Галактические приключения

Дэвид Мэйсон, 1950

Сборник рассказов о необыкновенных событиях из жизни на других планетах.

Моя прекрасная планета

(Эвилин Смит)

Когда Поль Ламбрекен поднимался по лестнице своего меблированного дома, он встретил человека, чье лицо было совершенно неправильным.

— Добрый вечер, — вежливо сказал Пол и собирался продолжить свой путь, когда мужчина остановил его.

— Вы первый человек, которого я встретил в этом месте, и который не закрылся при виде меня, — сказал он бесцветным голосом с акцентом, который выходил за рамки стандартного.

— Неужели? — спросил Пол, возвращаясь из одного из своих розовых снов, с помощью которых он защищал себя от не слишком доброй реальности. — Я полагаю, это потому, что я немного близорук.

Он рассеянно посмотрел на незнакомца. Затем он отпрянул.

— Что же во мне не так? — потребовал незнакомец. — Разве у меня нет двух глаз, одного носа и одного рта, таких же, как у других людей?

Пол изучал другого мужчину.

— Да, но почему — то кажется, что они собраны вместе неправильно. Конечно, ты ничего не можешь с этим поделать, — добавил он извиняющимся тоном, потому что, когда он думал об этом, он ненавидел задевать чувства людей.

— Да, возможно, потому что, по правде говоря, это я собрал себя воедино. Что я сделал не так?

Пол внимательно посмотрел на него.

— Я не могу точно сказать, в чем дело, но есть определенные тонкие нюансы, которые ты, похоже, просто не уловил. Если тебе нужен мой профессиональный совет, ты должен моделировать себя непосредственно с какого-нибудь реального человека, пока не научишься импровизировать.

— Вроде этого?

Очертания незнакомца замерцали и расплылись, превратившись в аморфное облако, которое затем приняло форму высокого красивого молодого человека с лицом простодушного демона.

— Смотри, так хорошо?

— О, намного лучше!

Пол протянул руку, чтобы поправить выбившуюся прядь волос, затем понял, что смотрит не в зеркало.

— Проблема в том, что… ну, я бы предпочел, чтобы ты выбрал кого—то другого в качестве модели для себя. Видишь ли, в моей профессии важно выглядеть как можно более уникальным; это помогает людям запомнить тебя. Ты же знаешь, я актер. В настоящее время я свободен, но в позапрошлом году…

— Ну, а на кого я должен быть похож? Может быть, мне следует выбрать какую-нибудь достойную фигуру из ваших знаменитых людей для подражания? Может быть, как ваш президент?

— Я так не думаю. Не годится подражать кому—то хорошо известному или даже кому-то малоизвестному, с кем вы, возможно, когда-нибудь случайно столкнетесь.

Будучи добросердечным молодым человеком, Пол добавил:

— Поднимемся в мою комнату. У меня есть несколько британских киножурналов, и там много относительно малоизвестных английских актеров, которые очень прилично выглядят.

Итак, они поднялись в душную маленькую комнатку Пола под крышей, и, пролистав несколько журналов, Пол выбрал некоего Иво Дарси в качестве вероятного кандидата. После чего незнакомец преобразился и превратился в представительное подобие молодого мистера Дарси.

— Это настоящий трюк, — заметил Пол, когда до него, наконец, дошло, что сделал другой.

— Это пригодилось бы в профессии — для ролей персонажей, знаешь ли.

— Боюсь, ты никогда не сможешь этого сделать, — сказал незнакомец, самодовольно рассматривая свое новое отражение в зеркале. — Это не трюк, а расовая особенность. Видишь ли, я чувствую, что могу тебе доверять…

— Конечно, на самом деле я не персонажный актер; я исполнитель главной роли, но я считаю, что нужно быть разносторонним, потому что бывают моменты, когда появляется действительно хорошая роль персонажа.

