои с раздвоением личности, с психическими расстройствами занимали его всегда – начиная с «Таинственной истории Билли Миллигана». «Хроники лечебницы» – одна из таких книг. День Рэйвен начинается в психбольнице. У нее диссоциативное расстройство личности, и ей предстоит прийти в себя после очередной попытки самоубийства. Теперь у Рэйвен есть секрет, который может спасти тысячи невинных жизней. Глубоко в ее раздробленном подсознании схоронены детали готовящегося террористического акта против Соединенных Штатов – детали, которые похитители не могут позволить ей раскрыть. В то время как Рэйвен собирает все силы, чтобы дать отпор своим похитителям, американский агент мчится через весь земной шар, чтобы спасти несчастную девушку и найти ключ, который откроет ее запертые воспоминания, пока не стало слишком поздно.

Глава шестнадцатая

Дуган сошел с трамвая на площади Омония^[9] и огляделся. Окружающее пространство ничем не напоминало ту помойку, которую он помнил по своей поездке с бывшей женой и сыном. Из-за угла показались деловитые подметальные машины. Ну, разумеется. Афины активно готовились к Олимпийским играм 2004 года. Но каким станет это место после того, как разъедутся международные гости?

Он прошел к офису «Американ-экспресс» и остановился, глядя, как двое рабочих в комбинезонах отскребают красное граффити с мраморной стены. От надписи оставались только отдельные буквы: «…айтесь дом… амер… и турки ублю…». И он поразился вошедшему в поговорку греческому гостеприимству. Должно быть, это древнегреческий стереотип, оставшийся с тех времен, когда люди опасались, что любой чужестранец может оказаться богом, сошедшим с Олимпа в человеческом обличье.

Дайте мне религию прежних времен^[10].

Он прошел мимо двух полицейских, стоявших по обе стороны крыльца «Американ-экспресс». Интересно, такая бдительность распространялась на всех иностранцев или только на турок, не греческих киприотов и американцев?

Дуган подошел к стойке, и к нему обратился клерк с каменным лицом:

— Чем могу помочь?

— Почту для Спироса Диодоруса.

— Паспорт.

Клерк внимательно рассмотрел его.

— Речь ваша не кажется мне греческой.

— А мне — ваша, — сказал он по-гречески.

Клерк удалился куда-то вразвалку. Вскоре он вернулся и вручил ему объемистый конверт на имя Спироса Диодоруса. В адресе отправителя значилась школа стоматологии при Университете Цинциннати. Это была шутка в духе Кимвалы.

Дуган прошелся к летнему кафе на улице Ойкономон и заказал узо. В ожидании выпивки он открыл конверт и достал банковскую книжку. На счет Спироса Диодоруса в банк «Олимпия» было переведено сто тысяч евро. Кроме того, в конверте имелись документы, подтверждающие его зачисление докторантом в афинский Политехнический университет.

По прошествии десяти минут официант наконец принес узо.

— Небыстрый у вас сервис, — сказал он.

Официант ушел, бормоча под нос:

— Филисе то коле му^[11].

— Тебя туда часто целуют?

Официант обернулся с нескрываемым удивлением.

— Ты знаешь греческий?

— Я из Спарты, но мне объяснили, как разговаривать с афинскими официантами.

Чтобы добраться до банка «Олимпия», потребовалось сделать две автобусных пересадки. Он снял 300 евро. Солнце зашло, и зажглись фонари, так что он решил раскошелиться на такси до дома в студгородке, где ему сняли комнату.

В прихожей студенческого общежития было темно и пахло сыром фета и гашишем. Ища на ощупь выключатель, он въехал ногой в первую ступеньку и взвыл. Лестничный пролет озарила единственная лампочка, свисавшая на длинном проводе.

По лестнице навстречу ему спускалась молодая женщина.

— Почему вы не включили свет? — спросила она, приближаясь.

Он разглядел ее стройную фигуру, короткие черные волосы и маленький рот. На овальном лице обозначилась улыбка.

— Я только въезжаю. Не знал, где выключатель.

И вот она уже была прямо под лампочкой, отчего ее лицо стало черной маской. Она прошла мимо него, коснувшись грудью его левой руки. Свет погас.

— Вот, у стены, — сказала она, — перед первой и после последней ступеньки на каждом пролете.

Он услышал щелчок и тиканье таймера. Свет включился, и ее маска вновь стала лицом.

— Только въезжаете? А вы откуда?

— С Самоса, — сказал он и добавил, чтобы объяснить свой странный акцент: — Хотя мои родители жили на многих островах.

— А здесь бывали?

— В Афинах впервые.

Свет опять погас. Он протянул руку, повернул таймер, и свет зажегся. Он посмотрел в ее глаза с темной обводкой. Некоторые женщины достигают такого эффекта косметикой. Но здесь, по-видимому, имел место алкоголь или наркотики. Или все вместе. Ее улыбка чуть кривилась вправо.

— Вам лучше подняться, — сказала она, — пока опять не застряли в темноте на полпути.

Он поднялся до третьего пролета.

— Спасибо.

— Мы наверняка еще встретимся, — отозвалась она. — Я тоже живу на третьем.

И она вышла на улицу, темным силуэтом в свете фонарей.