–…Я не человек. Я уроженец пятой планеты, вращающейся вокруг звезды, которую вы называете Сириус, и мы, сирианцы, обладаем способностью превращаться в призрак любой другой мертвенно—бледной формы…

— Я подумал, что это может быть ближневосточный акцент! — воскликнул Пол, отвлекшись. — Есть ли в Ливане что-нибудь похожее на это? Потому что я понимаю, что впереди действительно пикантная часть в…

— Я сказал сирианец, а не сириец; я родом не из Малой Азии, а из космоса, из другой солнечной системы. Я пришелец из другого мира, инопланетянин.

— Надеюсь, у тебя была приятная поездка, — вежливо сказал Пол. — С Сириуса, ты сказал? В каком состоянии там театр?

— В зародыше, — сказал ему незнакомец, — но…

— Давайте посмотрим правде в глаза, — с горечью пробормотал Пол, — здесь он тоже в зачаточном состоянии. Никакого всестороннего планирования. Никакого понимания того факта, что все компоненты, составляющие постановку, должны быть непрерывной совокупностью, а не разрозненной коалицией отдельных сил, которые распадаются…

— Ты, как я понимаю, в настоящее время не работаешь. Я должен…

— Ты не увидишь такой ситуации в России! — Пол продолжал, довольный тем, что нашел сочувствующую аудиторию в этом интеллигентном иностранце. — Имей в виду, — быстро добавил он, — я полностью не одобряю их политику. На самом деле, я не одобряю всю политику. Но когда дело доходит до театра, во многих отношениях русские…

— Хотел бы сделать предложение для нашего взаимного продвижения.

— Ты не найдешь там актера, который сыграл бы главную роль в одном сезоне, а затем не смог бы получить никаких ролей, кроме летних акций и случайных эпизодов в течение следующих двух лет. Итак, шоу, в котором я играл главную роль, закрылось через две недели, но все критики были в восторге от моего выступления. Проблема была в пьесе!

— Может быть, ты прекратишь монолог и выслушаешь меня? — крикнул инопланетянин.

Пол замолчал. Его чувства были задеты. Он думал, что Иво нравится ему; теперь он видел, что все, чего хотел пришелец из внешнего мира, — это поговорить о своих собственных проблемах.

— Я хочу предложить тебе должность, — сказал Иво.

— Я не могу устроиться на постоянную работу, — угрюмо сказал Пол. — Я должен быть доступен для интервью. Парень, которого я знал, устроился на работу в магазин, и когда его позвали на роль, он не смог отвертеться. Парень, который получил эту роль, стал большой звездой, и, возможно, другой парень тоже мог бы стать звездой, но теперь он всего лишь паршивый председатель правления какой—то сети универмагов…

— Эту работу можно делать между прослушиваниями и собеседованиями, когда у тебя будет время. Я много заплачу тебе, поскольку у меня в изобилии есть американская валюта. Я хочу, чтобы ты научил меня, как себя вести.

— Научить тебя, как вести себя, — повторил Пол, довольно заинтригованный. — Ну, знаешь, я не драматический преподаватель, однако у меня есть кое-какие идеи на этот счет. Я чувствую, что большинство преподавателей актерского мастерства в наши дни не в состоянии дать своим ученикам действительно основательное представление обо всех аспектах драматического искусства. Все, о чем они говорят, — это метод, метод, метод. Но как насчет техники?

— Я с большим усердием наблюдал за тобой, и думал, что перенял твои привычки и манеры говорить в совершенстве. Но я боюсь, что, как и мое первоначальное лицо, я неправильно их понял. Я хочу, чтобы ты научил меня вести себя как человек, говорить как человек, думать как человек.

Внимание Пола было действительно привлечено.

— Что ж, это вызов! Я не думаю, что Станиславскому когда—либо приходилось учить инопланетянина, или даже Страсбергу…

— Тогда мы договорились, — сказал Иво. — Ты будешь учить меня?

Он изобразил улыбку.

Пол содрогнулся.

— Очень хорошо, — сказал он. — Мы начнем прямо сейчас. И я думаю, что первое, с чего нам лучше начать, — это уроки улыбки.

Иво оказался способным учеником. Он научился не только улыбаться, но и хмуриться и выражать удивление, радость, ужас — все, что требовал случай. Он научился искусству подделывать человечность с таким мастерством, что Пол заметил однажды днем, когда они покидали Брукс Бразерс после примерки:

— Иногда ты кажешься даже более человечным, чем я, Иво. Однако я бы хотел, чтобы ты остерегался этой склонности к разглагольствованиям. Ты должен говорить, а не произносить речи.

— Я стараюсь этого не делать, — сказал Иво, — но меня продолжает захватывать энтузиазм.

— Очевидно, у меня настоящий талант к преподаванию, — продолжал Пол, когда двое молодых людей, искусно замаскированные Бруксом, растворились в густом угольно-сером подлеске Мэдисон-авеню. — Я, кажется, еще более разносторонний, чем я думал. Возможно, я… ну, не растрачивал, а ограничивал свои таланты.

— Это может быть потому, что твои таланты недостаточно оценили, — предположил его звездный ученик, — или не дали тебе достаточно возможностей.

Иво был таким проницательным!

— Правда, — согласился Пол, — мне часто казалось, что если бы какой-нибудь действительно одаренный человек, одинаково искусный в актерском мастерстве, режиссуре, продюсировании, написании пьес, преподавании и т. Д., сделал тщательный синтез театра — ах, но это стоило бы денег — он прервал себя, — и кто будет финансировать такой проект? И уж точно не правительство Соединенных Штатов. — Он горько усмехнулся.

— Возможно, при новом режиме условия могли бы быть более благоприятными для художника…

— Тссс! — Пол нервно оглянулся через плечо. — Шпионы есть везде. Кроме того, я никогда не говорил, что в России все хорошо, просто лучше — для актера, то есть. Конечно, пьесы — это чудовищная пропаганда…

— Я не имел в виду другой человеческий режим. Человеческое существо, в лучшем случае, за исключением некоторых избранных душ, равнодушно к искусству. Мы, инопланетяне, гораздо больше уважаем вещи разума.

Пол открыл рот; Иво продолжил, не дав ему возможности заговорить:

— Без сомнения, ты часто задавался вопросом, что я делаю здесь, на Земле?

Этот вопрос никогда не приходил Полу в голову. Чувствуя себя немного виноватым, он пробормотал:

— У некоторых людей есть забавные идеи о том, куда поехать в отпуск.

— Я здесь по делу, — сказал ему Иво. — Ситуация на Сириусе серьезная.

— Знаешь, это цепляет! Ситуация на Сириусе серьезная, — повторил Пол, постукивая ногой. — Я часто думал о том, чтобы попробовать свои силы в музыкальной ком…

— Я имею в виду, что последние пару столетий у нас была серьезная проблема с населением, поэтому наше правительство отправило разведчиков на поиски других планет с похожей атмосферой, климатом, гравитацией и так далее, куда мы могли бы отправить наше избыточное население. До сих пор мы нашли очень мало.

Когда внимание Пола было сосредоточено, он мог так же быстро, как и любой другой, сложить два и два.

— Но Земля уже занята. На самом деле, когда я учился в школе, я слышал что-то о том, что у нас самих есть проблема с перенаселением.

— Другие планеты, которые мы уже… э—э… захватили, были в подобном состоянии, — объяснил Иво. — Нам удалось преодолеть эту трудность.

— Как? — спросил Пол, хотя уже догадывался об ответе.

— О, мы не избавились от всех жителей. Мы просто отсеяли нежелательных — которые, по счастливой случайности, оказались в большинстве — и добились счастливого и мирного сосуществования с остальными.