Он прошел через холл до своей комнаты, открыл дверь и включил свет. Теснота была неимоверная. И прокуренный воздух. Облупленные бледно-желтые стены и узкая кровать вызывали гнетущее ощущение. Помимо кровати в комнате у окна имелся стол с лампой. Дуган дернул за шнур лампы, но безрезультатно — лампочки не было. Достав из сумки костюм и рубашку, он повесил все вместе на единственный крючок на обратной стороне двери.

Он подошел к окну, чтобы осмотреть источники света внизу. Окно выходило на кирпичную стену. Ну и черт с ним. Он решил пройтись по окрестностям кампуса, чтобы заново открыть для себя город, в котором последний раз был с семьей.

Он осторожно спустился по лестнице, перемещаясь между световыми таймерами, вышел из пансиона и повернул на улицу Панепистимиу. Политех располагался в нескольких кварталах.

Когда он был здесь последний раз, на похоронах отца Хелены, она рассказала ему, как ее мать провела почти две недели, забаррикадировавшись в здании студенческого клуба, откуда вещала на нелегальной радиостанции, призывая граждан Греции сплотиться и сбросить диктатора.

Годы спустя, как сказала ей мать, революция сработала, и в итоге полковник Пападопулос задействовал армию. Некоторые из выживших, как и родители убитых и раненых, винили ее мать за подстрекательские радиоэфиры.

Он прошелся по улице, где когда-то армейские танки прорвались в ворота. К его удивлению, они оказались закрыты.

Он услышал женский голос из-за спины:

— Эти ворота закрыты с семнадцатого ноября 1973 года.

Он обернулся и увидел молодую женщину, с которой встретился на лестнице.

— Встретиться с кем-то дважды за час — это то, что я называю совпадением или судьбой.

— Не то и не другое, — сказала она. — Я за вами следила — хотела понять, вы инакомыслящий студент или шпион правительства.

— И что вы думаете?

— Я решу, когда узнаю вас получше.

— Вы собираетесь узнать меня получше?

— Учитывая, что ваша комната соседняя с моей, это вполне реально.

— Откуда вы знаете, что моя комната соседняя?

Она улыбнулась.

— Это единственная свободная комната в общаге.

Где же он видел раньше эту дразнящую ухмылку? Он указал на ворота.

— Почему они закрыты с 73-го года?

— В знак продолжающегося сопротивления.

— Против кого? Разве Греция теперь не правовое государство?

— Кто-то так считает. Другие полагают, это просто ширма, за которой прячутся Штаты.

Он попробовал понять ее позицию. Была ли она сторонницей 17N?

— Ну а вы? Как вы считаете?

— Это долгая история. Закажите мне рецину, и я вас просвещу.

— По рукам.

— А зовут вас…

— Спирос Диодорус. А вас?

— Артемида.

— Сестра Аполлона, дева-охотница.

— Скажем так, просто охотница.

Он уставился на ее кокетливую улыбку. Артемида? Реальное имя или прозвище?

Она взяла его за руку и повела долгой дорогой вокруг Политеха.

— Это площадь Экзархия. Здесь обычно зависают студенты. Мне нравится кафе «Парнас».

— Дом твоего брата, Аполлона, а также Диониса с музами.

— Вижу, родную мифологию ты знаешь, — сказала она. — Но не слишком усердствуй. А то кажется, что ты это выучил на курсах по истории античности. И что, несмотря на твой вполне правильный греческий, ты не грек.

— Спасибо за совет.

— «Парнас» похож на старые кафе-аман — там вечно кто-нибудь из студентов играет рембетику на бузуке.

Он знал, что бузука — это такая длинная гитара, сужающаяся, как ваза, но два других слова были ему незнакомы, что, по-видимому, отразилось на его лице.

— В прежние дни, — сказала она, — были такие подпольные заведения по соседству, кафе-аман. А рембетика — это греческий блюз.

— Я это знал.

Ее губы снова изогнулись.

— Ну конечно, знал.

В кафе официант провел их к столику и зажег свечу.

— Желаете сделать заказ?

— Рецину для леди и узо для меня.

Глядя на нее в свете свечи, он понял, где раньше видел такую кривую улыбку. У Эллен Баркин в фильме «Море любви». И сразу вспомнил проникновенную музыкальную тему.

Официант принес им напитки и протянул ему счет.

— Мы закажем еще, — сказал он. — Я заплачу, когда мы будем уходить.

— Деньги вперед, — сказал официант.

Дуган хотел было возразить, но Артемида сказала:

— Здесь всегда возможна студенческая демонстрация с погромом и полицейской облавой. Владелец кафе не хочет потом собирать деньги по тюрьмам.

Дуган заплатил и добавил чаевых. Но официант бросил лишние евро на стол.

— Он против чаевых?

— Он подозревает, что ты хочешь подкупить его.

При виде бузукистов он вспомнил свой последний раз в Афинах. С Хеленой. Он оглядел столики.

— Ты кого-то ищешь?

— Бывшую жену.

— Почему ты думаешь, что она здесь?

— Она сбежала с одним бузукистом. Может, с кем-то из этих.

— Как ее зовут?

— Хелена. Греческая красавица, с лицом, сводящим с ума тысячи мужчин.

Артемида коснулась его руки.

— Но ты такой симпатчный — не могу представить, чтобы какая-то женщина ушла от тебя.

Он поднял стакан.

— За возможность узнать друг друга получше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Центральная площадь Афин.

10

Припев популярного в Америке госпела Джима Ривза (1923–1964).

11

Φίλα μου τον κώλο — «поцелуй меня в зад» (греч.).