— Но, послушай, — запротестовал Пол. — Я хочу сказать…

— К примеру, — учтиво сказал Иво, — возьмем огромное количество людей, которые смотрят телевизор и которые никогда в жизни не видели ни одной пьесы и, действительно, редко ходят в театр. Конечно, они расходный материал.

— Ну, да, конечно. Но даже среди них может быть… ну, скажем, мать драматурга…

— Одной из первых мер, которые принял бы наш режим, было бы создание обширной сети общественных театров по всему миру. А ты, Пол, получил бы главную роль.

— Теперь подожди минутку! — горячо воскликнул Пол. Он редко позволял себе выходить из себя, но когда это случалось… он злился! — Я горжусь тем, что зашел так далеко исключительно благодаря своим собственным заслугам. Я не верю в использование влияния, чтобы…

— Но, мой дорогой друг, все, что я имел в виду, это то, что при разумно скоординированном театре и интеллектуально взрослой аудитории твои способности будут признаны автоматически.

— О, — сказал Пол.

Он не осознавал, что ему льстят, но так редко кто-нибудь обращал на него внимание, когда он не играл роль, что было трудно не поддаться.

— Ты… ты рассчитываешь захватить планету в одиночку? — с любопытством спросил он.

— Боже, нет! Каким бы талантливым я ни был, всему есть предел. Я не делаю… э—э… грязную работу сам. Я просто провожу предварительное расследование, чтобы определить, насколько сильна местная оборона.

— У нас есть водородные бомбы, — сказал Пол, пытаясь вспомнить подробности газетной статьи, которую он однажды прочитал в приемной продюсера, — и плутониевые бомбы, и…

— О, я знаю обо всем этом, — со знанием дела улыбнулся Иво. — Моя работа заключается в том, чтобы убедиться, что у вас нет ничего действительно опасного.

Всю ту ночь Пол боролся со своей совестью. Он знал, что не должен просто позволять Иво продолжать. Но что еще он мог сделать? Обратиться в соответствующие органы? Но какие органы власти были надлежащими? И даже если бы он их нашел, кто бы поверил актеру за кулисами, произносящему такие невероятные реплики? Над ним бы либо посмеялись, либо обвинили в участии в подрывном заговоре. Это может привести к большой плохой рекламе, которая может разрушить его карьеру.

Так что Пол ничего не сделал с Иво. Он вернулся к обычному обходу офисов агентов и продюсеров, и знание того, почему Иво оказался на Земле, отодвигалось все дальше на задний план, пока он тащился от интервью к прослушиванию, от интервью к интервью.

Стоял исключительно жаркий октябрь — такая погода, когда иногда он почти терял веру и начинал задаваться вопросом, почему он бьется головой о каменную стену, почему он не устроился на работу в какой-нибудь универмаг или преподавать в школе. А потом он подумал об аплодисментах, криках на бис, о мечте когда-нибудь увидеть свое имя в огнях над названием пьесы — и он понял, что никогда не сдастся. Уйти из театра было бы равносильно самоубийству, потому что вне сцены он был жив только технически. Он был хорош; он знал, что он хорош, так что когда-нибудь, уверял он себя, у него обязательно будет большой прорыв.

Ближе к концу того месяца это произошло. После максимум трех прослушиваний, между которыми его надежды попеременно то возрастали, то ослабевали, он был выбран на главную мужскую роль в"Праздничном дереве". По их словам, продюсеры были больше заинтересованы в том, чтобы найти кого—то, кто подходил бы на роль Эрика Эверарда, тем более, что звезда женского пола предпочитала, чтобы ее блеск не омрачался конкуренцией.

Репетиции отнимали у него так много времени, что следующие пять недель он очень мало виделся с Иво, но к тому времени Иво в нем больше не нуждался. На самом деле, теперь они были уже не учителем и учеником, а товарищами, которых сближал тот факт, что они оба принадлежали к разным мирам, отличным от того, в котором они жили. Насколько ему мог нравиться кто-либо, кто существовал за пределами его воображения, Пол очень привязался к Иво. И он скорее думал, что Иво он тоже нравится — но, поскольку он никогда не мог быть полностью уверен в реакции обычных людей на него, как он мог быть уверен в реакции инопланетянина?

Иво иногда приходил на репетиции, но, естественно, ему было скучно, так как он не был профессионалом, и через некоторое время он стал приходить не очень часто. Сначала Пол почувствовал укол вины, но потом вспомнил, что ему не о чем беспокоиться. У Иво была своя работа.

Вся труппа"Праздничного дерева"уехала из города на пробы, и Пол вообще не видел Иво в течение шести недель. Это были напряженные, счастливые недели, потому что пьеса с самого начала стала хитом. Ее показывали при переполненных залах в Нью-Хейвене и Бостоне, а билеты в Нью-Йорке были распроданы за несколько месяцев до открытия.

— Должно быть, это довольно забавно — играть, — сказал Иво Полу на следующее утро после открытия в Нью—Йорке, когда Пол удовлетворенно развалился на своей кровати — теперь у него была лучшая комната в доме — среди кучи восторженных отзывов. Наконец-то он на коне. Все его любили. Он добился успеха.

И теперь, когда он прочитал отзывы, и все они были благоприятными, он мог обратить внимание на странные вещи, которые произошли с его другом. Приподнявшись на локте, Пол закричал:

— Иво, ты что-то бормочешь! После всего, чему я научил тебя об артикуляции!

— Я тут повозился с этой бандой актеров, пока тебя не было, — сказал Иво. — Они говорят, что бормотание — это то, что нужно. А не тявканье, которое я декламировал, так что…

— Но тебе не нужно впадать в противоположную крайность и — Иво! — Пол недоверчиво разглядывал все детали внешности собеседника. — Что случилось с костюмами Брукс?

— Повесил их в шкафу, — ответил Иво, выглядя смущенным. — Тем не менее, я надел один вечером в Лас-Вегасе, — продолжал он, защищаясь. — Я прихожу в таком виде на твою премьеру, но все остальные парни носят синие джинсы и кожаные куртки. Я имею в виду, черт возьми, я должен соответствовать больше, чем кто-либо другой. Ты же знаешь это, Пол.

— И… — Пол резко выпрямился; это было величайшее возмущение, — ты изменился сам! Ты стал моложе!

— Это век молодежи, — пробормотал Иво. — И я подумал, что я почти готов к импровизации, как ты и сказал.

— Послушай, Иво, если ты действительно хочешь выйти на сцену…

— Черт возьми, я не хочу быть актером! — Иво запротестовал, слишком яростно. — Ты чертовски хорошо знаешь, что я шпион, разведываю вокруг, чтобы посмотреть, есть ли у вас какие—нибудь секретные средства защиты, прежде чем я сделаю свой отчет.

— Я не чувствую, что выдаю какие-то государственные секреты, — сказал Пол, — когда говорю тебе, что бастионы нашей обороны возводятся не в актерской студии.

— Слушай, приятель, дай мне шпионить так, как я хочу, а я позволю тебе вести себя так, как ты хочешь.

Пола встревожила эта перемена в Иво, потому что, хотя он всегда старался держаться подальше от участия в общественной жизни, он не мог избавиться от ощущения, что молодой инопланетянин стал в какой—то мере его обязанностью — особенно теперь, когда он был подростком. Пол бы даже забеспокоился об Иво, если бы не было так много других вещей, которые занимали его мысли. Прежде всего, продюсеры «Праздничного дерева» не смогли устоять перед напором обожающей публики; несмотря на то, что первоначальная звезда дулась, через три месяца после премьеры пьесы в Нью-Йорке имя Пола появилось в газетах рядом с ее именем, над названием пьесы. Он был звездой.

Это было хорошо. Но потом появился Грегори. И это было плохо. Грегори был дублером Пола — красивым, угрюмым юношей, который, как неоднократно слышали, произносил слова вроде:"Так хороша роль, а не он. Если бы у меня был шанс сыграть Эрика Эверарда хотя бы один раз, они бы вернули Ламбрекена индейцам".

Иногда он произносил эти слова в присутствии Пола; иногда замечания с любовью передавались другими членами актерского состава, которые чувствовали, что Пол должен знать.

________________________________________

— Мне не нравится этот Грегори, — сказал Пол Иво однажды вечером в понедельник, когда они вдвоем спокойно курили, потому что в тот вечер представления не было. — Раньше он был малолетним преступником, его отправили в одну из тех исправительных школ, где актерское мастерство используется в качестве терапии, и это оказалось его призваньем. Но никогда не знаешь, когда этот вид снова услышит зов дикой природы.

— Аааа, он хороший парень, — сказал Иво. — У него просто никогда не было шанса.

— Проблема в том, что я боюсь, что он собирается создать себе это — шанс, то есть.

— А-а-а, — возразил Иво с гордой нечленораздельностью.

Однако, когда в половине седьмого в ту пятницу Пол споткнулся о проволоку натянутую между косяками двери, ведущей в его личную ванную, и сломал ногу, даже Иво был вынужден признать, что это не было похоже на несчастный случай.

— Иво, — причитал Пол, когда доктор ушел, — что мне делать? Я отказываюсь позволить Грегори занять мое место сегодня вечером!

— Ты будешь в порядке, — сказал Иво, перекладывая жвачку на другую сторону рта. — Он у тебя невзрачный.

— Но доктор сказал, что пройдут недели, прежде чем я снова смогу ходить. Либо Грегори полностью возьмет на себя роль со своей интерпретацией, и я останусь в стороне, либо, что более вероятно, он испортит пьесу, и она провалится прежде, чем я встану на ноги.

— Ты должен быть больше уверен в себе, малыш. Публика не забудет тебя через несколько недель.

Но Пол гораздо лучше, чем идеалист Иво, знал, насколько непостоянной может быть публика. Однако он выбрал аргумент, который понравился бы мальчику.

— Не забывай, он заминировал меня!

— Определенно, похоже на то, — вынужден был признать Иво. — Но что ты собираешься делать? Ты не можешь этого доказать. Занавес поднимется чуть больше чем через….

Пол схватил Иво за жилистое запястье.

— Иво, ты должен продолжать ради меня!

— У тебя тараканы в голове или что-то в этом роде? — спросил Иво, стараясь не выглядеть довольным. — У меня нет фотки Дарси, а даже если бы и была, он у тебя невзрачный.

— Нет, ты не понимаешь. Я хочу, чтобы ты продолжал играть Пола Ламбрекена, играющего Эрика Эверарда. Ты сможешь это сделать, Иво!

— Боже милостивый, значит, я могу! — прошептал Иво, временно забыв о бормотании. — Я почти забыл.

— Ты тоже знаешь мои реплики. Ты достаточно часто намекал мне на мою роль.

Иво потер рукой лоб.

— Да, я думаю, что знаю.

— Иво, — умолял его Пол, — я думал, мы — приятели. Я не хочу просить ни о каких одолжениях, но я помог тебе, когда ты попал в беду. Я всегда полагал, что могу на тебя положиться. Я никогда не думал, что ты меня подведешь.

— И я не подведу, — Иво схватил Пола за руку. — Я продолжу эту ночь и сыграю роль так, как в нее никогда раньше не играли! Я буду…

— Нет! Нет! Сыграй так, как я играл. Ты должен быть мной, Иво! Забудь Страсберга, возвращайся к Станиславскому.

— Ладно, приятель, — сказал Иво. — Будет сделано.

— И пообещай мне одну вещь, Иво. Пообещай мне, что ты не будешь мямлить.

Иво поморщился.

— Хорошо, но ты единственный, ради кого я готов на все.

Медленно он начал мерцать. Пол затаил дыхание. Может быть, Иво забыл, как преобразовывать себя. Но техника восторжествовала над методом. Иво Дарси постепенно превратился в подобие Пола Ламбрекена. Шоу состоится!

— Ну, как все прошло? — с тревогой спросил Пол, когда Иво вошел в его комнату вскоре после полуночи.

— Довольно хорошо, — сказал Иво, присаживаясь на край кровати. — Грегори был крайне удивлен, увидев меня — полдюжины раз спрашивал, как я себя чувствую.

Пол с удовлетворением отметил, что Иво не только формулировал, но и излагал.

— Но спектакль, как он прошел? Кто-нибудь заподозрил, что это обман?

— Нет, — медленно произнес Иво. — Нет, я так не думаю. У меня двенадцать вызовов на бис, — добавил он, глядя прямо перед собой с мечтательной улыбкой. — Двенадцать.

— По пятницам вечером публика всегда полна энтузиазма. — Затем Пол с трудом сглотнул и сказал, — кроме того, я уверен, что ты отлично справился с этой ролью.

Но Иво, казалось, не слышал его. Иво все еще был погружен в свое золотое оцепенение.

— Как раз перед тем, как поднялся занавес, я не думал, что смогу это сделать. Я начал чувствовать внутреннюю дрожь, как это бывает перед тем, как я… я меняюсь.

— Бабочки в животе — это профессиональный термин. — Пол мудро кивнул. — Действительно хороший актер чувствует их перед каждым выступлением. Неважно, сколько раз я играю роль, наступает момент, когда свет в театре начинает тускнеть, когда я в абсолютной панике…

— А потом занавес поднялся, и я пришел в себя. Я был в порядке. Я был Полем Ламбрекеном. Я был Эриком Эверардом. Я был — всем.

— Иво, — сказал Пол, хлопая его по плечу, — ты прирожденный актер.

— Да, — пробормотал Иво, — я и сам начинаю так думать.

В течение следующих четырех недель Пол Ламбрекен прятался в своей комнате, в то время как Иво Дарси играл Пола Ламбрекена, играющего Эрика Эверарда.

— Это потрясающе с твоей стороны, старина, что ты так много времени отрываешь от своих обязанностей, — сказал Пол Иво однажды между дневным спектаклем и вечерним представлением. — Я действительно ценю это. Хотя, я полагаю, что тебе удалось втиснуть некоторые из них. Я никогда не вижу тебя днем, кроме дневного спектакля.

— Обязанности — рассеянно повторил Иво. — Да, конечно — мои обязанности.

— Однако позволь мне дать тебе несколько профессиональных советов. Будь осторожнее, когда снимаешь макияж. На корнях твоих волос все еще осталось немного жирной краски.

— Небрежно с моей стороны, — согласился Иво, принимаясь за работу с полотенцем.

— Я не могу понять, зачем ты вообще утруждаешь себя надеванием всего этого, — ухмыльнулся Пол, — когда все, что тебе нужно сделать, это просто еще немного преобразоваться.

— Я знаю. — Иво энергично потер виски. — Я полагаю, мне просто нравится запах этого вещества.

— Иво, — засмеялся Пол, — бесполезно пытаться обмануть меня; ты потрясен сценой. Я уверен, что сейчас у меня достаточно сил, чтобы достать тебе где-нибудь небольшую роль, когда я снова встану на ноги, и тогда ты сможешь импровизировать. Может быть, — весело добавил он, — я даже смогу попросить тебя заменить Грегори в качестве моего дублера.

________________________________________

Позже, оглядываясь назад, Пол подумал, что, возможно, в глазах Иво мелькнуло странное выражение, но в тот момент у него и в мыслях не было, что происходит что-то странное. Он не узнал, что было на задворках сознания Иво, до воскресенья, предшествовавшего вторнику, в который он планировал возобновить свое выступление.

— Господи, как будет здорово снова почувствовать эту сцену под ногами, — сказал он, выполняя серию сложных упражнений для разминки собственного изобретения, которые он иногда думал опубликовать как"Исследования времени и движения Ламбрекена". Казалось несправедливым скрывать их от других актеров.

Иво отвернулся от зеркала, в котором он созерцал их взаимную красоту:

— Пол, — тихо сказал он, — ты никогда больше не почувствуешь эту сцену под ногами.

Пол сел на пол и уставился на него.

— Видишь ли, Пол, — сказал Иво, — теперь я Пол Ламбрекен. Я больше Пол Ламбрекен, чем был — кем бы я ни был на своей родной планете. Я больше Пол Ламбрекен, чем ты когда-либо был. Ты выучил эту роль поверхностно, Пол, но я действительно ее чувствую.

— Это не роль, — ворчливо сказал Пол. — Это я. Я всегда был Полем Ламбрекеном.

— Как ты можешь быть в этом уверен? У тебя было так много личностей, почему эта должна быть истинной? Нет, ты только думаешь, что ты Пол Ламбрекен. Я знаю, что это так.

— Черт возьми, — сказал Пол, — это та личность, в которой я получил членство в акционерном капитале. И будь благоразумен, Иво — не может быть двух Полов Ламбрекенов.

Иво грустно улыбнулся.

— Нет, Пол, ты прав. Этого не может быть.

Конечно, Пол с самого начала знал, что Иво не был человеком. Однако только сейчас к нему пришло полное осознание того, каким безжалостным инопланетным монстром был другой, существующий только для удовлетворения своих собственных целей, не подозревая, что другие имеют право на существование.

— Значит… ты собираешься… избавиться от меня? — еле слышно спросил Пол.

— Избавиться от тебя, да, Пол. Но не убить тебя. Мой вид достаточно убил, достаточно завоевал. У нас нет реальной демографической проблемы; это было просто оправдание, которое мы придумали, чтобы успокоить нашу собственную совесть.

— У тебя есть совесть, не так ли?

Лицо Пола исказилось в усмешке, которую он сам сразу почувствовал как чересчур мелодраматичную и совершенно неубедительную. Так или иначе, он никогда не мог быть по-настоящему искренним за кулисами.

Иво сделал широкий жест.

— Не будь таким злым, Пол. Конечно, у нас есть. Как и у всех разумных форм жизни. Это одно из наказаний разумности!

На мгновение Пол забылся.

— Осторожно, Иво. Ты начинаешь усложнять свои реплики.

— Мы можем ввести контроль над рождаемостью, — продолжал Иво, его манера была сдержанной. — Мы можем строить более высокие здания. О, есть много способов, которыми мы можем справиться с увеличением численности населения. Проблема не в этом. Проблема в том, как направить нашу творческую энергию с разрушения на созидание. И я думаю, что решил эту проблему.

— Как твои люди узнают, что ты это сделал, — хитро спросил Пол, — раз ты говоришь, что не вернешься?

— Я не собираюсь возвращаться на Сириус, Пол — ты возвращаешься. Именно ты научишь мой народ искусству мира, чтобы заменить искусство войны.

— Но… но я даже не могу говорить на этом языке! Я…

— Ты выучишь язык во время путешествия. Я проводил те дни, когда был в отъезде, записывая для тебя фразы"Сирианский в один миг". Сирианский — прекрасный язык, Пол, гораздо более выразительный, чем любой из ваших земных языков. Тебе это понравится.

— Я уверен, что так и будет, но…

— Пол, ты дашь моим людям возможность самовыражения, в котором они всегда нуждались. Видишь ли, я солгал тебе. Театр на Сириусе не находится в зачаточном состоянии; он никогда не был задуман. Если бы это было так, мы бы никогда не стали теми, кто мы есть сегодня. Можешь ли ты себе представить — раса, подобная моей, так великолепно приспособленная для занятий драматическим искусством, остается в слепом неведении о существовании такого искусства!

Конец ознакомительного фрагмента.